ГЛАВА 2

Джозефина выдернула лист бумаги из пишущей машинки и доложила к пачке на письменном столе, весьма довольная, что стопка изо дня в день растет. Вместе с тем к действительности она возвратилась с чувством облегчения. Джозефина никак не могла понять почему, но беседа с Селией внесла в ее душу какую-то смуту, и поиск причин самоубийства Лиззи Сэч в процессе работы над романом стал теперь необъяснимо тягостным.

Она встала, чтобы размять ноги, и, оглядев свою комнату, вдруг поняла, что скромный комфорт и уединенность вовсе не то, чего ей сейчас хочется. Хотелось компании. Было девять вечера, то есть в баре вполне можно провести еще пару часов, но там имелся риск быть втянутой в какие-нибудь клубные интриги, да к тому же пустые разговоры с почти незнакомыми людьми ее сейчас вовсе не привлекали. Может, ей уже пора показаться в городе и повидаться с Арчи? Время довольно позднее, и он скорее всего не будет против прервать свои дела. А если Арчи — в чем Джозефина была уверена — проявит к ее работе подлинный интерес, то неприятный осадок после разговора с Селией растворится сам собой. Но даже если Арчи не окажется на месте, то после дня, проведенного с Сэч и Уолтерс, вечерняя прогулка по Уэст-Энду, несомненно, взбодрит ее.

Она быстро переоделась и среди принесенных утром Робертом пакетов разыскала подарок для Арчи к его новоселью, а потом спустилась в бар за бутылкой вина. Для этого времени суток здесь было довольно тихо, и среди горстки сидевших в нем женщин Джозефина узнала лишь Джеральдин Эшби. Та находилась за столиком одна, и писательница с удивлением заметила, что, потеряв бдительность — как она, видимо, полагала, за ней никто не наблюдает, — Джеральдин выглядела совсем по-другому: на лице и в помине не было свойственной ей наигранной веселости. Уставившись на группку молодых медсестер, очевидно, только что вернувшихся с дежурства, она сейчас выглядела грустной и отстраненной. Но лишь только Джеральдин почувствовала на себе чей-то взгляд, как на лицо мгновенно вернулась ее маска.

— Джозефина! Слава Богу! — воскликнула она, подходя к бару. — Здесь сегодня как в морге. Вы ведь выпьете со мной по рюмочке?

— Простите меня, Джерри, но никак не могу. Я заглянула, только чтобы купить бутылку вина. — Джозефина выбрала одно из вин в списке и стала ждать, когда бутылку принесут из погреба. — Кстати, о чем вы так задумались? Казалось, вы унеслись мыслями невесть в какие края.

— Ну, знаете, целая стайка хорошеньких девушек в форме… Это так притягательно. — Замечание было совершенно в духе Джеральдин, но, судя по тому, что было написано на ее лице минутой ранее, флиртом тут и не пахло. — Кстати, о притягательности. Раз вы уносите с собой бутылку хорошего вина, то, должно быть, отыскали вашего тайного поклонника. Я права?

— Не уверена, но есть лишь один способ выяснить это, — с улыбкой сказала Джозефина. — Расскажу вам завтра.

Безоблачная ночь была хоть и хороша, но холодна, и Джозефина, закутавшись в меха, торопливо шагала по Оксфорд-стрит к Чаринг-Кросс-роуд. Новая квартира Арчи находилась на Мэйден-лейн, и Джозефине показалось забавным, что обе его кузины, Ронни и Леттис, узнав о его удачной находке, тут же сняли в этом же доме оставшиеся три квартиры для себя и своей домоправительницы миссис Снайп. Вряд ли новое жилье станет уединенным холостяцким логовом, на которое Арчи рассчитывал, но скучать ему уж точно не придется. На перекрестке Крэнбурн-стрит и Лонг-Экр Джозефина на минуту остановилась взглянуть на расположенный на Сент-Мартинс-лейн Новый театр, где за последние полтора года поставили три ее пьесы. И тут же почувствовала невероятное облегчение от того, что сейчас, будучи в Лондоне, она не обязана ни ходить на премьеры своих пьес, нигде бы то ни было рекламировать их. «В эти дни огни рампы приветствуют Шекспира», — подумала Джозефина, увидев вывешенную перед входом в театр огромную рекламу «Ромео и Джульетты», и на душе у нее стало радостно: она теперь может преспокойно сидеть в зале и наслаждаться творениями других авторов.

