Глава десятая
Теперь вместе с Бабаджаном Ашуровичем шли восемь человек. Было четверо, стало восемь, он девятый. Хотя и трудно утверждать, что четверо раненых сванов смогут заменить одного раненого Рустама, такого опытного моджахеда, злого и безудержного в бою, не знающего страха участника бесчисленных боев и схваток, тем более, что сваны даже вооружиться не смогли. Одному из них Бабаджан Ашурович отдал свой автомат, потому что успел вооружиться автоматом с глушителем убитого им часового. Жалко было только нож, который остался в теле того же часового. Не хватило времени, чтобы его вытащить. Вообще, Бабаджан Ашурович знал, насколько сложно вытащить нож из человеческого тела, если вогнал его по самую рукоятку. Мышцы пораженного тела резко сокращаются и зажимают сталь, как слесарные тиски. И требуется время и усилие, чтобы высвободить нож. Наверное, именно потому «ножевой» бой обычно осуществляется с помощью многочисленных резаных ударов, но не колющих. А нож был хороший, изготовленный мастером-кузнецом, каких мало. Настоящий булат, способный легко перерубать даже гвозди. Этот нож перед аукционом эмир дал Рустаму, чтобы тот подточил его. А вернуть удалось только тогда, когда Рустам в числе других освободил своего эмира и сам отдал нож. Лезвие украшено затейливым черно-стальным узором, свойственным булату. Узор каждого булатного клинка бывает индивидуальным и не поддается правке. Бабаджан Ашурович узор своего ножа узнал бы среди тысячи подобных. Жалко потерю…
Однако долго думать о ноже эмир Дагиров не мог, потому что требовалось соображать, как лучше уходить от погони и не попасть под уже начавшийся обстрел. Выстрелов и очередей слышно, естественно, не было – глушители на автоматах спецназа хороши, но пули били в камни и в тропинку посреди ущелья. Из камней порой высекались даже искры. Хорошо, что эмир сразу сообразил и жестом разделил свою маленькую группу на две части, половину отправив к одной стене, половину к другой. Спасли положение набежавшие тучи, скрывшие луну.
Однако разница в скорости передвижения по камням под отвесными стенами ущелья и по чистой тропе посредине, пусть даже и не утоптанной, – значительная. И, как только ущелье начало поворачивать, Бабаджан Ашурович, чтобы увеличить скорость, дал команду перейти на тропу. Они не шли – они старались бежать. Сам эмир на ходу сделал себе новый укол пармедола. И протянул последний свой шприц-тюбик одному из сванов, который очевидно отставал из-за простреленной икроножной мышцы.
– Подкрепись. Знаешь, что это такое?
– Знаю.
– Пользоваться умеешь?
– Конечно.
Другие сваны держались лучше. У них ранения были в верхние конечности. И, к сожалению, только у одного из всех был автомат, который передал ему эмир, остальные бежали без оружия. Без оружия бежать, конечно, всегда проще, только вот драться, если случится, лучше все же с оружием. А драться им, возможно, придется.
Но как умеет передвигаться спецназ ГРУ, Бабаджан Ашурович Дагиров тоже хорошо знал и потому торопил свою группу. Недавно он сам едва успевал за этими проклятыми боевыми роботами. Правда, тогда беспокоила рана, и никто не предоставил ему шприц-тюбик пармедола. Шприц-тюбики принесли ему его бойцы, когда освободили. Здоровый, он вполне мог бы за счет своего характера потягаться с боевыми роботами. Характер – это то, что никакому роботу привить невозможно, считал эмир Дагиров. И именно за счет характера он в состоянии победить их. И его моджахедов Аллах тоже характером не обидел. Вместе они смогут драться не хуже спецназа ГРУ. По крайней мере, эмир на это очень надеялся…
* * *
Когда еще только приближались к ущелью, Родион издали заметил людей, взбирающихся на скалы над проходом. Луна хорошо высвечивала их. Догадаться, кто туда забирается, не трудно. Старший сержант поднял автомат, прицелился и опустил оружие. Было слишком далеко для прицельного выстрела. Здесь нужен оптический прицел, чтобы провести точный выстрел, а коллиматорного откровенно недостаточно. А простой удар пули в камень при промахе только заставит бандитов торопиться и действовать безжалостнее. Если стрелять, то наверняка. Пока они, кажется, не подозревают о преследовании. И потому еще соображают, еще выбирают момент. После промаха выбирать момент не будут и пойдут напролом.
