Книга: Опасность предельного уровня
Назад: ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дальше: ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

В Самаре, в аэропорту Курумоч, Джабраил сразу нашел машину, так удивительно похожую на ту, что встретила его на вокзале в Махачкале. Он даже ожидал, что и водитель в машине тоже будет похожим, по крайней мере будет иметь бородавчатую физиономию. Но за рулем оказался пожилой дагестанец, встретивший его молчаливым вопросительным взглядом.
– Я Джабраил.
– Садитесь. – Водитель оказался немногословным.
– Мне еще билет надо взять. Я пока сумку оставлю...
– Если будут проверять документы, – сказал дагестанец, – скажите, что приехали к моему сыну, а он вас не дождался, и потому вынуждены сразу лететь в Питер.
– Я понял, – улыбнулся Джабраил. – Как сына зовут?
– Али Хавлатов. Он в мебельном бизнесе работает.
– Хорошо.
Джабраил отправился брать билет, и уже около самой кассы к нему в самом деле подошли два мента. Стали проверять документы. Долго вертели в руках паспорт. Только что на зуб его не пробовали...
– Куда летишь-то?
– В Питер...
– В Самаре давно?
– Только что из Махачкалы прилетел...
Джабраил изо всех сил старался, чтобы голос его был ровным и уверенным. Ни в коем случае нельзя показывать свое сомнение, ни в коем случае нельзя допустить в голос заискивающие нотки, иначе вообще от этих ментов не отвяжешься...
– Прилетел и сразу летишь? – Это вызвало сомнение.
– К компаньону прилетел. Его отец меня встретил, говорит, Али не дождался, улетел в Питер. Теперь буду догонять.
– А багаж где?
– В машине, у отца Али...
Менты переглянулись, пожали плечами и отдали паспорт. Больше осложнений не возникло. Джабраил взял билет и вернулся в машину.
– Проверяли, – сообщил водителю.
– Здесь всегда наших проверяют. Не любят они нас. А за что?
Вопрос с нотками удивления Джабраила слегка рассмешил. Наверное, есть за что. И чем больше будет этой нелюбви с той и с другой стороны, тем лучше для него. Именно этого, по большому счету, он и добивается. Об этом и разговаривал с учителем Омаром Рахматуллой во время последней встречи. Надо создать такую ситуацию, чтобы обоюдная нелюбовь переросла в обоюдную ненависть. Тогда можно будет ожидать большого социального взрыва, который разорвет на куски Россию. И Кавказ тогда станет отдельным куском. Со всем Кавказом России не справиться. Она может по отдельности республики давить. А если весь Кавказ поднимется, ситуация переменится кардинально. А в России и помимо Кавказа есть много кусков, которые после взрыва оторваться пожелают. Именно на это и выделяются деньги, – объяснил учитель. Впрочем, объяснять Джабраилу было не надо. Он и сам это понимал прекрасно, хотя, лучше зная обстановку внутри страны, считал замыслы учителя... Или чьи они там еще замыслы... Неважно... Но порой они казались чересчур наивными и радужными. Приятно выдавать желаемое за действительное, но в действительности все не совсем так, потому что народам стабильность больше по душе, чем путь неизвестно куда...
– В Питере вас встретят, – сказал водитель. – Машина «Ленд Крузер», номер «444», запомнить легко... Как меня, сами на стоянке найдите... Но он просто в город отвезет, до Московского вокзала. До вечера время сами убивайте. Этот человек сам под следствием, и лучше вам не впутываться...
* * *
В Питер прилетели уже утром, незадолго до рассвета. В аэропорту Пулково было сыро. Шел снег с дождем, но не сильный. Долго пришлось ждать автобуса, который отвез прилетевших пассажиров к зданию аэровокзала. И здесь машина с запоминающимся номером ждала уже на эстакаде, там, где обычно такси пассажиров высаживает. Водитель, видимо, плевал с высокого минарета на порядок проезда. Джабраилу это не понравилось, потому что ему вовсе не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание, и он быстро сел в машину.
– Я Джабраил. Поехали.
Водитель был непростительно молод, неприлично весел, кажется даже, слегка пьян, и выглядел довольно легкомысленным. Без умолку болтал, рассказал все про себя и про своих друзей в таких подробностях, что впору было протокол составлять. Джабраила это раздражало, и он только обрадовался, что путь от аэропорта Пулково до Московского вокзала оказался прямым и недолгим. И время пробок еще не наступило. Так что, получив от водителя пакет с новым паспортом, в котором значилась питерская регистрация, и покинув машину, не умеющую ездить с разрешенной скоростью, он вздохнул с облегчением.
Опасаясь очередной проверки, которая может закончиться нежелательным осмотром багажа, Джабраил сначала сдал в камеру хранения сумку, чтобы на время избавиться от своего пистолета и пары лишних комплектов документов, и только после этого пошел за билетом на пресловутую «Стрелу». С билетом проблем не возникло, сезон не тот, чтобы возникали проблемы с билетами. И только после этого вздохнул свободно. Как-то неожиданно ушло напряжение, пришедшее с того момента, как он сел в Пулкове в «Ленд Крузер». Все идет своим чередом, все идет, как должно идти...
