64
Проскользнув мимо храпящего за шторой проводника, я быстро открываю и закрываю за собой входную дверь, чтобы он не проснулся, если по вагону будет гулять ветер.
Спустившись на каменистое полотно, я сожалею, что не надела пальто, потому что ночь холодная.
Хотя темно, я могу различить в начале состава желоб, по которому уголь сыплется в тендер, и колонку для подачи воды в котел. Это заправочная станция у черта на куличках — ни тебе домов, ни вокзала. Я у дальнего конца моего вагона от «Амелии», и мне нужно идти медленно и осторожно, чтобы не оступиться на каменистом полотне. Хорошенькое будет завершение моего путешествия вокруг света, если я после всего пережитого упаду здесь, стукнусь головой и останусь лежать на обочине железной дороги, а поезд продолжит триумфальный бег и прибудет в Нью-Джерси — без меня.
Ни в одном из окон «Амелии» не горит свет. Багажный ящик примерно посередине вагона.
Хотя под ногами у меня скрипит щебень, я стараюсь ступать осторожно, потому что не хочу повстречаться с кем-нибудь, кто решил размяться и подышать свежим воздухом.
Присев на корточки перед ящиком, я сожалею, что не догадалась положить в карман спички, поскольку в темноте не вижу замка. Я нащупываю его пальцами.
Меня мучает приступ нервной дрожи, словно мое тело знает что-то, чего не знаю я, хотя должна знать.
Поднося трясущимися руками ключ к замочной скважине, я роняю его на каменистое полотно, черное от сажи и угольной пыли. Я шарю руками по земле и нахожу его, а потом вставляю в замок и поворачиваю. Когда я начинаю поднимать крышку, петли производят ужасный металлический скрежет, от которого я съеживаюсь. Черт! Скрежет такой громкий, что разбудит мертвого.
Но я ничего не вижу в ящике, это просто черная пустота. Либо он абсолютно пуст, либо что-то есть, но лежит в глубине, скрытое темнотой.
Я тянусь туда насколько могу, но ничего не нащупываю. Ящик Пандоры пуст? Я выбираюсь наружу и смотрю на него, отказываясь верить своим глазам: ключ от «Амелии» открыл пустой контейнер.
Справа от меня слышатся шаги, я поворачиваюсь и вижу перед носом дуло пистолета.
— Вы верно сказали, мистер Селус. Эта женщина — возмутительница спокойствия. Совершенно точно.
Говорит один из английских полицейских. Тот, который рыжий. Дозаправка локомотива закончилась, и мы в общем салоне вагона, в котором едет Фредерик. Когда рыжий полицейский направил на меня пистолет там, у вагона, другой зашел мне за спину и спрятал свой пистолет, только для того чтобы надеть на меня наручники.
Здесь же, в салоне, лорд Уортон. Пришел, чтобы потоптать меня, по крайней мере фигурально.
У его светлости румянец на лице от виски, и он нестойко держится на ногах. Все ясно — среди ночи прикладывался к бутылке. Видимо, желание расслабиться с Джоном Ячменное Зерно, какова бы ни была причина, усилилось, с тех пор как я видела лорда на «Океанике».
На помощь мне пришел Фредерик. Он убедил полицейских снять с меня наручники, сказав:
— Она неопасна, только чересчур любопытна.
Слушая в тихой ярости, как мужчины тешат свое тщеславие и похлопывают друг друга по спине, я сижу с закрытым ртом, потому что мне нечего сказать в свое оправдание.
Фредерик избегает смотреть мне в глаза, и это меня только радует, потому что я больше злюсь на себя, чем на него. Он догадался о моих намерениях и предупредил полицейских, а они устроили ловушку. Попасть в нее было просто непростительно.
Другим пассажирам, которые повысовывали головы из своих купе, чтобы посмотреть, что за шум, когда я возмущалась грубым обращением со мной, приказали идти спать. Сара и носа не показала.
Комитет бдительности — так я назвала про себя этих британцев, схвативших меня, словно я преступница. Подобно добровольным блюстителям порядка, которые вылавливают плохих парней на улицах Сан-Франциско и других городов, эти полицейские превышают свои полномочия. То, что у них есть оружие и мускулы, делает их в данный момент неоспоримыми вершителями правосудия.
Когда переполняется чаша моего терпения от того, что они приступают к обсуждению, как «сдержать» мои «порочные порывы», я начинаю наносить словесные удары.