В доме напротив Нового в пошивочной мастерской сестер Мотли все еще горел свет. Из опыта Джозефина знала, что Ронни и Леттис останутся там далеко за полночь, пытаясь втиснуть подготовку к гала-представлению в «Клубе Каудрей» меж прочих своих работ для театральных постановок. Она чуть было не поддалась соблазну заглянуть к ним на минуту, но тут же сообразила, что о коротких беседах с сестрами Мотли не могло быть и речи. Поэтому Джозефина, сокращая путь, свернула на Гаррик-стрит и ускорила шаг.

Мэйден-лейн была узкой улочкой, тянувшейся параллельно Стрэнд, по которой можно коротким путем пройти с Бедфорд-стрит к Ковент-Гардену. Джозефина шагала по булыжной мостовой мимо ресторанчиков, на время притихших перед предстоящим нашествием театральной толпы, и вскоре обнаружила, что дом, который она искала, находится по соседству со служебным входом в Театр водевиля. Дом этот был вытянут в высоту, и она, к своему удовольствию, обнаружила, что, хотя все здание погружено во тьму, в окне верхнего этажа горел свет. Так как рядом со звонками не стояло никаких имен, Джозефина нажала все подряд и стала ждать.

Через пару минут сверху по лестнице загрохотали шаги, дверь распахнулась, и писательница оказалась лицом к лицу с разъяренным Арчи.

— Джозефина! — Раздражение на его лице мгновенно сменилось радостью. — Я думал, ты приедешь в Лондон только к выходным. Какой приятный сюрприз!

— Если я некстати, то долго не задержусь. — Она поцеловала его. — Когда ты открыл дверь, мне не показалось, что ты жаждешь принимать визитеров.

— Глупости! Я подумал, что это Ронни. Та за последние две недели пять раз забывала свои ключи, и, клянусь, она это делает исключительно для того, чтобы я не терял формы. — Арчи впустил Джозефину в подъезд. — Просто замечательно, что ты пришла. Почему ты поменяла планы?

— Мне нужно кое-что разузнать для моей новой книги, — сказала Джозефина как можно более небрежным тоном в надежде, что Арчи не спросит, сколько дней она уже в Лондоне. — Я подумала: почему бы мне не приурочить мою поездку к гала-представлению в нашем клубе на следующей неделе? А теперь, раз уж я здесь, мне просто не терпится увидеть твое новое логово.

— Только не ожидай слишком многого: ничего особо привлекательного в нем пока нет. Мебель еще не прибыла, и я пока даже не распаковал вещи, но тебя посажу на самый комфортабельный ящик. — Арчи взял протянутую ему бутылку и с одобрением посмотрел на этикетку. — Думаю, тебе придется подождать, пока я разыщу приличные бокалы: такое вино мы из кружек пить не будем.

Джозефина поднялась вслед за Арчи и, преодолев три лестничных пролета, оказалась на верхнем этаже.

— Ронни и Леттис работают сегодня допоздна? Я проходила мимо их студии и видела в окнах свет.

— Ну, кто-то там наверняка остался. Они сейчас завалены работой и, как ты догадываешься, без конца ворчат о дополнительной помощи и сверхурочных часах. Но сегодня вечером сестренки отдыхают. У Снайп день рождения, и они повели ее смотреть «Ромео и Джульетту».

