— Король сказал «нет», — услышала Анжелика чей-то голос, когда только коснулась первой ступеньки лестницы, ведущей в королевские покои.

— Сказал «нет» — чему?

— Свадьбе Пегилена с Великой Мадемуазель. Дело решено. Вчера принц Конде и герцог Ангулемский, его сын, валялись в ногах его величества и умоляли не соглашаться на этот брак, который позорит весь королевский род. Они говорили, что станут посмешищем всех королевских дворов, а король прослывет монархом, который не заботится о чистоте своей родословной. Короля не пришлось долго уговаривать, и он сказал «нет»! Сегодня утром он сам сообщил об этом Великой Мадемуазель. Она расплакалась и в отчаянии укатила в Люксембургский дворец.

— Бедная Мадемуазель!

В прихожей королевы Анжелика увидела мадам де Монтеспан, которая завершала туалет в присутствии служанок. На ней было алое бархатное платье, шитое серебром и золотом и отделанное драгоценными камнями.

Луиза де Лавальер, стоя на коленях, закалывала булавками ленты.

— Ах нет-нет, не так! Помогите мне ради бога, Луиза! Вы единственная, кто может так ловко закреплять шелк. Он такой капризный. Но зато как мил, не правда ли?

Анжелика страшно удивилась, увидев, как покорно Луиза отошла на второй план и с каким старанием помогает сопернице примерять наряды перед зеркалом.

— Да, мне тоже кажется, что так лучше, — продолжала Атенаис. — Спасибо, Луиза, вы как всегда правы. Я просто не могу как следует одеться без вас. Король так придирчив! А вы — настоящая волшебница, вы многому научились в обществе мадам де Лоррен.

— А вы как считаете, мадам дю Плесси?

— Превосходно, — пробормотала Анжелика, пытаясь отогнать собачку, которая рычала на нее.

— Ей, очевидно, не нравится ваш черный костюм, — сказала Атенаис, поворачиваясь перед зеркалом. — Как жаль, что вам до сих пор приходится носить траур. Он так не идет вам. А вы как думаете, Луиза?

Мадемуазель де Лавальер, которая все еще стояла на коленях, помогая сопернице, подняла вверх светло-голубые глаза.

— Я считаю, что мадам дю Плесси идет даже траур.

— Больше, чем мне красное?

Луиза промолчала.

— Отвечай! — взвизгнула Атенаис. Глаза ее потемнели, как море перед штормом. — Ты, может быть, скажешь, что красное мне не идет?

— Ваш цвет — голубой!

— Почему же ты не сказала мне об этом раньше, идиотка! Дезиле, Паппи, живо помогите мне раздеться! Катрин, неси голубое платье с алмазами!

И в это самое время вошел король в нарядном костюме. На нем не было лишь королевской мантии, расшитой лилиями. Он вышел из апартаментов королевы. Бонтан следовал за ним.

— Вы еще не готовы, мадам? — нахмурился он. — Поторопитесь, польский король должен появиться с минуты на минуту, а я хотел бы, чтобы вы присутствовали на приеме.

Король был явно не в настроении, ибо обида, которую он нанес своей кузине

— Великой Мадемуазель, лежала на его совести. А тут еще замешкалась фаворитка.

— Вам следовало бы пораньше подумать о своем туалете.

— Откуда мне было знать, что вашему величеству не нравится мое голубое платье? Это не честно.

Король повысил голос, стараясь перекричать шум, поднявшийся в комнате.

— Не становитесь в позу! Сейчас не время. Лучше прислушайтесь к моему совету: мы уезжаем в Фонтенбло завтра утром, и, пожалуйста, не опаздывайте!

— Мне тоже готовиться к отъезду в Фонтенбло, сир? — робко спросила Лавальер.

Луи неодобрительно глянул на хрупкую фигуру бывшей возлюбленной.

— Нет! — отрезал он грубо. — Вам незачем ехать туда.

— Но что же мне делать? — застонала она.

— Оставаться в Версале. А еще лучше — поехать в Сен-Жермен.

Лавальер опустилась на скамеечку и залилась слезами.

— Одна? И со мной никого не будет?

Король подхватил собачонку и кинул прямо на колени плачущей женщине.

— Вот кто составит вам компанию!

Быстрыми шагами он направился к выходу из комнаты, сделав вид, что не узнал Анжелику, но вдруг, обернувшись, резко спросил:

— Вы отправляетесь завтра к персидскому послу?

