Стоянки для посторонних машина при базе Департамента «Х» не имелось – в ней просто не было необходимости. Сотрудники, которые приезжали на работу на своем транспорте, как правило, оформляли пропуска и ставили машины сразу за воротами. Владимир Алексеевич на своей машине на работу не ездил, потому что до гаража ему было добираться дальше, чем до места службы, и потому такого пропуска не имел. И вынужден был оставить машину с сыном за воротами. Впрочем, он надеялся, что пробудет у генерала недолго.

Апраксин ждал полковника у себя в кабинете. Работал за компьютером и, как только Кирпичников вошел в кабинет, развернул монитор так, чтобы полковнику ничего не было видно.

– Присаживайся, Владимир Алексеевич.

– Я ненадолго, товарищ генерал. Меня за воротами сын в машине ждет.

– Старший лейтенант... – Генерал показал, что с личными данными полковника хорошо знаком. Наверное, и не только в отношении ближайших родственников.

– Уже капитан. Внеочередное присвоили...

– В отца, похоже, пошел. А что во двор не заехали?

– Я пропуск не оформлял. Мне без надобности.

– Это дело личное. Трубку принес?

– Так точно.

Генерал нажал клавишу на селекторе.

– Владимир Иванович, зайди. А ты, Владимир Алексеевич, коротко напиши рапорт о происшествии. Поскольку ты у нас человек номенклатурный, личность, можно сказать, государственной важности, мы не можем игнорировать никакие происшествия, что с тобой происходят. Коротко напиши. Что вспомнишь потом, допишешь.

Генерал придвинул полковнику чистый лист бумаги. Ручка у Кирпичникова была своя. Но написать рапорт он не успел, хотя и начал. Меньше чем через минуту в кабинет вошел руководитель научно-испытательной бригады Владимир Иванович Авсеев. Поздоровался.

– Что перебрасывать нужно? – деловито поинтересовался он, принимая из рук Владимира Алексеевича трубку.

– Две последние записи.

Авсеев ушел, а Кирпичников коротко изложил на бумаге суть происшествия. Не забыл проставить точное время всего случившегося, потому что по армейской привычке все фиксировал в памяти. При определенных обстоятельствах временной момент может здорово сработать, поэтому приходилось быть всегда предусмотрительным.

Генерал убрал рапорт в сейф, стоящий у него за спиной.

– Что еще интересного в деревне? – поинтересовался он, но ответить полковник не успел, потому что вернулся Авсеев и возвратил трубку полковнику.

– Все в порядке, Владимир Алексеевич. Я перебросил файлы в вашу персональную папку во внутренней сети. Если хотите, можете переместить файлы в директорию, закрытую паролем.

– Это не настолько секретно, – сказал полковник. – Спасибо.

Авсеев вышел, и генерал поднял подбородок, предлагая полковнику начать рассказ. И Владимир Алексеевич поведал не только деревенские скудные новости, но и суть своих подозрений по поводу смерти брата. При этом он подчеркнул, что это лишь подозрения, хотя и имеющие под собой достаточно прочную основу. Рассказал и о том, где была обнаружена Кирпичниковыми мать убитого священника.

– Это уже слишком, – возмутился генерал. – Они что, пытаются доконать старую женщину? Или надеются выбить из нее сведения?

– Ну, методы, знакомые еще по практике КГБ, – пожал плечами Владимир Алексеевич. – Правда, Комитет имел лучших профессионалов и все провокации устраивал весьма ловко. Но у меня есть подозрения, что и мою Надежду спрятали каким-то подобным образом. Это уже стиль просвечивается, то есть школа. А от школы, которую они прошли, эти парни отойти не смогут. Уровень не тот, чтобы работать нестандартно.

– Я стал было задавать вопросы своему руководству, но меня «обрезали» – попросили не соваться не в свое дело, – сказал Виктор Евгеньевич. – То, что вопрос касается одного из ведущих специалистов моего Департамента, в счет принимать не хотят. Хотя категоричного запрета на действия мне тоже не дали. Значит, я имею право кое-чем тебе, Владимир Алексеевич, помочь. Я уже попробовал. И еще попробую узнать кое-что о судьбе матери священника. Что касается Департамента «Z»... Да, есть такой, действует еще меньше месяца. За основу взято несколько отделов головного управления ФСБ, которые и выделили в отдельную систему с широкими полномочиями. Но с полномочиями закрытыми, не имеющими под собой правовой основы, – впрочем, как и многие виды нашей деятельности. Занимается проблемами межнациональных и межконфессиональных отношений. Следовательно, как я понимаю, документы погибшего отца Викентия могут входить в сферу интересов «Зет». Система эта одного уровня с нами, противоборство может выглядеть некрасиво; тем не менее оно тоже возможно. А наши интересы для государства являются более важными, чем исторические факты почти вековой давности. Хотя те факты и способны вызвать всплеск религиозного противоборства... Вот так. У меня все. Остался незакрытым один вопрос – когда будем делать банкет по поводу получения очередных званий?

