Промозглая ледяная сырость ощущалась все сильнее, чем глубже они спускались по железным скобам, пока не оказались у арочного входа в тесную, выложенную камнем каморку. В тридцати футах над головой с гулким грохотом опустилась крышка люка, отрезав дневной свет. Сразу навалилась плотная чернильная темнота, которую немного рассеивали фонарики на касках — надеть их категорически потребовал представитель тоннельной полиции. Белые кружки с короткими конусами света беспорядочно метались в сыром тяжелом воздухе, когда кто-нибудь поворачивал голову. Энцо разглядел каменную лестницу, уходившую в еще более глубокую черноту. Тишину нарушал лишь доносившийся сверху отдаленный шум транспорта на площади Италии.

Полицейский встретил их перед стеклянным фасадом киностудии «Гомон» напротив роскошного старинного зала городской ратуши, где расположилась мэрия Тринадцатого округа, и повел по переулку к закрытому парусиновой палаткой люку с металлическими буквами и прорезью, в которую вставлялся массивный железный ключ, чтобы поднять крышку. Тома представил полицейского просто Фрэнком и деловито сообщил, что подождет в кафе на углу улицы Бобийо.

— Осторожнее, ступеньки неровные, — предупредил Фрэнк, когда они начали спускаться по бесконечной спирали, от которой кружилась голова, и моментально пропала способность ориентироваться. Они услышали нарастающий гул — воздух задрожал и содрогнулись камни под ногами. — Это метро! — крикнул Фрэнк. — Не обращайте внимания.

У Энцо заложило уши от разницы давления, его била зябкая дрожь — здесь было градусов на пятнадцать холоднее, чем на улице. Спустя целую вечность лестница кончилась перед низкой аркой. Мужчинам пришлось пригнуться, проходя в узкий тоннель. Каменная кладка стен и свода едва угадывалась под толстым известковым налетом. Вскоре тоннель раздвоился, и Фрэнк повернул направо, ведя своих спутников мимо колонн и арок к подземному перекрестку, откуда по длинной галерее они вышли в квадратную комнату с каменными скамьями. В нишах горели свечи, прилепленные к толстому слою разноцветного воска, сплошь покрывавшему дно. В центре комнаты красовался каменный стол со следами пребывания здешних обитателей: обертками от еды, пустыми пивными банками и сигаретными окурками. Пахло жиром и застарелым табачным дымом.

— Я решил, раз уж мы здесь, показать вам это место, — сказал Фрэнк. — Когда-то каменотесы устроили себе тут комнату для отдыха, salle des carriers, которую постепенно стали называть salle de repos. Так ее именуют и сейчас. Это излюбленное место встречи туннельных крыс. Время от времени мы их гоняем, но у них чертовски хорошая система раннего оповещения.

Энцо бродил по безукоризненно спланированной каменной комнате более чем в тридцати метрах под ничего не подозревающим городом, прикасаясь кончиками пальцев к холодному гладкому камню. В полукруглой нише, вырубленной в дальней стене, была вырезана дата: 1904 год. Всего сто лет назад рабочие построили себе эту комнату отдыха. Можно представить, на что походила жизнь поколений каменотесов, добывших сотни тонн камня из цельного известнякового пласта глубоко под землей, чтобы построить город. Какое же существование они влачили в этом темном и душном подземном мире?

Фрэнк посмотрел на него с легкой усмешкой:

— Надо вам как-нибудь в склеп наведаться.

— В склеп?!

Раффин пояснил:

— В восемнадцатом-девятнадцатом веках городские власти распорядились очистить центральные парижские кладбища от останков умерших от эпидемий. Для захоронения выкопанных костей выделили одиннадцать тысяч квадратных метров катакомб в Данфере. Там в тоннелях около шести миллионов покойников — целые штольни забиты от пола до потолка. Из костей и черепов выложены затейливые узоры, — усмехнулся он. — Полагаю, те, кто занимался перезахоронением останков, знали толк в черном юморе.

Оставалось удивляться странной иронии судьбы: хранившие шесть миллионов человеческих останков катакомбы отдали единственный интересовавший их череп в ящике.

— Ладно, — оборвал себя Раффин. — Мы ведь сюда не за этим пришли?

— Нет, — ответил Фрэнк и повел их назад по галерее, в стенах которой зияли кроличьи норы боковых тоннелей. На стенах попадались красиво вырезанные названия улиц, проходивших наверху, — бульвар Венсан, улица Альбера Байе, — соседствовавшие с нацарапанными или написанными аэрозольной краской слоганами менее элегантного поколения.

Дойдя до надписи «Route de Paris á Choisy Côté Est», они свернули налево, в узкий поперечный туннель, как бы перейдя на другую сторону улицы.

— Мы сейчас под улицей Шуази, — сказал Фрэнк. — Наверху Чайна-таун.

На другой стене значилось: «Дорога из Парижа в Шуази, западная сторона», но здесь прохода не было: свод и часть кладки осыпались, и путь преграждала гора камней, земли и щебня.

— Ну, вот и пришли. — Фрэнк обернулся, едва не ослепив светом фонаря своих спутников. Энцо и Раффин одновременно прикрыли глаза ладонями. — Ящик нашли здесь. Генеральный инспектор каменоломен регулярно присылает специалистов проверять участки будущих новостроек. Какой смысл возводить небоскребы, если они тут же провалятся? Ну и один наблюдатель наткнулся на это обрушение. Похоже, ящик был спрятан в стене, замурован в нише. Не обвались свод, так ничего и не нашли бы.

Мир снаружи показался ослепительно белым и яростно-горячим. К свету глаза скоро привыкли, но Маклеод чувствовал, что придется долго греться на солнышке, прежде чем его перестанет колотить от ледяной подземной сырости. На площади Италии была пробка. Бродили дневные покупатели. Белые флаги с красными китайскими фигурками развевались на фонарных столбах по обе стороны маленького парка в центре площади, из-за которого и возникло круговое движение. Энцо впервые обратил внимание, как много здесь людей восточной внешности — этнических китайцев из французского Индокитая. Глядя на улицу Шуази с красными бумажными фонариками и мерцающими неоновыми фигурками, обозначавшими границу Чайна-тауна, трудно было поверить, что только что они побывали глубоко под землей.

Фрэнк ушел искать инспектора Тома. Раффин тщательно отряхивал брюки.

— Что теперь?

— Я собирался поговорить с патологоанатомом.

Раффин посмотрел на часы и покачал головой:

— Тогда давайте без меня. Мне все же нужно зарабатывать на жизнь. И я хочу побыстрее переодеться.