Берти заговорил – сначала сбивчиво и неуверенно, потом все более твердо и даже красноречиво:

– Вы, конечно, знаете, что я неровно дышу к Дороти. Это продолжается давно, но ей самой всегда нравился Гард. Неудивительно. А я всегда знал, что ради нее готов на все. Мы с ней знакомы с самого детства, даже тогда я врал ради нее и спасал ее из разных затруднительных ситуаций.

В общем, едва очутившись здесь, Дороти вбила себе в голову, будто Элеонор ненавидит ее. Она боялась, и не за саму себя – хотя не очень приятно знать, что тебя кто-то ненавидит, – а за Гарда. Тот принадлежит к мускулистым молчунам, которые сначала говорят, а потом думают, так что потом бестактные замечания коронера заставляют их недоуменно выпучивать глаза. Знаете таких? Дороти тем более знала, с кем имеет дело, и боялась, что если Элеонор на нее напустится, Гард не даст сестре спуску. Он сам нас предупредил в самых красочных выражениях. Вот я и подумал, что до этого лучше не доводить.

Миссис Брэдли догадывалась, куда ветер дует, и в ту ночь, как вы помните, увела Дороти спать к себе в комнату. Я догадался об их приготовлениях, узнал о муляже, так похожем на живую Дороти, и мне стало ужасно любопытно, что произойдет дальше. Пока мной руководило одно лишь любопытство. Вы меня понимаете?

– Разумеется! – заверил Карстерс.

– Очень надеюсь, – с застенчивой улыбкой продолжил Берти, – потому что мои последующие действия без снисхождения не понять. Честно говоря, мне так хотелось разгадать загадку, что я спрятался на другом этаже, дождался, пока Дороти уйдет в комнату миссис Брэдли, тихонько спустился, прошмыгнул в комнату Дороти – знаю, как нехорошо, даже постыдно это звучит, но я по крайней мере думал, что ночью она туда не вернется, – и спрятался за изголовьем кровати, как мы с вами сейчас. Видите, оно срублено из цельного куска красного дерева, и тут довольно уютно. На мне был темно-коричневый халат и носки.

Карстерс затаил дыхание. Каким он был болваном, заподозрив миссис Брэдли в фантазиях! Умная женщина! Он решил, что обязан принести ей извинения.

– Через час, когда я уже заскучал, отсидел себе все, что только мог, и уже подумывал, не растянуться ли мне на кровати, спасаясь только памятью о смертельном вреде излишнего любопытства, в комнату вошла Элеонор с кочергой наперевес.

Не сочтите меня беспечным. Честное слово, ничего страшнее я в жизни не видывал! На небе была яркая луна, и Элеонор не включила свет. Минуту она стояла неподвижно, вся залитая лунным светом, сжимая в правой руке тяжелую кочергу. Уверен, глаза у нее горели в темноте, как у кошки!

Наверное, Элеонор слышала, как я дышу и как у меня колотится сердце, но, видимо, решила, что это Дороти, крепко спящая на кровати.

Я уже извелся и готовился появиться перед ней и что-то сказать, чтобы снять напряжение, но тут она сделала то, ради чего явилась.

Боже, какой это был кошмар! Элеонор занесла тяжелую кочергу над головой. В тот момент, когда она опустила ее на неподвижную голову лежащей в постели фигуры, я отчетливо услышал ее смех. Клянусь, я едва сдержал вопль ужаса. В тот момент она была совершенно безумна. Не вызывало сомнений, что ее обуревает мания убийства.

Как только кочерга опустилась на голову муляжа, я выскочил из своего тайника. При виде меня Элеонор и издала свой истошный визг.

У вас и то от этого звука кровь застыла в жилах, а представляете, каково было услышать его, стоя с Элеонор нос к носу? Как я с ума не сошел от испуга? Раньше я не знал, что человеческая глотка способна исторгнуть такой нечеловеческий крик! Я опустил руки, и она, швырнув кочергу на кровать, бросилась прочь, в коридор. В следующее мгновение я услышал голоса, скрип открываемых дверей, шаги на лестнице. Не знаю почему – мне ведь нечего было опасаться, – я подумал, что лучше избежать объяснений, и опять спрятался за изголовьем, надеясь на лучшее. В тот момент я не видел для себя другого выхода. В случае если бы меня там обнаружили, я бы объявил себя сомнамбулой.

