На следующее утро Анжелика отправилась с Давидом в торговую резиденцию, чтобы на месте выяснить ценность патента. Они были приняты огромным потным толстяком, одетым в костюм судьи с грязным светлым воротничком. Он заявил, что патент, доставшийся в наследство молодому Шайо, действителен, если он выполнит некоторые требования и уплатил новые налоги. Очень удивившись, Анжелика спросила:

— Но мы недавно уплатили налог за наше заведение! Почему же надо платить налог за шоколадный напиток?

— Все правильно, моя дорогая, — сказал толстяк, — но надо компенсировать убытки маленьких предприятий, таких как бакалейные и лимонадные, и то при условии, если дела у вас пойдут хорошо.

Анжелика еле сдерживалась.

— И это все?

— Нет, моя милочка! Мы не будем сейчас говорить о королевских налогах и о контролерах на вес и качество продукта.

— Но как же можно проверить напиток на качество, если вы его не знаете?

— Не в этом дело. Поймите одно, — толстяк вытер пот, — став товаром, этот продукт будет приносить прибыль, и все корпорации, от которых зависит его приготовление, должны получать часть выручки от его реализации. Если вы говорите, что ваш шоколад — напиток пряный, то вы должны будете иметь у себя специалиста от корпорации бакалейщиков, а также от лимонадной корпорации. Кроме того, вы должны их содержать и платить им жалованье. Я предупреждаю вас, что на это нужно много денег и чтобы все было согласовано с нами, иначе мы в любой момент можем закрыть ваше предприятие.

У Анжелики разболелась голова, но она приняла отважный вид, положив руки на бедра.

— Это значит, господин…

Но толстяк уже не мог говорить — с него градом лился пот. Его заменил молодой служащий.

— Это значит, мадам, — сказал он, — что если вы войдете в корпорацию и гарантируете, что ваш напиток пойдет в продажу, то бакалейщики и лимонадная корпорация будут иметь право также продавать ваш напиток, при условии, если он, конечно, понравится клиентам.

Анжелика схватилась за голову — от таких разговоров у нее началась мигрень.

— Так, — сказала она, — значит я должна выписать мастеров, кормить их. Тогда я, может, разорюсь, а если нет, то все доходы пополам! Не пойдет! Что это за пошлина, которую вы берете с каждого нового дела?

Молодой человек старался успокоить разбушевавшуюся Анжелику. Он налил ей воды и продолжил:

— Знаете ли вы, что всегда все корпорации нуждаются в субсидиях? Вы деловая женщина, а не знаете, что всегда перед началом войны или рождением в королевской семье мы снова покупаем у короля свои привилегии, завоеванные с таким трудом. А его величество подбрасывает нам то новые налоги, то пошлины, то патенты, о которых мы сейчас говорим. Кажется, патент господина Шайо?

— Это я, — заметил смутившийся поваренок, который с начала разговора не произнес ни звука, — или мой покойный отец. Я уверяю вас, господа, что отец дорого заплатил за этот патент.

— Да-да, молодой человек.

— Сударь, вы не правы по отношению к нам.

— К вам, молодой человек, наша корпорация не имеет никаких претензий. Вы никогда не станете бакалейным мастером.

— Но его отец принес открытие в вашу корпорацию… — начала Анжелика.

— Тогда положитесь на ваши расходы, докажите, что можно извлечь выгоду из этого проклятого изобретения.

Анжелика подумала, что ее голова расколется пополам. «Эти проклятые бюрократы тормозят развитие всего нового, — подумала она и вздохнула. — Но что делать, так устроен мир». По дороге домой она упрекала себя за то, что нескромно вела себя в приемной. «Их ничем не проймешь, — подумала она. — Одиже прав, говоря, что с королевским покровительством он перепрыгнет через голову корпораций. Ну конечно, он же богат и у него есть хорошие связи, а я и бедный Давид оказались как раз на растерзании у корпораций».

