– Внимание всем! Я – Первый. Доложите обстановку!

– С прибытием, Первый! Я – Второй… Эмир подходит к селу, но заходить, похоже, не собирается, делает большущий полукруг, чтобы невидимым добраться, думаю, до кладбища.

– Что на кладбище?

– На кладбище – покойники, – хрипит голос в наушнике. Это не наушник испорчен, знает Нугзар, это голос такой. – Я – «Четвертый». Группа боевиков сконцентрировалась за кладбищенским забором. Пять человек. Четверо вместе, пятый в стороне на посту, просматривает в бинокль дорогу и склон соседней горы – там две тропы проходят. Бинокль с ПНВ, но свечение предельно слабое. Аккумулятор почти полностью сел. Через полчаса, похоже, он ничего видеть не будет. Ободок почти не светится.

– Продолжайте наблюдение. Оставаться невидимыми. Это приказ «с большой горы». Седьмой, Девятый и Десятый – ко мне. Особое задание… Я в центре, рядом с «Шестым». Позицию «Шестого» знаете?

Седьмой, Девятый и Десятый – специалисты по задержанию. Парни самые опытные во взводе. Но они не только задерживать умеют. Они умеют и скрытно передвигаться лучше других. И потому для охраны Беслана Байрамирова старший лейтенант выбирает именно этих парней. А позицию «Шестого» группа готовила, как уже доложили командиру, общими усилиями. Перенесли на склон пару кустов с другого места, чтобы закрыть нишу в скале. Но из этой ниши просматривается и простреливается практически все село.

Приходится ждать, когда трое разведчиков доберутся до места. На это уходит минут пятнадцать, потому что они, даже при том, что торопятся выполнить приказ старшего лейтенанта, не могут пренебрегать мерами осторожности, и большую часть пути преодолевают гусиным шагом, а кое-какие участки и ползком. Каждый знает, что выдать их может любой нечаянный взгляд, брошенный из темного окна дома. А окна почти все темные, потому что электричество в село не подается уже много лет – линия электропередачи была разрушена федеральной авиацией еще в первую чеченскую войну, и люди пользуются керосиновыми лампами.

Нугзар замечает приближение разведчиков, когда они оказываются уже прямо под точкой Шестого. И сам спускается к ним, потому что на точке им всем поместиться негде.

– Двор Беслана Байрамирова знаете? – первый вопрос вместо приветствия.

– Знаем…

– Сможете скрытно туда пробраться?

– Можно, – хмуро отвечает Девятый. – Только в соседнем дворе две собаки… Гавкать будут… Сдадут…

– Шестой, слышишь? – Нугзар умышленно ведет разговор с опущенным ко рту микрофоном «подснежника», чтобы и остальные бойцы взвода знали ситуацию.

– Слышу… Сейчас посмотрю… Так… Одну собаку вижу… Здоровенный кобелина… И не лежит, на нас смотрит, слушает… Вторая псина, видимо, за домом…

– Сможешь так, чтобы не пискнула?

– «СП-6» в голову. Пискнуть не успеет…

Череп кавказской овчарки по прочности не уступает черепу медведя. Если пуля попадает под острым углом, то случается порой просто рикошетит. И потому снайперы предпочитают использовать против собак бронебойные патроны с усиленным зарядом. Против такого заряда не может устоять бронежилет, не может и череп собаки.

– Работай…

– Сейчас, обойму сменю. У меня «СП-5».

Через тридцать секунд наушник доносит слабый звук хлопка. Больше ничего не слышно. Собака, громадная и злобная кавказская овчарка, в самом деле пискнуть не успевает.

– Как?

– Прямо в лоб. Отдыхает… Во… Вторая на разборку вышла… Сейчас…

Новый хлопок раздается через десять секунд. И опять – ни звука со стороны села…

– Готово…

– Еще собаки на пути есть?

– Я не видел.

– Таких собак как кормить надо! А здесь людям самим жрать нечего…

Старший лейтенант поворачивается к разведчикам, но обращается не к ним одним:

– Внимание всем! Задача поставлена сложная. Эмир Абдул пойдет в дом Байрамировых. Мать мальчишки – его двоюродная сестра. Так что дорогу он знает. Будет допрашивать Беслана. Наша задача – дать им некоторое время поговорить, но не допустить убийства мальчишки. Для этого Седьмой, Девятый и Десятый выдвигаются в соседний двор. Операцию надо провести так, чтобы сам эмир от нас ускользнул, и с ним только пара боевиков. Троих можно «положить». Сами выбирайте, кого отпустить…

– У одного СВД. Этого лучше во дворе оставить, – говорит Второй. – И того, что с биноклем. Тоже лучше оставить…

– Там еще длиннобородый есть, – добавляет Одиннадцатый. – Физия его знакома. На Усаму бен Ладена похож. Я его в прицел рассматривал. Если я не ошибаюсь, борода эта в розыске. Тоже можно оставить…

– Работаем, – командует Кантария.