Так я провел за изголовьем кровати еще полчаса. Дом ходил ходуном, я слышал все ваши голоса, слышал даже, как Гард спрашивает, куда подевался лентяй Филиппсон. Утром я, как вы помните, объяснил, что слышал шум, но не проявил интереса к происходящему, решив, что меня оно не касается, и снова уснул. Удивительно, что никто из вас ни в чем меня не заподозрил.

Можете представить, каково мне было, когда вы всей толпой таращились на останки муляжа на кровати и на кочергу, особенно когда кто-то сообразил включить свет. Я ждал, что кто-нибудь увидит на стене мою тень и извлечет меня из убежища. Но мне повезло: бедняжка Дороти находилась на грани истерики, и все внимание присутствующих было приковано к ней.

Наконец все вышли. После этого я прождал минут двадцать, прежде чем решил вернуться в свою комнату. Я благополучно добрался до нее, но, как вы понимаете, уснуть мне удалось далеко не сразу…

Карстерс размышлял. Теперь он допускал, что его первое впечатление от предложенной миссис Брэдли реконструкции событий было верным: старуха дала волю своей фантазии, предложив его вниманию отъявленный вымысел.

– Чрезвычайно интересное заявление, мистер Филиппсон, – проговорил он веско, забыв в сложившейся ситуации о чувстве юмора. – Чрезвычайно интересно, поверьте.

– Подождите, мистер Карстерс, то ли еще будет, – тихо пообещал Берти.

Карстерс от неожиданности вздрогнул.

– В самом деле?

– Я даже не берусь объяснить, что произошло позднее, – продолжил Берти. – Не знаю, как передать словами этот кошмар. Что ж, я твердо решил снять всю тяжесть со своей души, так что не обессудьте. Я только хочу сказать, что если бы мне пришлось повторить все сначала, то я поступил бы так же. Знаю, все произошло бы без всяких изменений. Ужас, конечно, но тогда мне казалось – как, впрочем, кажется и теперь, – что иного пути нет.

– Что вы натворили? – не выдержал Карстерс. «Наконец-то, – мелькнуло у него в голове, – я получу объяснение этой загадки!»

– Я решил убить Элеонор, прежде чем она причинит вред моей Дороти.

Карстерс обратил внимание на использование собеседником словечка «моей».

– С утра пораньше, часов в шесть, – произнес Берти, – я покинул свою комнату. В одних носках спустился сюда, на нижний этаж, и снова проник сюда. Помните, как вы и старик Бинг попросили меня перебраться с балкона Дороти в окно ванной?

Карстерс, не желая рвать нить его повествования, молча кивнул.

– Я снова проделал то же самое. Для начала открыл и оставил распахнутыми двери на балкон. Потом спрятался за дверью, выходящей на лестницу, и стал ждать, глядя в щелку, когда Элеонор отправится в ванную. Мне повезло: она оказалась ранней пташкой. Как только Элеонор заперлась в ванной, я перебрался с балкона Дороти на внешний подоконник ванной и заглянул внутрь. Элеонор отвернула оба крана и не слышала меня из-за шума воды, поэтому я вернулся на балкон и прождал столько времени, сколько, по моим расчетам, требовалось, чтобы ванна наполнилась.

Опять-таки на мое счастье, Элеонор оказалась любительницей свежего воздуха. Несмотря на утреннюю прохладу, она оставила окно приоткрытым сверху. Я решил, что сумею попасть в ванную не наследив, то есть не разбив стекла, и остался доволен.

В этом месте своего рассказа я прошу вас поверить мне, когда я говорю, что сомневался, как мне поступить дальше. Я не склонен к насилию. Пока я дожидался за дверью комнаты Дороти появления Элеонор, мне пришло в голову, что можно было бы обеспечить безопасность Дороти, не покушаясь на жизнь Элеонор. Подумал: если бы я столкнулся с Элеонор так же, как неизвестный с Маунтджой, да еще до того, как она успела наплести с три короба о причинах своего появления в комнате Дороти прошлой ночью, то просто напугал бы ее, заставив оставить Дороти в покое в будущем. Вы меня понимаете? Я мог бы ограничиться шантажом.