Просить покровительства у короля на патент, выданный пять лет назад, было бессмысленно, и Анжелика решила сотрудничать с Одиже. Вместо того, чтобы соперничать друг с другом, им нужно было, конечно, объединиться. Анжелика со своим патентом и оборудованием шоколадной фабрики могла бы доставать бобы какао за свои деньги. Иначе говоря, она бы перерабатывала их в сладкую пудру с добавлением корицы и специй. В свою очередь, метрдотель превращал бы пудру в напиток. Таким образом, они поделили бы процесс изготовления пополам. После их первого разговора Анжелика сделала вывод, что молодой человек не отдавал себе отчета об источниках снабжения их будущего предприятия. Он самоуверенно заявил, что друзья помогут ему. Но благодаря карлице королевы Анжелика узнала, что доставка нескольких мешков бобов какао для изготовления лакомства ее величеству связана с большими трудностями и требует дипломатической миссии и множества посредников, а также связей с испанским или флорентийским двором. И наладить ежемесячное снабжение бобами какао их будущую фабрику не так просто, как думал Одиже.

«Наверное, только из-за трудностей снабжения отец Давида не довел дело до конца, — думала Анжелика, — а тут еще смерть. Да, все хорошие люди умирают».

Одиже теперь чаще приходил в таверну «Красная маска» в качестве посетителя. Он садился за отдельный стол, избегая завсегдатаев таверны. После их последней стычки он стал неразговорчив, и Анжелике было обидно, что он не делает ей комплиментов о блюдах, подаваемых на стол. Одиже небрежно садился за стол и не спускал глаз с молодой женщины, пока она ходила по залу, обслуживая многочисленных клиентов. Упорный взгляд этого красивого мужчины, уверенного в себе, смущал Анжелику. Она сожалела об их первой размолвке и не знала, как начать разговор снова. Тем не менее метрдотель продолжал сопровождать ее на природу, пикники, куда ее семья выезжала систематически. Как будто случайно, в сумке на крупе лошади у него был завернут окорок, жареная зайчатина и бутылка бургундского. Держался Одиже всегда чопорно и был вызывающе одет.

Анжелика часто видела его на дороге и даже в доме в Шайо, около реки Сен-Клу. Перья его шляпы и ленты из тончайшего сатина странно выглядели на фоне простой публики. Казалось, молодой человек хотел показать Анжелике свой достаток и вкус.

Как-то летом, в воскресенье, с рассветом, дороги, окружающие Париж, были заполнены всадниками и каретами. Люди хотели уйти из шумного города и вдохнуть свежесть деревенской жизни с ее чудесными национальными блюдами и ритуалами. Одни богачи выезжали на загородные виллы, другие — в окрестные деревни. Отстояв мессу в маленькой деревенской церквушке, они шли танцевать народные танцы под огромные вязы с празднично одетыми крестьянками, пили белое вино из окрестностей де Сосс и красное вино из окрестностей де Сирен.

Парижский поэт Клод ле Пти не оставил это событие без внимания. Он писал:

«Праздник лета, чудесный день!

И весь Париж стремится В лоно окрестных деревень, Чтоб на природе веселиться!».

Папаша Бурже и его «семья» не пропустили такого события.

— В Шайо! В Шайо! — кричали лодочники, зазывая клиентов.

Лодки проплывали мимо королевской виллы и монастыря Бонзон. Потом подвыпившие пассажиры с шумом высаживались, чтобы пройти в Булонский лес на пикник. А когда лодки подвозили отдыхающих до Сен-Клу, все бежали к Версалю смотреть, как его величество король Франции обедает. Анжелика всегда отказывалась от такой прогулки. Она поклялась себе в том, что пойдет в Версаль только по приглашению короля. Неужели она никогда не будет в Версале? Когда все уходили на завтрак или на обед короля, она оставалась на берегу Сены со своими двумя мальчиками, опьяненная чистым воздухом.

Наступал вечер:

— В Париж! В Париж! — кричали подвыпившие лодочники-перевозчики.

Давид и поклонник Розины, сын кабатчика, который осенью должен был жениться на ней, брали детей на плечи и неохотно направлялись к лодкам. У городских ворот они обычно встречали кавалькаду пьяных охранников и гуляющих любовников, не желающих входить в город.

На следующий день, во время прогулки, Одиже сказал Анжелике:

— Чем больше я смотрю на вас, тем сильнее вы меня поражаете, милый друг. В вас есть что-то, что меня беспокоит.

— Вы насчет шоколада? — игриво заметила Анжелика.

— Нет или больше того, — косвенно сказал молодой человек. — Сначала я думал, что вы созданы только для любовных утех, но потом решил, что вы действительно практичны и никогда не теряете голову.

«Надеюсь», — подумала Анжелика, улыбаясь одной из своих обворожительных улыбок.

