Глава пятая

Подполковник ЦРУ Эктор Камачо был когда-то, как он сам любил говорить, неплохим боксером. В свои студенческие годы и сразу после окончания университета он даже входил в состав национальной сборной США и готовился в ее составе к Олимпийским играм. Правда, тренеры предпочли отправить на Игры другого боксера, и тогда Эктор решил попробовать себя на профессиональном ринге. Сначала ему способствовал успех, и даже не просто успех на ринге, но успех финансовый. Промоутер быстро сообразил, как заработать на тезке и однофамильце двух известных пуэрто-риканских боксеров, отца и сына, которых звали точно так же – Эктор Камачо и Эктор Камачо Джуниор, то есть Камачо-младший. Отец был двукратным чемпионом мира. На этом и сыграл промоутер, выводя на ринг никому не известного новичка. Болельщики шли смотреть, как думали, на прославленного боксера или его сына, а оказывалось, что это совсем другой Эктор Камачо. Но деньги за билеты были уплачены, и новичок профессионального ринга неплохо заработал уже в первых боях. Однако долго так продолжаться не могло, тем более что звезд с неба Эктор не хватал, и бои его на профессиональном ринге, где и перчатки легче, и защитного шлема на голове нет, были довольно посредственными. Полностью перестроиться под профессиональный стиль Эктор Камачо не сумел. Промоутер не предлагал новых поединков, и требовалось искать себе работу. Именно тогда ему и предложили пойти учиться в школу ЦРУ в Кливленде. Камачо согласился, понимая, что с образованием социального психолога он едва ли найдет себе достойную работу, будучи гражданским лицом. А работа в ЦРУ с его профессиональными навыками может оказаться успешной. Тем более что Камачо владел, помимо английского, еще и испанским, и французским языками. Испанский был родным языком его отца, а французский – родным языком матери. Сам Эктор в университете дополнял знания того и другого хотя бы для чтения иностранной научной литературы по психологии.

В школе ЦРУ, выбирая курс, Эктор последовал совету одного из преподавателей и выбрал себе курс изучения региона кавказских стран, как перспективного направления, где можно ждать большого карьерного роста. Через полтора года обучения он попал на стажировку. Правда, приобретать практические знания и навыки, а заодно и совершенствовать грузинский язык, который он начал изучать, его направили не на Кавказ, а во Францию, где Эктор должен был наладить отношения с представителями большой грузинской диаспоры в Париже. Сразу попасть в Париж! Разве это не везение! Многие опытные сотрудники, даже старшие офицеры, только мечтают о такой командировке.

Наладить отношения с грузинской диаспорой получилось быстро. Помогли старые навыки боксера. Один из известных представителей грузинской диаспоры в Париже, владелец целой сети ресторанов грузинской кухни Владимир Александрович Гулиа, имел одновременно собственный боксерский клуб и тренировочный зал, где сам и тренировал боксеров, причем не только грузин, живущих в Париже. Более того, сами грузины мало интересовались боксом, поскольку не имели подходящих физических данных: ни достаточной длины рук, ни крепкой головы, мало ощущающей удары кулака. В зале вместе с Эктором тренировалось всего четверо молодых грузин, остальные были, за исключением одного француза, выходцами из африканских стран. Выдающиеся боксеры в этом зале не работали, да и сам тренер был откровенным любителем. Не представителем любительского бокса, а именно тренером-любителем, если оценивать его профессионализм с американской точки зрения, и потому серьезные парни, имеющие талант и амбиции, здесь не задерживались и переходили к более опытным тренерам. Но Георгий Александрович Гулиа работал тренером-любителем в каком-то детском клубе еще в Советском Союзе, и ему откровенно нравилась эта работа. Не имея больших спортивных амбиций, он спокойно относился к неудачам и не сильно расстраивался, когда очередной ученик уходил от него в другой зал, где имел возможность получить лучшую «школу».