Карстерс кивнул, хотя в темноте этого нельзя было заметить.

– В общем, открываю я окно ванной и готовлюсь перелезть через подоконник, как вдруг происходит нечто странное. До сих пор не знаю, увидела меня Элеонор или ей стало нехорошо по какой-то другой причине, но факт тот, что она вскидывает с хриплым стоном руки и падает вниз головой в ванну, которая, между прочим, уже наполовину наполнилась водой.

Сам не знаю, что со мной стряслось, но я по-кошачьи перепрыгнул через подоконник и с какой-то дикой радостью набросился на девушку. Меня сотрясал восторженный смех, пока я держал ее голову под водой. В это время черти отбивали у меня в мозгу чечетку и весело плескались в воде… Когда я решил, что она мертва, то обмотал цепочку от пробки вокруг ее руки и выпустил воду. Оставив ее лежать со свешенной в ванну головой, я вылез из ванной тем же путем, каким влез, оставив дверь запертой. Дьявольская удача сопровождала меня до самого конца: на обратном пути в свою комнату я не встретил ни души. Я лег, а когда слуга обратился ко мне, уже спал, что называется, без задних ног. Потом никак не мог сообразить, надевая носки, почему они мокрые…

Карстерс отреагировал на завершение рассказа Берти тихим вздохом. Следующие десять минут оба молчали. Неожиданно Берти вскинул голову и прошептал:

– Что это?

Из-за двери доносился странный шаркающий звук. Он прекратился так же внезапно, как начался. С напряженными мускулами, уставившись на дверь, двое мужчин ждали возобновления странного звука. Карстерс успокаивающе положил руку Берти на плечо, чтобы не позволить ему раньше времени покинуть укромное место. Неподвижные, как два валуна, она ждали, напрягая слух и зрение. Наконец звук возобновился, в щели под дверью мелькнул свет.

Последовала пауза, в которой Карстерс успел сосчитать до тридцати. Потом свет свечи пришел в движение, дверь медленно открылась от несильного толчка. Карстерс вцепился в руку Берти.

В открытой двери стояла как воплощение маниакального мстительного гнева Элеонор Бинг. Свечу, мерцающий огонек которой кое-как освещал комнату, она держала в левой руке. В правом кулаке сжимала огромный разделочный нож.

– Боже всемогущий, – тихо промолвил Берти сквозь стиснутые зубы.

Элеонор замерла на месте, прислушавшись. От ее обычной пуританской мины и чопорной манеры не осталось и следа, как и от насмешливой улыбки и аккуратной викторианской прически. Это было само олицетворение злобы – с безумным взглядом, с распущенными волосами, форменное исчадие ада!

От ее смеха у Карстерса застыла в жилах кровь.

– Она безумна, – прошептал он, зачарованно, пусть и с отвращением, наблюдая за Элеонор, подступавшей к пустой постели с высоко поднятым ножом.

Выбравшись из-за изголовья кровати, он стал, стараясь не попасть в круг слабого света свечи, красться вдоль стены. Берти, угадав его замысел, последовал его примеру, избрав противоположную стену.

– Хватаем! – крикнул Карстерс.

Элеонор с визгом, достойным дикого зверя, видя, что кровать пуста и жертва опять ускользнула от нее, полосовала постельное белье, вспарывала перину, драла на лоскуты одеяло, ножом и ногтями превращала в труху простыни. Карстерс обхватил ее руками со спины, Берти отнял у нее чудовищный нож. Элеонор бурно сопротивлялась, с ее губ, привычных к выражениям, лишенным даже подобия чувства, срывалась отборная грязная брань, позорящая английский язык.

– Умоляю, остановите ее! – крикнул Берти и сам попытался зажать ей ладонью пенящийся рот, но был больно укушен и со стоном отдернул руку.

Кто-то включил в комнате свет.

– Это что еще такое? – раздался голос миссис Брэдли. Таких повелительных интонаций мужчины от нее еще не слышали.

Извивающаяся Элеонор заскулила, как собака, ожидающая побоев, и попыталась спрятаться за спиной у Берти Филиппсона.

– Ну-ка! – прикрикнула миссис Брэдли. – Что ты себе позволяешь? Ты устала. Немедленно в постель! Иди-ка сюда. Сюда! – Она шагнула к Элеонор и крепко взяла ее за руку. – И без глупостей! Живо обратно в постель!

