Глава 37

Саммер замедлила шаг, подходя к своему домику. Только теперь ей стало понятно, почему никто не заметил подлетающий гидросамолет. На далеком острове такая оплошность была неслыханной.

Все жители, смеясь и оживленно разговаривая, собрались вокруг ее стола для пикников. Строго говоря, столов было три – еще два были поставлены так, что получился один длинный. На нем-то и было разложено несколько сотен трубочек для эклеров, но еще без глазури. Дети вставали на цыпочки, родители пытались не давать им трогать угощение.

Люк вышел из ее дома с красной пластмассовой миской в руках. В ней Саммер обычно подавала картофельные чипсы на школьных мероприятиях. Люк поставил миску на скамью – низко и неловко для шеф-кондитера – и заполнил кондитерский мешок шоколадным кремом из миски. По его лицу было видно, как он сосредоточен. Таким он был в своей трехзвездочной кухне. За исключением того, что когда маленькая Ванина схватила его за запястье, он удивленно моргнул, посмотрел на кроху и сладко улыбнулся ей.

В этот момент Ванина заметила Саммер и завизжала от восхищения. Все дети бросились вслед за ней к Саммер. Они обнимали ее за ноги и талию, а она пыталась обнять всех сразу. Стоявший поблизости чей-то отец попытался поймать Саммер за плечо и помочь ей устоять, но какой-то малыш налетел на них, Саммер о кого-то споткнулась и села на песок, оказавшись под кучей детей.

Когда ее лицо вынырнуло из объятий, Люк сидел на корточках с другой стороны и был очень серьезен. Он был бос, белая рубашка, которую он любил, была расстегнута до половины груди, рукава закатаны до бицепсов, а джинсы от Диора обрезаны. Весь его облик казался сюрреалистическим.

– Почему ты не вернулся? – спросила Саммер. – Я ждала тебя столько дней! А потом удалось связаться с Келли, и она сказала, что ты замечательно выглядишь в гамаке, а я непонятно какого черта торчу в Париже!

– Я не уверен, что гожусь для гамака, – ответил Люк. – Наверное, в твоей компании я буду чувствовать себя по-другому. Я много бродил по пляжу и плавал, и твои соседи приглашали меня на пикники, а твои дети танцевали для меня. Они сказали, что сами полностью поставили это представление о Та’ароа, боге-создателе, как школьный проект для тебя. А потом мне захотелось проверить, как высокая влажность влияет на выпечку, и результат ужасен. Но люди, кажется, все равно наслаждаются ею. – Он протянул руки над медленно успокаивающимися детьми и поставил Саммер на ноги рядом с собой. Он пытался высвободить ее, а дети смеялись и хватались за нее. – В Париже ты узнала мой мир. Мне захотелось увидеть твой. – Он поцеловал ее отчаянно и запустил пальцы ей в волосы, потянув за пряди так сильно, что ей стало больно. – Спасибо, – прошептал он, – за то, что возвратилась ради меня.

Она тоже провела руками по его волосам и тоже схватилась за них. Ему, должно быть, тоже стало больно, потому что он прикусил губу. Тогда Саммер поцеловала его так крепко, что это почти ничем не уступило укусу.

– Почему ты сказал, чтобы я уехала, если не хотел этого? Это ранит!

– Потому что не хотел заточить тебя в твоем собственном, персональном аду, раз ты так сильно хотела возвратиться в рай. Но я был не прав. Я не настолько хороший человек. Двадцать проклятых лет работы над этим, а я все еще тот же отчаявшийся ребенок. – Он резко выпустил ее волосы и потянул ее назад к столам. – Прости, Саммер, но здесь на этой долбаной жаре сливки вот-вот испортятся. О, pardon, – рассеянно сказал он малышам. – Я главным образом вырос в кухнях, и теперь я почти такой же сквернослов, как ваша учительница.

Саммер укоризненно взглянула на него.

– Они не знают, что я иногда сквернословлю, – пробормотала она. – Я-то умею притворяться.