— Нет, сир, — в тон ему ответила Анжелика.

— А куда?

— На сен-жерменскую ярмарку.

— Зачем?

— За вафлями.

Король до ушей залился краской и прошествовал в соседнюю комнату, в то время как Бонтан придерживал другую дверь, через которую служанки вносили голубое одеяние для мадам де Монтеспан.

Анжелика подошла к Лавальер. Та продолжала рыдать.

— Почему вы позволяете мучить себя? Почему сносите такие унижения? Мадам де Монтеспан играет с вами, как кошка с мышкой, и чем больше вы покорны, тем она становится злее.

Лавальер подняла заплаканные глаза.

— Вы тоже предали меня.

— Я никогда не клялась вам в верности, — печально сказала Анжелика, — и никогда не навязывала вам свою дружбу. Я никогда не предавала вас, и мой искренний совет вам: покиньте двор! Верните себе чувство собственного достоинства. Зачем добровольно обрекать себя на существование предмета насмешек этих бессердечных людей?

Заплаканное лицо Луизы осветилось ореолом мученичества.

— Мой грех был на виду у всех людей. Богу .угодно, чтобы и муки мои были на виду.

— Вы действительно кающаяся грешница. Но неужели вы думаете, что богу угодны такие страдания? Вы лишитесь здоровья и разума.

— Король не разрешает мне уйти в монастырь. Я много раз просила у него разрешения.

Она посмотрела на дверь, в которую только что в гневе вышел монарх.

— Может быть, он еще вернется ко мне…

Анжелика не сдержалась, чтобы не передернуть плечами. В эту минуту вошел паж и склонился перед ней.

— Будьте добры следовать за мной, мадам. Король зовет вас.

Между королевской спальней и залом Совета находилась комната, в которой хранились парики короля. Не часто женщине приходилось видеть, как Луи подбирал себе парик с помощью парикмахера Бине и его помощника.

Тут было множество париков: для мессы, для охоты, для приемов… Бине предлагал королю парик под названием «королевский», который был так высок и пышен, что скорее был пригоден для статуи, чем для живого человека.

— Нет, давайте оставим его для чрезвычайных случаев, например, для приема персидского посла.

Король посмотрел на Анжелику. Та присела в реверансе.

— Подойдите сюда, сударыня. Вы были вчера у посла, это правда?

К нему вернулись его обычная снисходительность и театральность жестов, но даже всего этого было недостаточно, чтобы охладить пыл Анжелики.

— Как вы объясните свое дерзкое поведение? — глухо спросил король. — Я не узнаю одну из самых обходительных женщин Лувра.

— А я не узнаю самого любезного монарха во всем мире.

— Мне нравится смотреть на вас, когда вы в гневе. Ваши глазки сверкают, а носик морщится. Пожалуй, я и в самом деле был грубоват.

— Вы были… невыносимы! Как петух на навозной куче!

— Мадам, вы разговариваете с королем!

— Нет, я разговариваю с мужчиной, который шутя играет женскими сердцами.

— Каких женщин вы имеете в виду?

— Мадемуазель де Лавальер… мадам де Монтеспан… я сама… и вообще все женщины!

— Это слишком тонкая игра для мужчины? У мадемуазель де Лавальер сердце чересчур большое, у мадам де Монтеспан его вовсе нет. А что касается вас… я совсем не уверен, что играю вашим сердцем. Мне кажется, что я еще не овладел этим искусством настолько, чтобы играть вашим сердцем.

Анжелика опустила голову. Он попал в цель. Она ждала последнего завершающего удара, который навсегда должен был отвратить ее от короля. Но какие-то грустные нотки в голосе короля доставили ей беспокойство.

— Что-то сегодня все идет не так, как надо, — произнес король. — Меня очень растрогало отчаяние мадемуазель де Монпансье, в которое она впала, услышав мое решение. И вот я вновь хочу пересмотреть вопрос о ее замужестве. Она любит вас, так пойдите и успокойте ее.

— А что месье де Лозен?

— Я даже не знаю, какова была реакция бедного Пегилена. Но я знаю, как поднять его дух. Вы видели Бактериари Бея?

— Да, сир.

— И как продвигаются наши дела?

— По-моему, очень хорошо.

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился Лозен в сдвинутом набок парике. Глаза его сверкали гневом.

— Сир! — выкрикнул он, даже не извинившись за вторжение. — Я пришел спросить ваше величество, чем я заслужил бесчестье, которое творится вашими руками?