Мужчины вышли из комнаты следом за ними и проводили их до комнаты Элеонор.

– На всякий случай нам следует находиться неподалеку, – тихо обратился Карстерс к Берти.

Впрочем, Элеонор как будто не ставила под сомнение власть миссис Брэдли: вся дрожа, она молча подчинилась ее командам.

– Вам больше нет нужды бодрствовать, – заявила миссис Брэдли мужчинам. – Я уложу ее и напою сильным снотворным. Побуду с ней, пока она его выпьет, а потом запру дверь снаружи. Спокойной ночи! Большое спасибо за помощь.

Из кресла, в которое упала Элеонор, донесся жалобный стон.

– Да-да, теперь все хорошо, – пробормотала старуха.

Карстерс и Берти прождали пару минут за дверью, но, не услышав иных звуков, кроме скрипа кровати Элеонор и звяканья стекла, побрели прочь.

– Полагаю, приступ сумасшествия, или что там у нее еще, миновал, – прошептал Карстерс. – Доброй ночи! Наши с вами комнаты соседствуют, так что если опять произойдет нечто, требующее вашего участия, я трижды постучу в стену.

– Обязательно сделайте это. Доброй ночи, – отозвался Берти, после чего они разошлись.

Через пять минут Карстерс, успевший снять рубашку и брюки, вздрогнул от настойчивого стука в дверь. Открыв ее, он оказался лицом к лицу с Алистером Бингом, за спиной которого стояли Гард и Дороти.

– Вы слышите, Карстерс? Что происходит? В доме ужасный шум! Ужасный шум! – прокричал Алистер. – Надеюсь, здесь не творится никаких глупостей?

– Боже! – воскликнул Карстерс. – Что за безобразие?

– Это безобразие, как вы выражаетесь, и есть тот шум, о котором я говорю, – произнес Алистер. – Он доносится из спальни моей дочери. Она утверждает, что не может выйти оттуда. Почему? Почему, я вас спрашиваю?

– Объясню позже, – ответил Карстерс, хватая с вешалки халат и поспешно продевая руки в рукава. – Отправьте Дороти обратно в постель и идемте со мной, оба.

Перед дверью Элеонор они встретили миссис Брэдли, а через пару секунд к ним присоединился всклокоченный Берти, спустившийся на шум.

– Пожалуй, я к ней зайду, – сказала миссис Брэдли, достала из кармана халата ключ от двери Элеонор и громко крикнула, заглушая доносившийся изнутри стук: – Все хорошо, все хорошо, мы здесь!

Элеонор, в ночной рубашке, при виде миссис Брэдли метнулась назад, к кровати, и жалобно заскулила.

– Немедленно в постель! – приказала миссис Брэдли. – Спать! Ты ведь устала? Да, ужасная усталость!

Она помогла Элеонор лечь и аккуратно укрыла ее.

– Да что тут творится, в конце концов? – заорал Алистер Бинг. – Она больна?

– У нее сильнейший нервный припадок, – ответила миссис Брэдли, радуясь, что догадалась прибегнуть к этой вежливой современной формуле. – Боюсь, завтра вам придется вызвать к ней специалиста.

– Столько ужасов, столько мерзостей, – вздохнул Алистер Бинг. – Неудивительно, что у бедняжки помутилось в голове. Похоже, все мы здесь – сборище маньяков. В постель! Всем в постель! – вдруг скомандовал он, замахав на собравшихся руками, как на стаю кур. – Убирайтесь, убирайтесь!

Однако в этот момент Элеонор попросила пить, и Гард вызвался сбегать вниз. Миссис Брэдли вспомнила, что в ее фляжке-термосе остался кофе.

– Разве ей можно кофе? – вмешался Карстерс. – Он же возбуждает, а не успокаивает. Лучше немного теплого молока…

– Мой кофе – все равно что молоко, – возразила миссис Брэдли. – Сейчас принесу, сами убедитесь.

Через десять секунд она вернулась с тем же термосом, из которого несколько часов назад налила себе полчашки кофе.

Гард, брянясь себе под нос, долго искал в кухне выключатель, наконец нашел и вернулся с большой бело-золотой чашкой. Миссис Брэдли щедро налила в нее кофе, и Элеонор выпила его до дна.