– Давай поговорим о твоих способностях притворяться, как только я обслужу этих людей. Ты не должна улыбаться мне той гребаной улыбкой, как в тот раз, когда ты уезжала, Саммер. Почему бы нам не договориться, что отныне ты улыбаешься мне только искренне?

– Конечно, сразу же, как только мы договоримся, что ты никогда не будешь скрывать от меня свои чувства. Я не хочу угадывать их, когда улыбаюсь тебе, Люк. – Ее завораживало то, как он поднял кондитерский мешок, и внезапно она поняла, что это был пакет с застежкой Ziploc и с отрезанным углом. – Из чего ты сделал насадку?

Он повернул мешок и показал деревянную деталь.

– Мальчики вырезали для меня несколько насадок разных размеров и форм.

– Я! – счастливо прокричал Моэа. – Эту сделал я!

Саммер улыбнулась двенадцатилетнему пареньку и показала ему поднятые большие пальцы.

– Где ты взял ингредиенты?

Люк пожал плечами.

– Как только я рассказал, что именно мне понадобится, люди все принесли: – Он понизил голос, чтобы только она одна могла слышать: – Яйца хорошие и свежие, местные, но, пожалуйста, давай не будем говорить о чертовых шоколадных батончиках, которые я вынужден был разломать, чтобы добыть шоколад. Подозреваю, они много лет таяли и застывали, лежа в холодильниках, и, что еще важнее, они очень дешевого сорта. Мне даже пришлось расплавить «Батончики Кори». Pour l’amour de Dieu.

Саммер усмехнулась и погладила его затылок, потому что не могла не прикоснуться к нему.

– Бедный ребенок.

Он стоически поднял руку.

– Все хорошо, Саммер. Ты могла бы предупредить меня, чтобы я мог собраться должным образом, но я выживу.

И он начал с быстротой молнии выжимать сливочный крем в эклеры.

Дети радостно танцевали вокруг него, а взрослые тихо переговаривались под впечатлением от увиденного. Одна из девочек-подростков, которой Саммер перед отъездом оставила фотоаппарат, начала щелкать. Такой снимок займет видное место в коллекции Саммер – изящный, прекрасный, всемирно известный pâtissier создает эклеры для сотен людей на столах для пикника под кокосовыми пальмами!

– Я люблю тебя, – непроизвольно пробормотала она.

Он замер на долю секунды, и его глаза закрылись.

– Боже, как мне не хватало этого.

Его руки опять полетели. Саммер потребовалось бы несколько часов, чтобы заполнить столько эклеров, и все вокруг было бы перемазано кремом. Он же уложился всего в несколько минут, и несмотря на то, что инструменты были самодельными, ни одна капля крема не упала мимо и ни один эклер не лопнул.

– Я тоже люблю тебя, Саммер, – внезапно прошептал он, не отрываясь от работы, будто наконец вспомнил, что ей тоже надо было услышать эти слова, и крепко, яростно поцеловал ее, лишь на миг прервав полет своих рук.

У него, очевидно, уже было несколько учеников-подростков, потому что они бегом бросались в дом Саммер всякий раз, когда крем в миске подходил к концу, и приносили миску с очередной порцией – видимо, из ее холодильника. Электричество, вероятно, работало. Он закончил наполнять трубочки, вручил детям миски и кондитерский мешок, чтобы они могли доесть остатки крема, а сам исчез в доме. Возвратился он с большой кастрюлей шоколадной glaçage. Выражение острой боли появилось у него на лице, когда он начал наносить глазурь на эклеры.

– Что с тобой? – спросила Саммер.

– Поверхность матовая! Даже собственного отражения не видно. Здесь у вас нет ни хороших ингредиентов, ни оборудования.

– Знаешь, это все равно лучшее из того, что кто-нибудь здесь пробовал, – пробормотала она, глядя на счастливые лица островитян.

