Мы входим через ворота во двор, где вокруг стола для азартных игр собралась толпа. Несколько бездельников отделяются от нее и лениво плетутся за нами. Тюрьма совсем не похожа на то, что называется тюрьмой. На первый взгляд она напоминает кривой переулок в поселке.

Когда мы проходим мимо выставленных на сушку гончарных изделий, женщина, изготавливающая горшки, прекращает работу, очевидно, чтобы посудачить о нас с другой женщиной, которая ставит их в ряды.

— Место казни, — говорит Ай Сун, показывая широким движением руки на площадку длиной примерно семьдесят пять футов и шириной двадцать пять футов по передней стороне и сужающуюся к дальней стороне.

Площадка в одном месте очень красная, и на мой вопрос, почему так, Ай Сун, ковырнув темно-красную землю носком ботинка с белой подошвой, безразлично отвечает:

— Вчера здесь отрубили головы одиннадцати преступникам.

Фредерик отходит назад к гончарной мастерской и говорит мне:

— Я видел столько крови людей и животных, что мне хватит на несколько жизней.

Ай Сун уточняет, что обычно одновременно казнят десять — двадцать человек. В среднем за год получается около четырехсот. И еще наш гид добавляет, что за один 1855 год в этом «переулке» обезглавили пятьдесят тысяч повстанцев.

Я содрогаюсь при мысли, что так много душ было насильственно отправлено на небеса или в ад из-за политических разногласий.

Слушая Ай Суна, я замечаю несколько грубо сколоченных деревянных крестов, прислоненных к высокой каменной стене. Предположив, что они предназначены для каких-нибудь религиозных целей до и во время казней, я спрашиваю о них гида.

Дрожь пробегает у меня по спине, когда я слышу ответ:

— В Китае приговоренных к смерти женщин привязывают к деревянным крестам и четвертуют. Мужчинам отрубают голову одним ударом, если они не злейшие преступники. Злейших преступников казнят, как женщин, чтобы они умирали более позорной смертью. Их привязывают к крестам и душат или четвертуют. При четвертовании людей расчленяют и потрошат полностью, прежде чем они успевают умереть. Не желаете ли взглянуть на отрубленные головы?

Ай Сун настолько красочно и с такими подробностями живописует жестокости, что невольно думаешь — не выдумка ли все это? Потому я холодно говорю:

— Конечно, давайте несите сюда свои головы.

По совету Ай Суна я даю серебряную монету какому-то человеку, у которого руки испачканы глиной. Он идет к нескольким бочкам, стоящим рядом с деревянными крестами, опускает в одну из них руку и достает голову!

— В бочках известь, — поясняет Ай Сун. — После казни преступников их головы бросают туда. Когда бочки наполняются доверху, их опорожняют и используют снова. Если заключенные умирают в тюрьме, им всегда отрубают голову, а потом хоронят.

По словам нашего гида, если к смертной казни приговаривается какой-нибудь богач, он может без особых хлопот купить человека на замену, которого казнят вместо него. Китайцы весьма спокойно относятся к смерти; кажется, она не сильно пугает их.

Я иду за Ай Суном к зданию тюрьмы и удивляюсь, что все двери открыты. Но когда вхожу внутрь, то вижу, что на шеях всех заключенных закреплены толстые тяжелые доски, потому двери и не заперты: в этом нет необходимости.

Потом мы идем в здание суда, большое квадратное помещение с мощенными камнем полами. В небольшой комнате справа от входа нас представляют некоторым судьям, покуривающим опиум во время отдыха. В другой комнате судьи играют в фан-тан. При входе находится большое игорное заведение. Я не думаю, что здесь должным образом отправляется правосудие.

— А сейчас вы можете увидеть инструменты убеждения, — со смешком говорит Ай Сун.

Двое судей ведут нас в камеру с орудиями пыток: плетьми из расщепленного бамбука, тисками для больших пальцев, воротами для подвешивания людей за большие пальцы и другими подобными приспособлениями.

Две пары носильщиков втаскивают в камеру две висящие на жерди корзины. В каждой из них человек в неудобной позе: колени цепями подтянуты к подбородку. Как оказывается, это воры.

Судьи объясняют нам через гида, что их схватили на месте преступления, когда они брали то, что им не принадлежит, поэтому руки воров положат на плоские камни и раздробят все кости ударами камней.

Потом их отправят в больницу на «лечение».

Я отказываюсь смотреть наказание.

