Безделье Гросс переносил болезненно. Вертен об этом знал и раньше, но теперь, когда они жили под одной крышей, мог наблюдать с близкого расстояния.

В понедельник, следующий за похоронами императрицы, Гросс посетил свой любимый зал Брейгеля в Музее истории искусств. Вертен провел весь день в своем офисе. Днем они вместе пообедали, а вечером сходили в Бургтеатр посмотреть Жирарди в сатирической комедии Иоганна Нестроя «Злой дух бродяга Лумпаци и бесшабашная троица». Жирарди исполнил свою роль с присущим ему блеском, но Гросс, кажется, остался к его игре равнодушен.

Премьера пьесы состоялась еще в 1833 году, но потом цензоры ее запретили по причине «очернения существующих порядков», хотя ничего такого там и в помине не было. Разрешили к постановке только недавно, и то с большой неохотой. Непонятно, что они нашли крамольного в похождениях столяра Лайма, портного Цвирна и сапожника Книрима после выигрыша в лотерею. Нестрой был не только драматургом, но и одаренным актером. Роль Книрима он сыграл двести пятьдесят восемь раз, так было сказано в программке. Теперь эту роль великолепно исполнял Жирарди, однако Гросс не находил в его игре ничего забавного. Зал то и дело взрывался смехом, а с лица Гросса не сходило хмурое выражение. При каждом повороте сюжета он начинал ерзать в своем кресле. Трое мастеровых купили сообща лотерейный билет, на который выпал солидный выигрыш. Цвирн и Книрим свои доли промотали, причем сделали это с вызовом, и в конце пьесы остались ни с чем. Только Лайм поступил мудро, открыл свое дело и женился на девушке, за которой давно ухаживал.

— Какой вздор, — проговорил Гросс, когда после третьего акта в зале зажегся свет. — Зачем в замечательном Бургтеатре поставили такую революционную, развращающую пьесу? Это выше моего понимания.

— Я с вами не согласен, — сказал Вертен по пути в гардероб. — Пьеса умная.

— Умная? — брюзгливо проговорил Гросс. — Вот когда вы с фрейлейн Бертой поженитесь и заведете детей, я полагаю, вам не захочется, чтобы они повели себя так беспутно. Нет, Вертен, не захочется. У меня на этот счет имеется личный горький опыт.

Вертен промолчал. Гросс, конечно, имел в виду отношения со своим одаренным сыном Отто, который отказывался воспринимать жизнь серьезно. К большому огорчению отца, он завел себе друзей в артистических богемных кругах, где к сексу и браку относились очень свободно. Отто даже попробовал наркотики. Теперь он, кажется, исправился и успешно завершал медицинское образование, но отношения с отцом у него по-прежнему оставались напряженными.

Утром за завтраком Гросс угрюмо молчал. По дороге в свой офис Вертен подумал, что, наверное, зря пригласил его к себе на постой. Криминалист стал настолько нелюбезным, что даже непредубежденная и всепрощающая Берта начала избегать его общества.

На ужин фрау Блачки приготовила изумительный ростбиф с луком, который они запили отменным «Бордо», — по дороге домой Вертен купил бутылку в винном погребе. Затем он вдруг вспомнил, что получил для Гросса письмо, пришедшее на его прежний адрес в отеле «Бристоль».

Гросс распечатал конверт и посветлел.

— Интересно, интересно. — Он наполнил свой бокал наполовину и залпом выпил, как американское виски.

— Что там, Гросс?

— Вот, прислали протокол вскрытия герра Фроша, последней жертвы пратерского убийцы. Шея у него была сломана, как и следовало ожидать.

— И что в этом интересного? — спросил Вертен, наливая себе вина.

— А то, что этот человек уже находился на пороге смерти. У него был рак, Вертен.

— И он об этом знал?

— А вот это, мой друг, я попытаюсь выяснить завтра.

Вертен собрался было его отговаривать, но передумал.

Дело закрыто, и сейчас совершенно не важно, знал убитый о том, что ему все равно суждено скоро умереть, или нет. Но раз Гросс оживился, то пусть потешится.

Остаток вечера они провели в приятной беседе.

Утром Вертен поинтересовался у фрау Блачки, где гость.

Экономка сказала, что герр доктор проснулся на час раньше обычного, выпил кофе с рогаликом и ушел.

Вертен вздохнул с облегчением и уселся завтракать, попутно просматривая утренний выпуск «Нойе фрайе прессе». Прежде, бывало, он до начала рабочего дня непременно садился за свои литературные опусы, а сейчас вдруг обнаружил, что его совершенно к этому не тянет. Ну и ладно. Потягивая кофе, он выискивал в газете белые участки, где должны были находиться материалы, запрещенные цензурой. Такое в Австрии случалось каждый день во многих газетах.

В пять вечера, когда Вертен собрался закончить работу, ему позвонил Гросс. Возбужденно вибрирующий голос криминалиста ласкал слух. Слава Богу, ожил, подумал Вертен.