Такой, как Люк, никогда прежде не появлялся в их жизни. И хотя кто-то и мог попробовать французские пирожные, когда ездил на более крупные острова, эклера, наверное, почти никто не видел.

– Спасибо, – сухо ответил Люк. – Ты меня успокоила.

Саммер рассмеялась и обняла его сзади, от чего глазурь размазалась по всему краю кастрюли. Он на миг перестал работать, поймал ее руку у себя на груди, поднес к губам и очень крепко поцеловал ладонь.

Восторг от эклеров был невообразимым, и дети сразу же начали так шумно и настойчиво просить Люка сделать другую партию, что он бы и сделал, если бы было из чего. Поэтому все вместе решили устроить большое барбекю и отправились к соседу, у которого было лучшее на острове оборудование для готовки на гриле. Ближе к полуночи Саммер и Люк смогли улизнуть. Одни островитяне подталкивали друг друга и усмехались им вслед, другие же – в основном холостая молодежь, в том числе и Келли – были недовольны.

Волны накатывались на пляж, спокойный нежный свет тропической луны был прекрасен. Прохладный влажный песок шевелился, нежно, успокоительно массируя голые пальцы ног.

– Жаннин сказала, что я сделал самую чудовищную ошибку, какую только мог, когда сказал тебе, что ты мне не нужна, – проговорил Люк почти столь же тихо, как плескались волны, и крепко обнял Саммер за талию. – Она сказала, что тебе больше всего на свете нужен человек, которому нужна ты и кто не даст тебе уйти.

Такой, как ты, думала Саммер, глядя на профиль Люка на фоне Южного Креста и залитого лунным светом моря. Это и тебе тоже больше всего нужно. Саммер хотелось, чтобы Люк всегда шел с ней по пляжу. Ей казалось, что она хотела этого еще до того, как познакомилась с Люком.

– Ты говорил обо мне с Жаннин?

– Мне надо было с кем-то поговорить, Саммер. И мне всегда хотелось, чтобы у меня была бабушка. – Люк порылся в кармане и выудил льняной квадрат. – Она дала мне вот это.

Одна из его салфеток на День святого Валентина. В отличие от салфеток Жаннин, эта была трогательно подрублена. Его имя, вышитое черными нитками, было безнадежно искореженным месивом. Саммер начала делать эту салфетку сразу после того, как он сказал ей, что сохранил свои игрушки навсегда, но ей пришлось бросить эту салфетку, запятнанную несколькими каплями ее крови, когда услышала, что он пришел.

– Мне было скучно, – сказала она, защищаясь. – Я и подумала, почему бы мне не научиться вышивать?

Люк большим пальцем провел по трем красным каплям крови, усеявшим белое полотно и его черное имя, искореженное ее неумелой рукой.

– Такой подарок намного лучше «Бугатти», – сказал он спокойно и внезапно отвернулся, скомкал салфетку в ладонях и начал целовать Саммер. – Ты мне нужна, – хрипло пробормотал он ей в губы. – Ты мне нужна. Понимаешь? Боже, как же ты мне нужна. – Он рухнул вместе с ней на песок, с одной стороны защищенный каноэ с балансиром, которое ближайший сосед Саммер вытащил из воды и оставил лежать на полпути между их домами. – И мне всегда хотелось заняться с тобой любовью на песке, – прошептал он неистово. – И потом отмыть тебя в волнах.

Так он и сделал. Они занялись любовью с безудержной страстью. Они задыхались, обнимались, ласкали друг друга и не могли насытиться. И много-много позже Саммер увлекла его к своему гамаку и опрокинула Люка туда.

– У твоего дома нет даже стен, – ворчал он, – и ты спишь на матраце на бетонном полу. Саммер, в тебе есть много больше того, что ты позволяешь видеть людям в Париже, и я собираюсь отведать каждый твой слой.

– Не могу поверить, что ты дал Келли увидеть тебя в гамаке прежде, чем тебя увидела я. Это было моей мечтой.

