Княжна Кира, любопытная, как и многие девушки её возраста, часто являлась в Покой Совета незваной. Влекло её туда не только желание подслушать и подсмотреть, были и другие причины. Отец, ставший в последнее время совершенно несносным, делал всё, чтобы не допустить родную дочь к делам государственным и, — странное дело! — молодой княжне казалось, что мать приняла на сей раз его сторону. Непривычное и непонятное единодушие родителей злило Киру Киевну, заставляло идти наперекор и просто из маленькой мести врываться иногда в Покой Совета в самый неподходящий момент — в час утреннего малого приёма. «О, боги, какое у него было лицо в прошлый раз! — думала княжна, легконого ступая по скрипучим шашкам паркетного пола. — Такую мину скроил, — не получилось даже запомнить, о чём они говорили с тем боровом из Дальневосточного Княжества. Глядела ему в глаза, чуяла — Сила со мною, и, Луной клянусь, — он это понял тоже, зачем иначе бы лик уворачивал? И мать заметила, испугалась… Я видела-видела, матушка! Вот почему ты ни слова ему поперёк не сказала, когда намекнул на Девичью Башню собственной дочери — мне! — и ничтожества толстомордые, верные княжьи псы, все как один кивнули, болваны, а кое-кто и осклабился, будто указали уже горло рвать. И зря же я не запомнила, что боров отцу сказал, Ольга меня после ругмя ругала, и поделом. Ведьма вредная, рыжая, но ведь верно — зря. Месть местью, но не даром же отец всполошился и даже до того, как я почуяла Силу и поймала взгляд его. И Тиресий ведь тоже сказывал о Дальневосточном Княжестве, мол, откуда звон, оттуда и надежда, но правду говорят: слова мудреца — родня лепету глупца, ибо равно недоступны червям земным и дно морское и небеса. Но кое-что, Тиресий, уразумела я сегодня из провидений, что из снов пришли и словами твоими припечатались. Поглядим теперь, Великий Княже и вы, Диана, дщерь Ксаверия, Киева жена… Опять здесь темно?! Если снова перегорела лампочка…»

Княжна темноты не любила и даже боялась немного, хоть и положено было дочери Луноликой Княгини окунаться в ночь без трепета. Сильны боги, человек же слаб — тонкая рука княжны дрожала, шаря по шершавой кирпичной стене потайной лестницы в поисках выключателя. Ступени круты и холодны, а однажды Кира собственными глазами видела, как маленькая шустрая тень запрыгала по ним вниз, скребнула коготками по линолеуму площадки и юркнула куда-то. В подвалах княжьих полно мышей, это каждому известно, но чтоб так вот, средь бела дня, у потайных дверей высоких покоев, где в каждом зале нежится на лежанке у радиатора кот-мышелов… Выключатель сухо щёлкнул, и вспыхнула, запела тоненько под белёным потолком лампа. «Вот так-то», — вздохнула с облегчением Кира, закрыла за собой узкую, скрытую за зеркальной перегородкой дверь и стала спускаться, придерживая подол тяжёлого и неудобного платья, не из пристрастия к парадности выбранного, а по особому случаю. Хотелось произвести впечатление, если не на мать с отцом, так хотя бы на волкодавов-псов, лизоблюдов княжеских. Одолев короткую лестницу без приключений, княжна толкнула дверцу поспешно и сильней, чем требовалось, захлопнула за собой. Оба белоглазых, что в приёмном покое сторожили дверь, вздрогнули, один дёрнул рукой, но ствол не обнажил — узнал княжну. Торопливость чуть было не сыграла с Кирой дурную шутку: не следовало белоглазым видеть, что Киева дочь умеет бояться, пусть даже и мышей. Она успела выпрямиться и согнать с лица позорную гримаску на миг раньше, чем была замечена. К двустворчатой, изукрашенной змеями пасти Советной комнаты направилась, как и полагалось по чину: шагом покойным, неслышным — лебедью.

— Не велели пускать… — попробовал остановить её тот белоглазый, который собирался стрелять, но в ответ получил такой взгляд, что зрачки его мраморных глаз съехались к переносице.

«Со мною Сила!» — ликовала змееглазая княжна, аккуратно прикрывая дверь. Сердце рвалось из груди, но нужно: «…тише! На этот раз, быть может, услышу что-нибудь».