Гросс приглашал его посидеть в кафе «Сентраль», где теперь собирались венские литераторы. После скандального сноса год назад кафе «Гринштайдль» (на его месте построили здание банка) все венские литературные знаменитости, включая Шницлера, Петера Альтенберга, Гуго фон Гоффмансталя, Карла Крауса, Германа Бара и Феликса Зальтена, мигрировали в расположенное поблизости кафе «Сентраль». Вертен удивился, почему Гросс выбрал это место, но с радостью согласился прийти туда через полчаса.

Гросс сидел за угловым столиком, прикладываясь время от времени к бокалу с белым вином. Вертен заказал то же самое и сел, оглядывая столики. Из знакомых лиц сейчас только молодой Гоффмансталь щеголял своими редкими растрепанными усами, а его старший наставник по богемной жизни Альтенберг — сандалиями на ногах.

— Что случилось, Гросс? У вас чертовски довольный вид.

— О, сегодня, мой дорогой Вертен, я провел день с большой пользой. Весьма.

Потягивая вино, криминалист рассказал Вертену, что вначале посетил фрау Фрош, спросить, знал ли ее муж о своей болезни и кто был его доктором.

— И представьте, Вертен, у фрау Фрош была для меня потрясающая новость. Она сказала, что даже намеревалась связаться со мной. Как хорошо, что мне тогда удалось завоевать ее доверие. Она заявила, что после покушения на императрицу больше не считает себя обязанной хранить тайну.

Гросс сделал театральную паузу, глядя на Вертена. Тот был весь внимание.

— Оказывается, в июне герра Фроша посетила в его доме весьма важная особа. Сама императрица. И они больше часа беседовали в его кабинете. Уходя, императрица потребовала от фрау Фрош дать слово, что она никому о ее визите не скажет. Дама заметила, что императрица была в смятении.

— О чем же они говорили, Гросс?

— Это герр Фрош от жены утаил, но она помнит, что незадолго до визита императрицы он как-то вскользь заметил, что решил в своих мемуарах поведать правду о трагедии, случившейся в замке Майерлинг.

— Вы имеете в виду самоубийство кронпринца Рудольфа?

— А что, разве там разыгралась еще какая-то трагедия?

— Но что он такого мог знать? — Вертен улыбнулся, узнавая наконец прежнего Гросса. Неужели депрессия закончилась?

В январе 1889 года вся Австрия была потрясена трагедией в Майерлинге. Говорили, что наследник трона Рудольф запил, подавленный тем, что его отстранили от участия в политике. Возможно, повлияла дурная наследственность через родственника по матери, короля Баварии Людвига II. Даже ходили слухи, что кронпринц страдает неизлечимым сифилисом. Как бы там ни было, но однажды в снежную ночь он вначале лишил жизни свою молодую любовницу Марию фон Вечера, а потом застрелился сам.

Гросс поднял указательный палец.

— Тут, Вертен, понимаете какое дело. Оказывается, герр Фрош служил личным камердинером кронпринца и находился в Майерлинге в ту самую ночь, когда все случилось.

— Но мы ничего у него тогда не нашли, — сказал Вертен. — И решили, что все разговоры о мемуарах пустые.

Гросс вздохнул.

— Встретиться с Фрошем императрицу заставило что-то очень важное. Ведь прошло столько лет. Да и вообще, стала бы она приходить к бывшему камердинеру своего сына из-за пустяка. — Он помолчал. — И его рассказ так потряс императрицу, что, по словам фрау Фрош, прежде чем удалиться, она попросила рюмку бренди. Только после этого ее щеки приобрели прежний цвет. — Гросс снова на несколько секунд замолк. — Кстати, фрау Фрош о смертельной болезни мужа ничего не знала. Она назвала мне фамилию его доктора, и я у него тоже побывал. Доктор подтвердил, что Фрош был в курсе серьезности своей болезни. Это объясняет, почему он вдруг захотел открыть тайну императрице.

— Вы хотите сказать, что ему больше нечего было терять?

— Вот именно, Вертен. Предположим, его молчание было куплено, или…

— …ему пригрозили.

Гросс пожал плечами.

— Да, пригрозили. И очень серьезно. Но, узнав о своей скорой кончине, он решил, что держать язык за зубами нет причин.

— Да, — согласился Вертен, — это действительно интересно.

— Еще интереснее станет, если вы узнаете дату визита императрицы. Двенадцатое июня.

Вертен моментально понял.

— За несколько дней до начала убийств.

— Тело прачки Марии Мюллер обнаружили в Пратере пятнадцатого июня, — заметил Гросс.

— Неужели эти убийства как-то связаны с правдой о трагедии в Майерлинге, которую намеревался открыть Фрош?

— Пока я просто констатирую факты, — проговорил Гросс. — Герр Фрош был шестым в этой цепочке убийств. И первым, где можно усмотреть мотив. Он собирался предать гласности информацию относительно смерти кронпринца Рудольфа. Если это не было самоубийством, то тем, кто причастен к его гибели, вряд ли понравилось намерение герра Фроша. Надеюсь, вы в этом со мной согласитесь.