– Как только группа выйдет на службу после отпуска, сразу обсудим этот вопрос, – согласился Владимир Алексеевич, хотя ему явно было не до банкетов.

Генерал, конечно, это понимал, но намеренно уводил полковника от мрачных мыслей...

Кирпичников уже вставал из-за стола, чтобы покинуть кабинет генерала, когда у него зазвонила трубка мобильника.

– Извините, товарищ генерал, – Владимир Алексеевич посмотрел на определитель номера. Звонил сын. Этот звонок Геннадия, знающего, что отец сейчас у генерала, мог быть вызван только каким-то экстраординарным событием, в которое, возможно, даже генералу стоит вмешаться. И потому Владимир Алексеевич кабинет не покинул. – Слушаю тебя. Я у генерала.

– Папа, мне сейчас позвонили, – голос Геннадия звучал взволнованно. – Я свой номер оставлял у ментов в отделе розыска. В Ростовской области на дороге задержали женщину. Внешне похожа на маму. Полная потеря памяти. Вызывают нас на опознание. Предварительно требуют предоставить как можно больше фотографий, в том числе и домашних. Надеются, что она нас вспомнит и это вернет ей память.

– Я понял. Жди, сейчас выйду...

Полковник посмотрел на генерала. Взгляд был красноречивым, и Апраксин сразу понял, что требуется его помощь.

– Что случилось?

– В Ростовской области на дороге задержали женщину с полной потерей памяти. Похожа на мою жену. Нас с сыном вызывают туда на опознание и требуют предварительно предоставить как можно больше семейных фотографий в надежде пробудить ее память.

– Понятно, – сказал генерал. – Случаи амнезии встречаются достаточно часто. Я как-то смотрел статистику. В целом по России практически каждый месяц случается что-то подобное. И как правило, людей находят далеко от дома. Было возбуждено даже несколько уголовных дел, но следствие ни к чему не привело.

– Да, с методами, которые применяет следствие, я уже сегодня познакомился, – вяло сказал полковник.

– Не утрируй. Фотографии подготовь, но пока никому не передавай. Самому тебе с сыном ехать пока не надо. Я запрошу, пусть сначала вам вышлют ее фотографию. Запрос отправлю по «первой правительственной». Несколько фотографий. Надеюсь, вы-то в полной памяти и сможете определить, она это или нет. Если что понадобится, выделю вертолет Департамента. Ваше дело теперь – только ждать. Будет необходимость, пришлю за вами машину. Кстати, дома сразу включи компьютер и выйди в Интернет, чтобы я мог с тобой связаться и что-то переслать. Думаю, фотографии мне пришлют раньше, чем ты доберешься до дома. Сразу отправлю тебе. Пока иди.

Кирпичников не очень понимал, что сможет сделать генерал в этой ситуации, но, как опытный военный, разбираться в людях умел и знал, кому следует верить, а кому – нет. Генерал-лейтенанту Апраксину он верил. Виктор Евгеньевич не говорил того, чего не знает, и не обещал того, что выполнить не может. И вообще, обещание помощи со стороны генерала вселяло во Владимира Алексеевича уверенность в возможности удачного завершения начатого. Да и сообщение, которое получил сын, рождало надежду. Пусть амнезия – главное, чтобы Надежда была жива. Все остальное можно со временем поправить.

Кирпичников вышел на улицу. Вечером пришел мороз, а он, кажется, только сейчас заметил это. И не только это. Вспомнилось, что Новый год на носу, и откуда-то, как показалось, донесся знакомый с детства елочный запах. И вообще настроение вдруг поднялось, и представилось даже, что можно будет порадоваться Новому году, хотя совсем недавно он и не думал ни о каком празднике.

