2
Ровно сутки без остановки, только с маленькими перерывами на отдых, джамаат Мадаева добирался до пещеры, преодолевая подъем за подъемом, скользя на крутых спусках, но успел вовремя, чтобы обосноваться в пещерах и подготовить позицию для предотвращения возможной атаки федералов. Правда, оказалось, что федералы успели раньше, но суть не в том – на войне всегда побеждает тот, кто успевает раньше. Беслан в той дороге предельно устал. И полноценно отдохнуть возможности пока не имел, потому что ночь в неудобной позе на пещерных камнях полноценным отдыхом назвать нельзя. Но сейчас он идет, усталости не чувствуя. Его ведет цель – успеть на похороны отца. Похороны – дело святое, это знают все. Из-за растерянности, получив известие, Беслан не спросил эмира Абдула, когда умер отец. Растерянность в тот момент понятна и простительна – весть ударила больно, и не растеряться было трудно. Мусульманский обычай велит хоронить умершего на следующий день после смерти. И сразу после смерти родственники и друзья начинают копать могилу, как и полагается, сначала простую, как у христиан, а потом снизу выкапывают боковую нишу, где и полагается покойнику лежать. Если похороны сегодня, то Беслан все равно не успеет, как бы он ни торопился. Только вертолетом и можно успеть… Одним из тех, что пролетели в высоте – Беслан понимает, что летят они туда, где только недавно завершился бой. Это не ракетоносцы, это обыкновенные транспортники. Наверное, снимать войска будут вертолетом. Если похороны завтра, то можно успеть. Вполне может случиться так, что похороны завтра. Телефонная связь быстрая, а Абдулу сообщение передали не так давно. Может Беслан успеть, если поторопится, если не будет щадить себя и давать поблажку бессильным мышцам ног и отяжелевшей спине.
И он идет, стараясь не думать об усталости…
Подъем сменяется спуском, спуск сменяется новым подъемом, потом долгий ровный путь по тропе, тянущейся вдоль склона. Здесь Беслан вспоминает путь, и понимает, что сейчас будет огибать ломаный профиль хребта. Труднее, но быстрее получится, если он пересечет невысокий хребет поверху. И он сворачивает с тропы, упорно карабкаясь вверх и вверх, цепляясь при подъеме за камни, несколько раз чуть не сорвавшись. Так поднимается на хребет, какую-то часть пути проходит по траверсу в обратную сторону, чтобы оказаться к тропе ближе, и начинает трудный спуск по северо-восточному склону, на котором еще лежит не успевший стаять снег. Здесь идти не только трудно, но и опасно. Снег ползет под ногами, угрожая съехать большой массой и увлечь за собой путника. Но какой-то ангел-хранитель ведет снайпера, зная, что ему обязательно надо попасть домой. И Беслан словно уверен в наличии ангела-хранителя рядом. Он не боится самых опасных участков. И благополучно минует их.
Снова тропа… И внезапно для себя Беслан вдруг осознает, что тропа стала жестче, лучше держит ноги. Сначала он даже не понимает, почему это происходит, но через некоторое время, когда поднимает от тропы глаза и рассеянно смотрит вдаль, то видит не слишком далеко. Только тогда становится понятным – вечер близится. Солнце по ту сторону хребта. Здесь похолодало, приморозило, и идти стало безопаснее. Осознание этого словно сил придает. Надо пользоваться природными условиями. Тропа жестче – идти можно быстрее. Он не думает о том, что устал. Знает: молодой организм имеет большой запас сил. Надо только не бояться усталости. Каждый человек может устать, но усталость – это не смерть, усталость не приходит навсегда. Она временная. Потом, когда он будет дома, он сумеет отдохнуть…
* * *
– Куда его понесло? – ворчит старший лейтенант Кантария в микрофон «подснежника» – Шестой, Одиннадцатый, вы выше его… Что он там ищет?… Есть там что-нибудь?…
Нугзар, небольшого роста, коренастый и крепкий, стоит, выставив вперед одну ногу, разговаривает, не отрывая глаз от бинокля.
