1
Основная сила, задействованная в операции – спецназ внутренних войск, – под командой генерала Сомова вступает в долину, буквально повиснув на хвосте последней группы из трех десятков боевиков, которая не решается сойти с ползущей тропы и отходит, отстреливаясь, прямым путем, в узкую колонну, и неся при этом большие потери. В принципе боевики делают все правильно. Сойти с тропы они могли бы, но тут же увязли бы в сугробах, не добравшись до спасительного ельника, и их, остановившихся, расстреляли бы сразу, как на учебном полигоне. Потеря скорости передвижения, при том, что ельник кажется непосвященному спасительным убежищем, оказалась бы гибельной для всей группы. Кроме того, даже доберись боевики туда, ельник может дать возможность только временно укрыться и перегруппироваться, может быть, некоторое время и отстреливаться, но не даст возможности уйти, потому что он не бесконечен. Что касается пещер, то боевики, похоже, уже знают, что путь туда отрезан. Или получили сообщение от эмира Абдула Мадаева, или просто наблюдали в бинокль, как встретили там тех, кто подошел раньше. От главного входа до сих пор с истеричным воем летят мины, не давая переместиться еще одной группе.
Надежда у боевиков единственная – оторваться за счет скорости, но при этом они не знают, свободен ли путь впереди. Однако это знает полковник Согрин, так и не покинувший своего «гнезда» и наблюдающий события, как на театральной сцене. Это же знает Кордебалет, использующий свое «гнездо» уже не как пункт наблюдения, а как точку действий снайпера. Кордебалет стреляет выборочно. И не по самым ближним к себе целям. Боевики выставляют заслон из смертников – троих, которые, укрывшись за камнями, окружившими тропу, должны хотя бы на время задержать спецназовцев и дать возможность всей группе отойти как можно дальше, хотя бы на безопасное для выстрелов расстояние. Боевики заслона не видны спецназовцам и могли бы удержаться на позиции достаточно долго, если бы не Кордебалет. Они подставили ему спины, не подозревая об угрозе сзади. И хватило только трех выстрелов из «винтореза», чтобы заслон перестал существовать, а спецназовцы продолжили преследование.
– Я – Рыбак, – генерал Сомов настраивается на волну спецназовцев ГРУ. – Рапсодия, как обстановка?
– Я – Рапсодия… Все наблюдаю… «Танцор» снял заслон… Можете передвигаться свободно… Какая нужна помощь?
– Я вижу… Спасибо… У них там есть еще пулеметчик… Сильно нас задерживает…
– Я – Танцор… Обеспечу…
– Я – Рапсодия. Что еще?
– Пещеры перекрыты?
– Два прохода… Третий нами захвачен вместе с минометом. Там наш минометчик держит на земле еще одну группу… Груз, как мы докладывали, у нас… Абдул Мадаев ушел в глубокие пещеры… Догнать не удалось…
– Это плохо.
– Он унес с собой упаковку денег… Есть возможность выставить кого-то на противоположный склон? Там только один выход.
– Выход уже блокируют…
– Я – Танцор. Пулеметчика я снял, но там их еще пара… Кажется, почувствовали снайпера… Начинаю охоту… Их снайперы суетятся… Будут охотиться за мной… Рекомендую «Рапсодии» покинуть «гнездо…
– Я – Рыбак. Понял… Действуй… Наша группа не уйдет в пещеры? Я отсюда не вижу вход…
– Он от вас за поворотом тропы… Мы – посредине…
– Через пять минут будет авиация… С кого начинать?
– Лучше прижать тех, что на склоне… Минометный обстрел покажет участок… Макар, слышишь? Обеспечь…
– Я – Макар… Еле слышу… Меня этот миномет полностью оглушил… Я дам пару выстрелов – ближе и дальше… Пусть ориентируются…
– Понял… Я передам летунам… Конец связи…
Генерал отключается от связи. Понятно, у него, и кроме этих разговоров, забот при проведении операции хватает. Надо успеть увидеть все, поговорить со всеми, и отдать приказы всем задействованным в преследовании и уничтожении противника…
* * *
Шаг… Еще шаг… Осторожно… Вот так… Вот так… Внешне это выглядит пробой почвы под ногами. В действительности является пробой самой ноги. Сохно передвигается с трудом. Но заставляет себя ходить по пещере, чтобы сделать боль привычной. Это старый и испытанный способ. Привычная боль не бывает неожиданной и не так мешает в сложном положении. Иногда, особенно при длительности упражнений или нагрузок, она становится настолько привычной, что вообще не представляешь, как можно без нее жить. Даже смешно становится. Как это так – без такой привычной боли…
Рана сквозная. Крупнокалиберная пуля навылет прошила бедро. Это все-таки легче, чем ходить с металлом в ноге. Если бы пуля застряла там, пришлось бы делать операцию. А так можно обойтись и своими силами. Не впервой такие легкие ранения переносить на ногах, порой даже не выходя из боя.