Наверное, Беслан проспал бы и весь остаток дня, и всю ночь. Так он устал… И мать, и сестры, видя его состояние, даже днем старались не издавать ни одного лишнего звука, чтобы не побеспокоить его сон. А с наступлением темноты, как в доме всегда положено, тихо улеглись спать.

Дом Байрамировых небольшой, аккуратный, совсем не новый. И двери особой прочностью не отличаются. Даже закрываются изнутри на простенький деревянный засов, потому что в селе отродясь про воров не слышали. Эмир Абдул в темноте подходит с пятеркой боевиков к дому, открывает калитку левой рукой, потому что правая рука у него на перевязи и жестко забинтована; нимало не сомневаясь, прихрамывая, заходит и во дворе жестом распределяет боевиков, чтобы блокировать окна со всех сторон. С ним остаются только двое.

Никто не слышит их прихода.

Спит усталый Беслан. Спит мать, спят сестры.

Абдул стоит перед дверью с десяток секунд. Он неважно себя чувствует, понимая, что грешно так вести себя с родственниками. Тем не менее чувства не могут остановить его, когда впереди такая большая цель. И он с силой бьет здоровой ногой в дверь.

От такого удара, от шума им произведенного, проснуться должны все. И первым просыпается Беслан, уже несколько лет воюющий и даже во сне готовый к немедленной адекватной реакции на любые действия. Он сразу понимает, что произошло, хотя Абдул не дает ему времени на соображение, сразу направляясь к двери в комнату племянника.

– Что тебе надо, брат? – слышит эмир из-за распахнутой боковой двери. Голос спокойный, но громкий. Специально громкий, чтобы Беслана предупредить.

Это мать встала на шум. Где-то там, в темноте, наверняка прижимаются к матери дочери.

– Закрой дверь, и не высовывайся! Я хочу поговорить с ним…

Второй удар ноги направлен в дверь комнаты Беслана.

Сам Беслан уже вскочил на ноги и обшарил развешанную на спинке стула одежду в поисках пистолета. Он спал и не видел, как мать подсунула пистолет ему под подушку. И не находит оружия. Это вызывает отчаяние, но не испуг, потому что молодой горец чувствует свое моральное преимущество перед грозным дядей. Беслан проиграл – это он сам отлично понимает. Но он и умереть сумеет достойно, как победитель.

Абдул уже шагает за порог и зажигает фонарик, направляя луч на стоящего посреди комнаты Беслана. Беслан одевает штаны и вроде бы даже не торопится, делает это с достоинством и спокойствием. Поведение племянника заставляет Абдула остановиться.

– Что же ты не поздороваешься со своим эмиром? – грозно хмурит Мадаев седые брови, в голосе звучит едкая и злая насмешка, смешанная с угрозой.

– Ты мне больше не эмир, запомни это, дядя, – сказано спокойно и открыто, без дрожи в голосе, без лишнего, ненужного сейчас, хотя и вполне уместного возбуждения.

– Вот как? Ну и дела.

Абдул ожидал испуга, привычный к такому поведению со стороны окружения, и слегка теряется. Не сразу находит, что сказать.

– Предатель, стреляющий в спину, не может быть эмиром и требовать к себе уважения…

– Я не стрелял тебе в спину. Это Искандер стрелял тебе в грудь. – Абдул уже взял себя в руки и голосом насмехается, пытаясь таким образом отвести от себя обвинения.

– Ты стрелял в других… Тебе страшно было в меня выстрелить… И ты предоставил стрелять в меня Искандеру… А выстрел в грудь или в спину… Когда выстрел предательский – он всегда в спину… Ты это отлично знаешь…

– Что тебе надо, брат? – снова раздается за спиной голос матери. – Как смеешь ты так вламываться в дом к родственникам? Ты кто, грязный абрек, не знающий чести? И после этого ты смеешь называть себя эмиром?

Мать представляет, что может произойти дальше. И она старается говорить так, чтобы вызвать на себя ярость Абдула. Но тот в ярость не приходит. Он даже не оборачивается на голос. Просто бросает одному из своих помощников, почти не повысив голос:

– За правым углом – подвал. Затолкай туда эту женщину вместе с девчонками…

Он-то хорошо знает, что и как расположено в этом доме.

За спиной слышится звучный удар и звериное рычание. Это мать ударила по лицу боевика и ухватилась за его длинную бороду. Но он все равно сумел быстро выкрутить ей руки, в которых осталась часть бороды. Беслан делает шаг вперед, чтобы оградить мать от насилия, но ствол автомата второго помощника Абдула бьет ему в грудь, останавливая.