— Повезло ей. Я уже жду не дождусь, когда смогу увидеть этот спектакль.

— Гм, я не уверен, что Снайп мечтала его увидеть. Когда она уходила сегодня вечером, то бубнила, что для того, чтобы посмотреть, как две семьи между собой грызутся, ей в театр ходить не надо и на ее билет ни к чему было тратиться. Правда, после театра они идут на ужин.

Джозефина рассмеялась:

— Я думаю, этот спектакль покорит даже Снайп. Пегги в роли Джульетты должна быть изумительна. Но если Лидия спросит мое мнение, я скажу ей, что она ужасна. Лидия до сих пор не простила Джонни, не давшего ей эту роль, а учитывая, что жизнь ее сейчас довольно-таки пуста, подобное пренебрежение не может не ранить.

— Неужели Лидия до сих пор не завела себе очередную девочку?

Замечание Арчи было довольно беззлобным и не лишенным основания. Репутация у Лидии была, можно сказать, легендарная: она быстро завоевывала новых любовниц и так же быстро расставалась с ними. Лишь однажды ее отношения с женщиной приняли серьезный оборот, но год назад они оборвались при весьма тягостных обстоятельствах, в которых оказалась замешанной и сама Джозефина.

— Мне кажется, Лидия надеется, что они с Мартой снова будут вместе, — заметила Джозефина, входя в квартиру. — Лидия никогда и ни с кем не была так счастлива, как с Мартой.

— Выходит, ей от Марты пришли какие-то вести?

— Насколько мне известно, нет.

Пока Арчи искал в своей крохотной кухне бокалы, достойные принесенного ею вина, Джозефина направилась в гостиную. Хаос в ней был еще похлеще того, что описал Арчи, но груды беспорядочно разбросанных ящиков — некоторые уже наполовину распакованные — все же не могли скрыть, до чего хороша была комната. Очевидно, Джозефина явилась к Арчи в разгар его работы. Он приспособил большой ящик из-под книг под письменный стол, а другой, поменьше, — под табуретку; на столе, рядом с пачкой папок и бумаг, стояла нетронутая кружка с кофе, а возле нее в пепельнице дымилась сигарета. Джозефина невольно бросила взгляд належавшие на столе черно-белые фотографии, и когда поняла, на что именно смотрит, отступать уже было поздно. На постели лежала босоногая темноволосая женщина лет сорока, шея ее была затянута чем-то похожим на шелковый чулок. За него, казалось, зацепилась отходившая от ее джемпера кисточка. На шее и вокруг горла виднелись синяки. На подушке в нескольких дюймах от головы женщины лежала тонкая ортодонтическая пластинка, скорее всего выпавшая у нее изо рта во время борьбы.

— Черт! — выругался появившийся в дверях Арчи. — Я и забыл, что не убрал их. — Поставив на коробку бокалы, он поспешно собрал бумаги. — Прости, тебе этого видеть не надо было.

— Сама виновата, что посмотрела. — Джозефина с трудом приходила в себя. — Бедная женщина. Что с ней случилось?

— Пока непонятно. Горничная нашла ее задушенной в квартире на Пиккадилли. Эта женщина должна была кому-то гиней сорок за какие-то меха, и поговаривали о том, что, возможно, она покончила с собой, но Спилсбери уверен, что произошло убийство. Один из соседей слышал, как накануне она ссорилась из-за денег с каким-то мужчиной.

— А вы знаете, кто он?

— Кандидатов более чем достаточно: эту женщину семьдесят четыре раза судили за проституцию.

— Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не распаковался.

Джозефина подошла к стоявшему возле камина ящику и в раздумье присела на него. Камин уже готов был к растопке — похоже, он оказался единственным местом, до которого в этой комнате допустили миссис Снайп, — и Арчи бросил Джозефине коробок спичек, чтобы она зажгла огонь.