— Ну, старина, успокойтесь, — ласково сказал король.

Он чувствовал, что гнев его любимца неподделен.

— Нет, сир, я не вынесу такого унижения! — широким жестом Лозен вытащил шпагу и протянул ее королю. — Вы лишили меня чести, так возьмите же и мою жизнь! Я ненавижу эту жизнь!

— Возьмите себя в руки, сударь!

— Нет, нет! Это конец! Убейте меня, сир!

— Пегилен, я знаю, какую боль причинил вам, но я компенсирую это. Я подниму вас так высоко, что вы перестанете сожалеть об этом несостоявшемся браке.

— Мне не нужны ваши дары, сир. Я ничего не приму от монарха, который не держит своего слова.

— Месье де Лозен! — вскричал король звенящим голосом.

Анжелика вскрикнула от испуга.

Лозен тут же обратил свое внимание на нее.

— А, и вы здесь, дурочка! И вы заодно! Куда же вы запропастились вчера? Наверное, опять отправились торговать своим телом, и именно тогда, когда я вас кое о чем просил?

— Довольно, сударь! — ледяным тоном произнес король. — Уймитесь. Я могу понять ваше состояние, но больше не желаю видеть вас при дворе, если вы не способны покориться судьбе!

— Покориться?! Ха! Как вам нравится это слово, сир? Вы хотите видеть вокруг себя лишь рабов. Время от времени вы позволяете кому-нибудь поднять голову, но при условии, что он тут же сунет ее в пыль у ваших ног, как только у вас переменится настроение… Я прошу вашего разрешения удалиться. Я рад был служить вам, но пресмыкаться никогда не буду. — И Лозен гордо удалился, не попрощавшись.

— Мне тоже можно уйти, сир? — спросила Анжелика, которая в сложившейся ситуации чувствовала себя неловко.

Король кивнул.

— Не забудьте пойти утешить мадемуазель де Монпансье, как только появитесь в Париже.

— Хорошо, сир.

Король подошел к зеркалу.

— Вы уже выбрали, Бине?

— Да, сир. Очень приятный парик. Два ряда локонов прямо от центра, и он не выглядит ни высоким, ни низким. Я называю его «посольским».

— Превосходно. Вы всегда выбираете то, что нужно.

— Мадам дю Плесси часто говорила мне то же самое. Будьте добры, наклоните чуть-чуть голову, сир, чтобы я мог закрепить парик.

— Да, да. Я помню, ведь именно благодаря мадам дю Плесси вы попали ко мне. Это она рекомендовала мне вас. Мне кажется, что вы давно были знакомы с ней.

— Да, очень давно, сир.

Король, глядя в оправленное золотом зеркало, сказал:

— И как она вам нравится?

— Сир, я думаю, что только она достойна вашего величества.

— Вы не поняли, Бине. Я говорю о прическе.

— И я тоже, сир, — скромно ответил Бине, опустив голову.

Войдя в большой зал, Анжелика принялась расспрашивать, что за церемонию ожидают. Все придворные были одеты в парадные костюмы, но никто толком не знал, в чью же честь.

— Готова поспорить, что это русские, — сказала мадам де Шуази.

— А вам не кажется, что это польский король? Его величество упоминал о нем в разговоре с мадам де Монтеспан, — сказала Анжелика, довольная тем, что может блеснуть сведениями, полученными из надежного источника.

— В любом случае — это посольство. Король всегда поднимает знамена в честь приезда иностранцев. Посмотрите на этих парней с варварскими усами. Один из них уставился прямо на вас. От одного его вида у меня кровь леденеет в жилах!

Анжелика повернула голову в направлении, указанном мадам де Шуази, и встретилась взглядом с венгерским принцем Ракоци, с которым познакомилась в Сен-Манде. Он пересек зал, подошел к ним и поклонился. На нем был подходящий к этому случаю Парик, а меч он сменил на кинжал в дорогих ножнах, отделанных голубыми камнями, оправленными в золото.

— Сударыня, уделите мне несколько минут.

Анжелика испугалась, не заведет ли он снова речь о женитьбе, но, сообразив, что в такой толпе придворных ей вряд ли стоит бояться его, она спокойно отошла с ним к нише ближайшего окна. Блеск голубых камней на ножнах принца напомнил ей о других событиях.

Перехватив ее взгляд, принц сказал:

— Это персидская бирюза.

— По-персидски ее называют «фирюза».

— Вы говорите по-персидски?