Правда, необходимо было еще время убить до отхода поезда – впереди целый день.
В буфете перекусить Джабраил не рискнул, подозревая, что все мясные блюда там со свининой. А различные салаты и винегреты так поражали воображение, что хотелось побыстрее от них отвернуться. Но все же он взял в автомате стаканчик кофе, потому что чувствовал себя слишком сонным и уставшим. Но и кофе оказался такого вкуса, что допить маленький пластиковый стаканчик до конца не хватило сил. Это настроение портило, но Джабраил надеялся, что в городе настроение улучшится...
В Питере он бывал несколько раз, не любил этот сырой город, но все же Питер был ближе к привычным европейским городам, чем та же Москва, которую он не любил еще больше. Здесь не было такой толкотни, как в Москве, здесь люди не так откровенно спешили, чтобы заработать деньги, и здесь в ушах снова звучала музыка. В Москве, как Джабраил знал, музыка в уши не приходит.
Он вышел из здания вокзала. В пяти шагах перед дверьми стоял промокший старик с непокрытой головой, с длинной редкой бороденкой, с виду похожий на нищего, но руку протягивал не за подачкой, а для того, чтобы перекрестить всех входящих в вокзал и выходящих из него. Перекрестил и Джабраила.
– Я мусульманин, отец, – сказал Джабраил, словно желал остановить этими словами руку, поднятую для благословления.
– А нечто мусульмане не люди? – удивился старик, поворачивая голову, и под светом уличных фонарей блеснула просвечивающая сквозь жидкие мокрые волосы лысина. И даже показалось, что капельки воды на этой лысине превратились в лед, хотя на самом деле снег с дождем шел, как и прежде в Пулкове, и мокрые снежинки не успевали растаять.
– Мы Аллаху молимся...
– У вас язык другой, вы по-своему молитесь, у нас свой язык, мы по-своему молимся... Но все мы молимся Богу, и только Бог видит правду и неправду в человеке... А люди могут видеть только частицу, и то лишь малую... И не людям судить о том, каков Бог и как его называть...
– Ты кто такой, отец? – грустно улыбнулся Джабраил наивной философии старика.
– Меня зовут провидцем Сергием. – Старик улыбнулся, показывая остатки гнилых зубов.
– А почему провидцем? – невнимательно, словно от скуки оглядываясь по сторонам, спросил Джабраил.
– Потому что мне Бог дал возможность иногда видеть, что другим не дано...
– И что же ты видишь?
– Вот вижу, что на душе у тебя неспокойно... Тебе нельзя с косыми людьми связываться... Косых Бог пометил... А ты связался... И неудачу тебе это может дать... Поберегись...
Сразу перед глазами встала физиономия Юрки Шкурника, которому в глаза посмотреть невозможно, потому что не знаешь, в какой глаз ему смотреть.
– Косых всегда избегать след... – продолжил старик.
Джабраил вытащил из кармана тысячу рублей и сунул бумажку старику в руку.
Ладонь судорожно сжалась. Значит, это все же простой побирушка...
– Я помолюсь за тебя...
– Я мусульманин, отец...
Джабраил отвернулся и быстро пошел по Невскому. Без цели. Просто так, чтобы время убить. Но слова старика, вопреки желанию, запали в душу и беспокоили...
* * *
Чувствуя, что ноги начинают гудеть от бесцельного шатания по городу, Джабраил после обеда заглянул в случайно попавшийся ему магазин музыкальных инструментов. И сразу у двери услышал звуки. Кто-то играл на пианино. Не слишком хорошо. На уровне учащегося музыкальной школы. Но звуки потянули к себе с неумолимой силой, сопротивляться которой было невозможно. И ноги сами привели его в зал, где за электронным роялем сидела немолодая женщина и что-то без нот играла из Шумана. Джабраил остановился рядом, как и еще несколько человек. Женщина была одета по-уличному, из этого можно было сделать вывод, что она не относится к работникам магазина, но даже продавец, стоящий неподалеку, не попросил ее отойти от инструмента.
Высокая фигура Джабраила, видимо, привлекла внимание женщины. Она прекратила играть и встала. Но инструмент не закрыла. И тогда, сам не понимая, что происходит с ним, Джабраил сел на простой и неудобный офисный стул, попробовал пальцами одной руки клавиши, пробежал мельком по разным октавам, словно проверяя инструмент, на котором никогда в жизни не играл. Как ни странно, звуки вовсе не напоминали синтезатор. Скорее, это были звуки классического рояля. Конечно, не концертного, но вполне приличного. И тогда он почувствовал в ушах прилив музыки. И начал играть.