– С тех пор, как я добрался сюда, я провел в гамаке едва ли пять минут, и не моя вина, что Келли шпионила за мной. Это не остров, а гигантский аквариум. Я никогда не понимал, что метро с его толпами и кухни, полные суеты, кажутся укромными уголками по сравнению с небольшим островом, где у всех полно времени, чтобы совать нос в чужие дела.

– Пять минут? Тебе надо научиться расслабляться, Люк.

– Ну так научи, – сказал он и потянул ее на себя. – А, – он выдохнул, когда она оказалась на нем, и хроническое напряжение вылетело из его тела, будто отпущенная круглая аптечная резинка. – Теперь намного лучше. – Некоторое время он мягко раскачивал гамак, наслаждаясь моментом. – А сегодня не День ли святого Валентина?

– Думаю, да. – Саммер попыталась сосчитать, принимая во внимание линию перемены дат. – Патрик просил передать, что он оформил тебе удлиненный оплачиваемый отпуск, поскольку ты хотел, чтобы он сделал свое собственное меню на этот День всех влюбленных.

Люк напрягся.

– Это такая шутка, да?

Саммер задумалась.

– С Патриком никогда не можешь быть уверен, но я так не думаю. Когда он говорил со мной, везде валялись его собственные эскизы. И еще он пообещал, что салфетки Жаннин у него не пропадут.

– Putain.

Люк начал выбираться из гамака. Остановился на полпути. И медленно опустился обратно, расслабился и притянул Саммер туда, где она только что лежала.

– Сейчас я уже все равно ничего не могу с этим поделать. Я надеялся, ты увидишь то, что я хотел сделать для тебя в ресторане в День святого Валентина. Там были бы… – Он умолк, страсть как желая описать это. – Ну что ж, сделаю в будущем году. А может, когда сделаю тебе предло… – Он опять замолк на полуслове.

– Мне понравилось, когда один из лучших в мире шеф-кондитеров совершает долгое путешествие по воздуху и воде, чтобы для всей моей приемной семьи делать эклеры на столе для пикника, используя наконечники ручной работы, – сказала Саммер. – Это и есть твой самый настоящий подарок мне ко Дню святого Валентина.

Она думала, что говорит беспечно, но в конце ее голос прервался от волнения, в носу защипало, и она ухватилась за Люка.

Он нежно прижал ее к себе.

– Один из лучших в мире?

Она расхохоталась, но одна слезинка упала ему на грудь.

– Я люблю тебя, – прошептала Саммер.

Он крепче обнял ее. Его палец рисовал большие сердца у нее на спине. Саммер подозревала, что он этого не осознает.

– Ты знал, что за всю жизнь я ни разу не попробовала эклер?

– Ненавижу твоих родителей. Мой-то отец, понятно, просто не мог себе их позволить. А у тебя, Саммер, будут гораздо лучшие эклеры, чем здесь. На этом острове невероятные звезды. Я наврал про гамак. Чуть ли не каждую ночь я лежал в нем, смотрел на небо и думал о тебе. В Leucé я горжусь тремя звездами, а здесь их у тебя миллионы.

– Это так, – задумчиво сказала Саммер, поворачиваясь, чтобы тоже посмотреть на небо, и положила голову Люку на плечо.

Ей будет недоставать этих звезд.

– Здесь ты никогда не бываешь одна.

Саммер кивнула. Люк прав. Не остров, а гигантский аквариум.

– Ну… я могу взять каноэ, или пойти погулять, или поплавать. Я могу быть одна, если захочу.

– И это бывает… нет, думаю, никогда не бывает.

– Нет, почему же… случается время от времени, – возразила Саммер. – Знаешь, а вообще я привыкла. Ну, к тому, чтобы быть одной.

Его пальцы переплелись в ее волосах.

– Забавно, а я вот никогда не был один. Но думаю, что уже тоже привык к этому.