Анжелика сделала неопределенный жест рукой.

— Очень красивый кинжал, — сказала она.

— Это все, что осталось у меня от прежнего богатства. — Смущение в его голосе смешивалось с гордостью. — Кинжал и мой конь Господар. Только благодаря ему я удачно пересек границы, а во Франции вынужден держать его в конюшне Версаля. Парижане каждый раз потешаются, когда видят его.

— Почему?

— Вы поймете это, когда сами увидите Господара.

— Так что же вы хотели мне сказать, принц?

— Абсолютно ничего. Просто хотел вытащить вас из толпы, чтобы хоть немного побыть с вами, чтобы хоть на миг иметь возможность посмотреть в ваши глаза.

— Мне кажется, что вы выбрали неподходящее время, принц. Версаль редко бывает так переполнен людьми.

— У вас такие прелестные ямочки на щеках, когда вы улыбаетесь. А ваша улыбка всегда мила, даже тогда, когда у вас вряд ли есть причины для улыбки. Что вы здесь делаете?

Анжелика с интересом смотрела на него. Его речь всегда принимала какой-то неожиданный оборот. Может быть, потому, что, зная французский язык, он все же не разбирался в отдельных его тонкостях.

— Ну как же! Я — придворная фрейлина. Я обязана быть здесь.

— Очень глупое занятие.

— Но у него есть и хорошие стороны, месье евангелист. А что же вы хотите? Женщинам вовсе не присущи черты бунтарей. Им больше нравится наблюдать за другими и самим быть на виду, они созданы, чтобы украшать двор великого короля своим присутствием. И жизнь в Версале вовсе не скучна. Здесь каждый день что-нибудь новенькое. Вот, например, вы знаете, кого ожидают сегодня?

— Нет, не знаю. Один из швейцаров принес мне приглашение от короля прямо в конюшню, где я был с лошадью. И я рассчитывал на аудиенцию у короля.

— Вы уже имели ее раньше?

— Да, и не раз. Ваш король вовсе не деспот, он уже оказал мне помощь в деле освобождения моей родины.

Анжелика обратила внимание на вновь прибывших и с интересом стала их разглядывать. Но тут же сообразила, что Ракоци продолжает говорить. Она резко оборвала его:

— Все это, конечно, хорошо. Но вы так и не сказали, в честь какого приема вас позвали сюда. Говорят, что прибыл русский посол.

Лицо венгра исказил гнев, его глаза метнули молнии.

— Русские? Тогда и духу моего не будет в этом зале. Это они захватили мою страну.

— А я думала, что виноваты турки или римский император.

— Неужели вам неизвестно, что украинцы захватили Будапешт, столицу моей страны?

Анжелика призналась, что не знала этого. И более того, она не имеет ни малейшего понятия, кто такие украинцы.

— Наверно, я кажусь вам просто глупой. Но готова поспорить на сто пистолей, что большинство французов знает об этом еще меньше, чем я.

Ракоци печально опустил голову.

— Увы, как далек Запад от наших забот, и все же мы идем сюда за помощью. Одного знания языка недостаточно, чтобы преодолеть преграды, стоящие перед народом. Как вы считаете, хорошо я говорю по-французски?

— О, просто замечательно.

— И все же недостаточно хорошо, чтобы меня понимали.

— Но я уверена, что король понимает вас. Он хорошо знаком с положением дел в Европе.

— Но он взвешивает их на весах своих стремлений. Будем надеяться, что они не окажутся очень легковесными.

В это время возросшее в зале оживление показало, что важный гость уже прибыл. Они покинули нишу у окна и присоединились к толпе придворных.

Анжелика подняла голову и увидела лицо Ракоци. Оно словно окаменело.

— Русские! — произнес он в гневе.

Затем он стиснул ее запястье с такой силой, что у нее побелела рука. Наклонившись к ней, он прошептал:

— Этот вот, в центре, Дорошенко, гетман Украины. Он первым вошел в Будапешт.

Она почувствовала, что он задрожал крупной дрожью, как перепуганная лошадь.

— Это оскорбление… непростительно!

Он стал пепельно-серым.

— Прошу вас, принц, не задерживайте меня и не устраивайте сцен… Не забывайте, что вы при дворе короля Франции.

Ракоци, казалось, не слышал ее. Он неосторожно следил за гетманом. И вдруг, не говоря ни слова, он сделал шаг назад и смешался с толпой придворных.

