Часть третья
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ
Суэцкий канал
17
Желание взглянуть на Суэцкий канал заставило меня выйти рано утром на палубу, хотя с большим удовольствием я повалялась бы еще в постели под одеялами. Чтобы на меня не глазели и не судачили о молодой женщине, которой мерещатся заговоры и убийства, я стою у перил, когда большинство пассажиров на корабле спят.
Знаменитый канал — это огромная канава с высокими песчаными берегами, и пароход по ней движется так медленно, что на палубе не чувствуется ни малейшего дуновения воздуха. Даже в этот ранний час давит тяжелая жара, и я ощущаю себя так, словно стою на горячей плите.
Душный зной настраивает на невеселый лад. Обычно при виде величайших рукотворных памятников в мире я испытываю сильное волнение, но не сейчас — мое тело все еще болит, и не утихает гнев оттого, что меня чуть не убили.
— Замечательное зрелище, не правда ли? — Фредерик Селус пристраивается рядом со мной у перил. На сей раз он объявился, когда его присутствие вовсе не обязательно.
Я напоминаю себе, что не стоит донимать его расспросами о том, что произошло между ним и призраком мистера Кливленда. Это бесполезно — все равно что стегать дохлую лошадь.
— Да, хотя перед нами просто большая канава.
— Справедливо, а длина этой канавы сто двадцать миль, и она соединяет два огромных водоема. Находились люди, которые предсказывали, что воды Средиземного моря польются в Красное море с такой силой, что вся планета перевернется.
Он был чисто выбрит и подстрижен.
— И принял ванну, — говорит Селус с иронией, заметив, что я бесцеремонно рассматриваю его внешность. — Я разбудил судового парикмахера рано из боязни, как бы пассажиры, увидев меня, не подумали, что на корабль проник пират. — Он опирается на перила рядом со мной. — Я в течение недели был оторван от цивилизации — находился на горе Синай. Меня не покидала тревожная мысль, что мы расходуем на мытье слишком много воды, имея ее слишком мало.
— Вы нашли Десять заповедей?
— Увы, нет. Кстати, мои друзья были уверены, что там находится Ноев ковчег, но мы не нашли и его. Видите тот караван? — Он показывает на группу верблюдов левее от нас, идущую параллельно каналу. — Верблюдов называют кораблями пустыни, но караванщики, несомненно, сейчас так говорят про этот пароход.
— И почему?
— Потому что он ниже, чем песчаные берега канала. Издалека воды не видно, и кажется, что пароход движется по песку. Вот и получается: корабль пустыни.
— Должно быть, зрелище удивительное.
Селус переводит взгляд на пустыню, и у меня такое впечатление, что он видит то, что недоступно другим.
У него поразительно эффектная внешность: он высок, широкоплеч, с правильными чертами лица, одновременно аристократическими и чувственными. Я могу по пальцам перечесть мужчин, в ком столь очевидно выражена внутренняя теплота и мужественность, как у Фредерика Селуса.
Хотя он производит на меня впечатление сильного и уверенного в себе человека, я также отмечаю в нем сдержанность и интеллект, чего не скажешь о большинстве газетчиков, с которыми я имела дело, и тем более о юнцах из нашего отдела новостей, которые, когда пишут свой опус, любят деловито закатывать рукава и при этом забавно пыжиться и сплевывать куда попало слюну от жевательного табака.
Однако все его достоинства тускнеют в сравнении с тем фактом, что я не могу доверять ему. Для разговора с покойником на берегу у него есть оправдание, поскольку любой человек, не видевший Джона Кливленда, попался бы на эту удочку. Но присутствие Селуса за столом шейха, его подозрительно оживленный разговор с псиллом и его обходительность с лордом Уортоном означают, что я не могу полагаться на него как на союзника. Я также подозреваю, что он серьезно замешан во всей этой интриге.
Будучи не из тех, кто долго хранит молчание, я говорю:
— Должно быть, это самое большое сооружение в истории человечества.
— Полагаю, так оно и есть, ведь Великую китайскую стену нельзя брать в расчет, поскольку она строилась участками в течение столетий.
— Вы раньше видели этот канал?
— Много раз.
— Редакционные задания?
Он улыбается:
— Собственно говоря, я не репортер, по крайней мере не профессиональный, и, конечно, не того калибра, чтобы совершать путешествие вокруг света и писать об этом. Я решил отправиться в морское плавание, и кейптаунская газета попросила меня описывать свои впечатления. А вообще я занимаюсь охотой на крупного зверя.
— Это профессия? Или спорт?
— В моем случае — профессия.
Я еще никогда не встречала охотников на крупного зверя, хотя я читала о людях, которые бродят по глухим джунглям Черного континента в поисках диких зверей и приключений.
— Советую прочитать «Копи паря Соломона». Эта книга вам, вероятно, понравится. Она о таком охотнике, как вы.
Мистер Селус загадочно улыбается.
— Египет — удивительная страна, не правда ли? У него такая яркая история.
