Глава XXXVI,
которая является всего лишь продолжением предыдущей, сокращенной автором по случаю новогодних праздников
В парадной зале возвышался трон Генриха III.
Вокруг него шумно толпились возбужденные придворные.
Король уселся на трон грустный, с нахмуренным челом.
Все глаза были устремлены на галерею, откуда капитан гвардии должен был ввести посла.
– Государь, – сказал Келюс, склонившись к уху короля, – знаете, как зовут этого посла?
– Нет, что мне в его имени?
– Государь, его зовут господин де Бюсси. Разве оскорбление от этого не становится в три раза сильнее?
– Я не вижу, в чем тут оскорбление, – сказал Генрих, стараясь сохранить хладнокровие.
– Быть может, ваше величество и не видит, – сказал Шомберг, – но мы-то, мы прекрасно видим.
Генрих ничего не ответил. Он чувствовал, как вокруг трона кипят гнев и ненависть, и в душе поздравлял себя, что сумел воздвигнуть между собой и своими врагами два таких мощных защитных вала.
Келюс, попеременно то бледнея, то краснея, положил обе руки на эфес своей рапиры.
Шомберг снял перчатки и наполовину вытащил кинжал из ножен.
Можирон взял свою шпагу из рук пажа и пристегнул ее к поясу.
Д’Энернон подкрутил кончики усов до самых глаз и пристроился за спинами товарищей.
Что касается Генриха, то он напоминал охотника, который слышит, как его собаки рычат на кабана: предоставляя своим фаворитам полную свободу действий, сам он только улыбался.
– Введите, – сказал он.
При этих словах в зале воцарилась мертвая тишина. Казалось, можно было услышать, как в этой тишине глухо рокочет гнев короля.
И тут в галерее раздались уверенные шаги и гордое позвякивание шпор о плиты пола.
Вошел Бюсси с высоко поднятой головой и спокойным взглядом, держа в руке шляпу.
Надменный взор молодого человека не остановился ни на одном из тех, кто окружал короля.
Бюсси прошел прямо к Генриху, отвесил глубокий поклон и стал ждать вопросов. Он стоял перед троном гордо, но то была особая гордость, гордость дворянина, в ней не было ничего оскорбительного для королевского величия.
– Вы здесь, господин де Бюсси? Я вас полагал в дебрях Анжу.
– Государь, – сказал Бюсси, – я действительно был там, но, как вы видите, меня уже там нет.
– Что же привело вас в нашу столицу?
– Желание принести дань моего глубочайшего почтения вашему величеству.
Король и миньоны переглянулись, было очевидно, что они ждали иного от несдержанного молодого человека.
– И… ничего более? – довольно высокомерно спросил король.
– Я прибавлю к этому, государь, что мой господин, его высочество монсеньор герцог Анжуйский, приказал мне присоединить его изъявления почтения к моим.
– И герцог ничего другого вам не сказал?
– Он сказал мне, что вот-вот должен выехать с королевой-матерью в Париж и хочет, чтобы ваше величество знали о возвращении одного из ваших самых верных подданных.
Король, почти задохнувшийся от изумления, не смог продолжать свой допрос.
Шико воспользовался этим перерывом и подошел к послу.
– Здравствуйте, господин де Бюсси, – сказал он.
Бюсси обернулся, удивленный, что в этой толпе у него мог найтись друг.
– А! Господин Шико, приветствую вас от всего сердца, – ответил он. – Как поживает господин де Сен-Люк?
– Отлично. Он сейчас прогуливается возле вольеров вместе со своей супругой.
– Это все, что вы должны были сказать мне, господин де Бюсси? – спросил король.
– Да, государь, если есть еще какие-нибудь важные новости, монсеньор герцог Анжуйский будет иметь честь сообщить их вам лично.
– Прекрасно, – сказал король.
И, молча встав с трона, он спустился по его двум ступеням.
Аудиенция окончилась, толпа придворных рассеялась.
Бюсси заметил уголком глаза, что четверо миньонов окружили его и как бы замкнули в живое кольцо, исполненное напряжения и угрозы.
В углу залы король тихо беседовал со своим канцлером.
Бюсси сделал вид, что ничего не замечает, и продолжал разговаривать с Шико.
Тогда король, словно и он был в заговоре и хотел оставить Бюсси в одиночестве, позвал:
– Подите сюда, Шико. Мы должны вам кое-что сказать.
Шико поклонился Бюсси с учтивостью, по которой за целое лье можно было узнать дворянина.
Бюсси ответил ему не менее изящным поклоном и остался в кольце один.
И тогда его поза и выражение лица изменились: с королем он держался спокойно, с Шико – вежливо, теперь он стал любезен.
Увидев, что Келюс приближается к нему, он сказал:
– А! Здравствуйте, господин де Келюс. Окажите мне честь: позвольте спросить вас, как поживает ваша компания?
– Довольно скверно, сударь, – ответил Келюс.
– Боже мой! – воскликнул Бюсси, словно обеспокоенный этим ответом. – В чем же дело?
– Есть нечто такое, что нам ужасно мешает, – ответил Келюс.