– Не торопись, – говорит Абдул. – Если ты жалеешь свою мать, если ты любишь своих сестер и не хочешь, чтобы я отдал их для развлечения своим людям, ты будешь отвечать на мои вопросы. Рассказывай…

– Как я люблю малолеток! – довольно смеется оставшийся в комнате помощник эмира.

– Что тебе, человеку без чести, надо узнать? – спрашивает Беслан, не обращая внимания не реплику, словно ничего не слышал. Голос становится ледяным, шипящим.

– Что случилось в пещере после меня?

– Ничего не случилось.

– Как ты убежал оттуда?

– Я не убегал. Меня отпустили…

– Отпустили? – Абдул удивленно поднимает брови, и теперь уже в голосе его слышится угроза. Он не верит в доброту спецназовцев.

– Да. Я сказал тому раненому подполковнику, что у меня умер отец, и я должен быть на похоронах. Он спросил меня, участвовал ли я в террористических актах. Я сказал, что не участвовал. Он меня отпустил, чтобы я через две недели пришел сам в прокуратуру. Я дал слово, что приду. Вот и все… Мужчина поверил в слово мужчины…

– Врешь, шакал! Мне, своему эмиру врешь!

– Ты мне больше не эмир, я сказал уже. И шакалом я имею больше оснований называть тебя, чем ты меня. Хоть ты мне и дядя. Я стыжусь, что в нашем роду есть такие мужчины, которые готовы отдать на поругание своих родственников…

– Ты предал меня! – Абдул от обвинений теряет свое хваленое самообладание.

– Это ты предал меня и всех остальных.

– Не я, а обстоятельства того требовали. Тебе не понять этого с твоим скудным умишком… Где деньги?

– Какие деньги? – Беслану вдруг подумалось, что Абдул спрашивает его о той пачке долларов, что дал ему подполковник.

– Рюкзаки! Где рюкзаки?

– Когда я разбирал выход, чтобы уйти, подполковник куда-то перепрятал их. Я не видел, куда он прятал, мне было не до того.

– А второй? Тот, которого зовут Макаром?

– Макар ушел сразу после твоего бегства. Ты быстро убегал. Страх добавил тебе сил, и он не смог догнать тебя. Он ушел к нашему джамаату, и один убил там всех. А потом сам стрелял из миномета по подходящим джамаатам. Больше я его не видел.

– Один убил всех?

– Наверное, он хороший воин.

– Он хороший воин… Но я до него доберусь! Федералы вывезли рюкзаки?

– Я не видел никого, кроме того раненого подполковника. Он отпустил меня, и я ушел.

– И рюкзаки он перепрятал?

– Перепрятал.

– От кого? От тебя? – понимает все, но продолжает допрос Абдул.

– Зачем ему прятать от меня, если я ушел?

– От других федералов?

– Об этом спроси у подполковника.

– Ты говоришь, он ранен?

– Искандер прострелил ему бедро. Может быть, и ты прострелил. Пистолет Искандера делает большие дыры. Наверное, это был ты…

– Фамилия?

– Я не знаю его фамилию. Он не предъявлял мне документы… Абдул думает несколько секунд.

– Пойдешь с нами… – решает он, наконец.

Беслан понимает, что его выведут за село и там пристрелят. Это обычная процедура, чтобы не поднимать в селе лишний шум. Так всегда делается. Но он спокоен и молча натягивает на себя куртку.

Абдул уже вышел, в комнате остается только один из его людей. Беслан тянется за своей шапкой, висящей на спинке кровати, и только тут замечает торчащую из-под подушки рукоятку штурмового пистолета. В темноте ее не видно со стороны. И рука легко ложится на рукоятку. Беслан поворачивается одновременно и телом и рукой, неторопливо, чтобы не вызвать подозрений, поднимает ствол на уровень лица. Спутник Абдула отвернулся, смотрит эмиру в спину.

– Вот так! – говорит Беслан и тут же стреляет.

Тяжелая пуля буквально разносит голову боевика. Беслан тут же стреляет в дверной проем, где только что была спина Абдула, но спины там уже нет. Абдул успевает выскочить из дома. Но тут же и с улицы слышатся автоматные очереди. Слышно, как пули бьют в стены. Коротко звенит пробитое пулей оконное стекло.

Беслан выскакивает из двери во двор, перекатывается, чтобы не попасть под очередь Абдула или еще под чью-то очередь, и сразу бросается к правому углу дома, к входу в подвал. Но Абдул не стреляет. Его вообще нет во дворе. А за углом лежит на спине, раскинув руки, длиннобородый боевик. Пуля угодила ему в лоб. Из дверей подвала, спустившись на несколько ступенек, выглядывает мать, где-то дальше, ниже, звучит плач младшей сестры…

Беслан понимает, что кто-то пришел к нему на помощь, оборачивается, и кричит в ночь:

– Абду-ул! Ты предатель и подлец! Ты – мой «кровник»… Я все равно убью тебя!