– Вам бы лучше отдохнуть, – говорит Беслан.
– От отдыха, а не от работы, кони дохнут, – отвечает подполковник. – Оттого, что кровь в них застаивается и густеет… А у меня загустеть не успевает.
Беслан сидит, прислонившись к одному из тяжелых рюкзаков спиной. Он уже знает, что несли в рюкзаках, но вот что странно – он, никогда не державший в руках больших денег, ничего не чувствует от этого рюкзака. Казалось, хотя бы волнение должно быть… Но даже волнения нет. Казалось, хотя бы мечтания какие-то выплыть должны… А мечтаний нет. А ведь сумма такая, что способна всю жизнь человеку перевернуть. Стоит только спрятать хотя бы одну упаковку, чтобы потом достать. И этот подполковник… Ему же на пенсию скоро… Неужели он не желает что-то для себя припрятать? И Беслану за молчание немного выделить?…
За молчание? Эмир Абдул уже хотел кое-что за молчание выделить. За молчание в такой обстановке выделяется пуля. Это Беслан хорошо понимает. И если бы не подполковник, то он замолчал бы уже давно. Навсегда замолчал бы…
А если федералы пожелают того же? А у Беслана нет даже оружия, чтобы защитить себя. Все оружие убитых боевиков, валявшееся здесь же, подполковник собрал и унес в какую-то нишу в темноте. Только штурмовой пистолет Искандера взял себе, к поясу прицепил. И не лень такую тяжесть таскать? И без того экипировка подполковника, вместе с бронежилетом, наверное, килограммов на полста, а то и больше тянет. А он ранен, и все равно ходит, таскает этот груз на себе вместе с чужим пистолетом.
– Вот что, друг ты мой, – говорит Сохно. – Ты человек молодой и здоровый. По крайней мере, не слишком худосочный. Отправляйся-ка ты в тот проход и разбери камни. Сильно не увлекайся. Только чуть-чуть, чтобы можно было посмотреть. И еще. Предупреждаю. Сам не высовывайся. Здесь кругом спецназ внутренних войск. Работают на физическое уничтожение. Они даже в плен брать не будут, чтобы не терять времени. Просто подстрелят и мимо пойдут. Все выходы из долины перекрыты, и даже по ту сторону хребта. Никуда не пройти, не уйти. Так что без меня ты пропал… Иди поработай, и возвращайся…
Беслан вздыхает, поднимается и вяло направляется в знакомый уже проход выполнять знакомую уже работу. Камни тяжелые, в проходе душно, но не самому Беслану решать, что ему делать. А с этим подполковником лучше поддерживать хорошие отношения. Это кажется возможным, потому что человек он, видно, не злой.
– Что со мной будет? – спрашивает Беслан.
– Честно скажу, не знаю… Обычно пару недель маринуют в изоляторе, разбираются в твоей причастности к терроризму и бандитизму… Если ты просто «заблудшая овечка», скорее всего, отпустят. В твоем народе и так мало мужчин осталось… Если ты бандит и террорист, посадят. Но это лучше, поверь мне, чем лежать с пулей в голове. Даже лучше, чем ходить с пулей в ноге. Так, как? Ты бандит и террорист?
– Нет, – отвечает Беслан твердо. – Я в солдат стрелял… Воевал…
– Тоже посмотрят. Могут, пожалуй, и отпустить… Не хочется на «зону»?
– У меня сегодня отец умер… Эмиру звонили… Сказали… Я теперь старший мужчина в доме… У меня мать и сестры…
– Так даже… – Сохно останавливается, хотя давить на раненую ногу не перестает, и мелкие камушки пола скрипят под подошвой. Думает несколько секунд. И это раздумье почему-то вселяет в Беслана надежду. – Я бы, пожалуй, отпустил тебя под честное слово на похороны… Чтобы ты потом вернулся в прокуратуру… Сам вернулся… Ты вернешься?