— На следующей станции я попрошу шерифа ссадить всех вас с поезда, — говорю я рыжему, — и отправить под арест за грубое обращение с женщиной.
— Да будет вам известно, мы полицейские, — огрызается рыжий.
— Если даже так, вы на тысячи миль за пределами вашей юрисдикции. Вы группа иностранцев, совершивших нападение на американского гражданина.
— Нелли! — Фредерик хочет похлопать меня по руке, но я отдергиваю ее.
— Какие у вас полномочия, мистер Селус, и у всех остальных, скажите мне? Кто дал вам право похищать женщину и удерживать ее? — Я перевожу взгляд с одного на другого и многозначительно смотрю на каждого из них. — Совершенно ясно, что вы вступили в заговор с моей конкуренткой с целью не дать мне выиграть. К вашему сведению, если вы не заметили, на каждой остановке стояла полиция, которая приветствовала меня. — Это не совсем так, но я говорю очень убедительно. — Когда на следующей станции я выйду и сообщу толпе, что вы оскорбили меня действием, как, по-вашему, она среагирует?
Рыжий полицейский смотрит на Селуса:
— Вы утверждали, что она неопасна. Так ли это?
— Ее нужно посадить в карцер, — лопочет Уортон.
Его пьяный лепет напоминает мне отчима-алкоголика, который оскорблял всю нашу семью и распускал руки. Я ненавидела его всей душой. Я почти вплотную подхожу к Уортону.
— На следующей станции я предъявлю вам обвинения во лжи и в оскорблении меня. Вам придется просить следующую бутылку виски в тюремной камере, если толпа не вздернет вас на ближайшем дереве.
Лорд Уортон делает шаг назад и чуть не спотыкается. Моя речь повергла его в ужас. Его того гляди хватит удар.
— Вас высекут. — Он грозит мне пальцем.
— Еще одна угроза в мой адрес, — констатирую я.
Фредерик становится между нами.
— Отведите лорда в его купе, — говорит он рыжему полицейскому. — А вы возвращайтесь к своим обязанностям, — приказывает другому.
Селус берет меня под руку, но я вырываюсь.
— Вы тоже сядете за решетку.
Он начинает смеяться, и это еще больше выводит меня из себя.
— Пожалуйста, остыньте, — просит Фредерик. — Я смеюсь не над вами, а над тем, как быстро эти ребята ретировались.
Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Немая сцена, кажется, тянется нескончаемо долго.
Естественно, я нарушаю молчание:
— Я не шутила, когда сказала, что засажу в тюрьму всю вашу шайку.
— Я не сомневаюсь, что вы можете сделать это, ведь вы любимица Америки. Но с тех пор как встретился с вами, я столько всего пережил, что длительное тюремное заключение покажется раем.
— Вы пережили? На мне кровь убитого, и меня саму чуть не убили, и не один раз, а дважды.
Довольная, что последнее слово осталось за мной, я направляюсь в свое купе.
Фредерик догоняет меня и шепчет заветные слова:
— Я знаю ответы на ваши вопросы.
И я, конечно, останавливаюсь.
Он снова касается моей руки, на сей раз осторожно, словно боится, что я укушу.
— Пожалуйста, пойдемте в мое купе, там мы сможем поговорить с глазу на глаз.
В его купе мы садимся друг против друга. Я расправляю складки на платье и откидываюсь на спинку сиденья, сложив руки вместе.
— Выкладывайте все, — командую я. — Все. С самого начала. И не пытайтесь слишком много лгать.
— Прежде чем я начну, вы должны дать честное слово, что все сказанное мной не станет достоянием всеобщей гласности, пока живы те, кого это касается.
— Не могу обещать этого, поскольку я репортер. Кроме того, я уже многое знаю сама.
— Я буду говорить, только если вы дадите слово.
— Как я могу обещать, если не знаю всех фактов? А если вы скажете нечто такое, что, по чистой совести, следует предать огласке или довести до сведения властей? — Я поднимаю руку, предвосхищая его возражения. — Давайте договоримся: если вы сообщите мне вескую причину, по которой я не должна писать об этом, то я не буду писать. Но только в том случае, если сочту причину убедительной. Я уже сопоставила многие вещи, о чем вы и не догадываетесь, и мне все равно, какая страна в итоге будет контролировать Суэцкий канал. И я с уверенностью могу сказать, что знаю личность таинственной персоны, которую посещает Сара. — Многое из того, что я якобы знаю, не больше чем догадки, но мне приходится блефовать, поскольку я сомневаюсь, что Фредерик будет со мной полностью откровенен. Я не имею представления, насколько убедительна была моя тирада, но он, кажется, слегка улыбнулся, поэтому смотрю ему прямо в глаза, чтобы Фредерик до конца прочувствовал нокаутирующий удар, который я собираюсь нанести.