– Теперь все будет хорошо, – удовлетворенно сказала миссис Брэдли, благосклонно глядя на растянувшуюся в постели Элеонор.

Когда та, насколько можно было судить, крепко уснула, ее оставили одну, только миссис Брэдли позаботилась на всякий случай запереть снаружи дверь.

– Возьмите-ка ключ, дом все-таки ваш. – Она отдала ключ Алистеру Бингу.

– Вы не считаете, что лучше было бы прямо сейчас пригласить медика? – спросил он.

– Нет. Теперь это излишне. К тому же она уже спит.

Когда Алистера увели, Карстерс подкрался к двери миссис Брэдли и тихонько постучал.

– Вы сказали Алистеру? – спросил он.

Миссис Брэдли, похожая сейчас на взъерошенного орла, покачала головой:

– Мне нечего ему сказать. Элеонор не сумасшедшая, если вы об этом.

– Не сумасшедшая?! – не поверил собственным ушам Карстерс. – Мне она показалась спятившей!

– Никакой специалист этого не подтвердил бы, – возразила миссис Брэдли, качая головой.

– Но, черт возьми, она опасна!

– Я знаю. Но Элеонор начинает представлять опасность только тогда, когда кто-то проявляет симпатию к Берти Филиппсону. Даже Маунтджой ничего не угрожало, пока не появился Берти, хотя в этом случае мотивы Элеонор были разные. Она без ума от Берти, а тут еще Маунтджой оказывается женщиной! Сочетание того и другого привело ее рассудок в смятение, чего не сделало бы каждое из этих обстоятельств по отдельности. Потом она совершила покушение на жизнь Дороти Кларк, обнаружив, что Берти влюблен в Дороти. Этим вечером Берти по неосторожности обращается с нежными речами к малышке Памеле – отсюда намерение Элеонор уничтожить Памелу. Так и будет продолжаться, пока ее не осудят за убийство. Ужасное положение! И все же, – добавила она со своим пугающим смешком, – мы должны надеяться на лучшее.

Ничуть не успокоенный этим благочестивым заклинанием, Карстерс отправился спать. В его снах царил хаос, и он проснулся совершенно не отдохнувшим.

Ранним утром из соседней спальни донеслись звуки, свидетельствовавшие о том, что Берти Филиппсон тоже бодрствует. В ответ на стук Карстерса в стену он открыл дверь, соединявшую их комнаты, и вошел.

– Послушайте, – произнес Берти, – мы действительно видели ночью Элеонор с ножом для разделки мяса или мне приснилось?

– Вот и мне хотелось спросить о том же самом, – подхватил Карстерс. – Но есть вопрос пострашнее: как нам теперь поступить? Без сомнения, сегодня они вызовут врача. Между прочим… – Он замялся, соображая, как лучше выразить свою мысль.

– Что?

– Дело в том… В общем, так! – решился Карстерс. – Почему бы вам уже сегодня утром не отвезти Памелу домой и не побыть немного со Сторбинами?

– Я сам об этом подумывал, – хмуро проговорил Берти, – но вряд ли проклятому инспектору понравится, если один из нас укатит до того, как он завершит расследование этого жуткого дела.

– Ну, не знаю… – протянул Карстерс. – Ни на кого из нас у него ничего нет. Кроме того, никто не мешает ему установить за нами наблюдение.

– Я поговорю с ним после завтрака. А сейчас – ванна, бритье, короткая прогулка. Этот кошмарный дом начинает действовать мне на нервы.

Он взял в своей комнате полотенце и прочие принадлежности и, спускаясь по лестнице, бросил через плечо:

– Даже Элеонор вряд ли понадобится ванная в такой безбожно ранний час! Шесть пятнадцать утра!

Но именно это и произошло, в чем они убедились через час, когда Берти, устав ждать, махнул рукой на вежливость и нетерпеливо замолотил кулаком в дверь. Наконец он в панике сбегал за Карстерсом, и вдвоем они подняли такой крик, что собрали всех обитателей, приготовившихся узнать про несчастье, в очередной раз свалившееся на злополучный дом.

Пришлось выломать только что починенную дверь. За дверью их ждал труп.

Элеонор лежала в ванне. Когда ее подняли, она оказалась холоднее воды, в которой лежала.