Джабраил так долго не прикасался пальцами к клавишам, что и не надеялся на быстрое возвращение былой гибкости и беглости. Да он никогда и не был пианистом. Он был композитором, а не исполнителем. Тем не менее звуки пошли, и казалось, что они идут из него, а не из инструмента. Боль, отчаяние, звуки боя, радости победы и горечи поражений, надежды оправдавшиеся и неоправдавшиеся, все вылилось в музыку... Он выплескивал из себя то, что накопилось за десять лет, выплескивал плавно, и в то же время выплескивал, а не выливал. Это было, как избавление от боли, как оправдание за неудачи, как надежда на возможность добраться до далекого, едва заметного на горизонте просвета...
А потом вдруг музыка в ушах прекратилась, и, показалось, кончились силы. Джабраил закрыл крышку инструмента и встал.
– Простите... Что это вы такое играли? – спросила женщина, что сидела за инструментом до него и освободила Джабраилу место.
Он, живущий еще там, в музыке, в том, что эту музыку породило, вскормило и воспитало, не сразу сообразил, что ответить.
– Не знаю... Так, что в голову приходило... Импровизировал... Что-то старое вспомнил, что-то новое с ходу получилось...
– Это ваша музыка? – удивленно спросила женщина.
– Моя. – Джабраил ответил совершенно обессиленно.
– А как это называется? – спросили со стороны.
Названия у всего этого пока не было.
– Реквием по амнистии, – тем не менее не задумываясь ответил Джабраил.
– Вы композитор! – Из глаз женщины плескался восторг, как недавно музыка из головы Джабраила. На слово «амнистия» она внимания не обратила и, слава Аллаху, вопросов задавать не стала.
– Был когда-то... Уже десять лет, как началась война, за инструмент не садился...
– Какая война? – не поняла женщина.
Джабраил спохватился и хорошо вышел из положения.
– В душе... – ответил горько и емко, отсекая всякие расспросы.
Вокруг них стояла толпа человек из десяти. И все они слушали музыку Джабраила. И у всех глаза горели, он видел это. Понравилось, значит. А в такие магазины не заходит случайная публика.
Девочка лет пятнадцати тут же шагнула вперед. В руках был диктофон.
– Я тут в шутку записывала, как мама играла. – Она прижалась плечом к женщине. – А потом и вас записала... Возьмите кассету... Правда, это только диктофон...
Джабраил взял кассету и улыбнулся:
– Спасибо...
И заторопился вон из магазина, потому что слишком опустошил себя этой игрой, этим выплеском энергии, так опустошил, что стал слабым и беззащитным... И еще эти люди, что так восприняли его и его музыку... Они тоже делали его слабым и беззащитным...
А ему сейчас никак нельзя быть слабым...
* * *
На вокзале, уже перед отходом поезда, Джабраил купил в киоске простенький диктофон с наушниками и батарейки к нему. В купе, устроившись на нижней полке, он вставил маленькие наушники в уши и включил музыку. Прослушал всю запись до конца один раз, потом второй и третий. Он и в четвертый раз прослушал бы ее, но сели батарейки. Видимо, в киоске подсунули какие-то старые или с просроченным сроком годности...
– Музыку любите? – спросил сосед по купе, сухощавый полковник.
– Я музыкант, – скромно, но сухо ответил Джабраил и отвернулся к стене, потому что военная форма его раздражала...
А в голове звучали слова, произнесенные в магазине: «Реквием по амнистии»... «Реквием по амнистии»... «Реквием по амнистии»...
Пусть не музыкальный, пусть другой реквием, но прозвучать должен будет громко... Именно для этого Джабраил в Москву и едет...

2

Сохно ждал терпеливо, хотя знал, что из окна его подстрелить проще простого. Чуть отодвинулся, приставил ствол к стеклу, прицелился, и...
Но Юнус же сказал, что дома спит семья... Мало ли кто проснулся... Ребенок в туалет сходил и в окно посмотрел, что там за чужой человек к отцу пожаловал. Может, жена Юнуса смотрит, беспокоится за мужа. Не стрелять же в окно, когда не знаешь, кто там на тебя смотрит... Стрелять, конечно, нельзя, но, чуть-чуть потянувшись, «случайно» навести при этом ствол автомата прямо туда – это законом не карается...
Но смотрят очень уж долго. Просто так, ради интереса, сонные люди не будут в окно глазеть. И Юнус задерживается. Давно пора бы вернуться. За это время можно три чайника чая заварить и два из них выпить под неторопливую беседу...
Вместе с затянувшимся ожиданием нарастало напряжение. Указательный палец правой руки сам собой лег на спусковой крючок. Подполковник понял уже, что в доме не все в порядке. Не может Юнус пропасть так надолго. Но как вести себя в такой ситуации? Если там, в доме, что-то происходит, значит, занавеску в окне держит не человеческая рука, а ствол автомата или винтовки. И если только Сохно покажет свое желание пройти в дом, сразу последует выстрел...
Стрелять самому на опережение? Это единственный выход... Был бы единственный выход, если бы не сомнения. А вдруг там ребенок? Вдруг у Юнуса просто живот скрутило и к унитазу приклеило... Всякое случиться может...