– Домой? – спросил Геннадий, когда отец сел на переднее пассажирское сиденье.

– В гараж. Чтобы потом с машиной не возиться. Будет необходимость, генерал выделит машину. И даже вертолет пообещал. Это уже на свой страх и риск – хотя он, кажется, мало кого боится... Поехали.

Ехать предстояло через вечернюю Москву, традиционно загруженную в это время транспортом. Тем более в предновогодние дни люди старались подкупить что-то к празднику, и в магазины все отправлялись на колесах. Геннадий, привыкший к тишине улиц небольшого уральского городка, где стояла его бригада, на московских трассах чувствовал себя за рулем не слишком уверенно. И потому полковник вскоре сменил его.

Поставив машину в гараж, отец и сын двинулись пешком к ближайшей станции метро. По пути почти не разговаривали, держа эмоции в себе. Около самой станции какой-то человек, раскинув в стороны руки, вдруг радостно крикнул:

– Вовка!

И бросился обнимать Владимира Алексеевича.

Полковник Кирпичников легко отстранил человека от себя. Тот был явно не знаком ему, имел довольно потрепанный вид и вообще выглядел грязновато.

– Вы ошиблись. Мы незнакомы.

– Вовка... Петренко...

– Меня зовут Владимир, но я не Петренко, – спокойно сказал Владимир Алексеевич.

Глянул на сына, который держался настороженно, контролируя нештатную ситуацию, и двинулся мимо незнакомца к входу в метро. И только на эскалаторе, словно заподозрив что-то, похлопал себя по карманам и досадливо махнул рукой.

– Надо же так попасться...

– Что? – наклонившись с верхней ступени, спросил Геннадий.

– Это карманник был. Трубку из меня вытряхнул. Но сработал четко, спец...

В голову ему сразу пришла мысль о том, что этот спец работал явно по заказу. Трубка мобильника с записями допросов могла бы стать доказательством вины капитана Касьянова из Департамента «Z». И генерал-лейтенант Апраксин проявил завидную предусмотрительность, предложив перебросить саму запись на компьютер своего Департамента. Там материал будет, конечно, сохранен.

– Понимаешь суть? – спросил полковник.

– Запись допросов. Продолжение, – коротко изложил свою оценку капитан.

– Правильно. И дальше что-то будет... На перроне осторожнее.

– Хотел тебя о том же предупредить, – улыбнулся сын.

Два офицера спецназа понимали друг друга и без слов, и оба правильно оценивали ситуацию. Значит, они могли в любой ситуации положиться друг на друга.

Ехать пришлось через Кольцевую линию с двумя пересадками. И на каждой станции полковник с капитаном взаимно подстраховывали друг друга, заглядывая один другому за спину, и не подходили к краю перрона до того, как вагон полностью остановится. Предосторожность, может быть, и лишняя, но она естественная и обеспечивающая безопасность. Может быть, об убийстве речи пока и не шло, но могли попытаться избить, изуродовать – в общем, сделать последнее предупреждение. Скорее всего, после первой неудачной попытки нападения противник подкорректировал свои планы. Да и о посещении психоневрологической больницы ему наверняка уже известно... Короче, хорошего ждать не приходилось.

Полковник, сам опытный диверсант, прекрасно понимал, что если человека «заказали», то спасти его в состоянии только бегство. Но снайпер на чердаке соседнего дома всегда может решить проблему. Потом, карманник... В случае убийства Кирпичникова трубка мобильника с записью допроса была бы определяющим моментом в следствии. Сейчас трубки нет, и ситуация осложнилась. Несомненно, ее кража преследовала именно эту цель... Есть, выходит, в Департаменте «Z» такие интересные специалисты, которые Департаменту «Х» не нужны. Исходя из этого, логично предположить, что у «Зет» есть и другие специалисты криминального дела – например, квартирные воры, причем квалифицированные, способные вскрыть дверь так, что никто не заметит. И потому даже домой сейчас возвращаться следует с осторожностью.

Есть, конечно, возможность выставить другой щит – каким-то образом довести до сведения противника, что запись с трубки сохранена в другом месте. Но кому сообщить и каким образом – этот вопрос пока оставался открытым. И ответить на него можно было только с помощью генерал-лейтенанта Апраксина...