— В жизни, дорогой Одиже, бывает время, когда нужно сделать что-то, потом

— другое. Когда жизнь легка, люди беззаветно предаются любви, а для других это повседневный труд или цель. Я не скрою, Одиже, что для меня сейчас главная цель — это заработать деньги для моих крошек, у которых… у которых умер отец.

— Если вы заговорили о детях, то, поверьте мне, в коммерции, где все продается и все покупается, невозможно воспитать их и сделать счастливыми.

— У меня нет выбора, — глухо ответила Анжелика. — К тому же я не могу жаловаться на господина Бурже. Я нашла в его лице неожиданную поддержку, и он также рад моему скромному образу жизни.

Одиже смутился, теребя свой кружевной воротник. Нерешительным голосом он продолжал:

— А если бы вам предоставился выбор?

— Что вы хотите этим сказать?

Анжелика посмотрела ему прямо в глаза и увидела в них нескрываемое обожание. «Время пришло, чтобы вновь продолжить переговоры», — сказала Анжелика про себя.

— Кстати, вы получили свой патент?

Одиже глубоко вздохнул.

— Видите ли, моя дорогая, вы заинтересованный человек, но я не скрою от вас, а скажу всю правду. У меня еще нет министерской печати, но думаю получить ее до октября, так как сейчас, в это жаркое время, президент Селье находится в своей загородной вилле. Когда он приедет в Париж, все свершится очень быстро, поверьте мне. Я подключил к делу графа де Гиша, зятя канцлера Селье. Видите ли вы, что у вас нет никакой надежды стать прекрасной шоколадницей?

— По крайней мере, у меня есть патент, с которым я могла бы причинить вам много неприятностей, дорогой Одиже, но, по-моему, нам лучше сотрудничать. Я бы доставала бобы какао, вы бы готовили напиток, а прибыль делили бы поровну. Где вы хотите построить вашу шоколадницу?

— В квартале Сен-Оноре.

— Но это же глупо! — воскликнула Анжелика.

— Нет, не глупо, мадам, и знаете почему? Квартал Сен-Оноре — отличное место. Лувр находится близко. Пале-Рояль — тоже. Я не буду делать таверну или что-нибудь в этом роде. Я вижу красивый пол, выложенный белой и черной мозаикой, зеркала и позолоченные деревянные панели, а позади заведения — красивый сад и маленькие беседки со скамейками для влюбленных… — Одиже немного отвлекся, описывая будущее место торговли шоколадом, потом продолжал:

— Вы великолепны, Анжелика, когда так внимательно слушаете. Я уважаю трезвость вашего ума и практичность. Все это время я внимательно изучал вас. Ваша красивая внешность не вяжется с тем образом жизни, который вы ведете. Еще мне нравится то, что вы смело держите себя в компании с таким опытным в коммерции мужчиной, как я. Хрупкость и целомудрие женщины не вяжется с этой вашей чертой. Женщины, которых я встречал, не способны логически мыслить, так, как вы.

Анжелика вздохнула.

— Я вижу, что хозяин и Давид о чем-то разговаривают.

— Сейчас дело не в них, — прервал ее молодой человек.

— Вы разве не поняли, что я одна в этой жизни? — вырвалось у Анжелики.

— Вам нужен покровитель, Анжелика, — смущенно выдавил Одиже.

Она сделала вид, что не расслышала его последних слов.

— В действительности вы завистник, Одиже, — засмеялась она. — Вы хотите сами пить свой шоколад, а еще затеваете разговор о женской слабости. Это глупая война, которую мы с вами ведем. То, что я вам предложила, замечательный выход.

— Дорогая Анжелика! — воскликнул молодой человек. — Мое предложение в сто раз лучше вашего!

Анжелика смущенно поднялась и, вытерев со стола, спросила, что он желает на закуску. Как только она отошла от стола, Одиже догнал ее.

— Не будьте так жестоки, Анжелика! — воскликнул метрдотель. — Я хочу пригласить вас в это воскресенье на прогулку. Там мы серьезно поговорим с вами. Мы могли бы поехать на мельницу Жавель и попробовали бы там рыбные блюда, а потом погуляли бы. Вы согласны?

Одиже нежно обнял ее за талию. Анжелика смущенно подняла глаза к свежему лицу. Полные губы молодого человека вырисовывались из-под усов. Его губы, жаждущие поцелуя, были полуоткрыты. Чувство блаженства наполнило все существо Анжелики. Она представила, как эти губы целуют ее лицо, шею, грудь. И она пообещала поехать в воскресенье на мельницу. На том и расстались.