— Это еще далеко не все. — Арчи аккуратно откупорил бутылку. — На подходе еще три дела, не говоря уже о всякой дополнительной бумажной работе. После выборов всегда одна и та же история: народ хотят уверить, что он может спать спокойно, и потому процедурам и проверкам нет конца, а в конечном счете все возвращается на круги своя. — Арчи вздохнул и указал на ящики. — До этой кучи дело дойдет еще не скоро. Я с месяц подожду, и те вещи, что мне за это время не понадобятся, буду считать лишними. Таким образом, все нераспакованные ящики я просто отдам нуждающимся. Ну что, пусть вино немного подышит?

Джозефина кивнула и взяла в руки оба бокала, в то время как Арчи придвинул к огню еще один ящик.

— Тебе помочь? — спросила она, оглядывая царивший в комнате хаос.

— О нет! Давай лучше выпьем. Я здесь провожу настолько мало времени, что, порядок тут или хаос, мне совершенно безразлично.

— Ну тогда открой вот это. — Джозефина подала ему плоский прямоугольный пакет. — По крайней мере на стенах у тебя полный порядок и есть шанс, что это ты все же увидишь.

Арчи, заинтригованный, развернул коричневую оберточную бумагу и восторженно уставился на картину — изящную акварель, изображавшую окруженное лесом озеро и дом, точь-в-точь такой, как его дом в Корнуолле, где прошлым летом они с Джозефиной недолго пожили. Помимо того что сюжет картины имел для Арчи особую значимость, акварель сама по себе была необыкновенно хороша: художник — подобно всем талантливым акварелистам — придал изображению на картине обманчивую простоту. Небо и поверхность воды на ней написаны широкими, размашистыми мазками, а на их фоне контрастом выделялись тонко выписанные деревья. И, снова разглядывая картину, Джозефина подумала, что, наверное, глядя на нее, она почувствовала бы очарование этого места, даже если бы никогда прежде его не видела.

— Лоу Пул! — воскликнул Арчи. — Где же ты такое, черт подери, раздобыла?

— Я получила картину еще там. — Джозефина очень обрадовалась, что акварель Арчи понравилась. — В эти края в отпуск приехал художник, и всякий раз, как я оправлялась гулять к озеру, я его там встречала. Я видела, как он написал не менее пятнадцати акварелей, и стала приставать к нему с просьбой продать мне хотя бы одну. В конце концов он согласился — наверное, просто чтобы от меня отвязаться. А сегодня днем мне принесли картину из мастерской, где ее вставили в раму. — Джозефина внимательно изучала выражение его лица, пока он разглядывал картину, догадываясь, что сейчас Арчи, наверное, думает о трагических событиях, случившихся на этом самом месте всего несколько месяцев назад. — Я подумала, что эта акварель напомнит тебе о том, как там красиво, — мягко добавила она, — и сотрет кое-какие малоприятные воспоминания.

— Спасибо, — тихо сказал он, бросая на нее беглый взгляд. — Она прекрасна. — Арчи встал и приложил картину к стене, где предыдущий жилец весьма предусмотрительно оставил вбитый крюк. — Может быть, над камином? Как ты думаешь? — Джозефина кивнула, и он, повесив картину на стену, поднял бокал с вином. — За спокойную, приятную зиму!

— С удовольствием.

— А теперь расскажи мне о своей новой книге.

Джозефина закурила предложенную Арчи сигарету, после чего он стал внимательно слушать ее рассказ о преступлениях Сэч и Уолтерс и о том, как ее собственная жизнь оказалась связанной с судьбою дочери Амелии Сэч.

— Ты когда-нибудь слышал об этом деле? — спросила она Арчи, закончив свое повествование.

— Нет, не слышал. Но такого рода преступления мне знакомы и я знаю о Дайер. Ее дело затмевает все остальные хотя бы по количеству убитых. Занятно, что ты сейчас о них заговорила, — эта тема становится весьма важной. Правительство вплотную собирается заняться губителями младенцев.