Выйдя из метро, Владимир Алексеевич обдумывал, как бы сообщить свою просьбу генералу и не выглядеть при этом беспомощным. Начальство не любит беспомощных спецназовцев. Но самому довести данные до Департамента «Z» полковнику Кирпичникову было не по силам, поскольку он не имел на эту организацию никакого выхода; не имел даже номера мобильника капитана Касьянова, чью sim-карту Геннадий просто переломил пополам.

– Будь внимательнее, – подсказал полковник сыну.

– Могут выставить снайпера, – подтвердил тот мысли отца.

– Могут.

– Могут в квартире засаду устроить.

– Точно.

– Могут дверь заминировать.

– И это тоже... Дай твою трубку.

Телефон, как оказалось, уже был у сына в руке. Геннадий предвидел, что отец будет звонить генерал-лейтенанту Апраксину.

Они уже подошли к своему дому и свернули во двор. Геннадий прошел на два шага вперед, а Владимир Алексеевич остановился, чтобы встать под светом окна, и стал набрать номер. Хруст снега под колесами машины и звук разгоняющегося на низкой передаче двигателя заставили поднять глаза и отскочить. Полковника спасло то, что он стоял лицом к машине и не потерял драгоценные доли секунды на поворот и оценку ситуации.

Геннадий стоял спиной и уже прошел несколько шагов. Но он даже не стал оборачиваться, понимая, что время терять нельзя. Стоя боком, капитан слегка присел, подпрыгнул и оттолкнулся ногой о капот автомобиля, легко перекатился по крыше на багажник, а с него, уже с небольшой высоты, свалился на припорошенный снегом асфальт. При этом он ударился спиной, что слегка оглушило его.

Полковник Кирпичников был без оружия, но вовремя вспомнил, где сын держит пистолет. Подскочив к нему и поднимая его одной рукой, второй полковник вытащил ствол и приготовился стрелять сквозь лобовое стекло, как только машина развернется. Однако автомобиль на той же высокой скорости пролетел через двор, распугивая гуляющих собак и их хозяев (кажется, одну из собак задавил), и скрылся за домом.

– Нормально, товарищ капитан? – спросил отец.

– Нормально, товарищ полковник, – ответил сын, стряхивая с себя снег и грязь...

После второго покушения не стоило ожидать засады или заминированной двери. Если бы что-то подстраивали дома, не стали бы посылать машину. Дублирование, как правило, присутствует в более мелких делах. Тем не менее отец с сыном остановились перед дверью квартиры и долго ее изучали. Никаких откровенных следов проникновения они найти не смогли и все же замок открывали с предельной осторожностью. Полковник поворачивал ключ, а сын в это время сдвинулся в сторону, чтобы в случае взрыва его не задело взрывной волной. Сначала капитан настаивал на том, чтобы именно он открывал дверь и входил первым, поскольку отец является более важным источником информации. Но Владимир Алексеевич в этом случае подвергать опасности жизнь сына не захотел.

– Я это дело начал, мне себя и подставлять. Отойди, – распорядился он.

Капитан выполнил команду, поскольку привык подчиняться не только отцу, но и вообще старшим по званию, и занял относительно безопасную позицию.

Опасения были напрасными. Дублировать покушение противник не стал. Сказался непрофессионализм. Сам Владимир Алексеевич подстраховался бы, зная, что работает против людей с высокой боевой подготовкой, способных избежать любой опасности... Что ж, тем лучше. Кирпичниковы отметили на будущее, что противник высококлассными спецами не обладает, а их самих, кажется, недооценивает.

Владимир Алексеевич обошел всю квартиру. Геннадий страховал его с пистолетом в руках, готовый выстрелить на любое движение спереди или сбоку. В квартире все было спокойно, и следов проникновения они не обнаружили. Дверь закрыли, оставив в замке ключ, причем оставили его повернутым вполовину второго оборота, что полностью исключало возможность выталкивания ключа. И лишь полностью убедившись в своей безопасности, они разделись, и полковник сел к телефону, чтобы позвонить генерал-лейтенанту Апраксину. Генерал ответил сразу, словно ждал звонка, хотя звонил Владимир Алексеевич с мобильника сына, а этот номер Виктор Евгеньевич знать не должен.

– Слушаю, Апраксин...

– Товарищ генерал, это полковник Кирпичников.

– Да, Владимир Алексеевич. Ты дома?

– Только что добрались. С приключениями...

– Продолжение деревенских?

– Да. И замашки уже более серьезные.

– Докладывай. Это, кстати, что за номер?