– Я своему слову хозяин, – в голосе Беслана теплится надежда.
– Тогда разбери проход, а потом я тебя выведу… С условием, что после похорон вернешься и сдашься. Тогда и в прокуратуре к тебе отношение будет совсем другое. Ты молодой. Тебе еще долго жить…
– Я вернусь, – твердо говорит Беслан и энергичным шагом скрывается в проходе.
Он работает так энергично, как не работал в первый раз, когда вместе с эмиром Абдулом расчищал проход для Искандера и его людей. Абдул суров и всегда требует полной отдачи от каждого. Но работа на Абдула никогда не бывает такой, которая доставляет удовольствие своим завершением. А здесь завершение работы приближает его к свободе.
Пот мешается с пылью, глаза заливает, но грязными руками даже глаза не протрешь. Беслан промакивает пот рукавом и продолжает работу. О том, чтобы соблюдать тишину, он и не думает. Камни, которые полегче, просто отбрасывает в сторону, не желая относить их. Они с грохотом стукаются, перекатываются. Но и сквозь этот шум он слышит какой-то голос или голоса. Останавливается, прислушивается – не снаружи ли разговор идет? Если снаружи, то следует быть осторожным. Подполковник предупредил, что спецназ МВД работает на уничтожение. И не желает брать пленных. Подстрелят, и весь разговор… После минуты тишины Беслан понимает, что разговор доносится из прохода. Это подполковник с кем-то беседует. Или кто-то подошел, или опять пользуется своим переговорным устройством. Беслан продолжает работу. Еще камень… Еще и еще… Их, кажется, натаскали гораздо больше, чем было в первый раз. Люди Искандера хорошо потрудились перед смертью. Да сколько же их вообще… Да откуда же они натаскали их…
Но он не останавливается. Руки уже все изодрал в кровь, плечи свинцом налились, а он все отваливает и отваливает эти проклятые камни.
Беслан понимает, как он устал, только тогда, когда солнечный луч вдруг вырывается из-под последнего, самого тяжелого валуна, который оттащить одному невозможно, можно только перекатить в сторону. Есть проход! Пока еще не проход, а только окно, но подполковник и не просил делать лаз. А чтобы лаз сделать, надо еще два камня сдвинуть. Это можно и потом сделать…
Что там, снаружи? Голова в узкое окно протискивается, и посмотреть можно, не высовываясь полностью. Он смотрит и видит, как к ельнику спускается с противоположного склона большой отряд федералов. Наверное, не меньше трех взводов. Другие участки не видно, но и этот уже говорит наглядно – подполковник не обманул, и пройти здесь, сбежать – невозможно.
Беслан возвращается к подполковнику. Тот по-прежнему ходит, стараясь тверже ступать на ногу. И уже почти не прихрамывает. Но, подойдя ближе, Беслан даже в полумраке видит, что крови на повязке, наложенной поверх камуфлированных брюк, выступило гораздо больше, чем было раньше.
– Как там, на свежем воздухе? – интересуется подполковник.
– Солдаты…
– Понятно, что не бандиты… Бандитов, кого не перебили, загнали в угол… Сейчас еще и авиация прилетит… Посидим с полчасика, переждем… Потом пойдешь…
Беслан только сейчас замечает, что рюкзаков с деньгами в пещерной комнате нет. Около рта подполковника чернеет пуговица микрофона. Значит, говорил он по связи, и никто сюда не подходил. А рюкзаки, воспользовавшись отсутствием Беслана, перенес в какой-то из проходов, где спрятал… Беслан смотрит на руки Сохно. Руки так же ободраны, как у него самого. И лицо покрыто каменной пылью, севшей на пот… Значит, и камнями рюкзаки завалил…
На секунду вспоминается недавняя сцена, как Абдул с Искандером поступили со свидетелями. Но лицо у подполковника, хотя и грубое, некрасивое, в сравнении с тем же Абдулом, все же светится слегка насмешливыми глазами, и улыбка играет на губах. Нет, не хочется верить, что от собственного спасителя следует ждать подлого выстрела в спину. Даже если этот выстрел и будет направлен в грудь, по сути он будет являться выстрелом в спину. Нет, не хочется верить…
– Что теперь? – спрашивает Беслан.