Вертен задумался. Если Рудольф себя не убивал, то кто это сделал? И почему?

Кронпринц слыл либералом и смутьяном. За несколько лет до смерти он под псевдонимом публиковал статьи в либеральной «Винертагеблатт», в которых поносил бездельников аристократов и внешнюю политику своего отца, склонявшегося к союзу с Германией и Россией. Рудольф также имел связи с влиятельными кругами в Венгрии, которые добивались независимости своей страны, и призывал к договору с Францией. Указанные действия вполне можно было счесть предательскими. По этой причине у кронпринца было много врагов при дворе, в дипломатических кругах и среди военных. У теперешнего престолонаследника Франца Фердинанда тоже были причины желать смерти Рудольфа. Благодаря этому он мог стать императором.

Разговоры о причинах смерти кронпринца быстро взял под контроль тогдашний премьер-министр граф Тааффе. Вначале было сообщено, что Рудольф скончался от сердечного приступа, а о несчастной фон Вечера вообще не упоминалось. Однако довольно скоро за границей газеты начали публиковать одну сумасбродную версию за другой. В одной газете утверждалось, что кронпринца убили венгры за то, что он их предал. Нет, говорилось в другой, его убили французы в страхе, что на свет выплывут сведения о тайных переговорах, которые вел с ними кронпринц. В третьей репортер уверенно заявлял, что кронпринца Рудольфа убил егерь, жену которого он соблазнил. В четвертой можно было прочесть о гибели кронпринца во время дуэли за честь принцессы из рода Ауэршпергов. Наконец, в Австрии было обнародовано сообщение о самоубийстве кронпринца и его молодой любовницы, но некоторые по-прежнему винили в его смерти мадьяров и французов.

— Мне кажется, Гросс, что не надо торопиться с выводами. — Вертен посмотрел на криминалиста. — Ведь Биндер во всем признался. Убивать людей столь изощренным способом его подвигла страшная, искажающая психику болезнь.

— Да, такова официальная версия.

— Но вы ее тоже признали.

— Тогда признал, а теперь новые факты заставляют меня в этой версии усомниться. — Гросс встрепенулся. — Помните, когда мы шли от фрау Фрош, я мимоходом заметил, что поскольку супруг был с ней груб и иногда дело доходило до рукоприкладства, у нее были причины желать его смерти. Вы возразили, а как же другие убийства, и я сказал, что они, возможно, совершены, чтобы прикрыть вот это последнее, основное. В тот момент это прозвучало несколько легкомысленно. Однако сейчас к этой версии следует отнестись со всей серьезностью.

— Неужели вы хотите вернуться к расследованию убийств в Пратере?

Гросс пожал плечами.

— Неужели вы серьезно верите, — не унимался Вертен, — что этих несчастных убили только для того, чтобы прикрыть устранение Фроша? Тогда зачем его не прикончили раньше, а ждали целых два месяца, рискуя разоблачением?

— Вот над этим, мой дорогой Вертен, мы и будем думать в ходе расследования.

И тут Вертена осенило. Хотя Гросс наверняка об этом уже подумал.

— Но, следуя вашей логике, можно предположить…

— Так-так, продолжайте, — подбодрил его криминалист.

— Я хочу сказать, что и сама императрица… ну понимаете, если Фроша убили, потому что он знал правду о смерти кронпринца Рудольфа, то, возможно, и гибель императрицы Елизаветы тоже связана с этим?

Гросс улыбнулся:

— Прекрасно, Вертен.

— Что тут прекрасного, если покушение совершил анархист Луккени?.. — Произнеся эти слова, Вертен неожиданно замер.

Гросс вскинул брови.

— В чем дело, Вертен? У вас такой вид, будто вы встретили привидение.

— Фамилия… Луккени. Она казалась мне странно знакомой. И вот теперь наконец вспомнил. — Вертен оживился. — Гросс… список, который вам прислал инспектор Майндль… в нем были разные неблагонадежные элементы, за которыми полиция вела наблюдение, в том числе и анархисты.

— Луккени был в этом списке?

— Да. Там было написано: «Луккени Луиджи, каменщик». Значит, летом он был в Вене и… Боже, Гросс, может быть, пратерский убийца и есть этот Луккени? А что же тогда Биндер?

— Видите, Вертен, сколько теперь у нас подозреваемых.

— Но это всего лишь предположения.

— Если мы не возобновим расследование, они предположениями и останутся. Вот так-то, мой друг.

— Тогда давайте же начнем работать! — воскликнул Вертен, а затем кивнул официанту: — Принесите еще вина, пожалуйста.

Когда Гросс и Вертен час спустя выходили из кафе «Сентраль», им было невдомек присмотреться к закрытой карете, стоящей на противоположной стороне улицы. Сидящий в ней человек задумчиво посмотрел им вслед.

Надо же, какие настырные.

Но сейчас не время. К тому же здесь слишком людно.

Все равно скоро их веселье кончится.

Скоро. Очень скоро.