— Я мало что видела, но то, что видела, оставило неизгладимое впечатление. — Это я еще мягко выразилась.
Он отводит глаза, потом снова смотрит на меня с сочувствием.
— То, что произошло на рынке, не для женских глаз.
— Не для чьих-либо глаз.
— Несомненно. Поскольку тот бедолага сказал вам свои предсмертные слова, эта трагедия, должно быть, имеет для вас особое значение.
Я киваю.
— Какое откровение вы услышали от богов на этот раз?
— Лорд Уортон сказал вам, что тот человек говорил со мной? Или маг?
Какое-то время он молчит, словно не зная, что сказать.
— Вы, как видно, любите брать быка за рога. Это его светлость сообщил мне, что вы держали умирающего на руках. Что касается мага, то я рассказывал ему, как змеи не раз пытались преждевременно отправить меня на тот свет.
— А не связывал ли лорд Уортон мою уверенность в том, что убитый был англичанином, с женской истеричностью?
— Лорд Уортон беспокоился о вашей женской психике, поскольку вы оказались в трудном положении, как беспокоился бы любой джентльмен.
— Мистер Селус, позвольте заверить вас, что моя женская психика в полном порядке. Ущемляется мое чувство справедливости.
Он поднимает вверх руки:
— Сдаюсь.
— Я не собираюсь брать вас в плен.
— Возможно. Но я подвергался нападению носорогов, которые вели себя менее агрессивно, чем вы.
Я подавляю в себе гнев и поворачиваюсь спиной к перилам. Мне нужно сменить тему, прежде чем я поставлю себя в глупое положение или — что еще хуже — так насторожу его, что он никогда не скажет ничего лишнего, и я не раскрою его истинную роль в загадочной интриге, происходящей на моих глазах.
Поэтому я говорю:
— Я так быстро уехала из Нью-Йорка, что не успела справиться о местах, которые собираюсь посетить. Это правда, что при строительстве канала были отданы жизни ста тысяч рабочих? Так мне сказал один из членов экипажа.
— Уверен, что власти не пересчитывали тела, но я слышал такие же оценки, и, судя по тому, что писали о рытье канала, у меня нет причин сомневаться в этих данных.
Я вытираю лицо платком.
— Жара просто невыносимая. Так не хватает морского ветерка.
— Вы правы, но его не будет, пока пароход не наберет скорость. Корабли должны идти медленно, не более пяти узлов, чтобы не создавать волну, которая разрушает песчаные берега. — Он замолкает, словно тщательно подбирает слова. — О том инциденте на рынке… Что заставляет вас думать, будто убит именно Джон Кливленд? Вы были знакомы с ним?
— Официально нас не представляли друг другу, но мы несколько раз встречались в коридоре, пока плыли из Бриндизи в Порт-Саид. Я уверена, что видела лицо мистера Кливленда, когда он умирал у меня на руках.
— Но вы никогда не разговаривали с ним на пароходе? И не слышали его голоса?
— Откровенно говоря, нет. Но я берусь утверждать, что погибший говорил с английским акцентом.
Я также заключила, что Кливленд — англичанин, при осмотре его каюты, однако умолчала об этом.
— Да, для такого утверждения есть основания. Но, как вам известно, английские акценты, как и американские, отличаются друг от друга в зависимости оттого, где вырос человек. И в мире много мест, где тамошние жители…
— Да, я прекрасно знаю, что вы, британцы, распространили свой акцент по всему миру. А как насчет того, что у него была белая кожа на ногах?
Это приводит Селуса в замешательство:
— Белая кожа?
Я рассказываю, как «египтянин» упал на дороге.
— И вы уверены, что велосипедист — тот самый человек, которого вы видели на рынке?
— Да.
— По правде говоря, я вынужден усомниться в вашей наблюдательности. Если сейчас сотня последователей Мухаммеда предстала бы перед нами, позволю себе заметить, мы запомнили бы их одежду и капюшоны, но мало что из их личных черт. Почему я должен верить, что ваша наблюдательность лучше, чем у остального человечества?
Ах так!
— Мистер Селус, я не вижу оснований, дающих вам право дискутировать со мной о том инциденте. Вы там не были. А я была.
Он снова поднимает руки вверх.
— Вы правы, вы там были. Но меня волнует, что вам пришлось так много пережить за столь короткое время. Сначала сцены насилия на рынке, а потом то происшествие на…
— Происшествие? Вы имеете в виду покушение на меня?
— Мисс Блай…
— Если вы не возражаете, у меня есть более важные дела. И я не хочу мешать вам выполнять поручения лорда Уортона.
Я удаляюсь, стиснув челюсти и сжав кулаки. Какая немыслимая дерзость! Но я недовольна и собой, потому что не сдержала эмоций. Вспышки гнева не только мешают мне что-то разузнать, но и подтверждают мнение Уортона о моей скромной персоне. Хотя нелегко отстаивать непредвзятую оценку ситуации с позиции профессионального репортера, когда я сама в этой ситуации оказалась жертвой.
