Глава 34
Освободите ее. Вы должны позволить ей уйти.
Ни Люк, ни Саммер не произнесли ни слова, пока не вошли в ее номер. Решение Сэма так потрясло Люка, что внутри у него все звенело.
Какой же ты кретин, Люк. Конечно, крепкие объятия днем, время, внимание – все, что ей нужно, – я могу ей дать, но она этого не видит. Я еще практикуюсь. Пока получается не совсем хорошо, но я смогу сделать лучше.
Конечно, те чертовы фотографии все еще сменяли одна другую, наглядно доказывая, что Саммер счастлива где-то в другом месте. Ее взгляд упал на них, как только она прошла через дверь, и на ее лице отразилась ностальгия.
В бессильном гневе Люку захотелось ломать, крушить вещи. Такое с ним было, когда его вырвали из рук родного отца. У него еще десять недель, черт побери! Десять недель, чтобы показать Саммер, каким волшебным может быть Париж, когда чья-то рука прячется в твоей. Десять недель, чтобы дать раскрыться ее уверенности в себе – он наблюдал это, когда она работала со своими кузинами и увидела собственную силу. Десять недель, чтобы исправить все его ошибки и показать ей, каким совершенным он может быть – ведь он уже понял, в чем она нуждается.
Десять недель, чтобы впитать всю ее сладость, преодолеть сахарный шок, из-за которого Люк стал так раздражителен, и научиться с этой сладостью жить.
Это Париж, черт побери! Вовсе не ад! Знаешь, как тяжело я работал, чтобы заставить этот город полюбить меня?
Сэм Кори тот еще ублюдок. Даже пожертвовал отношениями с собственной дочерью, желая доказать, что всегда может найти способ обрести власть над кем-то!
– Там очень тепло, – сказала Саммер. – И я им действительно нужна.
На экране двигались фотографии детей, устроивших на Саммер кучу-малу.
Ты нужна им? Люк ощутил боль, будто кто-то разрывал его тело длинными злобными когтями. Как ты можешь? Как ты можешь жаждать этого? Как ты можешь хотеть их больше, чем меня?
И одновременно в глубине души причитание отчаявшегося ребенка: Я знал, что она не могла полюбить меня достаточно сильно, чтоб удержаться здесь.
– Саммер, ты же не уедешь?
Саммер молча смотрела то на него, то на фотографии.
Люк с трудом мог дышать. Он практиковался в течение двадцати лет своей жизни, а теперь в его руках было прекраснейшее нечто, но он дал ему уйти. Всего несколько раз зачерпнул вилкой, и его не стало.
Но я люблю тебя! Отчаянная мольба. Ты не можешь оставить меня, потому что я люблю тебя! Он должен стать еще лучше, еще больше контролировать себя.
Он безумно хотел держаться за нее.
«Вы должны освободить ее». Почему он так сказал?
Позволь ей уйти туда, где она счастлива, Люк. Позволь ей уйти туда, где она чувствует себя нужной. Не тяни ее в свой мир именно так, что она должна зависеть от тебя. Но она сама тянется к тебе, как цветок к солнцу, потому что ты единственный источник счастья, который у нее сейчас есть.
Не делай этого с ней. Будь выше этого.
Люк помнил рыдающий комочек горя, который держал в руках.
Не вынуждай ее ради тебя сталкиваться с этим каждую секунду каждого дня – вместо того чтобы быть счастливой.
Даже твой собственный отец, каким бы плохим он ни был, в конце концов понял, что настала пора позволить тебе двигаться дальше.
– Уезжай.
Люк чувствовал, что умирает. Но не думал, что она это заметит. Нет, его самоконтроль еще очень силен и не даст показать ей, что Люк смертельно ранен.
Саммер смотрела на него, будто он бросил ей спасательный круг, когда она тонула.
– Что?
– Ты должна вернуться.
Взгляд ее почему-то стал таким, будто Люк нанес ей удар.
Ему же надо… Но что ему надо делать, еще предстояло выяснить. Погоди! Люк уже что-то понял, и где-то глубоко в нем новое знание вопило крошечным голоском, пытаясь быть услышанным, пытаясь пробиться сквозь привычки последних двух десятилетий. Нет, в этом ты не прав, Люк. Ее отец не просто позволил Саммер уйти! И ни хрена не важно, что ты, Люк, уже сделал. Да, ты напортачил! Но теперь главное – понять, что тебе сейчас нужно сделать. Для нее.
Саммер затихла. На экране появилась фотография, на которой Саммер смеялась, глядя на какого-то усмехающегося гиганта с черными волосами, фунтов на сто тяжелее Люка, и только часть из них была мышцами, но ревность и ненависть все равно вспыхнули в Люке. Был ли этот парень одним из тех, кто мог сделать ее счастливой?
Нетребовательный, покладистый. Воспитанный в счастливой семье и знающий, когда нужно обнять Саммер. Умеющий говорить так, чтобы не причинить ей боль. Не нуждающийся в практике.
– Ты не можешь оставаться здесь, – сказал Люк и понял, что так и есть. Она не могла остаться. Отель в Париже убивал ее. Она уже нашла свои собственные тепло и счастье, и никто, даже он, не должен красть их у нее. – Я хочу, чтобы ты вернулась на свой остров.
Она немного качнулась, будто он толкнул ее.
– Но я думала…
– Все в порядке, Саммер. – Он едва мог говорить. У него не хватало духа. Но он запер боль внутри, использовав опыт, полученный в метро за годы борьбы с оскорблениями, голодом и тоской. Запер боль накрепко. Так, чтобы никто не мог ее увидеть. – Я сильный. Не беспокойся обо мне.
Ее загар исчез, и она стояла мертвецки бледная. Весь ее свет иссяк. Да, он ранил ее. Она не покинула бы его так просто. Но покинула бы все равно.
– Но кто… – Она запнулась. – Ты есть будешь?
Она должна просто уйти. Сейчас же. Долго он не продержится.
– Саммер, я могу сам позаботиться о себе.
Но мне понравилось, когда обо мне заботятся.
Она была ошеломлена и сбита с толку. Проведя рукой по лицу, она охватила себя за плечи.
– Твои… твои плечи становятся так напряжены. Разве тебе не нуж…
Если бы она закончила предложение словами «нужна я», он бы опять раскололся на миллион кусочков. И на сей раз он не думал, что эти его части будут счастливо летать на краю вселенной.
– В косметическом салоне отеля прекрасно делают массаж, Саммер.
– О.
Она отшатнулась. Если бы она сейчас повторила то, что он сказал ей в ванне о том, как ему нужно, чтобы она была беспомощной в его руках, то Люк сломал бы один из этих гребаных стульев в стиле ар-деко.
Но она не сказала ничего. Раненое выражение исчезло с ее лица, сменившись… ничем.
И затем она улыбнулась ему. Теплой, щедрой, слепой улыбкой, будто погладила его по голове.
– О, тогда ладно. Ну… если когда-либо захочешь отдохнуть в тропиках, я думаю, что…
Эта улыбка оказалась последней каплей.
После всего, что он сделал, после того, как лез из кожи вон, как излил ей душу – эта ее улыбка раскромсала его. Он терял рассудок, ему хотелось раскромсать ее взамен. Он должен уйти, чтобы этого не случилось. А может, чтобы сильнее всего ранить ее – ведь он знал, как на нее подействует его уход.
Люк повернулся и вышел.
Чтобы вернуться к своей работе.
К городу, который он заставил любить себя.
К тому, чем он мог управлять.
Дурак ты, этот город не любит тебя. Этот город отсасывает у тебя. А это не одно и то же.
