Летом здесь хорошо.

Впереди водохранилище. С трех других сторон вокруг заводского лагеря, который когда-то назывался пионерским, а потом сменил имя и стал просто лагерем труда и отдыха для детей, тонкий полукруг березок, а дальше за этими березками до самого города стоит старый и величавый сосновый бор. Давным-давно бор этот принадлежал не городу, а казачьей станице Шершни. И в начале века казаки нагайками гоняли из своих угодий революционеров, которые повадились проводить в бору маевки. Сейчас уже и станица стала поселком в городской черте. Мало того, город подкрался к Шершням уже и с тыла, обогнув по кривой новым районом многоэтажек. Но Шершни – по другую сторону водохранилища и за плотиной. А лагерь вообще чуть в стороне и от Шершней, и от плотины, которую из-за лесистого мыса даже не видно.

Летом в лагере отдыхают дети заводчан. А зимой его все время ремонтируют, потому что поставленные в пятидесятые годы бараки ежегодно с трудом превращают в почти жилые помещения. Лето от лета все труднее стало доводить их до приемлемой кондиции, при которой санэпидемстанция подпишет акт, разрешающий ввести лагерь в эксплуатацию.

Так уж сложилось еще с советских времен, что ремонтом лагеря всегда занимаются бригады шабашников. В последние годы это, как правило, были выходцы с безработного Кавказа.

Гаврош сама не «светилась» на связи с чеченцами, хотя по паспортам они и были осетинами. Просто заплатила двести баксов нужному человеку, тот пошел к кому надо, выпросил у заказчицы еще двести баксов, кому-то заплатил, и бригада была принята по договору подряда. Можно было и работу начинать.

Их приехало девять человек. Пятеро – настоящие строители. Они и работали. Не слишком торопясь, но умело. Четверо оставшихся поступили в распоряжение Гавроша. Таков был приказ.

В лагерь она пришла в середине дня, в самый-самый снегопад, который обложил все окрестное пространство. Добираться до места не трудно, если знаешь куда идти. Выйти из троллейбуса, не доезжая несколько остановок до конечной, и пройти напрямик через сосновый бор. Пятнадцать-двадцать минут хода. Никто из боевиков не сомневался, что их командиру хождение среди деревьев без сопровождающего не страшно. За себя она постоять сумеет – это они знали еще по Чечне.

Высокий и крепкий, голый по пояс чеченец умывался, стоя босыми ногами на снегу. Должно быть, только что проснулся. Об этом говорили и глаза, и опухшее лицо. Гаврош появилась неожиданно и, как обычно, со спины. Она всегда любила подходить оттуда, откуда ее не ждут.

– Руслан, собери людей! – сказала сурово, даже не поздоровавшись, не улыбнувшись. – И не спи на ходу...

Руслан вздрогнул. Он не любил неожиданностей. И обычно никого не подпускал к себе незамеченным. Сейчас расслабился, зазевался.

– Здравствуй, командир. Всех собирать?

– Зачем мне все... – Она была раздражена. – Только своих и побыстрее. Где здесь свободное помещение?

Руслан показал на здание столовой. Там, по крайней мере, было тепло и дверь открыта. Гаврош прошла своей походкой волчицы, не оборачиваясь.

На ней был дутый зимний спортивный костюм. Руслан не удивился тому, что не услышал, как Гаврош оказалась сзади. Его смутило, что она появилась именно с этой стороны, хотя должна была бы прийти по дорожке с противоположной. Но пути командира неисповедимы. И боится он эту женщину не зря. Еще там, в прошлую войну, в нее сначала многие не верили. Кое-кто вообще относился с пренебрежением. Гаврош быстро доказала свое право на место среди мужчин.

Односельчанин Руслана хотел как-то обнять ее на улице, за что получил резкий удар локтем под сердце. Ему бы отстать и свести все к шутке, но взыграла уязвленная мужская гордость. На беду раздался смех свидетелей. И он, едва переведя дыхание, бросился на нее. Все происшедшее не поддавалось анализу, потому что просто глаз не мог уследить, как быстро и резко бьет Гаврош. Односельчанина сначала унесли. А через час по приказу Хаттаба подняли едва живого и окровавленного с постели и расстреляли. За то, что посмел поднять руку на командира. Хаттаб порядок в своем формировании поддерживал железной рукой.

Гаврош сразу в столовую не вошла. Сначала осмотрела здание со всех сторон, заглянула в окна. И только потом поднялась на крыльцо и стала там дожидаться боевиков. Они появились все вместе, в строительной робе, ничем не отличимые от других строителей, которые в это время занимались настоящим ремонтом.

Каждый здоровался с командиром уважительно, за руку, как с равным себе мужчиной. Она вошла в двери за их спиной. Боевики сели в дальнем углу за одним из столов. Гаврош презрительно посмотрела на покрытые пылью стулья и садиться не стала.

– Рассказывать? – спросил Руслан.

– Ты когда вернулся?

– Только утром.

– Потом расскажешь...

И стала ходить перед столом, как учитель ходит в классе перед партами, сурово посматривая на бойцов, как тот же учитель поглядывает на нерадивых учеников. – Кто сдал группу? – спросила наконец.

Головы поднялись.