«Шестой» и «Одиннадцатый» – два снайпера взвода разведки – ведут преследование по верхнему профилю, идут почти по траверсу хребта. Им видно гораздо больше, чем другим. Им и должно быть лучше видно, потому что задача снайперам поставлена однозначная: высматривать возможное преследование Беслана эмиром Абдулом Мадаевым. И потому они не столько за самим Бесланом наблюдают, сколько обозревают окрестности тропы, тщательно осматривая каждое место, которое может подойти для засады. Эмиру Абдулу нет надобности убивать своего бывшего снайпера. Ему необходимо захватить его и допросить, чтобы выудить сведения. А для этого необходимо войти в непосредственный контакт. От этого контакта снайперы Беслана и оберегают.
– Я – Одиннадцатый… Не понимаю… Просто свернул с тропы и полез в гору… Вроде бы без причины… Может быть, знает короткий путь? Но я здесь ни одной тропинки не вижу…
– Я Шестой… Впереди по тропе опасности нет… Я тропу страхую…
– Предположения? – спрашивает Нугзар.
– Просто путь срезает, – предполагает Второй, выдвинутый вперед, почти за плечи Беслану заместитель Нугзара. – Он же торопится.
– А нам что делать? – зло усмехается Кантария. – Крикнуть ему, чтобы подождал?
– Если пойдем за ним, он нас заметит, – подает голос кто-то из бойцов.
– Залегли… Отдыхаем… – решает старший лейтенант. – Сразу, как скроется из виду, рывок вперед… Не жалеть лошадей… Шестой, Одиннадцатый… Сейчас вся работа на вас… Держите его в прицеле…
«Держать в прицеле» – вовсе не значит сделать из Беслана мишень. Просто снайперам сподручнее пользоваться прицелом «винтореза», а не биноклем, хотя бинокли оба, конечно, тоже имеют. И сейчас им задача ставится – заменить собой весь взвод разведки, который не может высунуться без риска оказаться обнаруженным.
* * *
Беслан человек живой, молодой и сообразительный. Даже при том, что все действия его направлены на одну цель – успеть на похороны, – он просто не может не думать о том, что произошло в пещере. Он понимает, что всему виной деньги… И эмир Абдул решил принести своего снайпера в жертву каким-то высшим интересам. Только почему Беслан должен безоговорочно соглашаться стать жертвой? Он не согласен. Как сказал этот подполковник? «Принцип капитана Флинта». Беслан читал когда-то «Остров сокровищ». Правда, давно, мальчишкой еще. И понимает, что имел в виду подполковник. Эмир Абдул и Искандер хотели спрятать основную часть денег и не хотели оставлять свидетелей, за эти деньги опасаясь… По большому счету, в чем-то они правы. Уж кто-кто, а Беслан-то отлично знает, что если бы эмир не платил своим людям, у него никого почти в джамаате не осталось бы. Правда, платил он немного, да и сам имел немного. Тем не менее воевали все именно за деньги. Давно прошли времена, когда начинали воевать за свободу. Тогда о деньгах никто не думал, потому что надеялись потом когда-то найти способ зарабатывать деньги. Но способов не нашлось, а есть всем надо, всем надо семью кормить. Заработок один и остался – воевать и получать за это. Получать столько, чтобы семья не умирала с голода. И не больше. Больше получали только те, кто отправлял своих жен или сестер в «черные вдовы»… Или сам устраивал взрывы в городах и поселках… Но к этому тоже надо иметь склонность. Потому что при взрыве погибают не только солдаты-федералы, а и простые люди… Беслан к такому склонности никогда не имел.
Желание эмира сохранить в тайне место, где будут спрятаны деньги, понятно. Многие начали бы за такими деньгами охоту, понимает Беслан. Заиметь их сразу и не воевать больше, и не думать о том, как жить завтра… От этого Мадаев и хотел охранить тяжеленные рюкзаки.
Не охранил, хотя сам когда-то говорил, что больше всего на свете он любит охранять. Остальное все, в том числе и война, ему малоинтересно.
Беслан эмира Абдула понимает, но не желает принимать на себя роль бессловесной, как домашняя скотина, жертвы, выращиваемой для того, чтобы ее зарезали. Он никогда в жизни никого не предавал и не продавал. Может быть, один из немногих в джамаате такой. И именно его эмир выбрал в жертву. Почему? Чем он хуже других? Тем, что он честный? Тем, что подлости не терпит? Это несправедливо…
А несправедливость Беслан тоже не терпит.
Незадолго до того, как эмир Абдул хотел убить его, он сам сообщил ему о смерти отца. И при этом в холодном голосе эмира даже сочувствие звучало, так мало ему свойственное. И тогда же сам Беслан сказал, что он теперь – единственный мужчина в доме. Сказал, что он теперь кормилец матери и сестер. Эмир слышал это. И после этого хотел лишить семью последнего кормильца? Где же здесь справедливость?