Жуткий женский крик и визг из дома раздался неожиданно, тем не менее Сохно успел правильно среагировать и совершить короткое движение пальцем. Автомат подпрыгнул в его руке, посыпались стекла, но не пробитые пулей, потому что пуля стекло только пробивает, не выбивая. Из окна вывалился, проламывая двойное стекло, ствол автомата. Тот, кто стоял за стеклом и целился в Сохно, упал вперед, стекло выдавливая. Это, конечно, была только случайность, обычно пуля отбрасывает тело назад, но сейчас, должно быть, она прошла навылет и пробила какие-то мягкие ткани, не оказавшие сопротивления. Например, горло. И потому человек вперед упал. Все эти соображения, не выстраиваясь в фразе, одной цельной картиной промелькнули в голове подполковника, а сам он уже вбегал в дом, там и стоящий с распахнутыми Юнусом дверьми.
Большой длинный коридор вдоль стены. С левой стороны лестница на второй этаж. Прямо – дверь на кухню. На пороге кухни лежал Юнус с перерезанным горлом. Большущая лужа крови под ним. В луже опрокинутый чайник, и чай растекся пятном, разбавляя кровь. Крупнолистовые чаинки в крови плавали. Прямо на перилах лестницы бессильно висела женщина, должно быть, та, что кричала так дико, увидев убитого мужа. И у нее по спине растекается кровавое пятно. В спину нож воткнули... Но сам нож выдернули... Сохно хорошо знал, как цепляется тело за нож и как трудно бывает его вытащить после полновесного удара. А когда нож вытаскивают, кровь во все стороны брызжет. Убийца, должно быть, сейчас весь в крови. И это не тот, что наставлял на подполковника автомат. Тот просто не успел бы... Значит, убийц, по крайней мере, двое. Может быть, больше. И они не могли еще успеть покинуть двор. И дом, может быть, не покинули...
Первый или второй этаж?
Замереть, прислушаться... Шум наверху... Там дети... Пусть и упустить убийцу, если он на первом этаже остался, но детей спасти... Сохно ринулся по лестнице, мимо тела женщины, перепрыгивая через три ступени. Он вовремя успел, и заметил в коридоре две фигуры. Один из бандитов бил ногой в дверь. Только дверь вылетела, как бандит упал. Сохно стрелял с пояса, но не промахнулся. Однако второй успел заскочить в комнату, и, прежде чем подполковник сделал два прыжка до двери, послышался звон разбитого стекла.
В темноте комнаты Сохно увидел двух прижавшихся к стене мальчишек, сыновей Юнуса. Оконная рама была выбита ударом ноги. Бандит с ходу выпрыгнул наружу. Сохно, даже не видя, что за окном, выпрыгнул тоже, с разбегу, угодил в какой-то колючий куст, сломал его, перевернулся, перекатываясь – и вовремя, потому что очередь ударила в то место, где он только что приземлился. Но, перекатываясь, он не успел увидеть обычный для автомата ночной мазок огня по темноте и потому дал очередь, ориентируясь только по звуку. Стрелял по ногам, чтобы потом взять бандита живым. Но промахнулся и услышал только треск ломаемых веток и кустов. Подполковник ринулся вдогонку, и только тут понял, что одна из пуль все же угодила ему в ногу. Прошла через мягкие ткани. Тем не менее он не остановился, даже увидев впереди забор. За забором злобно лаяла собака. Сохно в одно движение оказался на заборе, успел увидеть, как мелькнули ноги, перепрыгивая через забор соседний. В темноте подполковник за кустами не увидел, что находится в углу сада. Не увидел этого и беглец, иначе сразу выпрыгивал бы на улицу. А может быть, хорошо зная местное расположение, он специально решил преодолеть два препятствия. Начав движение, подполковник Сохно остановиться уже не мог, и видел, что переваливается на ту сторону прямо на большую бурую собаку. Собака не успела добежать до беглеца. Но к преследователю она успела. Можно было бы попытаться задержаться на заборе, но только попытаться, потому что по-настоящему удержаться было уже нельзя. И Сохно выбрал другой вариант. Он падал с забора прямо на собаку, всей своей тяжестью тела нанося животному удар сверху. Удар этот был сильный, и собака взвизгнула, пытаясь вырваться из-под человека. Сохно умудрился ухватиться одной рукой за ошейник с шипами, выставленными наружу, проколол себе ладонь, но ошейник не выпустил. Однако собака оказалась очень сильной и вывернулась, как-то изогнувшись, из-под него, и смогла вцепиться в рукав камуфляжки и даже ободрать руку, держащую ошейник.
Пришлось самому встать и держать тяжелую вырывающуюся собаку на вытянутой руке. Подполковник свободную руку уже сунул было за спину, взялся уже за рукоятку ножа, но собака была ни в чем не виновата, она только честно выполняла свою работу, и убивать ее рука не поднималась. Это была не жалость... Это была простая честность... Потому Сохно, собрав все силы, рванул ошейник в сторону, разворачивая корпус животного, что дало ему возможность ухватить второй рукой за шкуру около хвоста, и поднял собаку на уровень своей головы. Собака весила никак не меньше семидесяти килограммов. Нелегкий груз, но подполковник был тоже хорошо тренирован и слабостью не отличался. Он сделал единственно возможное в этой ситуации – забросил или, скорее, затолкнул свирепое животное в самую середину густого куста, хотя она тоже умудрилась хватануть его зубами за скулу. Ветви куста пружинили, не давая собаке опору под лапами, и, прежде чем собака куст проломила, Сохно успел заскочить на забор и выпрыгнуть на улицу. Кавказские овчарки прыгучестью не отличаются, и собака, злобно лая, последовать за подполковником не смогла.