Благодаря своим былым спортивным навыкам и быстро восстановив их, Эктор стал звездой местного масштаба и даже провел два боя за клуб Гулиа, выиграв оба. Его агрессивная американо-мексиканская манера боя была непривычна для молодых европейских боксеров, и боксировать с ним было сложно. При этом Камачо старался со всеми в клубе поддерживать хорошие отношения, особенно с боксерами-грузинами и с самим тренером. Он даже стал вхож к нему в дом, получил покровительство жены тренера, а через них быстро зашагал по лестнице со ступеньки на ступеньку, познакомившись со многими влиятельными представителями грузинской диаспоры, и с теми, кто лояльно относился к режиму тогда действующего президента Грузии, и с оппозиционно настроенными людьми, за которыми, как просчитали аналитики ЦРУ, будущее в этой маленькой горной республике. Университетское образование и специальность, которую он получил, помогали ему успешно налаживать нужные отношения. Эктор Камачо слыл человеком, который может говорить на любую тему, а главное, чем он всех, можно сказать, покорял, это умением слушать то, что другие говорят с удовольствием. Национальная диаспора – это, в общем-то, круг достаточно ограниченных связей и общения, и люди давно уже успели все сказать друг другу. А Камачо был свежим человеком, с которым можно было поделиться любыми своими проблемами, тем более что он, в отличие от большинства, мало говорил, но много слушал. Это редкое среди человеческого общества умение всегда вызывает к человеку приязнь и дружеское расположение, которые в дальнейшем могут перерасти в настоящую дружбу, тем более что грузины народ открытый и к дружбе склонный.

Сам Эктор Камачо умело пользовался при случае миниатюрными диктофонами и вообще всей возможной электроникой, к которой имел особое пристрастие, каждую неделю передавал помощнику военного атташе американского посольства в Париже запечатанный контейнер, где содержался диск с записями интересных разговоров, касающихся не только грузинской политики, но и, во многом, экономики. Копии отсылались, а оригиналы записей оставались у самого Эктора, так что за год с небольшим, что длилась его парижская стажировка, Камачо успел собрать достаточно интересное досье на многих видных людей из грузинской диаспоры. Он был уверен, что когда-нибудь это досье ему очень пригодится…

Высокие горы даже летом нагоняли на Эктора Камачо какой-то непонятный ужас. Когда он смотрел снизу на хребты и вершины, этот ужас только слегка холодил дыхание, трепыхаясь где-то чуть ниже горла. Но если сам забирался в горы на высоту и сверху смотрел куда-то вдаль, этот ужас сковывал все тело, и требовалось жесткое усилие воли, чтобы вернуть себя в нормальное состояние. А зимой это чувство усиливалось многократно. Вживую Эктор никогда не видел снежные лавины, даже не знал, какие условия нужны для их схода. Но стоило ему поехать в горы, как начинало казаться, что лавины сходят постоянно и всюду, только и ждут, чтобы завалить его и его спутников толстым слоем снега, из-под которого невозможно выбраться. Говорят, зарытому в снегу человеку ничто не мешает дышать. Снег – не лед, он пропускает воздух. Пусть в небольшом количестве, но пропускает, и человек какое-то время еще дышит. Но он не может в снегу шевелиться, его раздавливает дальше толщей снежного покрова, и он начинает замерзать. Медленно и мучительно. Зная, что где-то там, наверху, существует жизнь, существует солнце, такое яркое в этих горах даже зимой. Такая смерть казалась Эктору Камачо самым худшим концом из всего, что только можно себе представить.

Но спутники его, которые в последнее время стали постоянными, хорошо знали горы и лавин не боялись. Подполковник Камачо с определенной долей уверенности предполагал, что они не имеют склонности к суициду, и потому ведут его туда, где лавин ждать не следует. У всех у них есть семьи и дети, которых они не хотят оставить сиротами. У Эктора тоже было три дочери. И он представлял, как они перенесут весть о его гибели и даже не будут иметь возможности проводить его в последний путь по католическому обычаю, потому что тело его никто найти не сможет. Может быть, только через много-много лет, да и то случайно, потому что маршрут, которым обычно ходила группа Камачо в горы, нигде не регистрировался и держался в тайне. Никто не будет знать, где искать пропавших без вести людей. Это, конечно, плохо, тем не менее, только так можно было обеспечить соблюдение режима секретности всей деятельности подполковника Камачо. Даже для большинства военных чиновников из грузинского Генерального штаба и для наблюдателей из числа военных советников НАТО, среди которых были в основном американцы. Американские советники знали только, что подполковник Камачо представляет в Грузии интересы ЦРУ и проводит какие-то свои действия.

– Господин подполковник, мы уже почти на месте, – сказал Даккашев. – До границы отсюда около пятисот метров. Сразу за поворотом ущелья – граница. Лорса Мажитович должен сюда подойти. Он знает, где нас искать.

– Привал, – распорядился подполковник. – Будем ждать. Далеко отсюда до монастыря?