– Нечто? – удивился Бюсси. – Да разве вы и все ваши, и в особенности вы, господин де Келюс, недостаточно сильны, чтобы убрать это нечто?
– Простите, сударь, – сказал Можирон, отстраняя Шомберга, который шагнул вперед, чтобы вставить свое слово в этот, обещавший сделаться интересным, разговор, – господин де Келюс хотел сказать не «нечто», а «некто».
– Но если кто-то мешает господину де Келюсу, – сказал Бюсси, – пусть господин де Келюс оттолкнет его, как только что поступили вы.
– Я тоже ему это посоветовал, господин де Бюсси, – сказал Шомберг, – и думаю, что Келюс готов последовать моему совету.
– А! Это вы, господин де Шомберг, – сказал Бюсси, – я не имел чести узнать вас.
– Наверное, у меня все еще не сошла с лица синяя краска, – сказал Шомберг.
– Отнюдь, вы, напротив, очень бледны, может быть, вам нездоровится, сударь?
– Сударь, – сказал Шомберг, – если я и бледен, то от ярости.
– А! Вот оно что! Значит, вам, как господину де Келюсу, мешает нечто или некто?
– Да, сударь.
– Мне тоже, – сказал Можирон, – мне тоже мешает некто.
– Вы, как всегда, весьма остроумны, дорогой господин де Можирон, – сказал Бюсси, – но в самом деле, господа, чем больше я на вас гляжу, тем больше меня огорчают ваши расстроенные лица.
– Вы забыли меня, сударь, – сказал д’Эпернон, гордо встав перед Бюсси.
– Прошу прощения, господин д’Эпернон, вы, как обычно, держались позади остальных, и к тому же я почти не имею удовольствия знать вас и не могу обращаться к вам первым.
Это было очень любопытное зрелище: непринужденный, улыбающийся Бюсси посреди четырех кипящих от ярости миньонов, которые кидали на него недвусмысленные грозные взгляды.
Только глупец или слепой мог не понять, чего добиваются королевские фавориты.
Только Бюсси мог делать вид, что не понимает их.
Он помолчал, все с той же улыбкой на губах.
– Итак! – громко воскликнул, притопнув ногой, Келюс, который первым потерял терпение.
Бюсси поднял глаза к потолку и огляделся.
– Сударь, – сказал он, – заметили вы, какое в этом зале эхо? Ничто так не отражает звука, как мраморные стены, а под оштукатуренными сводами голоса звучат в два раза громче. В открытом же поле звуки, напротив, рассеиваются, и, клянусь честью, я полагаю, что облака играют тут немалую роль. Я выдвигаю это предположение вслед за Аристофаном. Вы читали Аристофана, сударь?
Можирон принял это за приглашение со стороны Бюсси и подошел поближе, чтобы поговорить с ним шепотом.
Бюсси остановил его.
– Никаких секретов здесь, сударь, умоляю вас, – сказал Бюсси, – вы же знаете, как ревнив его величество король. Он решит, что мы злословим.
Можирон отступил, взбешенный более, чем когда-либо.
Шомберг занял его место и сказал напыщенным тоном:
– Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой. Я говорю во весь голос, чтобы все, кто меня слушает, слышали, что я сказал. Но когда мои слова, которые я пытаюсь сделать как можно более понятными, не доходят до того, к кому они обращены, потому что он глух, или не поняты им, потому что он не хочет понимать, в таком случае я…
– Вы? – сказал Бюсси, устремляя на молодого человека, чья нетерпеливая рука уже угрожающе поднималась, один из тех взглядов, которые могут вырваться только из ни с чем не сравнимых зрачков тигра, взглядов, которые словно извергаются из глубины пропасти и так и мечут пламя. – Вы?
Рука Шомберга опустилась.
Бюсси пожал плечами, сделал оборот на каблуках и повернулся к нему спиной.
Теперь он оказался лицом к лицу с д’Эперноном.
Д’Эпернон уже бросился в бой, и пути к отступлению у него не было.
– Поглядите, господа, – сказал он, – каким провинциалом стал господин де Бюсси после его бегства с монсеньором герцогом Анжуйским: он отпустил бороду и не носит на шпаге банта; на нем черные сапоги и серая шляпа.
– Как раз об этом я сейчас и сам размышлял, дорогой господин д’Эпернон. Видя вас таким нарядным, я подумал: «До чего может довести человека несколько дней отсутствия при дворе! Я, Луи де Бюсси, сеньор де Клермон, вынужден равняться на вкус мелкого гасконского дворянчика!» Но разрешите мне пройти, прошу вас. Вы подошли так близко, что наступили мне на ногу, и господин де Келюс тоже. Я это почувствовал, хотя на мне и сапоги, – добавил он с чарующей улыбкой.
И, пройдя между д’Эперноном и Келюсом, Бюсси протянул руку Сен-Люку, который как раз вошел в залу.
Сен-Люк заметил, что рука эта вся в поту.
Он понял: происходит что-то необычное, и, увлекая за собой Бюсси, сначала вывел его из кольца миньонов, а затем и из залы.
Ропот удивления поднялся среди миньонов и распространился на другие группы придворных.