– Трубка сына. Моя трубка уже у кого-то в руках. Как я полагаю, капитан Касьянов доложил о своей неудаче и о том, что я снимал допрос на трубку. При входе в метро меня бросился обнимать какой-то человек. Якобы обознался...

– Понятная ситуация. Карманник.

– Так точно. Трубка ушла вместе с файлами съемки.

– Тебе необходимо было после этого сразу вернуться на базу. Похищенная трубка – это для тебя как приговор. Они посчитали, что руки у них развязаны.

– Да, мы с Геннадием это просчитали. И потому решили быть предельно осторожными. Это нас и спасло. При входе во двор нас пыталась атаковать в спину на большой скорости легковая машина без номерных знаков. Насколько я понял, это была «Хонда Аккорд». Мы увернулись, и все обошлось. Стрелять по машине не стали, во дворе было множество людей ...

– Понятно. Это хорошо, что не стреляли. Сейчас вы дома?

– Дома. Двери, конечно, не бронированные, гранатометный выстрел не выдержат, но в целом достаточно крепкие. Мы считаем себя в относительной безопасности. Окна с крыш соседних зданий не просматриваются. Стрелять сквозь стекло невозможно. Перед нашими окнами строительный рынок, а за ним парк. И шторы задернуты плотно.

– Оставайтесь дома. Включи компьютер. Я уже переслал несколько фотографий, что получил из Ростовского областного УВД. Ответ пришли мне по электронной почте. Я не уверен, что смогу договориться по телефону с не знакомым мне руководством Департамента «Z», и потому поеду к своему руководству. А оно у нас, насколько я понимаю, общее. Я постараюсь надавить с этой стороны. Представлю к просмотру запись допроса. Время, конечно, позднее и предпраздничное, но вопрос срочный. Я постараюсь его решить. Жди...

Генерал отключился.

– И что? – спросил Геннадий.

– Как я понимаю, Апраксин пытается вынести вопрос о нашей с тобой безопасности на заседание кабинета министров или еще на какой-то аналогичный уровень, – усмехнулся полковник. – Включи компьютер, нам прислали фотографии из Ростовского областного УВД.

Геннадий бросился в отцовский кабинет. А сам Владимир Алексеевич задумался о том, к чему приведет вмешательство генерала. Существует два пути развития событий. Согласно первому, во избежание скандала и огласки Департаменту «Z» прикажут прекратить преследование Кирпичникова. При этом высшее руководство обязательно пожелает вникнуть в ситуацию и понять, чем это преследование вызвано. В этом случае полковнику предъявят претензии и потребуют от него в приказном порядке найти и передать утерянные документы убитого священника Департаменту «Z». А как их найти и как передать? И дадут ли какую-то информацию о пропавшей жене? Это все непонятно. Скорее всего, просто заявят, что подозрения Владимира Алексеевича совершенно безосновательны и к пропаже его жены Департамент «Z» никакого отношения не имеет. И в отношении брата заявят то же самое. Согласно второму пути, изначально все будет идти по тому же сценарию, только в завершение Кирпичникову предложат вернуть документы в обмен на Надежду. А он и не знает, где эти документы искать. И придется тогда вертеться, ломать голову... Но мужчине всегда сложно искать то, что спрятано женщиной, потому что система логики у них совершенно разная.

Есть, конечно, и третий вариант развития событий, который тоже не стоит сбрасывать со счетов. Допустим, Виктору Евгеньевичу не удастся договориться ни о каких уступках и о мирном разрешении вопроса. Вот тогда Владимиру Алексеевичу вместе с сыном действительно придется очень трудно. Этот вариант вообще-то маловероятен, но право на существование имеет. И даже чисто гипотетически интересно просчитать, как поведет себя в такой ситуации генерал Апраксин. По характеру, по человеческим своим качествам он должен предупредить полковника. Но генерал – человек военный, и он может получить категоричный приказ. Тогда ситуация еще более усложнится. Но решать гипотетические задачи Владимиру Алексеевичу не хотелось, тем более что сын уже позвал его из кабинета.

– Она? – спросил полковник из дверей.

– Очень плохие фотографии. И камера плохая, и разрешение очень низкое. Наверное, для пересылки разрешение специально уменьшали, да и размер снимка – тоже. Я если что-то пересылаю, всегда так делаю. Но у меня камера хорошая, а ментам такие не покупают. Сам посмотри...