Анжелика вздохнула с облегчением. Она испугалась, что против своей воли может оказаться втянутой в скандал и этим навлечет на себя гнев короля.

Через каждые три шага, согласно восточным традициям, члены русской делегации кланялись в пояс. Раболепство их поклонов резко контрастировало с их высокомерными взглядами. Смотря на них, Анжелика чувствовала силу, скрытую в гибких спинах этих людей, ныне прирученных, но всегда готовых к прыжку. У нее мурашки пробежали по коже.

Ракоци довел ее до грани истерики. Она испытывала страх перед неизвестностью, перед чем-то жутким. Если это что-то случится, то она не оставит от Версаля и камня на камне. Но, взглянув на короля, Анжелика пришла в себя. Его неподвижная величественная поза действовала на нее успокаивающе. Его великолепный парик был таким же впечатляющим, как и тяжелые головные уборы русских послов.

Месье де Помпон выступил вперед. Он был послом в Польше, знал русский язык и мог служить переводчиком. После обычного обмена приветствиями послы преподнесли дары: три медвежьи шкуры — черную, белую и бурую; белые и голубые шкурки соболей; бобровые хвосты; громадного размера черную каракулевую полость из пяти шкурок; причудливые брикеты черного и зеленого чая…

Королева сказала, что наслышана о целебных свойствах чая и что он может заменить кучу других лекарств.

Перед королевской четой раскатали ковры из Бухары и Хивы, разноцветные узоры заискрились на глазах у изумленных людей… Тут же расстелили еще один ковер из Туркестана, такой легкий, будто он был соткан из паутины.

Один из членов делегации склонил перед королем колено и вручил монарху самородок чистого золота с озера Байкал.

Через переводчика русские сказали королю, что они наслышаны о его любви к редким животным, и тут же передали ему в дар пару пенджабских козлов, из шерсти которых выделывают тончайшие кашемировые шали в Индии. Король очень тепло поблагодарил их.

Русские сообщили, что чрезвычайно редкий сибирский тигр во внутреннем дворике дожидается своего нового хозяина. Это заявление вызвало новый прилив радости. Слугам пришлось посторониться, чтобы поскорее расчистить дорогу королю. Послы и весь двор поспешили за ним по лестнице.

Вот тут-то все и случилось. Маленькая, лохматая, черная лошадка мчалась вверх по лестнице. Всадник, поднявшись на стременах, выкрикивал по-французски:

— Да здравствует свобода!

Он вскинул руку. В воздухе просвистел кинжал и вонзился в пол прямо у ног украинского гетмана. Затем, круто повернувшись, всадник поскакал вниз.

— Это не лошадь, это пони! — крикнул кто-то. — Лошадь не может скакать по лестницам!

Французы видели во всем этом лишь непревзойденное искусство наездника. Но русские пристально смотрели на кинжал. Король переговаривался с ними через Помпона. Его дворец, сказал он, открыт для всех его подданных, ибо люди имеют право видеть своего короля. Он приветствует при дворе иностранцев. Несмотря на предупредительность стражи, изредка случаются непредвиденные случаи, подобные этому. Но все обошлось благополучно. Этого человека поймают и заключат в тюрьму. Русским не следует принимать все так близко к сердцу.

Русские в ответ заявили, что этот человек кричал по-венгерски и они хотят знать его имя.

«Слава богу, они не узнали его», — подумала Анжелика. Ее била дрожь, зубы стучали. И хотя большинство присутствующих расценило это как шутку, кинжал все еще торчал в полу. Но вот какое-то существо, разодетое, как тропическая птичка, в розовые и зеленые цвета, скользнуло по полу, схватило кинжал и скрылось. Это был Алиман, слуга Анжелики, который по ее тайному приказу унес оружие.

И вот вся процессия вновь двинулась по широкой лестнице, спустилась во дворик, где в клетке сидел огромный тигр. Клетка стояла на телеге, запряженной четверкой лошадей. Тигра торжественно провезли по королевской аллее к восьмиугольному павильону, каждый загон которого предназначался для какого-нибудь редкого животного.

Возвратившись во дворец, король посетил оранжерею.

Анжелику не пригласили в Фонтенбло. Но она не забыла, что король посоветовал ей поехать утешить Великую Мадемуазель, и поэтому вернулась в Париж. В карете она вытащила из складок платья кинжал и стала рассматривать его со смешанным чувством беспокойства и удовлетворения. Он не заслужил того, чтобы попасть в чужие руки, ибо она, пожалуй, была единственным другом венгра во всем королевстве.