Сохно осмотрелся и перевел дыхание. Он не знал, куда бежать. Улица темна... Бандита видно не было, шума убегающих шагов не было слышно... Погоня закончилась... Тогда подполковник вытащил трубку и набрал номер полковника Согрина. Коротко доложил.
– Вот так... Информация, значит, отсутствует. Посылай сюда ментов и следаков. Я пока осмотрю дом. И... перевязку сделаю... Ногу прострелили...
* * *
Чтобы попасть в дом, пришлось опять перелезать через забор, потому что калитку Юнус, впустив Сохно, закрыл изнутри. Но калитку открыл и оставил распахнутой, чтобы приехавшие менты смогли войти беспрепятственно. На крыльцо падал свет из коридора. Теперь, когда погоня кончилась, уже и боль в ноге остро почувствовалась, но и предоставилась возможность рану осмотреть. Пуля прошила мягкие ткани бедра навылет. Хорошо, что в задней части, потому что в передней проходит большая артерия, и с раной, пробившей эту артерию, не живут. Ходить, конечно, и с такой раной больно. Мышца эта, припомнил Сохно, так и называется – разгибатель бедра или двуглавая мышца бедра. Сгибаешь-разгибаешь, кровь, как насосом подается... Но такая рана заживает быстро, и быстро же забывается, если не потеряешь много крови. Кровь залила всю штанину. Надо быстрее перевязать...
Обрабатывать раны Сохно учить было не надо. Перевязочный пакет всегда в строго определенном кармане «разгрузки». Пара минут, и бинт туго наложен прямо поверх камуфлированных бриджей. Войти в дом – трудно, себя надо перебарывать, потому что вину Сохно чувствовал. Умом он понимал, что бандиты пришли в дом если не раньше его, то одновременно или почти одновременно, и не потому пришли, что сюда шел Сохно. Никто, кроме троих спецназовцев и одного майора из «Альфы», не знал о намерениях подполковника. А имени Юнуса и адреса даже майор не знал. Что этим бандитам было надо, чего они добивались, была ли это месть или попытка банального ограбления – неизвестно. Впрочем, не окажись здесь Сохно, могли бы и дети погибнуть. Дети, кстати, как там они... Нельзя их выпускать на первый этаж. У Юнуса, кажется, два сына и две дочери... Сыновей Сохно видел. А что с дочерьми? Надо посмотреть...
Но до этого и на убитых бандитов посмотреть стоит. Мало ли... На спусковой крючок нажать можно и в полубессознательном состоянии...
Подполковник прошел в столовую, из окна которой его брали на мушку. Включил свет, посмотрел, готовый отпрянуть при необходимости за косяк. Но отсюда опасаться было нечего. Бандит как упал на подоконник, выронив автомат, так и сполз с него. Пуля пробила сонную артерию. Сохно давал короткую очередь. Остальные пули ушли в стену.
На лестнице он остановился рядом с женой Юнуса. Прощупал пульс, хотя уже по месту нанесения раны знал, что это бесполезно. Надежда была только на то, что нож скользнул по ребру и ушел вбок, что порой случается. Не ушел... Пульс не прощупывался. Убийца, к сожалению, оказался опытным. И четверо детей остались сиротами. Четверо детей. Сохно видел только двух сыновей, но есть еще две старшие дочери. Надо посмотреть, что с ними? Плохо, если бандиты до девочек добрались. Старшей, кажется, лет пятнадцать уже.
Сохно ускорил шаги. Коридор второго этажа был по-прежнему темным. Сохно с трудом нашел выключатель. Бандит, которого он застрелил при выламывании двери, лежал в прежней позе с открытыми закатившимися глазами. Но почему дверь в комнату сыновей оказалась закрытой? Почему ему пришлось дверь выламывать? Неужели мальчики сообразили, что происходит, и закрылись? Когда же успели?
Нет... Все проще. Бандит слишком волновался. Дверь вообще без замка... Бандит пытался открыть ее в другую сторону, внутрь, тогда как она открывалась наружу. Волновался, не разобрал в темноте... Больше выломанных дверей не видно. Значит, девочки где-то там...
Подполковник толкнул следующую дверь и увидел комнату девочек. Обе лежали в кроватях, стоящих у противоположных стен, и натягивали до самого подбородка одеяла. Сохно включил свет. Испуганные детские глаза смотрели на него со страхом.
– Девочки, из комнаты не выходите. Сейчас милиция приедет.
Старшая тихо, заикаясь, спросила что-то. Сохно даже не понял, спрашивает она по-чеченски или по-узбекски.
– Не выходите, – повторил он.