По правде говоря, Анжелика была очень смущена этим предложением, представляя себе перспективу такой прогулки. Она признавалась себе в том, что, когда она увидела губы Одиже и его руку, ее охватила дрожь во всем теле. Давно она не испытывала такого чувства. Вот уже почти два года после любовной авантюры с капитаном Огром ни один мужчина не касался ее. Анжелика, конечно, не считала те поцелуи, которые она получала от пьяных клиентов в таверне, их грубые ласки и пьяные признания в любви. Несколько раз во дворе она вынуждена была звать на помощь или защищаться по принципам «Двора чудес» от нападений грубиянов, одурманенных винными парами. Хамское отношение и грубые ласки подвыпивших клиентов оставили в ее душе тяжелые воспоминания и охладили ее пылающее сердце.

«Женщине нужна нежность, — думала Анжелика, — а если ее нет, тогда… Ну что ж. Может, он хочет меня обмануть и надуть с патентом? Ничего, один день не отразится на делах. К тому же Одиже всегда так корректен со мной».

Впервые за два года она задумалась о своей внешности, расправляя перед зеркалом свои длинные волосы была ли она еще красива? Да, ей это говорили. Не испортил ли жар печей в кухне цвета ее лица?

«Я стала немного полней, но в общем это неплохо. Мужчины такого сорта, как Одиже, любят полноту в женщинах».

Анжелике было стыдно за свои огрубевшие от повседневной кухонной работы руки. Этим же вечером она отправилась на Новый мост к Великому Матье и купила у него склянку с мазью, отбеливающей руки. Купила себе воротник из нормандских кружев, прикрепила его на свое скромное платье из синего сукна. Теперь Анжелика была похожа на жену какого-нибудь буржуа. Еще она купила пару перчаток и веер и этим закончила свой туалет.

Много хлопот принесла ей прическа. Отрастая, волосы начали виться и стали более светлыми. С тоской в душе она накинула серую накидку.

И вот настало воскресенье Господин Бурже подарил своей «дочке» кошелек, который когда-то принадлежал его покойной жене.

Итак, в назначенный час Анжелика ждала возле подъезда. День обещал быть великолепным. Среди крыш домов небо выглядело, как кусочек синего моря.

Увидев подъезжающую карету Одиже, Анжелика с нетерпением направилась к ней, как воспитанница монастыря урсулинок перед выходом на волю. Метрдотель был ослепителен. Он был одет в велюровый камзол с красными лентами, его рубашка была из тончайшего шелка. Кружева манжет были тонки, как паутина. Восхищенная Анжелика дотронулась до них рукой.

— Это ирландские кружева, — с гордостью заметил молодой человек, — они стоили мне недешево. — Слегка пренебрежительно Одиже посмотрел на скромный воротничок своей спутницы. — Скоро вы будете носить еще лучше, — заметил он, улыбаясь. — Мне кажется, что вы способны с изяществом носить любой туалет. Я вижу вас в Платье из чистого шелка и даже из атласа.

«А может, из золотой парчи», — подумала Анжелика, скрипя от злости зубами, но как только карета тронулась вдоль Сены, она повеселела.

Мельница Жавель находилась на равнине. Невдалеке паслись стада баранов и мулов. Воздух был чист так, что казалось, будто купаешься в нем, как в море. Большие крылья мельницы были похожи на крылья летучей мыши. Они скрипели, вторя поцелуям гуляющих влюбленных в этом экзотическом месте.

Большая пристройка на мельнице формировала постоялый двор. Сюда приходили тайком от жен и ревнивых мужей. Хозяин был хороший малый, весельчак, умевший держать язык за зубами.

— У нас умеют молчать, — улыбаясь, говорил он клиентам. — Мы могли бы держать в руках весь город, — хвастался он, — но они хорошо платят, и мы молчим.

В зале витал запах рыбного супа и. раков. С жадностью Анжелика вдыхала эту свежесть деревенской жизни. Она вспомнила Монтелу.

Несколько белоснежных облаков появилось на лазурном небе. Анжелика улыбнулась им, сравнивая их с яйцами, разбитыми на сковородке. Время от времени она бросала взгляд на губы Одиже, и сладкая дрожь пробегала по ее застывшему телу. Что с ней случилось? Поцелует ли он ее?