– Невероятно, – говорил Келюс, – я его оскорбил, а он мне не ответил.
– Я, – сказал Можирон, – я бросил ему вызов, и он мне не ответил.
– Я, – подхватил Шомберг, – поднес руку к самому его лицу, и он не ответил мне.
– Я наступил ему на ногу, – кричал д’Эпернон, – наступил на ногу, и он не ответил.
Д’Эпернон словно бы даже вырос на толщину ступни Бюсси.
– Совершенно ясно: он ничего не хотел понимать, – сказал Келюс. – Тут что-то есть.
– Я знаю что! – воскликнул Шомберг.
– А что же?
– А то. Он прекрасно видит: вчетвером мы убьем его, и не хочет быть убитым.
В это время к молодым людям подошел король. Шико шептал ему что-то на ухо.
– Ну, – произнес король, – что же вам говорил господин де Бюсси? Мне послышалось, разговор у вас был крупный.
– Вы желаете знать, что говорил господин де Бюсси, государь? – спросил д’Эпернон.
– Да, вам же известно: я любопытен, – ответил с улыбкой Генрих.
– По чести, ничего хорошего, государь, – сказал Келюс, – он больше не парижанин.
– Так кто же он тогда?
– Деревенщина. Он уступает дорогу.
– О! – сказал король. – Что это значит?
– Это значит, я собираюсь обучить свою собаку хватать его за икры, – сказал Келюс, – и, кто знает, может быть, даже и тогда он ничего не заметит из-за своих сапог.
– А я, – сказал Шомберг, – у меня есть чучело для упражнений в ударах шпагой, так вот я назову его Бюсси.
– А я, – заявил д’Эпернон, – я буду действовать более прямо и пойду дальше. Сегодня я ему наступил на ногу, завтра – дам ему пощечину. Храбрость у него напускная, она держится на самолюбии. Он говорит себе: «Довольно я сражался за свою честь, теперь надо поберечь свою жизнь».
– Как, господа, – воскликнул Генрих, прикидываясь рассерженным, – вы осмелились дурно обращаться у меня в Лувре с дворянином из свиты моего брата?
– Увы, да, – сказал Можирон, отвечая на притворный гнев короля притворным же смирением, – и хотя мы обращались с ним весьма дурно, он ничем нам не ответил.
Король с улыбкой поглядел на Шико, нагнулся к его уху и шепнул:
– Ты все еще считаешь, что они мекают, Шико? Мне кажется, они уже зарычали, а?
– Э! – сказал Шико. – А может, они замяукали. Я знал людей, которым кошачье мяуканье ужасно действовало на нервы. Может быть, господин Бюсси относится к таким людям. Вот почему он и вышел, не ответив.
– Ты так думаешь? – сказал король.
– Поживем – увидим, – ответил наставительно Шико.
– Брось, – сказал Генрих, – каков господин, таков и слуга.
– Не хотите ли вы этим сказать, государь, что Бюсси слуга вашего брата? В таком случае вы изрядно ошибаетесь.
– Господа, – сказал Генрих, – я иду к королеве, с которой я обедаю. Скоро Желози разыграют перед нами фарс; приглашаю вас на представление.
Присутствующие почтительно поклонились, и король удалился через главную дверь.
Как раз в эту минуту господин де Сен-Люк входил через боковую.
Он знаком остановил четырех миньонов, собиравшихся уйти.
– Прошу прощения, господин де Келюс, – сказал он, поклонившись, – вы все еще живете на улице Сент-Оноре?
– Да, дорогой друг, а почему вы спрашиваете? – спросил Келюс.
– Я хотел бы сказать вам пару слов.
– О!
– А вы, господин де Шомберг, не будете ли вы так добры дать мне ваш адрес?
– Я живу на улице Бетизи, – сказал удивленный Шомберг.
– Ваш я знаю, д’Эпернон.
– Улица де Гренель.
– Вы мой сосед. А вы, Можирон?
– Я обитаю в казарме Лувра.
– Значит, я начну с вас, если разрешите, нет, пожалуй, с вас, Келюс.
– Великолепно. Мне кажется, я понял. Вы пришли по поручению Бюсси?
– Не стану говорить, по чьему поручению я явился, господа. Мне надо с вами поговорить, вот и все.
– Со всеми четырьмя?
– Да.
– Хорошо, но если вы не хотите говорить с нами в Лувре, потому что, как я предполагаю, считаете это место неподходящим, мы можем отправиться к одному из нас. Мы можем выслушать все вместе то, что вы собирались сказать нам каждому по отдельности.
– Прекрасно.
– Тогда пойдемте к Шомбергу, на улицу Бетизи, это в двух шагах.
– Да, пойдемте ко мне, – сказал молодой человек.
– Пусть будет так, господа, – ответил Сен-Люк и снова поклонился.
– Ведите нас, господин Шомберг.
– С удовольствием.
Пятеро дворян вышли из Лувра и взялись под руки, заняв всю ширину улицы.
За ними шествовали их вооруженные до зубов слуги.
Так они явились на улицу Бетизи, и Шомберг приказал приготовить большую гостиную своего дворца.
Сен-Люк остался ждать в передней.