Владимир Алексеевич встал за спиной сына, положив руку на спинку кресла. С монитора на него смотрела женщина с отрешенным лицом, причем снимок был сделан с расстояния в несколько метров, а потом увеличен, и потому изображение было размыто. Схожесть была очевидна, но полноценной уверенности не было.

– Я очень сомневаюсь... – сказал Геннадий.

– Но похожа, – констатировал Владимир Алексеевич. – Давай другую фотографию.

Вторая фотография была сделана вполоборота; лицо, искаженное гримасой, было совершенно не похоже. Но голову женщина держала так, как обычно делала Надежда Павловна, – чуть наклоненной, отчего казалось, будто она смотрит исподлобья. Такой взгляд и такой наклон головы чаще бывает свойствен суровым мужчинам, нежели женщинам. И потому фотография опять вызвала сомнения, несмотря на непохожесть лица. Впрочем, Владимир Алексеевич сам хорошо знал, что узнаваемость часто связана с профессиональными качествами фотографа. А если съемку производит не фотограф, а просто человек, взявший в руки камеру только по необходимости, то результата можно ждать любого. Это раньше, во времена пленочных фотоаппаратов, когда требовалось не только фотографировать, но и пленки самому проявлять, и фотографии печатать, съемкой обычно занимался профессионал. А сейчас, во времена цифровой фотографии, каждый мент считает себя фотографом, и снимки получаются небрежными, невыразительными и зачастую искажающими действительность. С этим Владимиру Алексеевичу уже приходилось встречаться в служебных делах.

– Следующий снимок, – потребовал отец.

Сын сменил изображение. И опять снимок говорил мало. Впечатление было такое, будто фотограф намеренно ловил моменты, когда лицо искажает какая-то гримаса.

– Следующий снимок...

– Всё, – сказал Геннадий. – Только три снимка прислали.

– И что скажешь на это?

– Ничего не скажу. Ни «да», ни «нет». А ты?

– И я то же самое. Руки бы фотографу оторвать!

– Или тому, что приказал фотографу такие снимки сделать. Руки вместе с головой...

– Пусти меня к компьютеру, ответ генералу напишу. Он со смартфона прочитает.

Владимир Алексеевич уже знал, что генерал имеет привычку читать электронную почту со смартфона, хотя отвечать предпочитает с компьютера. Отправив сообщение, полковник откинулся на спинку кресла и попросил сына:

– Чай завари. Попьем, подумаем.

Геннадий ушел, а Владимир Алексеевич еще раз исследовал все три фотографии. Смотрел внимательно; вроде бы и узнавал что-то, и не узнавал одновременно. Вроде бы пришла в голову какая-то мысль, но сразу сконцентрироваться на ней не получалось. Чувствовалось, что-то не так в этих изображениях. Но что было не так, пока не укладывалось в рамки точной формулировки. И тут же пришло ответное сообщение от генерала: «Не поддавайтесь фрустрации. Буду у вас через три часа. Перед этим позвоню. Ждите».

Полковник вышел на кухню.

– Генерал будет у нас через три часа. Он человек пунктуальный. Через три часа нужно будет заварить свежий чай. Это – на тебе.

– Сделаю. Что еще говорит? О фотографиях.

– Предлагает не поддаваться фрустрации.

– А это что такое? Пьянство, что ли? – не понял капитан.

– Хуже. Это отчаяние от несбывшихся надежд, – объяснил полковник. – Поскольку мы работаем в Департаменте, который обеспечивает тесное сотрудничество армии с наукой, наш генерал часто вынужден общаться с ученым народом – вот и нахватался от них слов, которые я иногда вообще не понимаю. Приходится спрашивать. Оказывается, все просто...

– Но я тоже был прав, – хмыкнул капитан. – Пьянство часто порождается отчаянием. В современном российском мире люди пьют от отчаяния и от невозможности приложить себя, от невозможности сделать свою жизнь такой, какой хочется. Так, по крайней мере, в нашем городке. Живут те, кто торгует и ворует. И во власти работает. А простые люди в отчаянии...

– Я передам твое замечание генералу, – улыбнулся отец.