Нет, с таким Беслан согласиться не может…
А что значит – не согласиться?
Он же сказал, что стал теперь старшим мужчиной в семье… Пусть бы даже не старшим, но все равно. Он мужчина, он воин. И мужчина обязан защищать себя и свою семью. И теперь эмир Абдул должен знать, что он «на прицеле» у Беслана. Беслан, как и полагается мужчине, во всеуслышание объявит о подлости эмира. И объявит его своим «кровником». Эмир страшный и опытный враг. Но, когда он был эмиром джамаата, в котором служил Беслан, он вселял страх. Сейчас этого страха нет.
Мужчина не должен бояться другого мужчину, даже зная, что тот сильнее его.
Даже зная, что тот подлее его.
Что тот способен на выстрел в спину…
* * *
– Первый, Первый, я – Шестой! – звучит торопливый голос снайпера. – Парень на тропу спустился… По тропе идет… И за ним идут… Вижу человека позади парня…
– Одиннадцатый! Ты видишь?
– Я – Одиннадцатый… Мне до вершины еще сто шагов… Восемь минут на подъем…
– Всем! В темпе в гору! Погоняй! В темпе… Шестой, что за человек? – подъем в том месте, где старшему лейтенанту предстоит его преодолевать, крут и изобилует тяжелыми каменными глыбами, которые не перескочишь. Приходится огибать или карабкаться по ним. В «подснежник» слышно, как тяжело дышит командир. – Докладывай…
– Спешит… Догнать хочет… Но… Хромает… Рассматриваю в прицел… Должно быть, где-то сорвался с кручи… Грязный бок, штаны порваны… Куртка на рукаве от локтя до кисти в лохмотья порвана… Спешит, почти бежит… И – сильно хромает… Сильно… Не угонится…
– Во что одет?
– Камуфляж… Рожа, как полагается, небритая… С автоматом…
– Шестой, если начнет стрелять, снимай его… По ногам бей!
– Может, сразу?
– А если это не он?
– Боевик.
– А если нет? Мало ли… Наблюдай… Докладывай…
Не только командир, другие хрипят в микрофоны, и оттого в наушниках стоит постоянный шум, словно ветер в морской раковине играет, изображает собой прибой. Даже эхо отдается. Но командир еще и разговаривает, сбивая себе дыхание. А дыхание сейчас лучше сохранять. И Кантария продолжает подъем молча и упорно, быстро передвигая короткие ноги, но ловко находит опору даже на таком крутом участке.
– Докладывай! – снова требует старший лейтенант. Всем и без позывного ясно, что он обращается к Шестому.
– Нечего докладывать, – отвечает «Шестой». – Пацан не бежит, а его не догоняют… Хотя и преследуют…
В эфире раздается несколько прерывистых смешков задыхающихся людей. Каламбур Шестого оценили.
– Не стреляет?
– И не стреляет… И даже не кричит… Молча догнать хочет…
– Прикинь обстановку! Что это может быть?
– Первый, я – Одиннадцатый… Забрался… Тоже вижу… – у Одиннадцатого дыхание рвется из груди так же, как и у остальных.
– Оба – соображайте!
– Если это эмир Абдул, то он ждал парня на тропе. Караулил на повороте. Там сплошные камни, есть место для засады, – докладывает Шестой.
– Точно. – «Одиннадцатый» согласен. – Он увидел его слишком поздно. Парень сократил путь и обошел засаду, не зная о ней.
– И не стреляет? – снова уточняет Нугзар.
– Генерал говорил, что эмир Абдул будет брать парня живьем…
До перевала еще слишком высоко. Нугзару не терпится самому глянуть на преследователя, потому что он один из всего взвода разведки видел фотографию эмира Абдула Мадаева. И он один может определить, Мадаев ли старается догнать Беслана. Но решение принимать уже пора, и Кантария принимает его:
– Разворачиваем веер, выходим в обхват! Шестой, Одиннадцатый, координируйте наше движение… Учитывайте движение преследователя… Вы на неподвижных точках. Отслеживайте каждый его шаг… Если будет возможность ему уйти, открывайте огонь на поражение…
– Хромает, – зачем-то снова сообщает Шестой.
– Куда он уйдет? Хромой… Сильно хромает… – добавляет Одиннадцатый.