Потом заглянул к мальчишкам. Они стояли, как маленькие памятники, замерев, и не пошевелившись с того самого момента, как выломали дверь и через их комнату пробежал сначала один человек, потом второй. Только глаза показывали, что это живые мальчишки.
С улицы раздался шум двигателя нескольких машин.
– Мальчики, не выходите из комнаты, пока вас не позовут. Не выходите, – повторил Сохно строгий приказ.
И заспешил вниз, чтобы встретить ментов. Чего доброго, его тоже могут принять за бандита, тем более что он в эфире имеет позывной Бандит, который, впрочем, только среди спецназовцев и известен. Надо предупредить.
Но предупреждать не понадобилось.
– Подполковник Сохно, где вы? – раздался с улицы знакомый голос.
Надо же, на вызов сам начальник горотдела пожаловал. Видимо, полковник Согрин запугал серьезностью ситуации.
– Заходите в дом, – с лестницы отозвался подполковник.
Начальник горотдела был озабочен и мрачен.
– Что у нас в городе происходит? Третий вызов за один вечер, как только стемнело. Я сам уже на второй выезжаю. Горло перерезали? – спросил, увидев Юнуса. – Все три случая, как один... Будто одни и те же люди действовали. Целиком вырезали семьи. Здесь тоже?
– Дети живы. Я вовремя успел.
– А бандиты?
– Двоих застрелил, один ушел...
– Что у вас с лицом?
Сохно не понял, но проследил за взглядом мента и потрогал скулу. Почувствовал боль и увидел на руке кровь.
– А-а... Это... С собакой дрался в соседнем дворе, когда за последним гнался. Из-за собаки и упустил. Сам от зверюги еле вырвался...

3

По времени уже ночь подступала, но в антитеррористическом секторе все были на месте и по домам расходиться не торопились. Басаргин выслушал доклад Дым Дымыча и Тобако внимательно и надолго задумался, не слушая обсуждение, начавшееся среди его подчиненных. И привычно по комнате заходил. Заметив это, и другие замолчали, понимая, что командир сейчас начнет делать свои обычные выкладки.
Но он начал не с выкладок.
– Не понимаю... – сказал и остановился, продолжая размышлять, и даже выглядел слегка растерянно. – Не понимаю, зачем торопят следствие, если дело уже пошло.
– Чего ты не понимаешь? – переспросил Тобако. – Здесь, по-моему, все ясно.
– Как раз не все ясно. Настолько не все ясно, что хочется сказать – все беспредельно запутано. Конечно, главным образом потому, что нам не хватает многих деталей. Если детали будут, все встанет на свои места. Если их не будет, надо несуществующие детали вообразить, причем вообразить во всех существующих вариантах.
– Ну-ну... – Доктор Смерть хорошо знал, что командиру всегда лучше соображается, когда он размышляет вслух. – Давай распутывать, Ариадна.
Басаргин несколько раз прошел от двери к окну молча, соображая, с чего следует начинать и куда приведет такое начало.
– Что нам ясно? Нам ясно, что Джабраил Алхазуров, очевидно, по требованию из-за границы, отправил, грубо говоря, десять боевиков другого полевого командира, Юрки Шкурника, сдаваться после постановления об очередной амнистии. Согласно официальной версии, Юрка Шкурник накануне забрал у своих боевиков паспорта. Десять человек сдаются, и Шкурник получает за них компенсацию в сто тысяч баксов, которые потом сжигает, чтобы деньги не достались никому, а паспорта заранее передает, как я понимаю, тому самому Джабраилу Алхазурову. Так?
– Похоже, что ты там был, командир, – согласился «маленький капитан». – Но на этом уровне мы все были там, и вопросов у нас нет.
– Но кто мне скажет... Сто тысяч баксов за то, что отдаешь бойцов на «сдачу» – это нормально? По рыночным, грубо говоря, ценам – нормально?..
– Это не нормально, – решил Доктор Смерть. – Десять тысяч, еще куда ни шло...
– Правильно. Меня тоже сильно смутила такая значительная сумма. Тогда за что получил Юрка Шкурник такие деньги?
На такой вопрос антитеррористы, естественно, могут дать только один ответ.
– Деньги платятся за проведение террористического акта, – уверенно сказал Тобако. – Именно такие большие суммы... Даже за простые засады на дорогах, когда обстреляли колонну и убежали, платят немного меньше. Сто тысяч – только за проведение серьезного теракта, имеющего значительный общественный резонанс.
– Хорошо, считаем, что одну недостающую деталь для общей картины мы совместными усилиями нашли. Хотя тут может быть и несколько второстепенных вариантов, но не настолько значительных, чтобы их рассматривать наравне с приоритетным... Вот из этого, приоритетного, и будем исходить. Сам Шкурник, как известно, за свою шкуру всегда побаивался – потому к нему никто серьезно не относился, и на грозного террориста просто не тянет. Значит, мы имеем право сделать вывод, что Юрка Шкурник отдал своих людей для проведения теракта в составе другой группы... – Александр Игоревич опять заходил по кабинету. – Это я могу понять. И они, чтобы официально легализоваться, пошли на сдачу под контролем ментовского капитана Ахмата Хамкоева, подчиненного тому же Джабраилу Алхазурову... Это я беру первоначальный вариант, который просматривался невооруженным глазом и с которого мы начали работать. Впоследствии вариант претерпел такие изменения, что стал основательно путанным...