— Как поживает старина Берти? — спрашиваю я, имитируя акцент кокни.
Улыбка мгновенно исчезаете его лица. Глаза сужаются, и на лоб ложатся морщины.
— Вы в самом деле опасны.
— Итак, вам слово, — снова командую я. Как приятно одержать верх, после того как я долгое время ползала по дну. — Начинайте с убийства в Порт-Саиде.
— Хорошо. События, которые привели к нему, начались несколькими неделями раньше, по крайней мере для меня. Я навещал в Каире старого приятеля — охотника, турецкого коллекционера экзотических животных, который имел дела с широким кругом партнеров в Египте, в том числе с некоторыми активными сторонниками махдистского движения. Назовем его Бей. Он слышал историю, которая мне показалась не заслуживающей доверия, но когда я рассказал ее главе нашей миссии в Каире, то поразился, узнав, что она соответствует действительности. Бей тогда сообщил мне, что махдисты готовят заговор с целью нанести удар по Британии, который потрясет мир и поднимет на борьбу все египетское население. Заговорщики намеревались убить очень важную персону…
— Берти, — вставляю я.
— Они хотели убить эту персону во время… э…
— Романтического свидания?
Фредерик откашливается.
— Во время неофициального посещения конных скачек в Америке. Как вам, должно быть, известно из газет, эта персона имеет большое пристрастие к бегам и, будучи владельцем скаковых лошадей, регулярно выставляет их на важных скачках в Англии и на континенте. В течение ряда лет он дружески соревнуется с мистером Весткотом, имеющим самую быструю в мире кобылу-трехлетку. Время, которое показывает эта кобылка и лучшая лошадь нашей персоны, примерно одинаковое, и решить спор можно, только выставив в одной скачке их обеих. Таким образом… э… персона решает привести свою лошадь в Америку и устроить приватное и, конечно, тайное соревнование на ипподроме, на котором проводится кентуккийское дерби.
— Такие гонки было бы гораздо легче устроить, отправив туда одних лошадей, без их владельцев, поэтому мое предположение о романтическом свидании выглядит более правдоподобным.
Селус дипломатично улыбается:
— Допустим, есть и другие мотивы для поездки. Персона, о которой мы говорим, иногда совершает путешествия инкогнито.
— Тогда каким же образом сведения о его предстоящей поездке дошли до Египта и до ушей террористов?
— Не таким уж необычным, как может показаться. Человек, занимающий второе место в руководстве английской миссии в Египте, входит в число лиц, приближенных к нашей персоне у себя в стране. Будучи в Лондоне, он слышал о намечаемой поездке. А когда вернулся к своим обязанностям в Каире, как-то за ужином сказал об этом жене…
— В присутствии слуг, — догадываюсь я.
— Да.
— Вы правы, вовсе не необычно. В Нью-Йорке найдется не один слуга, разбогатевший благодаря тому, что удачно навострил уши, когда господа говорили о делах за сигарами и бренди. Это плата за высокомерие тех, кто не считает прислугу за людей.
— Совершенно верно. Слуга был приверженцем махдистов и передал информацию кому-то из их главарей. Махдисты знали, что персона будет ехать в пульмановском вагоне. Кстати, они однажды убили важного члена английского правительства и вместе с ним несколько высокопоставленных египетских чиновников, заложив бомбу в поезд, направлявшийся из Александрии в Каир.
— Вы хотите сказать, они выкрали ключ от ящика под днищем пульмановского вагона и заложили туда бомбу?
— Правильно. Завладеть ключами достаточно легко: пульмановские вагоны есть в Египте.
— И мистер Кливленд перехватил ключ. Как я понимаю, он был английским агентом?
— Морским офицером.
— Уже два года как мистер Кливленд умер.
Фредерик снова прочищает горло.
— Мы воспользовались именем Кливленда не только потому, что он больше в нем не нуждается, но и потому, что его профессия торговца ножевыми изделиями, имевшего бизнесе Египтом, подходила для прикрытия. Морской офицер получил задание, поскольку он знал арабский. У английского правительства не так много штатных агентов и никого, кто бы свободно говорил по-арабски. Моя же задача изначально состояла лишь в том, чтобы встретиться с «Кливлендом» в Порт-Саиде и сообщить ему, что я узнал от Бея. А тот сказал мне, что ключ будет передан наемному убийце продавцом скарабеев на рынке.