– О, Люк. – Она запечатлела поцелуй на его голом плече.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Саммер. Мне казалось, я знаю, как позволить всему идти своим путем. – Его руки напряглись. – Думаю, в конечном счете я совсем как мой отец. Ты знала, что год за годом он возвращался, чтобы опять и опять пытаться вступить в контакт со мной? Что его дважды арестовывали? И что до того дня я думал, будто он просто… он просто дал мне уйти. – Люк поежился. – Мне казалось, именно это и нужно делать для тех, кого любишь. Признать, что не годишься для них.

Она обняла его, а он – ее и прошептал:

– Как я рад, что ты здесь.

– Как все прошло с твоим… отцом?

Люк захватил горсть ее волос и закрыл ими свое лицо.

– Ужасно. Он пришел, когда ты… – Он прервался на полуслове и покачал головой. – Ты знаешь, как тяжело я работал, чтобы меня больше не разрывало на части? Это было ужасно. И вот я уже даю ему деньги, и ему уже страшно от моих успехов. Я могу это понять. Когда я женюсь на тебе, у него вообще крыша съедет. Если только тебе не удастся заставить твоего отца отречься от тебя. Это могло бы помочь. – Люк улыбнулся.

Саммер зажмурилась при слове «женюсь», но Люк, казалось, и сам не понял, что сказал.

– Было бы намного легче выбросить его из моей жизни. Но… он действительно приезжал за мной. Tu sais? Он так и не забыл меня. И думаю, он гордится мной и так же истерзан, как и я. И… – Можно ли было в лунном, отраженном океаном свете увидеть влагу в его глазах? – …ты воистину была нужна мне после той встречи, Саммер. Воистину. Воистину нужна мне. – Он сжал ее слишком крепко. – Ты же съела те чертовы зернышки граната. Ты съела мое сердце. Я не рассчитывал, что ты захочешь уехать.

– Я не хотела уезжать. Я только подумала, что буду скучать по острову и мне будет грустно распрощаться со всеми его жителями. А ты принялся говорить, что я не нужна тебе. И при чем тут зернышки граната? Ты не Аид, Люк.

Его рот скривился.

– Я пытался тебе это сказать.

– Я думаю, что скорее ты король фей. Но в основном… в основном, ты просто мужчина. – Одна его бровь поднялась. Его рот был очень сладостно-горьким, кривым. – И вот из-за чего это выглядит так неправдоподобно: все из-за того, что ты делаешь. А ты просто мужчина. Смертное человеческое существо, мужчина. И ты делаешь… ну, то, что делаешь.

Надолго повисла тишина.

– Merci, soleil, – наконец тихо сказал он. – Столько раз меня называли богом! Я и не подозревал, что ты сможешь повысить меня в звании.

Опять наступила тишина. Успокоение снизошло на их мир, и Саммер с Люком, сами того не сознавая, предоставили гамаку качаться в ритме волн.

– Мне пришло в голову, – нарушил тишину Люк, – что на самом деле нет необходимости делать выбор между твоим островом и Парижем. Я знаю, где можно найти много солнечного света для тебя. – Она провела рукой между полами его рубашки, которую он не застегнул после того, как они вышли из волн. Какое у него стройное, великолепное тело! – На юге Франции. Красивый старый каменный дом с садом и лавандовые поля за ним. Или старый дом в одном из древних городков где-нибудь в горах, с маленьким внутренним двориком, где мы устроим сад, и пусть наш ресторан будет неподалеку. Нам надо будет осмотреться и понять, в какой дом мы влюбимся. Возможно, ты сможешь помочь мне с бизнес-планом, так как мне никогда не приходилось делать ничего такого, а ты хорошо умеешь задавать нужные вопросы. Так вот, насчет ресторана. Так поступил Габриэль Деланж, один из первых поваров, у которого я работал. Он был chef pâtissier в Luxe, и тамошний шеф-повар Пьер Манон уволил его в припадке зависти из-за того, что Габриэлю уделяли много внимания. И Деланж открыл ресторан в горном городке около Граса. Третью звезду он получил три года назад. Он так много сделал для развития туризма в городе, что там построили фонтан и назвали его именем. – Люк сдержанно улыбнулся и признал: – Я бы не возражал, если бы и в мою честь назвали фонтан. И, – в его голосе зазвучал смех, – я уже мысленно вижу тебя с четырьмя нашими черноволосыми детьми среди лавандовых полей.