– Я насчет тебя уже договорился. – Сохно показывает пальцем на микрофон. – Тебя пропустят… Но… Без оружия…
– Мне оружие надо… – Беслан опускает голову.
– Зачем? Наши в тебя стрелять не будут.
– Мне надо… – в голосе слышится упрямство.
– Нет.
– Абдул…
– Что, Абдул?
– Он теперь мой «кровник»… И знает это… Если я его не убью, он убьет меня раньше…
– Серьезное заявление, – соглашается Сохно. – И есть причина, чтобы поломать голову. Я подумаю…
* * *
Налет авиации определяется даже в пещере. Мощные вертолетные НУРСы разносят на осколки склон хребта где-то в стороне, но даже здесь, в отдаленной пещерной комнате, содрогаются каменные стены. Если бы не знать, что происходит снаружи, можно подумать, что произошло сильное землетрясение.
– Ваших добивают, – говорит подполковник. – Тех, что подошли…
– А наш джамаат?
– Друзья там были?
– Нет… Не друзья… Но воевали вместе…
– Их уже нет. До них Макар добрался.
– Кто?
– Тот, что со мной был.
– Их там много, а он один…
– Ну и что? Он остался, а их нет… Специалист… Старый специалист… Тридцать лет только тем и занимается, что воюет… По всему свету… А что ты своим скажешь, когда вернешься? Скажешь, что тебя отпустили?
– Не знаю… Не думал…
– Скажешь, что отпустили, тебя расстреляют.
– Скажу, что ты охранял меня, раненый, и потерял сознание… Я ушел…
– И меня не пристрелил?
– Как я могу пристрелить тебя, если ты спас мне жизнь…
– Тоже верно. Это вариант.
Сотрясение стен прекращается. Оба еще некоторое время сидят молча, потом Сохно решает:
– Тебе пора. Пойдем.
– А оружие?
– С оружием тебя подстрелят. Хотя…
Он вдруг решительно отстегивает от пояса тяжелую кобуру с пистолетом Искандера.
– Забирай!
И первым, лишь слегка прихрамывая, направляется в проход. Беслан спешит за ним, на ходу пристегивая кобуру к брючному ремню. Сохно и выглядывает первым, осматриваясь. Потом отваливает еще два камня, делая возможным выход наружу. И поправляет микрофон «подснежника».
– Я – Бандит. «Рапсодия», как слышишь?
– Я – Рапсодия. Слышу хорошо. Как у тебя обстановка?
– Откопали выход… Выпускаю Беслана Байрамирова… Как у нас с обеспечением его безопасности?
– Все нормально… Рыбак дал приказ пропустить его… Без оружия…
– С оружием. Я дал ему трофейный штурмовой пистолет.
– Зачем?
– Так надо.
– Не понимаю… Могут возникнуть сложности.
– Так надо, командир. Под мою ответственность…
– Хорошо. Кордебалет сейчас свяжется с генералом. Можешь выпускать…
Сохно оборачивается к Беслану.
– Иди… Даю тебе две недели. Через две недели, найдешь или не найдешь эмира Абдула, ты должен явиться в прокуратуру своего района. Иначе с меня погоны вместе со штанами снимут.
– Две недели?
– Две недели.
– Я хотел управиться в три дня…
– Ты против двух недель? Нечем будет заняться?
– Я не против. Есть, чем заняться.
– Тогда – иди.
– Пропустят?
– Генерал Сомов дал команду пропустить.
– Кто это?
– Он командует операцией. Хороший мужик, понимающий.
– Спасибо… И генералу тоже – спасибо…
– Живи… И… еще просьба… Забудь навсегда, что ты видел здесь какие-то рюкзаки… Понимаешь? Услуга за услугу. Я помог тебе, ты помогаешь мне… Забудь… И… возьми с собой… Мать и сестер кормить надо… – Сохно вкладывает в руку Беслана пачку долларов – десять тысяч в банковской упаковке.
– Как?… Что?… – не понимает Беслан такого щедрого жеста.
– Ты же через две недели пойдешь в прокуратуру…
– Да.
– Кто их кормить будет?
– Некому.
– Вот и прокормятся… Бери…
Беслан краснеет, но рука сжимается сама собой и прячет деньги во внутренний карман куртки.
– Спасибо…
Если бы Сохно умел краснеть, он тоже покраснел бы, потому что ему стыдно…