— …и грозить наместнику отлучением, — гудел незнакомый княжне треснутый голос, — не время сейчас, они и без того косятся на пузырных нечестивцев и как бы не переметнулись.

— А твои люди там зачем? — со сдержанным гневом прервал князь. — Крутишь, Волкодав? Всякий глаз, что косится на нечестивцев — выколоть! Кажется нам, не ретивы слуги твои; слишком часто доносят нам верные, что кумятся волкодавы с волками! Слеп ли ты, Волкодав, или иоланты наместника взор застят?

Кира затаила дыхание, схоронившись за бордовой портьерой входа. Ждала Волкодавова ответа, крутя в пальцах иолантовую брошь — подарок матери. И Волкодав — по всему видно, человек в Совете новый, — ответил неосторожно:

— Далеко ты глядишь княже, а взгляни ближе, окрест себя. Был глаз мой у пузырников, не ты ли его вырвал? Был глаз и у изгоев-безбожников, где он, княже? И с тем и с другим я двух слов не сказал, и где они оба — не ведаю. Не твои ли ближние…

— Молчи, пёс! — перебила княгиня Диана. — Люди твои у нас, говорить с ними теперь не твоя забота, займись лучше своими мытарями да волкодавами. Вор на воре, и дела не знают. За оплошки их и слепоту не глазами ответишь, а головой. Слышал новость, донесли тебе вчера? Подлородый смутьян Тиресий в самом дворце княжеском объявился вновь, пророчит воровски и смущает княжну! Твои белоглазые дармоеды клянутся Баалом, что не пускали и не видели, как же он к ней проник?

— То княжны выдумки! — просипел Волкодав, знавший хорошо, за какую провинность голова его предшественника попала на кол. — Мало ли что девчонке привидится? Баалом клянусь…

— Не клянись! — выкрикнула разгневанная Кира Киевна, отдёргивая занавеску. Метнулась к столу длинному, за которым толстомордые рядком и ещё рядком, морда к морде, а у дальнего конца — князь с княгиней, отец с матерью. Лица, лица — белые пятна. Волкодав — тот привстал даже, и слышно, как он сипит горлом. Но молчат. Помнят, сволочи, что сказано было о Девичьей Башне, но боятся скалиться и вздохнуть боятся, пока не укажет князь.

— Сказано было тебе, Кира Киевна, дочь наша, — начал Кий, избегая поднять глаза, — в Совет Княжий не ходить, не тревожить нас без крайней потребности…

— Что потребно мне, только мне решать! — твёрдо заявила непокорная дочь, чувствуя, как подходит, словно тесто на дрожжах, Сила. — Нынче же потребность приспела крайняя. И пришла я в твой Совет Княжий не по прихоти, а велением богов. Что же слышу я? Учителя моего и матери моей избавителя хулят люди подлые, да и сам ты, князь, зовёшь его вором?! И ещё слышу я, как возводят поклёп на меня саму?!

Кира перевела дыхание и подумала: «Ну-ну, спокойней, не скандалить пришла. Надо заставить отца посмотреть в глаза. Волкодав-то как посинел, того и гляди сползёт под стол».

— Что же хочет сказать нам княжна? — спросил Кий, обойдя молчанием скользкую тему непростых взаимоотношений княжеского двора с бродячим шарлатаном. Глаз не поднял, к сожалению.

— Имеющий уши да слышит, — внушительно проговорила Кира, стараясь, чтоб не дрожал голос. — Придёт Он. Это случится скоро, Он уже в пути. Придёт Он и будет со мной, кто помехою будет ему, того Он уберёт с дороги, как сор, и помогут этому боги. Он идёт.

— Кто?! — растерянно спросил Кий, глянув дочери прямо в глаза.

«Ну, вот и всё, папа», — подумала девушка, чувствуя, как льётся из глаз Сила, лишая воли человека, пригрозившего ей Башней.

— Вон отсюда все! — закричала вдруг Диана Ксаверьевна, успевшая разобраться в происходящем на миг позже, чем следовало бы, учитывая её собственный опыт использования Силы. Загрохотали стулья, советники покинули комнату в мгновение ока, поэтому никто, кроме матери и дочери, не видел, как обмякший князь уронил голову на стол, и как упал с головы его княжий венец с иолантами.

— Ты сошла с ума… — шептала княгиня, пытаясь поднять голову мужа двумя руками и заглянуть в глаза. — Сегодня Большой Совет, а он до вечера теперь не оклемается… Нет, бесполезно. Что мне теперь с ним делать, что?!