Имена этих людей, с которыми Камачо пришлось иметь дело, были очень трудны в произношении для его языка, и Эктор никак не мог их запомнить. С фамилиями было проще. Фамилии он легче запоминал, хотя, как и имена, тоже в смартфон внес. Но и фамилии, и имена своих спутников Камачо старался произносить как можно реже.

– Монастырь за перевалом, а перевал мы час назад стороной прошли, по берегу, на него не поднимались, – объяснил Даккашев.

Рядом с монастырем находится пост грузинских пограничников. Конечно, они не настолько опасны, как российские, и с ними можно договориться путем одного телефонного звонка. Но тогда придется частично раскрыть себя, и это подполковнику не нравилось. Впрочем, однажды он уже сталкивался с грузинскими пограничниками. Звонить не захотел, и пришлось доставать бумажник, чтобы расплатиться наличными долларами. После этого бумажник остался пустым. Камачо привык пользоваться пластиковой банковской карточкой и не носил с собой много наличных, а они в Грузии всегда нужны. И то, что после встречи с пограничниками бумажник остался пустым, несколько осложнило дальнейшие действия, но не критически, как-то обошлось. Однако встречаться с ними в очередной раз не слишком хотелось. Не от жадности, поскольку он тратил не личные деньги, а деньги ЦРУ, а от нежелания поощрять чужую жадность.

– Свежих следов пограничников не видел?

– Они прошли вечером и утром, примерно за полчаса перед нами. Теперь до вечера патруля не будет.

Эктор напряг память и сумел-таки вспомнить, что Даккашева зовут Абали Гирмасолатович. Ни один американец такое имя не запомнит. Но у подполковника Камачо была профессиональная память разведчика. Он уже давно считал себя профессионалом, пройдя в самой крупной разведслужбе мира путь от лейтенанта до подполковника всего за одиннадцать лет, не считая полутора лет учебы в разведшколе. Действительность превзошла все ожидания. Кавказ – это то место, где можно получать очередное звание сразу после каждой успешной операции. По завершении нынешней операции Эктор Камачо рассчитывал стать полковником, хотя многие, прослужившие в разведке почти всю жизнь, так до конца службы это звание и не получают. А пока все шло именно по задуманному плану. Помощников себе подполковник успел подготовить надежных. И самый надежный из них, наверное, это Даккашев. А американскую сторону, когда все пути многократно проверены и пройдены, и все шестеренки механизма смазаны и сработаны, сможет представлять любой другой человек, молодой, которому тоже хочется быстро получать очередное офицерское звание…

Сам подполковник Камачо от прохождения половины сложного пешего маршрута через горы Большого Кавказа почти не устал и в привале не нуждался. Сказывалась былая тренированность, да и сейчас он время от времени позволял себе заниматься спортом. Конечно, не так, как когда-то, когда до собственного изнеможения избивал боксерский мешок, но не давал себе распуститься и превратиться в человека, у которого только одна голова и способна плодотворно работать, а все остальное тело служит только в качестве приготовления будущей пищи для червей. А вот для других маршрут оказался далеко не легким. Тот же Даккашев начинает задыхаться и иногда кашляет, когда приходится преодолевать затяжной крутой подъем. И ведь не курит. Просто от природы у человека легкие слабые, и бронхи, видимо, когда-то были сильно простужены, но до конца не вылечены. Оттого и кашель, и пот на лбу крупными каплями.