– Промежуточный вопрос – почему Джабраил приказал убрать Ахмата Хамкоева? – спросил Дым Дымыч. – Это не совсем вяжется с их общим интересом. Шкурник отдал людей и заинтересован в том, чтобы они себя показали с лучшей стороны...
– Нет... Здесь-то все, кажется, нормально. Вас с Тобако не было, когда из Ханкалы пришли результаты трассалогической экспертизы по пуле, которой был убит боевик Юрки Шкурника, как его... Кличка хорошая... Пали Аленый... Или Али Паленый... Что-то такое... Экспертиза подтвердила, что Паленый убит из пистолета, принадлежащего Джабраилу Алхазурову. Данные на этот пистолет есть во всех лабораторных компьютерах МВД и ФСБ, Джабраил, кажется, очень его любит и не расстается со своим оружием уже много лет. Есть регистрация характеристик трех пуль, выпущенных из этого пистолета в разное время, и стрелял, согласно показаниям свидетелей, он сам. Так вот, Джабраил, как человек умный, просчитал вариант, при котором экспертизу проведут, и тогда Ахмат из героя становится подозреваемым. И потому решил от него избавиться. Он не предполагал, что Ахмат сумеет так ловко вывернуться, представив себя героическим человеком, уважающим адат больше собственной безопасности. И Джабраил избавился бы от Ахмата, если бы не Сохно... Так что здесь все логически просчитывается и не вызывает недоумения. Недоумение у меня возникает в другом аспекте, но к этому мы скоро подойдем. Сейчас еще одна заковырка, которая может в итоге оказаться просто банальной ерундой... Что не поделили Джабраил Алхазуров и Юрка Шкурник? Мало заплатил? Нет. Хорошо заплатил, даже щедро. Басаев из этих денег половину забрал бы себе. Тогда почему Шкурник стал подбираться к Джабраилу, в то время живущему у ментовского капитана? Здесь, мне кажется, исходить мы можем не из логики, а из характеристики самого Юрки Шкурника. Его жадность была общеизвестна и часто толкала его на конфликты с другими полевыми командирами. Шкурник всегда считал себя обиженным, завидовал тем, кто получает больше славы и, соответственно, больше денег. Должно быть, мы имеем право предположить, что Джабраил имел еще какие-то средства, и Шкурник знал об этом или считал, что знает, и имел намерение завладеть ими. Я не вижу другого варианта. Банально, согласен, но вполне в духе Шкурника... Но это вообще-то полностью проходной момент, который сыграл Алхазурову только на руку, показав наблюдателям с федеральной стороны, что Шкурник желает отомстить сдавшимся, чего в действительности у него, понятно, и в мыслях не было. И потому на этом моменте мы постараемся не задерживаться. Нас сейчас интересует тот момент, когда Шкурник передал Джабраилу Алхазурову паспорта своих людей. Итак, Дым Дымыч и Тобако в один голос уверяют нас, что фотографии в паспортах вклеенные, и у меня нет причин не доверять своим сотрудникам. Таким образом, у нас выстраивается вроде бы стройная система проникновения в столицу. Я сначала подумал, что помощь друзей «Фонда поддержки и реабилитации к мирной жизни принявших амнистию боевиков» понадобилась для того, чтобы под их видом отправить в Москву других людей. Теперь мы видим, что частично это и происходит. То есть по паспортам сдавшихся боевиков, забранным Юркой Шкурником и переданным Джабраилу Алхазурову, приехало пока трое людей, судя по всему, из официально сейчас не существующей банды Джабраила. Что это за люди, мы пока не знаем, но это, скорее всего, только вопрос времени. И я не сомневаюсь, что мое предположение об их принадлежности полностью подтвердится. И в скором времени исходя из аналогии и опираясь на добытый Дым Дымычем список, это мы можем твердо сказать – прибудут еще семь человек. Доктор, если тебе интересно поторопить события, отправь запрос Согрину по поводу полного списка банды Джабраила. Кто в нее входил и кто где сейчас находится. Это, я думаю, не должно вызвать возражений ни с какой стороны, поскольку мы никак в этом случае не проявляем интереса к сдавшимся боевикам Юрки Шкурника. То есть мы не лезем в чужую епархию и не срываем политические мероприятия антитеррористического комитета и Государственной думы. Такой запрос можно напрямую отправить через Гудермесский отдел ФСБ, поскольку они сотрудничают с группой Согрина.