– Сумеет кто в них попасть? – спросил старший сержант без надежды, потому что он сам был во взводе лучшим стрелком. И уж если он на свое мастерство не надеялся, то полагаться можно только на снайпера. Но снайпер взвода Коноваленко ушел в преследование сванских бандитов.
Семисилову никто не ответил. И даже оружие никто не поднял, понимая бесполезность такой стрельбы, которая только выдала бы преследование.
– Бежим. Что есть мочи бежим!..
Эта команда была понятна всем. «Низкий старт» никто не использовал, тем не менее с места все сорвались так стремительно и так мало старались соблюдать тишину, которая уже была и не важна, что спугнули большую суетливую стаю шакалов, которая с характерным для нее детским плачем побежала в холмы. Бандиты этого не услышали и не заметили. Да они уже и скрылись за камнями.
Похоже, эмир Дагиров и его бандиты не думали, что старший сержант Семисилов вычислит их направление движения и намерения и попробует догнать. А он вычислил. И почти догнал. Чуть-чуть времени не хватило. Самую малость.
Родиону казалось, что он никогда не бегал так быстро. До ущелья оставалось метров триста пятьдесят или немногим больше, а бежали спецназовцы эту дистанцию так, словно соревновались на «стометровке». Здесь уже не могло быть речи о сохранении дыхания. Здесь главный критерий – скорость. Только их скорость могла бы спасти оставшееся в ущелье отделение от смерти во сне. Была еще надежда и на часового, но старший сержант сам прекрасно умел снимать часовых и знал, что часовой на посту всегда находится в невыгодном положении перед атакующими его и нет такого часового, разве что часового с собакой, которого невозможно «снять». Собака всегда предупредит о присутствии противника раньше, чем предупредят глаза и слух человека, и часовой сумеет подготовиться или поднять тревогу.
Тем не менее при максимальной скорости бега старший сержант, даже все свои семь сил задействовав, видел, что его группа опаздывает. В ущелье можно и через проход войти. И так было бы, наверное, быстрее. Но легко можно попасть под обстрел сверху, если бандиты еще не спустились. И Родион последовал по их пути, стал быстро карабкаться на камни. Остальные от него не отставали. И, только выскочив на скалу, Семисилов увидел, что бандиты и часть освобожденных пленников направляются туда, где, скорее всего, и отдыхало отделение спецназа.
Родион дал очередь, за ней вторую, но сразу понял недостаток оружия с глушителем – этими очередями не разбудить спящих.
– Тревога! Подъем! Тревога! – закричал старший сержант во все горло и даже присел от натуги – так он надрывал криком горло.
Бандиты сразу среагировали и рванулись к проходу, который со скалы, где находился Родион с товарищами, не простреливался. Но еще кто-то из них упал, не успев скрыться. Значит, отделение услышало крик заместителя командира взвода. И кто-то дал беззвучную очередь.
Родион спрыгнул. Сначала, еще до того, как приземлился, дал короткую точную очередь и пристрелил далеко отставшего от других бандита, который, нагнувшись, что-то искал среди камней. С такого расстояния старший сержант никогда не промахивался, даже глаз к прицелу не прикладывая. Потом подошел к распростертому часовому, склонился над ним, положил руку на бронежилет. Но помощь оказывать было уже поздно. Нож с рукояткой из бересты торчал у часового из-под мышки, там, где тело не защищено бронежилетом, и уходил глубоко в сторону сердца.
Старший сержант со значительным усилием вытащил оружие из тела, стараясь при этом, чтобы резко побежавшая кровь не испачкала его башмаки, вытер лезвие о свою штанину и посмотрел на булатный клинок. Хороший клинок. Жалко, что без ножен. Чтобы не потерять нож, Родион завернул лезвие в носовой платок и, дополнительно, в письмо из дома и примотал скотчем к металлическим ножнам своего «НРС-2». Жестко сомкнув губы, дал себе мысленное обещание, что догонит бандитов и постарается найти человека, у которого будут висеть на поясе пустые ножны…
* * *
Отделение сразу поднялось по тревоге. Кто-то даже и пострелять успел еще до того, как скрылись бандиты. Причем стрельба была явно осознанной. Не просто во всех и все, кто и что движется или ползает, а конкретно по бандитам. Но бандиты торопливо скрылись, оставив перед проходом три тела. Застревать под обстрелом или под обстрелом атаковать они не намеревались. Тем более оружия им, кажется, на всех не хватало.