– Я спрашиваю, кто сдал группу? Откуда Муса знает, что вы здесь и что вы прибыли под мое командование?

– Муса? – переспросил Руслан. – Одноногий взрыватель?

– Да. Муса-взрыватель.

– Что он здесь делает?

– Как вам не положено знать того, что делает здесь Муса, так и он не должен знать, что делаете здесь вы. Так я еще раз спрашиваю. Кто сдал группу?

– Я встретил Джабраила, – сказал Али. – По улице шел, а он на машине мимо проезжал. Увидел меня, остановился. И спросил. Что я должен был ему сказать? Мы с ним на одной улице выросли. Почему я должен ему врать? Он разве враг?

Гаврош в досаде даже ногой топнула.

– Сам Джабраил тебе рассказал, что они здесь делают? Рассказал, кто командует их группой?

Али молча опустил голову.

– Джабраил никогда не предаст. Он надежный, как скала. Может сказать только Мусе. А Муса тоже не предатель. Мы все Мусу знаем...

– А зачем Мусе знать, что вы здесь? Зачем ему знать, что вы прибыли под мое командование? И вообще, дело не в предательстве. Если кто-то из них или из вас попадется, то русские спецслужбы отлично знают, как развязывать языки. Укол скополамина – и сам все с удовольствием расскажешь, даже еще приврешь с три короба, если похвастаться любишь, как настоящий кавказец.

– Я ничего не расскажу. – Али упрям.

А Гаврош насмешлива. Зла и насмешлива.

– Скополамин меняет психику человека. И ты, и я, и любой другой не можем за себя ручаться. Для этого надо проходить специальную подготовку под руководством психотерапевта.

– Значит, надо ее пройти.

– Но сам способ подготовки держится спецслужбами в тайне. Добудьте эту тайну, я первая скажу вам спасибо. Эта технология больших денег стоит.

Группа молчала.

– Я предупреждаю только один раз, – сказала Гаврош уже не так сурово. – У всех есть земляки, друзья, родственники. Это можно понять чисто по-человечески. Но все свое человеческое вы должны оставить дома. Здесь вы – волки, которые охотятся на ягнят из спецназа. И никто, слышите, никто ничего не должен знать. Даже для лучшего друга вы – строители. Приехали сюда ремонтировать лагерь. Об остальном забудьте. Все. На этом воспитательный разговор закончен. Приступим к текущим делам. Руслан, рассказывай...

– Все прошло, как ты и запланировала.

Она кивнула, словно не сомневалась в своем плане.

– Спецназовцы пьют не меньше грузчиков из овощных магазинов. Проханов из дома носа не показывал. Толстов два раза ходил в киоск. Я его засек уже после первого похода. Лариса была, как обычно, на месте. Я у нее за шторкой сидел. В первый же раз подал травленую бутылку, но они оказались крепкими ребятами, после нее еще одна потребовалась. Я не рискнул, побоялся, что совсем не проснутся. Обычную дал. А уже ночью «приговорил» Ларису и сходил в квартиру. Оставил свой пистолет в кобуре у Толстова и сотовую трубку на кухне у Проханова. Как там в Уфе? Ему позвонили?

Гаврош оставила вопрос без ответа.

– В киоске отпечатки проверил?

– Конечно.

– Молодец. Теперь такой вопрос: кто из вас умеет читать по-арабски?

– У нас только Халил в медресе учился, – сказал Али.

Гаврош достала записку, привезенную Мусой. Протянула боевику:

– Прочитай для всех и переведи.

– «Слушайся его, так распорядился Аллах», – перевел Халил первую, крупно написанную часть.

– Это послание Хаттаба привез мне сам Муса. Читай дальше, там интереснее...

– «Наблюдать за Мусой. Если он не справляется, ликвидировать его и взять команду группой на себя».

Али поднял глаза на командира.

– А это было написано особыми, невидимыми чернилами. Муса этого не читал и не знал, что в действительности приказал мне Хаттаб. И потому, Али, раз уж ты пообщался с Джабраилом, то продолжи это общение и дальше. Но очень осторожно. Ты понял?

– Я должен следить за ними?

– Не то чтобы полностью следить, но присматривай... Ты знаешь, где Джабраила найти? Он оставил тебе какие-то координаты?

– Только номер своего сотового.

– Позвони ему сегодня. Сходи в гости... Про нас много не говори и у них много сразу не расспрашивай. Что захотят сказать, то скажут сами. Впрочем, вечером я с ними увижусь тоже. До вечера ты должен будешь оттуда уйти. Они сами тебя об этом, думаю, попросят. Не упирайся, уходи спокойно, чтобы ничего не подумали. Все понял?

– Понял.

– Теперь для остальных. Все вы сами знаете, что приказ Хаттаба – секретный. И выполнять его, если возникнет необходимость, придется вам. Будьте готовы. Я пошла. Исмаил проводит меня.

Исмаил, до этого тихо сидевший в углу, поднялся. Небольшого роста, угрюмый, он всю прошлую войну провоевал в группе Гавроша и готов за командира голыми руками любому порвать глотку.

Остальные проводили их тяжелыми взглядами. Они знали роль Исмаила и ненавидели его за это. Но он ни в чьей любви и не нуждался, обходясь в день одним-двумя вынужденно сказанными словами.