47

— Что это? — почему-то прошептал Нестор.

— А сам как думаешь? — так же прошептала Зоенька.

— Дерево, — Нестор сомневался. — Или скала?

— Дерево, — кивнула спутница. — И скала.

— Как это? — переспросил Нестор.

— Вот ты же человек?

— Человек.

— И Наг?

— Я понял, не нужно дальше.

Нечто темное, невиданное и немыслимое вырастало не просто из почвы — из самой тверди, из Земли, и тянулось к Солнцу. Казалось, что Солнце само является частью, сияющим навершием этой могучей оси, как и Земля — ее основанием.

— Это Белый Ясень, — пояснила Зоенька. — Или Белая Полярная гора. У него — или у нее — много имен. Скандинавы называют его Иггдрассиль, а греки — Олимп; эрзяне говорят Эчке Тумо, а персы говорили Дамаванд. У казахов дерево известно по именем Байтерек, а японцы так видят Фудзи. В христианстве — это гора Арарат или Синай. В иудаизме — дерево Мекабциэль, у мусульман — Сидрат аль-мунтаха. В Древнем Иране так представляли гору Хара, а для индусов это и гора Сумеру, и дерево Ашваттха. Ты же славянин?

— Он самый, — подтвердил Нестор.

— Значит, для тебя это будет Алатырь.

— Мы на острове Буяне? — не поверил Нестор.

— А где же еще? — искренне удивилась Зоенька.

— А где кисельные реки? — Он все еще пытался перевести разговор в шутку.

— А на какой улице ты сейчас живешь? — вдруг озадачила Нестора неожиданным вопросом девушка-змейка.

«Действительно, Кисельная, 8», — вспомнил Нестор.

— То-то, — улыбнулась Зоенька, как бы услышав его мысли. — А я буду вместо змеи Гарафены.

Она грациозно изогнулась и стала вещать дурашливым голосом:

— Я инорокая змея Гарафена, огненная Скоропея, лежу на руне, а руно на златом камне под липовым кустом у Белого Ясеня, который не наг, не одет! А ты путник — и Наг, и не одет. Ответишь на мои вопросы — пойдешь к Алатырю счастья искать.

— А если не отвечу? — подыграл Нестор.

— Тогда зат…аю тебя до смерти! — радостно взвизгнула змейка и ринулась на своего спутника, опрокинув его на спину.

Жесткая трава царапала кожу, холодные комья вспаханной кем-то и зачем-то земли давили под лопатку и в поясницу. Но менять позу было бессмысленно — Зоенька действительно сильно соскучилась, ее напор был агрессивен и необорим. Не было сил тянуть и держаться — уже через несколько минут они лежали на траве, мокрые — несмотря на осеннюю свежесть, уставшие и счастливые.

— Что такое «инорокая»? — спросил Нестор негромко.

— Гарафена — это страж, Дракон. Любой Дракон, тем более страж, имеет, как и мы с тобой, две ипостаси, две судьбы, два рока. Один из этих «роков» — иной. Вот и получается, что каждый из нас — инорокий. А еще «ино» — означает «один, единственный» по-гречески. Получается, что Гарафена с такой судьбой — одна, единственная. Роковая она. А еще зверь такой есть — инорок, он же индрик, всем зверям зверь. Так мамонта раньше называли. Тоже роковой, наверное.

— Ты у меня роковая, — подольстился Нестор.

— Не ври! — улыбнулась змейка. — Просто я нужна тебе сейчас.

— Нужна, — согласился Нестор. — Скажи, Алатырь действительно приносит счастье? Сегодня я готов в это поверить.

— Подхалим! — Зоенька шутливо и звонко хлопнула его по голой ягодице. — Кто знает? Все индивидуально. Он вроде есть, и его вроде нет. С одной стороны — это основа нашего существования, с другой — всего лишь метафора, знак, сигилла. Белый Ясень олицетворяет миры Трилоки.

— Тамас, Раджас и Саттва?

— Именно. Корни, ствол и крона. Первобытные, хтонические страхи, которые питают активную жизненную энергию, которая, в свою очередь, расцветает чистым светом — умиротворенной гармонией. Тамас, Раджас и Саттва, — повторила Зоенька.

— А где Взвесь? — Нестор глянул на Алатырь-Ашваттху с интересом.

— Тссс! — испуганно, как-то совсем по-змеиному зашипела Зоенька. — Растревожишь!

— Кого? — Нестор посмотрел на Белый Ясень повнимательнее.

Дерево-скала ближе к Солнцу, там, где должна была раскинуться необъятными ветвями величественная крона, было увешано какими-то вздувшимися пузырчатыми бурдюками. Это могли быть как плоды Мирового Дерева, так и…

— Это и есть Взвесь? — вдруг догадался Нестор. — Вернее, Взвеси! Какая же из них наша?

— Я же просила! — обреченно всхлипнула Зоенька. — Не произноси это слово! — Потом прислушалась и вскочила на ноги. — Бежим!

Со стороны Дерева доносился гул. Он нарастал, приближался, заполнял собой все акустическое пространство. Нестору в память постучалась фраза из какого-то забытого фантастического фильма: «Этот звук носит инсектный характер». Одновременно с приближением звука в зрительной перспективе, у ствола Дерева, начали сгущаться темные облака. Или даже тучи. Или черный туман. Что бы это ни было — оно приближалось.

Нестор понимал, что нужно бежать, но почему-то и он сам, и его спутница могли только завороженно пятиться, не в силах оторвать взгляд от накатывающей на них опасности. Зоенька протянула руку и крепко сжала ладонь Нестора в своей холодной ладони. Стало страшно.

Тем временем черный туман застлал уже большую часть небосклона. Нестор стал различать отдельные точки, из которых состояла эта масса. Точки представляли собой маленькие вихри, вращающиеся с бешенной скоростью. Именно это вращение и вызывало такой мощный звуковой эффект.

Вдруг от каждого вихря к земле потянулись тонкие черные нити. Только в этот момент Нестору и Зоеньке удалось, наконец, выйти из ступора и рвануть по полю ко входу в галерею, из которой они выползли. Но они не успели: нити липли к телу, вязали клейкой лентой, забивали смолой уши, лезли в рот, в глаза, сковывали движения, опутывали крепким коконом.

— Ты можешь, Нестор! — закричала Зоенька. — Ты можешь!

Но Нестор никак не мог понять, что именно он должен сделать. Он барахтался, пытаясь высвободиться из цепких пут.

— Ну, же! — отчаянно кричала его девушка. — Ну, же, Нестор! Пожалуйста!

И тут он понял, как нужно поступить.