Геннадий до приезда Апраксина прилег отдохнуть. Все-таки «Нива», за рулем которой капитан проехал за день больше тысячи километров, для таких дальних поездок не слишком приспособлена, и водитель в ней основательно устает. Плюс к этому несколько небольших происшествий... Любого другого человека они лишили бы сна, но для офицера спецназа ГРУ казались нормальным явлением в период боевых действий. Поэтому Кирпичников-младший, за время многочисленных командировок в районы «горячих точек» привыкший к разного рода нестандартным ситуациям, легко уснул.

Владимир Алексеевич же, вообще человек бессонный, привыкший спать предельно мало, вернулся к компьютеру и снова открыл файлы с присланными фотографиями. Ему все не давала покоя мысль, за которую он не сумел зацепиться, которая уже почти далась в руки, но ее перебило сообщение от генерала Апраксина.

Однако, как это часто случается, когда особенно стараешься что-то вспомнить, теперь не удавалось ухватиться даже за след ушедшей мысли. И сколько полковник ни всматривался в фотографии, понять, что обеспокоило его и готово было вызвать вопрос, он не мог.

Пока сын спал, Владимир Алексеевич еще раз заварил чай – теперь уже покрепче, чтобы кровь по сосудам забегала быстрее. И это помогло. Кирпичников вдруг явственно увидел то, что вызвало его беспокойство. На первой фотографии, где лицо вышло нечетким лишь слегка, фоновое изображение было размыто значительно сильнее. Причем таким образом, что увидеть, где находится женщина, было невозможно. Такое изображение обычно дают хорошие профессиональные фотокамеры; резкость фокусируется только на одном объекте, расположенном близко, а остальные объекты выглядят нечетко. Но этот снимок был сделан явно плохой камерой, может быть, даже трубкой сотового телефона, которая принципиально не умеет наводить резкость и выделять какой-то объект. Тем не менее разница в размытии лица и фона была значительная.

Полковник перевел изображение в программу «Photoshop», сменил формат и там увеличил. И «Photoshop» наглядно показал, что над фотографией основательно поработали, чтобы затруднить узнавание. Но только ли узнавание? Пусть лицо пропустили через стандартный фильтр «Размытие». Может быть, даже дважды пропустили. А фон? А фон просто слегка размазали с помощью стандартного же инструмента «Палец». Только зачем это сделали? Непонятно. Если в Ростовской области обнаружили женщину, страдающую амнезией, если эта женщина походит по параметрам поиска на пропавшую Надежду Павловну Кирпичникову, то могли бы просто прислать нормальные фотографии. Но снимки получились такие, что на них трудно что-то разобрать. Причем сделано это явно умышленно. Зачем?

Ответ напрашивался сам собой. Полковника Кирпичникова и его сына кто-то намеревался заманить в ловушку. И потому страхуется, высылая такие фотографии. Вроде бы есть схожесть – значит, требуется ехать. А если с Кирпичниковыми что-то случится, легко будет отговориться: мол, фотографии оказались плохими, не было под рукой хорошего фотографа; требовали фотографии срочно, срочно и сделали как могли...

У той женщины наверняка есть какая-то схожесть с разыскиваемой Надеждой Кирпичниковой. И этим кто-то пытается воспользоваться. Да, вывод можно было сделать именно такой.

За спиной послышались шаги. Геннадий уже выспался. Остановился за спиной отца.

– Я вспомнил. Первая фотография... Самая крупная...

– Ну...

– Это мама. Но... Но это, кажется, из тех фотографий, что я отдавал в отдел розыска. Что-то там не так. Это какая-то темная история. А на других фотографиях, где мелко, там не она.

– А эта фотография, которую ты им дал, она где была сделана? Мама где находится?

– В большой комнате, за столом сидит.

– Тогда понятно, почему они фон размыли. Чтобы нас заманить, но убрать знакомые нам детали, иначе мы поняли бы. Все правильно.

Мобильник Геннадия подал голос. Он поспешил в прихожую, где оставил на вешалке свой бушлат, в котором и лежала трубка.

– Слушаю, капитан Кирпичников. Да... Да, товарищ генерал. Понял. Мы ждем вас.

Сын зашел в кабинет и положил трубку на компьютерный столик.

– Едет.

– Я понял. Заваривай чай...

Сын ушел на кухню, а Владимир Алексеевич попробовал просчитать, насколько может быть выгодным для Апраксина положение, в которое попал его подчиненный. И по всем параметрам выходило, что генералу это очень невыгодно. Значит, на Виктора Евгеньевича в сложной ситуации можно положиться.