Люк глубоко вздохнул и взглянул на Саммер.

Ей стало весело. Как будто все ее существо исчезло в облаке бабочек, которые, трепеща крыльями, разлетались вверх и в стороны. От такого ужасающего и прекрасного ощущения кружилась голова.

– О, – очень тихо и хрипло сказала она. Вдох. Выдох. Еще вдох. Бабочки все еще танцуют в свете звезд. – И ты смотрел бы на нас, сидя на деревянных качелях в беседке, увитой виноградом?

Они встретились взглядами и поняли, что, несмотря на все поверхностные различия, их души точно подходят друг другу.

– Сначала я представил себе, что выдался трудный день, и я просто хочу сидеть и смотреть на тебя, и чувствовать себя счастливым. Но теперь я точно знаю, что захочу встать и играть со всеми вами.

– Че… четыре ребенка?

Люк слегка пожал плечами:

– Не знаю. Столько я вижу.

Голова Саммер уже не могла кружиться сильнее. Она сомкнула руки вокруг Люка, потому что должна была прижаться к нему, чтобы не упасть. Она тоже видела все, о чем он рассказал. Саммер чувствовала себя такой счастливой, будто они могли соединить в одно целое оба свои обделенные любовью детства и создать единую семью, в которой будет так много любви, что она будет переливаться через край.

– Тебе, возможно, придется мне помогать. Я и вправду не знаю, что надо будет делать. За исключением еды, разумеется. Как думаешь, могла бы ты помочь мне еще и с бухгалтерией? Или, по крайней мере, помочь найти хорошего специалиста, которому мы будем платить. Я очень не хочу заставлять тебя, но у меня нет диплома Гарварда с отличием по экономике, и я ненавижу заниматься этим.

– Это прекрасное видение, – прошептала Саммер. Она едва могла говорить. Бабочки, сотканные из звездного света, не могли ей в этом помочь. – В нем я… становлюсь важной частью чего-то.

– О, soleil. – Его руки напряглись вокруг нее. – Без тебя невозможно создать нашу счастливую семью. Именно ты знаешь, как сделать все это совершенно самостоятельно, ведь ты уже сделала нечто подобное на своем острове, пока я выяснял, как мне стать самым важным и могущественным человеком в кухнях. Интересно, сколько лет долгой и счастливой жизни нам понадобится в тех лавандовых полях, пока мы не начнем полностью полагаться друг на друга. Я постараюсь поверить, что ты можешь остаться со мной, если ты постараешься поверить, что я буду высоко ценить тебя.

– Это подходящий план для практического воплощения, – прошептала она ему в грудь.

Ароматный бриз веял над ними – море, соль и гардения, растущая рядом с полустеной ее спальни.

Одной рукой он обнял ее за плечи. Казалось, ему очень нравится снимать песчинки, одну за другой, с ее кожи.

– Да. Так и есть. – Они покачивались в тишине. – Я знаю, для тебя это будет резкая перемена, ведь надо будет бросить здесь все. И знаю, что это разорвет твое сердце. Просто я… Как ты думаешь, возможно ли, что твое сердце разорвется и станет широко открытым? Так, чтобы ты смогла идти дальше, к следующей цели в нашей жизни? Ты не должна покидать этот мир насовсем. Я был бы счастлив каждый год возвращаться сюда в отпуск на месяц, и ты могла бы учить меня расслабляться. Но я знаю, что ты, наверное, беспокоишься из-за учебного года, из-за того, кто будет так же хорошо, как ты, заботиться о твоих детях.