— Махдисты предпочли наемного убийцу, а не кого-то из своих рядов? Не потому ли, что свои обратили бы на себя внимание?
— Да. «Кливленду» нужно было отправиться на рынок и наблюдать за передачей, как вы знаете, а вместо этого скарабей оказался в его руках. Мы не понимаем, почему он вдруг схватил скарабея. Может быть из-за незнания, как поступить в такой ситуации, или потому, что египтянин принял «Кливленда» за убийцу и поначалу решил отдать скарабея ему…
— …а потом, поняв, что ошибся, крикнул кому-то, чтобы его убили.
Фредерик кивает:
— Бедняга. Он действовал по внутреннему побуждению, как солдат, не учитывая хитростей шпионажа.
— Ваш «Кливленд» переоделся египтянином, хотя мог смешаться с другими европейцами на рынке. Правильно?
— Да, я согласен, Нелли. О чем это вам говорит?
— Он с самого начала решил завладеть ключом. И разговаривал с продавцом скарабеев, который вполне мог сказать ему, что объект атаки — «Амелия».
— Вы совершенно правы. Я понял, что вы имеете в виду. Он пошел туда не наблюдать, как ему было приказано, а сорвать заговор.
— Где вы находились, когда его убили?
— Не так близко, как вы. Я не видел самого убийства. Я подошел к лорду Уортону, после того как вы ушли с ее светлостью.
— Ага. И принялись делать из меня дурочку.
Он пожимает плечами и разводит руками.
— Не по злому умыслу, уверяю вас.
— И вы встали на место «Кливленда»?
— Именно так. Его начальник привлек меня к этому делу, потому что не было никого другого. Так получилось, что я уже приобрел билет до Индии для участия в сафари, и мое появление на пароходе не вызвало бы подозрения.
— И вы выдумали историю, что «Кливленд» жив.
— Тогда казалось, что это будет уместно.
— Почему вы не попросили у меня ключ?
— Нелли, вы же не говорили мне, что он у вас.
— В самом деле. Я, собственно, не знала, что у меня есть что-то важное, пока не почувствовала, как вокруг меня плетутся козни.
— Помимо всего прочего, допускалась возможность и вашей причастности к заговору. Бею сказали, что убийц двое. И ими могли быть мужчина и женщина.
— Вы думали, я убийца? И спланировала кругосветное путешествие, чтобы скрыть свои истинные намерения?
— Тогда я не знал, кто вы. Вскоре я поверил, что вы настоящий репортер.
— Ну что же, очень мило и благоразумно с вашей стороны.
Он снова покашливает, прочищая горло.
— Но потом возникла еще одна проблема. Скарабея не было на теле «Кливленда», когда я обыскивал его. Но я нашел фрагменты скарабея в вашей каюте.
— Значит, вы знали, что ключ у меня. И мы начали играть в кошки-мышки.
Он улыбается.
— И вы были кошкой. С острыми когтями.
— Когда вы поняли, что ключ у меня, почему же просто не попросили его?
— На то были сложные причины.
— Сложные причины? A-а, я, кажется, поняла. Наемным убийцам также понадобился бы ключ. И, следя за мной, вы бы установили, кто они…
— Верно.
— Когда меня станут убивать.
Он опять откашливается и слегка улыбается.
— Я надеялся не допустить такого хода событий.
— И вы просто невинный сторонний наблюдатель, призванный служить королеве и стране.
Он безуспешно пытается скрыть ухмылку.
— Мне казалось, что я успешно справляюсь с ролью шпиона.
— Неплохо-неплохо. — Я пожимаю плечами. — Хотя вам нужно почаще оглядываться. Мне удалось проследить, как вы встречались с леди Уортон и тем агрессивно настроенным моряком — вашим приятелем — в Гонконге. Я не скажу, что наткнулась на вас случайно.
— Выходит, за шпионом шпионили. Но Гэри неплохо сыграл свою роль, не правда ли? В общем-то он служит в морской разведке.
— Нет, актер из него неважный. Он заговорил по-французски не с той женщиной, и это натолкнуло меня на мысль: у вас есть какой-то интерес к Саре. Как я теперь понимаю, вы пытались убедить ее вернуться домой и забыть про свидание.