Доктор Смерть сразу же начал стучать по клавиатуре, а Басаргин продолжил:
– Итак, в Москву прибывают десять террористов с естественной для них целью, которой мы должны противопоставить себя и свою работу. По фальшивым паспортам прибывают. Почему, давайте вместе подумаем, по фальшивым? Они же не находятся в розыске, следовательно, и со своими паспортами вполне сносно могут устроиться в Москве и заниматься своей деятельностью. И тогда не надо было бы огород городить с этой сдачей боевиков Юрки Шкурника. Вывод очевиден. И я, кажется, поторопился обвинить себя в непонимании ситуации, потому что теперь понял ее. До меня никак не доходило, зачем понадобились десять человек из банды Шкурника. Если с их паспортами приезжают настоящие террористы, то зачем эти десять человек нужны в Москве и почему Хамзат Сулейменов сразу после встречи с Омаром Рахматуллой так засуетился, что привлек к работе и генерала из антимонопольного комитета, и даже депутатов Госдумы, вообще от понятия терроризма далеких...
Рассуждения Александра Игоревича прервал звонок мобильника Сохатого. Дым Дымыч глянул на определитель номера и быстро вышел в коридор, чтобы поговорить. Басаргин молча проводил его взглядом и после этого продолжил:
– Да, я не понимал торопливости Хамзата Сулейменова и его желания как можно скорее доставить в Москву десять строителей, которые давно уже строить разучились, потому что слишком хорошо за годы войны научились разрушать. Теперь, мне кажется, я догадался, в чем дело. Вопрос в том, что сами террористы считают себя людьми более ценными, очень желают остаться в живых и подставляют, таким образом, вместо себя тех десятерых... Причем подставляют умышленно, чтобы разогреть страсти. Людям предъявят обвинения, а они и знать не будут, что находятся в розыске... И тогда начнется шум, касаемый самой сущности амнистии. Вот, дескать, объявляют амнистию для террористов... И антимонопольный комитет наша общественность с удовольствием смешает... Сами знаете, с чем в таком случае людей мешают...
Вернулся из коридора задумчивый Дым Дымыч. Спрятал в чехол трубку и сел на свое место в углу. Но, кажется, думал он совсем не о том, о чем говорил Басаргин.
– Я правильно мыслю, Дым Дымыч, как ты считаешь?
– Мне сейчас сообщил тот самый мой знакомец, что список дал... Он курирует только Москву. Но и из области к нему доходят сведения. Боком. Так вот, от имени «Фонда поддержки и реабилитации к мирной жизни принявших амнистию боевиков» в Красногорске арендовали крыло общежития для строителей... Не для наших ли? Список лиц мне обещают добыть завтра.
– А почему в Красногорске? – не понял Басаргин. – Почему не в Москве? Что-то мне здесь не нравится... Зарегистрироваться можно в разных округах города.
– Моего знакомого тоже удивил этот факт. Он даже посмеялся. Потому что посмеяться там есть над чем.
– И по какому поводу такой раскатистый хохот? – мрачно спросил Доктор Смерть.
– Там в соседнем дворе постоянно собираются скинхеды... И такое расселение автоматически вызывает конфликт...
– А вот это мне не нравится еще больше, – заметил Басаргин. – Потому что дает еще один вариант развития событий.
Басаргин не успел развить мысль о том, что именно не нравится ему и как могут события развиваться, потому что компьютер дал сигнал о получении сообщения, и Доктор Смерть встрепенулся:
– Это от Согрина... Список и еще что-то.
– И что еще? – переспросил Тобако.
– Командир, – не ответив, Доктор Смерть обратился к Басаргину, – а ты тоже можешь ошибаться...
– Я же живой человек, – согласился Александр Игоревич скромно.
– Настоящих террористов прибудет не десять человек, а восемь... Двоих из десяти, имеющих на руках паспорта из второй десятки, час назад застрелил подполковник Сохно. Но...
– Сохно – но... – передразнил «маленький капитан».
– Но... Дополнение к сообщению должно дать нашему командиру попутный импульс к просчету ситуации. Итак, сегодня вечером были вырезаны семьи трех бывших боевиков Джабраила Алхазурова. Из тех, что первыми покинули его и хорошо знали всех остальных. Из остальных двое застрелены, когда вырезали третью семью, и потому удалось спасти детей, а других найти не удалось, кроме одного – Александэра Сулейменова. Но... Простейшая арифметика на уровне первого класса школы вводит Александэра в число подозреваемых...
– Посчитай-ка вслух, – предложил Ангел.
– Пропавших паспортов на руках у террористов осталось восемь, поскольку раненый Сохно одного обладателя паспорта все же упустил. Всего в городе было зарегистрировано четырнадцать человек из банды Джабраила. Это не считая самого Джабраила. Один из них – ментовский капитан Ахмат Хамкоев находится в Ханкале. Троих зарезали. Итого, четырнадцать минус шесть – восемь. Восемь человек осталось вместе с Сулейменовым. Восемь паспортов... Резонно сделать вывод, что один из паспортов у Александэра Сулейменова?
– Резонно, – согласился Басаргин. – Ты считаешь как Архимед...
– Это не я считаю. – Доктора Смерть всегда отличала высокая скромность. – Это считал полковник Согрин...
Назад: ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дальше: ГЛАВА ПЯТАЯ