От одного американца, многие годы прожившего в Кантоне, я слышала еще об одном, самом ужасном и мучительном наказании, когда-либо придуманном людьми: на небольшом мосту над протокой раздетых донага преступников подвешивали в тонкой проволочной сетке. При входе на мост раскладывали острые ножи, и каждый прохожий был обязан нанести порез висящему в проволочном гамаке страдальцу.

Однако, по словам Ай Суна, пытка бамбуком еще страшнее — и не такая уж большая редкость в Китае, как можно было бы предположить, учитывая ее жестокость.

Причиняющая долгую, мучительную, невообразимую боль, эта самая жестокая и чудовищная пытка приводит в ужас только при мысли о ней.

Преступников, подвергаемых такому наказанию, привязывают над бамбуковым ростком голыми, с расставленными в стороны ногами.

Чтобы я поняла всю чудовищность казни, Ай Сун поясняет, что, хотя бамбуковый росток похож на безобидную спаржу, он тверд как железо. Когда бамбук начинает подниматься, ничто не может остановить его. Он может проткнуть все, что угодно, во время роста. Пусть это будет асфальт или что-нибудь такое же плотное, бамбук проходит сквозь препятствие, будто его нет вовсе.

Он растет с удивительной быстротой вертикально вверх в течение тридцати дней. За это время бамбук может достичь высоты в семьдесят пять футов. Потом его рост прекращается. Тогда он покрывается прочной, как раковина, корой, и его листья медленно разворачиваются. Они мягкие и воздушные, тоньше, чем у ивы.

И вот во время роста бамбук проходит насквозь через человека, который медленно умирает стоя, находясь в сознании, потом у него начинается жар, и в конце концов после нескольких дней страданий наступает конец.

— Еще страшнее, когда человека привязывают к столбу под палящим солнцем, обмазывают негашеной известью и ничего не дают, кроме воды, — продолжает свой рассказ Ай Сун. — Человек терпит и терпит из последних сил, потому что только так может остаться в живых. В конце концов он не выдерживает и начинает пить воду, которая всегда стоит в пределах его досягаемости. Как только человек напивается, то потеет, и пот вступает в реакцию с известью, вызывая сильное жжение.

У меня кружится голова, и я чуть не теряю сознание, когда мы уходим из пыточной, а Ай Сун продолжает описывать еще более ужасные наказания. Например, пойманного вора подвешивают за руки, вывернутые назад. Он остается в живых, пока напрягает мышцы, но как только расслабляет их, разрываются кровеносные сосуды и жизнь покидает его вместе с вытекающей кровью.

Этих несчастных всегда подвешивают так в общественном месте, говорит Ай Сун, и чиновники наблюдают, чтобы никто не мог освободить их.

Друзья приговоренного к смерти обычно просят представителя власти его пощадить. Если они могут возместить стоимость похищенного им, то вора снимают с дыбы и отпускают. Если нет, то преступник висит, пока ему не откажут мышцы, и он не умрет.

Еще — человека закапывают по горло в землю лицом к солнцу. Веки закрепляют так, чтобы он не мог закрыть их, и в таком положении его оставляют умирать.

Кроме того, чтобы наказать преступника, ему загоняют под ногти бамбуковые щепки и поджигают их.

— Хватит! — кричу я удивленному гиду. — Вы мучаете меня.

— Вы суеверны? — спрашивает меня чуть позже Ай Сун.

— Суеверна? Наверное, как все.

— Вы хотите попытать счастья?

Я думаю о навязанной мне гонке до финишной черты и отвечаю утвердительно.

— Тогда мы отправимся в Храм пятисот богов, и вы узнаете свою судьбу.

Фредерик неотступно следует за нами. В храме Ай Сун ставит ароматические палочки в медный сосуд перед богом удачи. Потом он берет со стола две деревяшки. Отполированные и грязные от частого пользования, они, если их соединить вместе, по форме напоминают грушу.

Держа эти деревяшки — китаец называет их голубем удачи — сложенными вместе плоскими сторонами, он совершает ими три круговых движения над тлеющими ароматическими палочками и бросает их на пол.

— Если одна половина голубя удачи падает выпуклой стороной вверх, а плоской вниз, значит — повезет. Если они упали в одинаковом положении — не повезет. Как видите, мне не повезет, потому что они обе лежат на одной и той же стороне.

Результатом он явно недоволен.

Теперь я беру голубя удачи. От волнения у меня трясется рука, и я чувствую, как подпрыгивает сердце, когда я совершаю круговые движения над горящими палочками.

Бросаю деревяшки. Одна падает одной стороной вверх, а вторая — другой. Я с облегчением вздыхаю и улыбаюсь.

Мне должно повезти.

Теперь очередь Фредерика, но он отказывается от гадания:

— Я сам творец своего счастья.