— Что?! Это все еще продолжается?

— Еще как! Министр внутренних дел только что объявил о создании нового комитета для расследования дел о приемных детях. Подожди-ка минутку. — Арчи поднялся, порылся в пачке газет и подал ей вышедший во вторник номер «Дейли мейл». — Вот смотри: «Правительство идет в атаку на губителей младенцев». В наши дни это, конечно, делается по-другому — в основном детишек продают в страны, где брать ребенка на воспитание не дозволено законом, но суть все та же — нажиться на нежеланных детях. — Пока Джозефина читала статью, Арчи снова наполнил бокалы. — Какой же будет эта книга? Художественное описание дела Сэч и Уолтерс или современная его версия?

— Я пока не решила. Все это настолько не похоже на то, о чем я писала в последнее время, что роман не принял еще никаких определенных очертаний. Пожалуй, это больше всего похоже на моего «Кифа». Я хочу написать историю преступления, не превращая ее в детективный роман, то есть эта новая книга будет несколько напоминать мою первую, но только она будет основана на реальных событиях. Как бы то ни было, завтра я собираюсь перечитать все возможные репортерские отчеты о суде в газетах и узнать о Сэч и Уолтерс что только можно, но главное, что меня интересует, — каким образом преступления этих женщин отразились на окружавших их людях. После знакомства Сэч с Уолтерс последовала цепь событий, которая не оборвалась с их казнью. В эти события было вовлечено множество людей: их родные, матери младенцев, люди, следившие за ними в тюрьме. Множество людей, которых ничто, кроме этих двух женщин, не связывало, и чья жизнь благодаря им изменилась бесповоротно. Посмотри на то, что случилось с Элизабет Сэч, а ведь это произошло через пятнадцать лет после казни. Не думаю, что я бы взялась за такую книгу, если бы собственными глазами не увидела, какие нити тянутся за преступлениями.

— Занятно. Похоже, что твой роман начинается с того, чем большинство романов заканчиваются.

— Пожалуй, что так, — улыбнулась Джозефина. — Я, кажется, только сейчас сама это поняла. В детективных романах не так часто можно прочесть о последствиях происшедшего — о том, что жизнь продолжается, и о том, как именно она продолжается. Или о том, что она не продолжается — как в случае с Лиззи. — Джозефина поставила на минуту бокал и подбросила угли в камин. — Я рада, что тебя заинтересовала эта идея. После разговора с Селией у меня уже стали зарождаться сомнения. Она не очень-то меня поддержала.

— Селия… Знакомое, между прочим, имя. И не только потому, что она была одной из тюремных надзирательниц.

— Селия много занимается благотворительностью. Ее имя без конца мелькает в газетах. Она теперь важная птица.

Арчи рассмеялся тому, с какой явной неприязнью Джозефина это сказала.

— Как ни странно, но я не из тех, кто, взяв в руки «Таймс», сразу же лезет в светскую хронику.

— И я тоже. Но Селия сказала мне, что вызвала в «Клуб Каудрей» кого-то из ваших, поэтому тебе, наверное, и знакомо ее имя. Правда, я не думала, что дело настолько серьезное, чтобы им занимался инспектор.

— A-а, вспомнил: анонимные письма. Я был уверен, что слышал ее имя совсем недавно.

— Письма?!

— Ну да. Прости, я не должен был о них упоминать, но решил, что ты уже и так об этом знаешь.

— Я ничего не знаю про анонимные письма. Селия сказала мне, что речь идет о воровстве.

— Да, и воровство тоже, но ты права — к нам такого рода дела не относятся. Однако мерзкие письма людям с положением и репутацией — это уже совсем другая история. Жена главного констебля тоже член вашего клуба.

— А что же мерзкого в этих письмах?

— Ну, правильнее было бы назвать их злобными. Речь в них не идет о насилии или угрозах, но они ранят людей в самое больное место, да так искусно. Подобные письма получили уже четверо из сотрудников клуба и членов совета, включая и саму мисс Бэннерман.