Родион Семисилов тут же организовал обстрел ущелья, но включать тактические фонари запретил, потому что бандиты в этой ситуации получат возможность стрелять в сами фонари и, соответственно, в людей, к чьему оружию фонари прикреплены. Обстрел велся до поворота ущелья. К сожалению, ветер нагнал новые тяжелые тучи и подступила густая темнота. В ней уже с пяти шагов не различишь, в кого стреляешь. И попасть в бандитов было трудно. Так и не узнав результатов обстрела, Семисилов отдал распоряжение об охране оставшихся пленников, выделив на это половину отделения, запретил всем ложиться спать, а сам с остатками отделения и со своей первоначальной группой выступил в погоню.
Положение командира, когда старший сержант возглавил погоню за эмиром Бабаджаном Ашуровичем Дагировым, было сложным. Основной неприятностью сам он считал ту, что не имеет связи с командиром взвода Самоцветовым и не знает, где старший лейтенант находится. Это накладывало значительные ограничения на группу преследования.
Эмир уходил вверх по ущелью. То есть спешил туда, где в настоящее время находился старший лейтенант Самоцветов. Но где именно находился Самоцветов с солдатами, было неизвестно. То, что эмир Дагиров со своими бандитами мог выйти прямо на группу старшего лейтенанта, Семисилова не сильно волновало. И сам старший лейтенант, и солдаты при нем люди обстрелянные и опытные, и они быстро с небольшой бандой покончат. Тем более что все сваны ранены и не могут считаться и быть полноценными бойцами. За группу командира взвода в этом плане старший сержант не беспокоился. Но вот сам он должен идти в преследование в этой темноте, не используя желательно тактические фонари, и если будет стрелять наугад, то вполне может обстрелять и группу старшего лейтенанта.
Родион снова подумал о фонарях. Может быть, стоит их все-таки включить? Обычно в боевой обстановке фонари используют тогда, когда имеют значительное численное преимущество и точно знают, где сконцентрирована банда. Тогда все включают фонари одновременно и начинают стрельбу на уничтожение, сразу по лучу, как по целеуказателю. Семисилов с удовольствием бы применил этот метод. Тем более что дальность луча тактического фонаря вполне позволяет это сделать. Но он, во-первых, не имел подавляющего преимущества в количестве стволов – вместе с самим Семисиловым группа преследования состояла из девяти человек, тогда как бандитов вместе с эмиром было восемь человек. Во-вторых, старший сержант не знает, где сконцентрированы бандиты. Они могут вообще разойтись по разным сторонам ущелья. И лучи фонарей сразу не смогут никого «выцепить». Но бандиты в этом случае вполне могут ответить очередями на лучи фонарей. А это означает потери.
Обдумав все это, Семисилов решил идти без фонарей и стрелять только тогда, когда цель будет отчетливо видна, и целью этой точно будет бандит. Решил и тут же сообщил свое решение солдатам. Авторитет Родиона был почти таким же, как авторитет самого командира взвода. И его приказы во взводе выполнялись с той же точностью.
Группа отправилась в погоню…
* * *
Бабаджан Ашурович знал, куда он идет. По этому ущелью он мог бы передвигаться с завязанными глазами и днем, и потому темнота его не слишком смущала. Его моджахеды тоже, казалось, родились в этом ущелье. Удивляли сваны. Они видели ночью, как кошки, и шли не спотыкаясь, поддерживая темп. Не отставал даже тот, что был ранен в икроножную мышцу. Видимо, только один шприц-тюбик пармедола сумел помочь ему не чувствовать боли. Конечно, может и один-единственный шприц-тюбик стать чудодейственным средством, особенно, если человек всю жизнь провел высоко в горах, на свежем воздухе, и никогда наркотиками не баловался. Говорили, что на наркоманов пармедол как средство утоления боли действовал по-разному. Кому-то немного помогал, но большинство вообще не ощущало его присутствия в организме. Это те, кто имел привычку к более тяжелым наркотикам. Эмир Дагиров у себя в джамаате наркоманов не держал. Они народ ненадежный. Он не только «травку» не разрешал курить, а вообще не разрешал курить. Курящий человек себя часто одним запахом выдает.