– Я могла бы основать фонд для выплаты стипендий. И сообщество ассистентов преподавателей для новых выпускников. Ты удивишься, сколько умных, увлеченных студентов на старших курсах в лучших университетах мечтают всего лишь о единственном годе приключений, прежде чем начнут вести жизнь, полную конкуренции. И если я правильно сформулирую задачи сообщества и сделаю его должным образом конкурентоспособным, то они смогут записывать эту работу в свои резюме, чтобы показать будущим работодателям, насколько они удивительны.

Люк обернул ее волосы вокруг запястья так, чтобы оттянуть ее голову от своей груди.

– Саммер, как тебе удается увидеть на примере чужого жизненного опыта, как удивительно это может быть, но не настаивать, чтобы люди увидели столь же удивительное на примере твоего собственного опыта? – Она пожала плечами, как бы инстинктивно сбрасывая себя со счетов. – Soleil. Ты мне нужна больше, чем сможешь понять, но я был прав в том, о чем подумал в первый момент, как увидел тебя. Я тоже тебе нужен. Я не собираюсь смириться ни с тем, что ты умаляешь себя таким образом, ни с тем, что кто-то еще делает это с тобой.

– Ты и сам раньше делал это.

– Только один раз, Саммер. Я тогда только что вручил тебе мое сердце и смотрел, как ты передаешь его какой-то другой женщине, потому что тебе мое сердце… тот десерт был безразличен.

– Это все из-за твоих более высоких требований?

– О да, более высокие требования, чем быть твоим случайным мимолетным увлечением, Саммер. Но оказалось, что ты превосходишь все мои требования. Ты само совершенство.

Ее сердце вспыхнуло от радости.

– Ты само совершенство, – повторил он, крепче сжимая ее талию. Снова они качались в тишине. – Так… судя по твоей идее насчет стипендий… ты уделила этому серьезное внимание.

Она тяжело вздохнула, будто обруч сжимал и отпускал ее сердце в ритме без ее контроля так, чтобы она должна была хватать воздух всякий раз, когда могла.

– Ты не должен бросать Париж ради меня. И если мы найдем квартиру с камином, со мной все будет в порядке.

Скупая улыбка Люка, которую Саммер уже научилась понимать, означала, что веселье и счастье лились в нем через край, и он не знал, что с этим делать.

– Саммер, иногда ты должна отпустить свое прошлое.

– Я знаю. – Она посмотрела через верх гамака на океан и уверенно кивнула. – Я буду сидеть на Марсовом поле и смотреть, как вокруг Эйфелевой башни сверкают фейерверки, и мне будет на нее наплевать. Мм… А ты будешь сидеть со мной? Ты ведь не должен работать в День взятия Бастилии?

Он негромко рассмеялся:

– Я ведь и о себе говорю. Я тоже хочу отпустить мое прошлое. Я не хочу провести жизнь, соперничая с тем ребенком из метро. Мне нравится тот ребенок. Это же он завоевал сердце принцессы? И мне все больше нравится мысль о солнечном свете, лаванде и садике, в котором я смогу расслабиться с моей семьей.

Счастье Саммер росло и росло.

– А как ты думаешь, если мы поедем на юг Франции, то сможем взять практикантов и учеников Джейми и Кейд?

– Что?

Саммер объяснила:

– Ты сказал, что я знаю, как сделать все это совершенно самостоятельно.

Он взглянул ей в глаза, и она уверенно кивнула.

– Конечно, меня можно убедить, – с сожалением признался он, расправляя волосы Саммер по веревкам гамака. – Если этого хочешь ты, я все сделаю.

– Возможно, мы даже сможем пригласить кого-нибудь из детей с острова, кому это на самом деле будет интересно. Кто умирает от желания увидеть остальную часть мира. А может, они будут просто навещать нас.

– И я стану таким же, как мой приемный отец.

Улыбка Люка стала необычной – тревожной, но и заинтригованной.

– Будут приемные дети и ученики. – Саммер руками накрыла его ладони. – Но только без горячего парафина.

Он покачал головой. Его пальцы переплелись с ее пальцами и немного сжали их.