В зале было сумрачно. Заходили парочки, садились за столы, постепенно зал заполнялся самой различной публикой. По мере того как опустошались кувшины с белым вином, атмосфера в зале становилась более свободной. Фамильярные жесты мужчин вызывали воркование подвыпивших дам.

Поборов свою нервозность, Анжелика выпила несколько бокалов. Щеки ее зарделись. Одиже принялся без остановки рассказывать ей о своих путешествиях, о работе. Это начинало надоедать захмелевшей Анжелике.

— Вот так, моя дорогая, — говорил он, — мое состояние покоится на солидной основе, и я не боюсь превратностей судьбы. Мои родители…

— О, давайте выйдем отсюда! — взмолилась Анжелика, отложив в сторону ложку.

— Но на дворе жарко.

— По крайней мере, снаружи продувает ветерок, — настаивала Анжелика — К тому же неудобно смотреть на эти целующиеся пары, — добавила она вполголоса.

Они вышли во двор и остановились, ослепленные солнцем. Одиже воскликнул:

— Анжелика, вы можете загореть на солнце и испортить себе цвет лица!

Решительным жестом он надел ей на голову шляпу с белыми и желтыми перьями, воскликнув, как в первый день:

— Бог мой, как вы прекрасны, прелесть моя!

Но через некоторое время, идя по берегу Сены, он снова принялся рассказывать Анжелике о своей карьере:

— Когда производство шоколада станет на широкую ногу, я напишу книгу, очень важную в работе метрдотеля, где будет написано все о кондитерах и поварах. Читая эту книгу, метрдотель узнает, как правильно накрывать стол, расставлять приборы. Даже экономка прочитает там, как правильно складывать белье, а кондитеры — как делать различные варенья, сухие и жидкие, и другие полезные всем вещи. Например, метрдотель, когда увидит, что время обеда наступило, должен взять белую салфетку, сложить ее по длине и положить на согнутую руку. Салфетка — это знак его власти и демонстративный знак его превосходства. Это именно он распоряжается за столом. Да, я такой, моя дорогая, могу носить шляпу и пальто на плечах, но салфетка должна быть в положении, выше сказанном.

Анжелике до смерти надоела эта болтовня. Она едко заметила:

— Сударь, а когда вы любите женщину, в каком положении вы цепляете салфетку?

И сразу извинилась, увидев смятение в глазах Одиже:

— Простите меня, пожалуйста. Белое вино всегда приносит нелепые мысли. Но я не пойму, почему вы просили поехать с вами на мельницу Жавель? Чтобы рассказывать мне о положении салфетки?

— Не высмеивайте меня, Анжелика, — смутился молодой человек. — Я рассказываю вам о своих планах, о моем будущем, если хотите. Помните, что я говорил вам при нашей первой встрече? Выходите за меня замуж. Чем больше я размышляю, тем больше нахожу, что вы именно та женщина, которая…

— О, — воскликнула Анжелика. — Я вижу невдалеке стог сена. Побежим туда?! Там будет не так жарко, как под палящим солнцем, — и она бросилась бежать, придерживая широкополую шляпу. Добежав до стога, она упала в сено.

«Было бы хорошо, если бы он стал моим любовником», — подумала Анжелика. Она нашла бы в нем поддержку, которая отвлекла бы ее от повседневного труда. А после они бы говорили о будущем шоколаде.

— Я говорил о вас с господином Бурже. Он не скрыл от меня, что у вас тяжелая жизнь и, хотя работа спорится, вы не набожны. Вы еле-еле отстаиваете мессу в воскресенье. Вы никогда не бываете на вечерне. Набожность — это достояние женщины, она защищает ее душу от порока повседневной жизни.

— Я не понимаю, чего вы хотите? Нельзя же быть одновременно набожной и деловой женщиной.

— Что вы говорите, дитя мое? Вы заражены ересью! Католическая религия…

— О, я умоляю вас, не говорите мне о религии! — взмолилась Анжелика. — Люди развращают все то, до чего дотрагиваются. Бог дал людям святое — религию, но они сделали из нее оружие убийства, лицемерия и ханжества. По крайней мере, женщине, которая хочет, чтобы ее поцеловали летним днем, я думаю, бог простит, потому что он сделал ее такой.

— Анжелика, вы потеряли голову! — в страхе воскликнул Одиже и пошел в таверну мельницы Жавель.

Анжелика поднялась, отряхнув с платья остатки сена. Она вошла в таверну, нашла Одиже и попросила отвезти ее домой.