Голова Великого Князя стукнула об стол, мать на дочь глядела, уперев руки в бока, но угрозы в её голосе не было, одно лишь отчаяние.

— А зачем он грозил мне башней? Тиресия тоже ругал, ты же слышала! — растерянно лепетала Кира. Такою мать не видела никогда, даже во дни нашествия северян.

— Давно уже понять должна была: слова эти для псовых ушей, не для твоих, — едва слышно проговорила княгиня. — Боги, за что ж наказание такое… Принесло опять на мою голову Тиресия с его сказками.

— Это не сказки, мама. Он придёт, я знаю.

— Да кто же придёт-то?! Заладила — «он»! Гриша… Гриша, очнись!

«Гриша? — удивилась княжна, — Что-то новое. У папы-то, оказывается, есть имя подлое. Действительно, беда будет, если он себя до Совета не вспомнит».

— Пусти, дай мне, — сказала она решительно, просунула ладонь под тяжёлый мокрый от пота лоб отца, вторую ладонь возложила на стриженный коротко княжий затылок и в ухо зашептала:

— Ты проснёшся, князь Кий, когда я досчитаю до трёх и скажу «проснись, княже!», ты проснёшься. Говорю тебе «раз», ты забудешь о вине моей, говорю тебе «два», Девичья Башня не для дочери твоей, говорю тебе «три», и с Тиресием больше распри нет, проснись, княже!

— О-о-х! — отозвался князь. Голова его тяжело заворочалась в ладонях дочери. — Голова как болит… О-ох-х… Катя…

Кликнул жалобно и потянулся к вискам ладонями.

— Я здесь, здесь, — поспешно отозвалась княгиня Диана и бросилась к мужу, оттолкнув дочь.

«О-о, что я узнала! — изумилась княжна. — И мама, оказывается, рода подлого!.. Катя. Екатерина. Что ж получается, Тиресий и это знал? Вот почему он Гекатой всё время её… То-то они его не любят — он знает! Знаю и я теперь, но лучше б не подозревала даже, что престол-то княжий на песке стоит. Принесла я им то пророчество и не ведала, что за весть несу. Говорил Тиресий: «Князь истинный», повторяла я, не вникая в суть».

— Вот и прошло, — уговаривала княгиня, заглядывая в мужнины, страдальчески заведенные горе глаза. — Вот и минуло. Вот и всё, мой князь. Дай платок, княжна.

— Что со мной? — заплетающимся языком спросил Кий. — Почему я в Советной? Был малый приём? Ничего не помню…

— Ты был гневен, князь, — проговорила княгиня Диана, отирая мокрый лоб мужа платком. Зыркнула на дочь: «Молчи!» — и продолжила:

— На княжну кричал, башней ей грозил.

— Девичья Башня не для дочери моей, — пробормотал князь.

— О Тиресии говорил: «Смутьян!»

— И с Тиресием больше распри нет, — с видимым облегчением выговорил князь. Невидимый обруч, сжимавший его виски, распался, и голова стала лёгкой-лёгкой, как после бокала хорошего вина. На дочь глянул благосклонно, милостиво и даже улыбнулся, что случалось нечасто.

— Так о чём же, княжна, ты поведала?

Кира упивалась победой: всего добилась, чего хотела. Успех вскружил ей голову, поэтому, не задумываясь о последствиях, выложила всё, с чем пришла:

— Тиресий сказывал, придёт с юга князь истинный. Я не всё поняла, папа, но запомнила всё: говорил, что назовётся сыном Луны. Что с небес придёт в старый лунный дом, говорил, что он — Змееборца внук. И ещё сказал…

Но тут она опомнилась и закончила совсем не теми словами, которые готовы были уже сорваться с губ:

— И ещё сказал, что мешать ему, всё равно, что воду ножом кромсать.

— Спасибо, доченька, — поблагодарила княгиня Диана, которую упрямый прорицатель Тиресий именовал Гекатой. Что-то странное было в её тоне, но Кира, хоть и отличалась необычайной чуткостью к подобным мелочам, на этот раз ничего не заметила.

— Я бы хотела уехать в Южный Дворец, — заявила вдруг Кира Киевна. Вспомнила, что с неделю тому назад обещала Ольге эту поездку, но так и не собралась просить на то княжьего изволения. Благодушное настроение Кия явно способствовало исполнению замысла, княгиня же Диана должна быть рада после такой стычки с дочерью удалить её под благовидным предлогом и на долгий срок. «На всё лето, — мечтала Кира, — Южный Дворец будет мой».