— Да, но, как и вы, она не любит плясать под чью-либо дудку.
— А с какой целью вы тайно встречались с леди Уортон в Гонконге?
— Ее светлость хотела поделиться мнением о фон Райхе. Дело в том, что ее муж поддерживаете ним тесные отношения, но она недолюбливает фон Райха, чьи антианглийские высказывания возмутили ее.
— Терпимость ее мужа, на мой взгляд, — результат того, что он не задаром представляет фон Райха правительственным чиновникам.
— Совершенно верно.
— Значит, — я на секунду задумываюсь, — замысел состоял в том, чтобы подложить бомбу в ящик под днищем пульмановского вагона. Как было сделано в Египте.
— Да.
— Но вы помешали этому?
— Попытки пресекли за несколько часов до того, как вы воспользовались ключом. Мы знали, что она будет предпринята, и были готовы к ней. Когда мы заметили злоумышленника, он бросил взрывное устройство и убежал. Но нам известно, кто он. И ваша полиция поймает его. Если не что-нибудь еще, то сильный акцент выдаст его.
— Акцент? Фон Райх? Фон Райх — убийца? — Мое изумление не знает границ.
— Да, он подходит по всем статьям, вам не кажется? Эксперт по взрывчатым веществам, иностранец, был на рынке…
— Но он человек совсем иного склада.
Фредерик вскидывает брови:
— Нелли, дорогая, убийц не создают по шаблону.
— Но…
— Не может быть никаких «но». Вы должны просто принять это.
— Вы и те полицейские видели фон Райха?
— В темноте нельзя было разобрать приметы человека, но когда он убегал, с него слетела шляпа.
— Какой у фон Райха мотив?
— Деньги, конечно. Махдисты в состоянии много заплатить золотом. Вероятно, он также изготовлял взрывчатку, которая была заложена в вагон египетского поезда.
— У вас нет признания вины. Вы не знаете, где…
Селус поднимает руку, чтобы остановить меня.
— Он сбежал. Уверен, как репортер, вы знаете, что бегство с места преступления равносильно письменному признанию. — Фредерик встает, наклоняется и целует меня в щеку. — Отдохните, мы еще поговорим об этом утром. Вам нужно беречь силы для финишного рывка.
Вернувшись в свое купе, я раздеваюсь и забираюсь в кровать, изнемогая от усталости. Конечно, Фредерик прав: таинственная история с ключом от «Амелии» закончилась, а мне нужно с победой завершить свое путешествие.
Я не упустила из виду, что Фредерик забыл взять с меня слово не писать о том, что я узнала. Эта история станет сенсацией. Пулитцер будет потрясен, не говоря уже о том, что меня ждут поощрения: повышение зарплаты, новые возможности писать. Я не только вовремя закончу кругосветку, но и привезу еще одну сенсационную новость.
Придя к этому решению, я закрываю глаза и стараюсь уснуть, как вдруг мысль пронзает мой уставший мозг: бедный фон Райх.
Почему эта мысль сейчас пришла на ум? Фон Райх — убийца. Я сажусь в кровати. Но он полный и быстро бежать не может. От полицейских ему едва ли удалось бы уйти. И к тому же он теряет шляпу.
— Как кстати, — произношу я вслух.
Теряет шляпу, и теперь не будет проблем с установлением личности?
«Хватит, Нелли!»
Все позади, все кончено, в этой истории поставлена точка. Пора двигаться дальше.
Фон Райх — главный злодей. Он террорист-профессионал. Тюрьма по нему плачет. Но почему мой разум не приемлет, казалось бы, очевидный факт? Я ложусь и натягиваю одеяло на голову. Терпеть не могу, когда сознание не выключается и не дает уснуть.
Слышится слабый стук в дверь, и проводник спрашивает:
— Мисс Блай, вы не спите? Вам записка.
Встаю и приоткрываю дверь.
Проводник, протянув записку в щель, извиняется и поясняет:
— Мне ее дали несколько часов назад, а я о ней совсем забыл.
— От кого она? — спрашиваю я, разворачивая листок бумаги.
— Не знаю, другой проводник передал ее. Спокойной ночи.
Джордж уходит. Я закрываю за ним дверь и читаю записку:
«МНЕ НЕОБХОДИМО УВИДЕТЬСЯ С ВАМИ
7201C — ФР.».
Инициалы автора полыхают огнем перед моим внутренним взором.
«Что нужно от меня этому человеку?»