Устали, конечно, носильщики. Это естественно. Груз несут немалый, и не по асфальту несут, а по горам, где дороги нет, прыгают с грузом с камня на камень, потому что группа предпочитает обходить дороги стороной. Но они и деньги немалые по местным меркам получают за то, что устают. Такая у них работа. Тем не менее отдых им нужен, потому что вскоре придется бегом бежать, когда будут границу пересекать. Конечно, и с одной, и с другой стороны выставят страховку, но кто знает этих русских пограничников? Они могут и засаду устроить, и не среагировать на страховку, преграждая путь автоматными очередями в момент прохождения каравана через границу. Поэтому границу лучше пересекать бегом по руслу реки. Это один из небольших притоков Аргуна. Сам Аргун в этих местах, в верховьях, похож на ручей, однако уже здесь имеет притоки и с каждым притоком набирает силу. Приток не глубокий, вода едва-едва щиколотку покрывает. И камушки на дне не крупные – обычная для ручья галька. Вода прозрачная, все видно, и не споткнешься. Подполковник Камачо сам на ту сторону, в Россию, ходил дважды. И даже не по необходимости, а исключительно для того, чтобы никого не обманывать при написании отчета, в котором обязательно следует отметить, что руководитель операции лично инспектировал прохождение группы с грузом через границу и сопровождал их в глубь российской территории на несколько километров, чтобы убедиться в благополучном исходе перехода границы. Сейчас российские границы, конечно, представляют собой сплошные дыры, местами склеенные пограничными заставами. Россия – не Советский Союз, у которого все границы имели постоянно обслуживаемую и всегда идеально ровную контрольно-следовую полосу, несколько рядов колючей проволоки и сигнализацию по всему периметру границы. Дикий зверь пробегал, сигнализация срабатывала, и срочно выезжала или вылетала группа с пограничным нарядом. А уж каждый незнакомый человек, там появившийся, сразу становился объектом особого внимания. Местные жители всегда с пограничниками взаимодействовали, не то что сейчас. Это все Эктор Камачо видел когда-то в учебном фильме. И голос диктора, выражающего точку зрения эксперта, отмечал громадную работу, проделанную пограничниками. Ведь ни одна страна мира не имела сухопутную границу такой протяженности, как у Советского Союза, и так оборудовать ее – это требовало больших финансовых и людских затрат. Но Советский Союз на такие затраты шел целенаправленно, чтобы отгородиться от остального мира и его влияния на своих граждан. Сейчас подобное сохранилось, разве что, в Северной Корее. Но масштабы Северной Кореи несовместимы с масштабами Советского Союза. Там – просто большая тюрьма, из который сложно бежать, а в Советском Союзе была прекрасно организованная граница. Но потом контрольно-следовая полоса вместе с колючей проволокой осталась сначала на территории Грузии, отгораживая ее от Турции, а через некоторое время проволоку вообще сняли, в металлолом сдали, а контрольно-следовую полосу затоптали и засадили густой и высокой травой. Грузия в НАТО стремится, а Турция – член НАТО. Вот она и продемонстрировала демонтажом приграничных сооружений свое миролюбие и доверие к члену НАТО. С точки зрения подполковника Камачо, офицера разведслужбы США, это было разумным действием. С точки зрения просто человека по имени Эктор Камачо это было грубым льстивым заигрыванием с командованием НАТО и пренебрежением интересами собственной страны, поскольку через открытую границу тут же пошли не войска члена НАТО, а контрабандисты всех мастей и пород, в том числе и наркоторговцы со своим грузом. В итоге единственным выигрышем Грузии была сдача на металлолом колючей проволоки…

Естественно, костров на привале не разводили. При прохождении горного маршрута в этом необходимости нет. Даже у самого подполковника Камачо, несмотря на всю его функциональную подготовленность, от пота промокло нижнее белье, а о носильщиках и говорить было нечего.

Что же касается горячей пищи, то у группы были с собой армейские «сухие пайки», как называют это по-русски грузины и ингуши, из которых и состояла группа подполковника. Термохимическая упаковка при вскрытии сама разогревала то, что предстояло отправить в желудок. И всего за минуту. На костре же пришлось бы что-то готовить себе в течение часа, пуская дым в небо и привлекая внимание пограничников с той и с другой стороны.

От русла ручья на время привала отошли в сторону и устроились среди развалов крупных, в половину человеческого роста, камней, прикрывавших от взгляда с любой стороны.

Обязанности ответственного лица за безопасность подполковник всегда возлагал на Абали Гирмасолатовича. И Даккашев с этими обязанностями справлялся. Он и в этот раз выставил часового на самом верхнем камне. Тот сидел молча, неподвижный, как камень, и малозаметный, только головой иногда крутил в разные стороны, как горный орел, оглядывающий окрестности. Потом этого часового сменил первый, закончивший обедать, и занял точно такую же позу. Издали одетый, как и все, в камуфлированную форму, соответствующую местности, он на фоне камней был совершенно незаметен. Даккашев хорошо знал и объяснил это всем часовым, что неподвижного человека возможно увидеть только при прямом рассмотрении в момент движения. И потому часовые предпочитали неподвижные позы.

Сам Даккашев, проследив, чтобы все выполнили инструкцию, данную подполковником, то есть спрятали остатки еды и фольгированной упаковки под камни или, если это возможно, закопали в землю, подошел к Камачо и спросил:

– Будем ждать или пойдем навстречу?

– Если пойдем, рискуем на самой границе и встретиться, под носом у пограничников. А там всякие задержки опасны. Будем ждать здесь… – посмотрев на часы, ответил тот.

– Может, позвонить? – спросил Абали Гирмасолатович.

– А здесь есть связь?

– Спутниковые трубки.

– Что ж, звони…