— А письма эти посланы предположительно членом клуба или кем-то из посторонних?

— Мы этого пока не знаем, и я не могу вдаваться в подробности, но из писем явствует, что тот, кто их писал, хорошо знал тех, кому они адресованы, и выбор жертв был не случаен.

— Неприятная история. Селия сказала мне, что между медсестрами и остальными членами клуба существуют какие-то трения. Интересно, эти письма как-то с ними связаны?

— Возможно. Но тебе волноваться не о чем — обычные члены клуба писем не получали, только те, кто участвует в руководстве. Ты ведь ничего такого не получала?

Джозефина решила ничего не скрывать:

— Ничего такого не было… только какая-то загадочная гардения, и тот, кто ее послал, скрыл свое имя.

— Что?! — воскликнул Арчи с наигранным возмущением. — Кто-то посмел приветствовать твое прибытие в Лондон раньше меня?! Ну ничего, я уже бегу за букетом.

— Подожди хотя бы, пока гардения завянет: моя комната для цветочного магазина слишком мала. — Джозефина допила вино. — Я, пожалуй, пойду. Уже поздно, а завтра придется все утро провести в Британском музее.

— Я провожу тебя, если, конечно, ты не хочешь ехать на такси.

— Нет, давай пройдемся.

Они вышли на улицу и двинулись в сторону Лестер-сквер. Джозефина взяла Арчи под руку и с удовольствием отметила, что независимо от того, сколько времени они не виделись, рядом с ним ей теперь находиться легко. А ведь так было далеко не всегда. Когда возлюбленный Джозефины, ближайший друг Арчи, погиб в битве на Сомме, Арчи винил в этом себя. И последующее его отдаление, и невозможность настоящего понимания друг друга еще раз доказывали, что война еще долго продолжает ранить тех, кому удалось ее пережить. Джозефина знала, что их отношения никогда не будут простыми — ни ей, ни ему такие отношения небыли свойственны, — но они научились с этим мириться и полагались на взаимную честность и то понимание, которого ни в ком другом не находили.

— Интересно, почему Селия ни словом не обмолвилась об этих письмах? — спросила Джозефина, когда они проходили мимо запоздалых гуляк на Пиккадилли.

— Наверное, для нее нет ничего более зловещего, чем потеря репутации клуба. Не забывай: ты не только ее знакомая, но и член этого самого клуба. А зачем волновать их, этих членов? Благополучие клуба — ее забота, а его члены платят деньги за охрану своих личных интересов и за то, чтобы их жизнь не становилась всеобщим достоянием. Селии меньше всего нужно, чтобы подобного рода новость разнеслась по всему свету, особенно учитывая предстоящее на будущей неделе гала-представление. Уж оно-то привлечет к себе внимание публики — можешь не сомневаться.

— Ты ведь со мной на гала-представление пойдешь, правда?

— Конечно, пойду, хотя меня уже от него тошнит. Когда бы ни увиделся с Ронни или Леттис, ни о чем другом говорить с ними просто невозможно.

— Для клуба это невероятная удача — заполучить Ноэла и Герти, не говоря уже о том, что «Сегодня вечером в восемь тридцать» в Лондоне еще никто не видел.

— Кажется, какая-то родственница Ноэла член «Клуба Каудрей»?

— Его тетя. Ноэл согласился прийти к нам из-за нее, однако при условии, что часть собранных денег пойдет на «Актерский приют». Он глава приюта и, судя по всему, относится к своей должности всерьез. Полагаю, это станет очередным камнем преткновения — медсестрам теперь денег достанется еще меньше.

— Может получиться весьма забавный вечер: благотворительность, из-за которой люди готовы перегрызть друг другу глотки, анонимные письма… Это, пожалуй, позанятнее Ноэла в очередной сочиненной им для себя лакомой роли.