– Сейчас уже никто не использует горячий парафин, Саммер. И моя приемная мать была… очень жесткой. Совсем не такой, как ты. Ты привнесла бы… теплоту.

Он прижал ее ладони к своему лицу и, казалось, мысленно вернулся в прошлое, когда мечтал о такой теплоте для себя.

– Он хороший человек, ты же знаешь, – сказал он мягко. – Он считал, что поступает так, как лучше для нас. Странно даже подумать, что ты могла бы помочь мне стать еще лучше.

В его голосе прозвучало тихое сомнение, какое могло бы быть у гусеницы, утверждающей, что верит в бабочек.

– Я люблю тебя, – сказала она, и его лицо расплылось в улыбке.

– Любовь льется у тебя через край, – удивленно заметил он. – Я должен был окружить тебя собой той первой ночью, когда ты появилась в отеле, и не дать тебе уйти. И теперь ты могла бы мне доверять. Жаль, что я был таким высокомерным идиотом!

Саммер кивнула.

Он засмеялся, а потом опять стал серьезен.

– Саммер, ты ведь сможешь научиться вверять мне себя? Я знаю, что еще не совсем гожусь для этого, но я умею заботиться о красивых и драгоценных вещах. И я люблю тебя. Я по-настоящему, искренне люблю тебя, хоть и плохо могу это выразить. Я люблю тебя такой, какая ты есть.

Она чувствовала, что с каждым его словом светится все ярче и ярче. Но твердо заявила:

– Я не вещь. Ни для кого. Думаю, мне тоже надо этому учиться.

Он начал поднимать и переплетать пряди ее волос, но замер.

– Это означает, что я больше не буду играть с тобой?

Она покраснела.

– Об этом я вообще не говорю. Тсс.

От удовольствия Люк тихо засмеялся. Саммер чувствовала, что он возбуждается, но он, казалось, не торопился что-либо делать.

Она немного приподнялась и теперь смотрела на него сверху вниз.

– Мой ответ прост. Если ты сможешь доверять мне, то и я смогу доверять тебе. Если же нет, все у нас пойдет прахом.

В лунном свете Люк казался Саммер безупречно прекрасным. Он лежал в гамаке точно так, как она представляла себе раньше. Вплоть до звезд в его глазах, когда он смотрел на нее.

– Если ты поверишь в то, что я всегда буду любить и заботиться о тебе, стараться не причинить тебе боль и пытаться дать тебе все, в чем ты нуждаешься, то… это будет величайшей честью для меня, Саммер. Но мне понадобится твоя помощь.

– Надеюсь, что так, – ответила она. – Потому что я никогда не захочу стать всего лишь вещью в нашей паре.

Он улыбнулся и обнял ее за талию.

– А мне будет нужно, чтобы ты дарила мне твою мягкость и нежность, твой дерзкий, прекрасный солнечный свет. Просто излей его на меня и доверь мне его, Саммер. Я того стою. Уверяю тебя.

– Люк. Конечно же, ты того стоишь.

Его лицо осветилось, и наступил один из тех редких моментов, когда можно было видеть все великолепие в нем.

– Видишь? Вот что мне нужно.

При этих словах она почувствовала, что быть мягкой и солнечной – не так уж и плохо. Возможно, даже замечательно и удивительно.

– Я люблю тебя, – торжественно повторила она. – Я знаю, что раньше говорила эти слова другим мужчинам слишком часто. Извини. Я всегда пыталась найти того, кого смогу любить.

– Я знаю. – Он поцеловал ее ладони. – Думаю, я всегда это знал. Не извиняйся за свое прошлое, Саммер. Просто… остановись. Остановись на мне. Больше никого не ищи.

– Я и остановилась. Когда я в первый раз набросилась на тебя и ты посмотрел на меня твоим… взглядом, мне показалось, что я вернулась точно туда, куда и должна была вернуться. Но, думаю, с того мгновения, как я попала сюда, я очень повзрослела. Возможно, достаточно, чтобы следовать за таким правильным человеком, как ты.