Девицы Жиландон, сидящие напротив нее, сообщили, что человек, бросивший кинжал, не был арестован. Его видели скачущим по направлению к лесу после того, как он ловко проскакал по ступенькам лестницы. Стража, которую послали за ним, вернулась ни с чем.

«Значит, он успел скрыться. Это хорошо». Но тут Анжелика упрекнула себя за такие мысли. Нет, за такое поведение необходимо наказывать. Это был впечатляющий поступок, и она втайне гордилась им. Луи XIV любил поиграть в кошки-мышки, чтобы испытать покорность своих вассалов. И вот он настроил против себя Ракоци и Лозена.

Арестуют ли Лозена? Куда теперь отправится Ракоци? Ведь его повсюду узнают по мохнатой лошади.

Карета катилась по лесам Медона и Сен-Клу. Холодная, темная зимняя ночь так плотно окутывала фонари, что сквозь их мерцание не было видно ничего, кроме окутанных туманом веток.

Где сейчас Ракоци?

Анжелика откинула голову на обитую бархатом спинку. Она предалась размышлениям. Ей вспомнился зеленый ликер, которым ее потчевал Бактериари Бей. Эта мысль заставила Анжелику подумать о любовнике. Ей действительно нужен мужчина. Как глупо с ее стороны было так отчаянно сопротивляться красавцу-мужчине. Что ее вынуждало? Для кого она хранила себя? Кому она сейчас нужна? Она не сознавала, что сейчас свободна.

Эти думы все чаще приходили ей в голову в Париже, где одиночество днем и пустая кровать ночью просто угнетали ее. Она предпочла бы остаться в Версале и торопиться с позднего бала к ранней заутрене. Ее ночи были заполнены муками страсти и романтическими видениями.

«Что за несчастная судьба», — думала Анжелика, расхаживая по комнате, как тигрица по клетке. Почему ее не пригласили в Фонтенбло? Неужели король боялся проявления недовольства со стороны мадам де Монтеспан? Чего хотел король от нее самой? Какой удел готовил он ей? Вдруг она замерла прямо посредине комнаты.

— Король! — неожиданно громко произнесла она.

Вошел Роджер и осведомился, будет ли она обедать. Она смотрела на него, как бы не понимая. Нет, она не голодна.

Мари-Анн Жиландон пришла спросить, не хочет ли она чаю. Анжелика вдруг почувствовала странное желание ударить ее, как будто она в чем-то виновата.

Осушив два бокала вина подряд, Анжелика почувствовала, что ее тоска проходит. Кинжал Ракоци лежал на столе. Анжелика подошла к бюро с бесчисленным количеством ящичков, открыла один из них и положила туда оружие. Голубой камень на ее пальце мягко засветился рядом с драгоценностями, украшающими рукоять кинжала.

«Мой камень — бирюза», — подумала она.

Два смуглых лица возникли перед ней, богатство перса и бедность Ракоци. Ей вдруг страстно захотелось увидеть Ракоци. Его необычный поступок открыл ей глаза на его сущность. Он действовал по вдохновению. Как же случилось, что она раньше не разгадала его? Неужели то празднословие, которое окружало ее со всех сторон, помешало ей разглядеть настоящего мужчину? Бедный Ракоци! Где он теперь?

Она чуть не расплакалась. Надо еще выпить. Может, теперь она сможет наконец выспаться. Как страшно быть одной!

А если она вернется к персу с «да» на устах, прекратятся ли ее страдания? Она мечтала о забытье, которое приносит любовь.

«Ведь в конце концов я только женщина. Зачем бороться с судьбой?» И она крикнула прямо в зеркало:

— Я прекрасна!

И тут же погрустнела. Она позвала слуг и приказала заложить карету.

Вскоре она уже катила по темным улицам в Люксембургский дворец. Она оказалась права: Великая Мадемуазель не спала. После жестокого решения короля ей в утешение оставалась только подушка, орошенная слезами. Немногочисленные, оставшиеся верными ей, друзья да ее компаньонки пытались утешить ее.

— Его место здесь! — рыдала она, указывая на вторую половину кровати. — Этого я не переживу! Я умру!

Увидев Анжелику, мадемуазель де Монпансье бросилась ей на грудь и разразилась более громкими рыданиями. Так они и просидели, обнявшись, до самого утра, говоря о Лозене, жестокости короля и проливая горькие слезы.