— Ты поедешь, дочь, — начал Кий, возлагая на голову княжеский венец, но его перебили.

— После праздников, — поспешно вставила княгиня. — Как отпразднуем мы Купалы День, так на полдень ты и отправишься.

Сообразив, что купальскую ночь лучше провести под Кий-городом, да и вода в море на Солнцеворот ещё холодная, Кира решила не перечить, хоть и странным показалось, что мать хочет удержать возле себя строптивую дочь после того, что случилось. Поклонилась молча и вышла, не сказав слов прощания.

— Ты слышал, Гриша? — прошипела княгиня, тщательно закрыв за дочерью дверь. — Слыхал, что голодранец наболтал девчонке? С юга придёт сын Дианы, ждать его надо в старом лунном доме. Ты понял, что надо делать?

— Да, — сумрачно буркнул Кий. — Позови-ка сюда Волкодава. Остальных холуев не нужно, не для их ушей.

Ничего этого княжна не услышала. Не стала, теряя княжеское достоинство, подслушивать под дверями в присутствии белоглазых, но справедливости ради стоит отметить, что не будь стражи в приёмном покое, ни секунды лишней княжна там не задержалась бы. В овладевшем ею беспечном настрое более всего повинны были легкомысленные мечтания о поездке в Южный Дворец и о скорой встрече обещанной. С Ним.

По лестнице потайной взлетела мигом, крутнулась на верхней площадке, ища выключатель, но передумала — гасить не стала. Пусть горит. «Посмотрим, ходит ли здесь кто-нибудь кроме меня, — решила она, запирая зеркальную дверцу. — Молодчина я, просто умница. Разузнала всё, что мне надобно, и Тиресия от беды спасла. Вот ещё бы знать, скоро ль явится, и каков собой мой…»

— Стой! — крикнули сзади, бросились из оконной занавешенной ниши, обхватили плечи.

— Единственный! — пискнула от испуга вслух Кира Киевна.

— Кирка, дурочка, чего кричишь, я это, — пытаясь удержать за плечи рванувшуюся в сторону княжну, шепнула рыжая её подруга. — Кто единственный? Почему не знаю?

— Всегда ты, ведьма, из-за угла бросаешься, — вместо ответа буркнула княжна, вывернулась всё-таки и двинулась через двусветный зал поспешно, чтобы не пришлось объяснять оговорку.

— Ну! Рассказывай. У отца была? — допытывалась Ольга, семеня сбоку, и заглядывая в лицо. — Что хорошего?

«Не скажу я ей. Любопытная. И язык у ней помела длинней».

— Да так, как-то ничего особенного, — опустив глаза, задумчиво рассуждала на ходу княжна, — думаю вот, кого бы взять с собой на лето в Южный Дворец, и кажется мне…

— Да ты что?! — вспыхнула эта рыжая и даже отстала, пришлось княжне остановиться.

— … кажется мне, — протянула Кира, глядя ведьме в глаза. — Что возьму тебя.

— Когда-нибудь я тебя укушу, хоть ты и княжна, — заявила Ольга. Было видно — испугалась не на шутку, что не возьмут с собой.

«Что ж пугаешься, остроглазая? Не княгиня ли за спиной твоей?» — подумалось вдруг Кире. Она присмотрелась к подруге лучше. Нет, показалось. Обычное опасение придворной дамы впасть в немилость по неизвестной причине, не имея даже возможности оправдаться. Во дворце ведьма может чувствовать себя в полной безопасности, но там, за оградой, их, говорят, иногда сжигают.

— И ты, конечно, выпросила у отца дракона, — трещала, предвкушая поездку, совершенно успокоенная известиями Ольга и снова пыталась приноровиться к быстрому короткому шагу княжны. — На дорогах неспокойно. Если придётся сутки трястись, как в прошлом году, я этого точно не вынесу, особенно по дороге обратно. Я понимаю, дракону кровь подавай. Но один единственный разик в году, что, для родной дочери уже и крови князь пожалеет? Кирка… Ну что ты молчишь, будет нам кровь или нет?

— Будет, — ответила Кира Киевна. — Кровь будет, это я тебе обещаю, а вот будет ли обратная дорога — не знаю. Посмотрим.