Джозефина игриво хлопнула Арчи по плечу:

— Пожалуйста, не изображай из себя циника. Мы ведь смотрели с тобой «Частную жизнь», и тебе эта пьеса очень понравилось. Больше того, я помню, как после спектакля, на вечеринке, когда с тобой заговорила Герти, ты просто онемел от благоговения, и мы все слышали, как гремели кусочки льда в ее бокале, который она попросила тебя подержать.

— Хорошо, хорошо. — Арчи поднял руки, сдаваясь, и они ступили на Кавендиш-сквер. — Я действительно питаю слабость к мисс Лоуренс, но на вечере постараюсь держать себя в узде. — Они остановились у входа в клуб. — Послушай, я пока не знаю, буду ли свободен в выходные, но мне бы хотелось с тобой повидаться. У тебя уже есть на эти дни планы?

— Только еще немного поработать да заглянуть к девочкам, чтобы померить платье, которое они мне сшили к гала-представлению. Я даже толком не ведаю, что это за платье, но они уже соорудили для меня множество всяких нарядов и теперь наверняка знают, что мне по вкусу.

— Я его видел и думаю, ты не будешь разочарована. Позвонить тебе, когда я точнее узнаю о своих планах на уик-энд?

— Позвони. В «Одеоне» идет новый фильм Хичкока, можем пойти посмотреть.

— Отлично. Только не исключено, что я позвоню в последнюю минуту.

— Это не важно, я почти все время буду в клубе.

— А меня в него пустят, если я явлюсь не по делу?

— Только если я за тебя поручусь, так что ни слова больше о Гертруде Лоуренс.

Джозефина поцеловала его на прощание и взбежала по ступеням крыльца в клуб в гораздо лучшем настроении, чем когда из него уходила. Лифт по-прежнему не работал, и писательница стала нехотя подниматься по лестнице, размышляя о том, как стыдно стало бы за нее Селии Бэннерман, если бы она увидела, что Джозефина остановилась на втором пролете, чтобы отдышаться, — выпускницам Энсти, даже стоявшим на пороге среднего возраста, задыхаться было не положено.

Пристыженная, она поспешила на третий этаж, где с удивлением обнаружила, что дверь в ее комнату приоткрыта. В комнате горел свет, хотя Джозефина была уверена, что, уходя, его погасила, и она тут же вспомнила о злобных письмах, которые лежали в квартире у Арчи, но, как ей еще недавно казалось, не имели к ней никакого отношения. Джозефина осторожно приоткрыла дверь чуть шире. На ее письменном столе горела лампа, а возле кресла стояла девушка — та самая, что уронила на землю ее покупки, — и водила глазами по страницам, оставленным Джозефиной перед уходом рядом с пишущей машинкой.

— Что вы здесь делаете в такое позднее время? — спросила писательница с облегчением и одновременно с некоторой досадой.

Девушка подпрыгнула словно ошпаренная и уронила страницы на пол. Когда она повернулась к Джозефине, лицо у нее было заплакано.

— Простите меня, мисс. Я вам принесла ту вазу, которую вы просили, и я… Я только… — Не в силах сдержать слезы, девушка, проскочив мимо Джозефины, побежала по коридору к лестнице.

Писательница, все еще не оправившись от случившегося, бегло оглядела комнату — убедиться, что все на месте, — и наклонилась, чтобы собрать с пола рассыпавшиеся листы.

Она сложила их по порядку, заметив на последних страницах расплывшиеся чернила. «Именно эти страницы, наверное, и расстроили Люси», — подумала Джозефина, сердясь на себя за то, что оставила работу у всех на виду, и на девушку — за то, что она читала чужие для нее бумаги.

А может быть, в клубе еще что-то случилось? — внезапно встревожилась Джозефина. Она поспешила к главной лестнице в надежде вернуть Люси и поговорить с ней, но девушки и след простыл.