А вот сваны, кроме раненного в икру, курили. И, едва ущелье повернуло, их уже не смогли обстреливать, они сразу все затянулись сигаретами. Бабаджан Ашурович на них даже не прикрикнул. Они не его подчиненные. Они не входят в его джамаат, более того, даже не являются его единоверцами, следовательно, в какой-то степени являются его врагами, как и все христиане. Они, если быть более точным, просто партнеры по бизнесу. А партнеры по бизнесу могут быть кем угодно. Та же Саудовская Аравия, где ваххабизм является государственной религией, ведет деловые отношения и с США, и с Израилем. Это знают все, и никто же Саудовскую Аравию не осуждает. А кто вообще может запретить Дагирову вести деловые отношения с христианами? У него время от времени возникают деловые отношения даже с представителями федеральных силовых структур. Бизнес есть бизнес, и зарабатывать людям запретить нельзя.
После поворота ущелья путь уже пошел по ровному месту, и потому пошли быстрее. Так добрались до следующего поворота, за которым располагался палаточный лагерь джамаата, на данный момент брошенный. Может быть, брошенный навсегда, но это зависело от многих обстоятельств. Моджахеды сразу двинулись к своим палаткам, чтобы забрать что-то из личных вещей, потому что сюда они уже едва ли вернутся. Бабаджан Ашурович забирать ничего не собирался, кроме санитарной сумки и кое-каких документов. И тоже сразу свернул к своей маленькой палатке. Заодно испытал тактический фонарь, прикрепленный к ствольной коробке его трофейного автомата, и нашел фонарь очень удобным. Особенно понравилось выведенное под пальцы правой руки внешнее управление, с которым эмир быстро разобрался. Дистанция луча, цвет света, различные фильтры – все управлялось с одного пульта одним нажатием кнопки большим пальцем. И даже существовала подсветка самих кнопок, включаемая сбоку. Сразу появилась мысль оснастить все автоматы своего джамаата такими же фонарями. Говорят, купить их можно в любом охотничьем магазине.
Санитарную сумку он нашел сразу, а вот документов в палатке не оказалось, как не оказалось и карт. Но, что больше всего было неприятно эмиру, не оказалось той самой главной карты, где указывалось место щели, через которую следовало уходить в Грузию. Хотя это, может быть, даже к лучшему. Эта карта и не особенно нужна. С ним были сваны, которые часто пользовались проходом и прекрасно знали его местонахождение. Они найдут и проведут. Да и сам Бабаджан Ашурович уже четырежды ходил этим путем. Дважды туда и обратно. Примерно помнит, где находится вход. При необходимости всегда найдет и без сванов. Тем не менее…
Но вопрос эмира все же интересовал – куда могли деться карты? Кто мог их взять? Скорее всего, тот старший лейтенант спецназа, командир взвода, что планировал гнаться за сванами, которые увели рабов, не просто прошел мимо палаток, но и заглянул в них, несмотря на то что торопился. Чем это могло грозить? Если старший лейтенант просмотрел карты, он наверняка обнаружил карту с маршрутом. Бабаджан Ашурович посылал в село к сванам Рустама и рисовал для него на карте маршрут. Наверное, командир взвода спецназа увидел разметку маршрута. Но тогда это значило, что он ушел в Грузию. А рядом с селом пограничная застава. Пограничники просто перебьют боевых роботов. Они сами обучены, как роботы, и обучали их американские специалисты. Одно это внушало эмиру Дагирову уважение к грузинским пограничникам.
Но такая ситуация была Бабаджану Ашуровичу только на руку. Это значило, что ему уже, скорее всего, не стоит опасаться встречи с группой старшего лейтенанта. Забравшись в сопредельную страну, командир взвода спецназа уже поставил себя вне закона. Переход границы, да еще с оружием в руках! Это серьезное преступление по всем международным законам. Это, по сути, маленькая война, поскольку взвод спецназа ГРУ представляет даже не полицию, а регулярную российскую армию. Спецназ всегда себе много позволяет. Психология боевого робота порождает ощущение всесилия и надзаконности. На этом спецназ и должен погореть. И погорит обязательно. Бабаджан Ашурович слепо верил в свою звезду. Всю жизнь, в самых сложных обстоятельствах, что-то или кто-то свыше помогал ему. Главное, верить в эту помощь. Аллаху виднее, как должна разрешиться та или иная ситуация, и он знает, кто нужен ему, чтобы нести истинную мусульманскую веру. Бабаджан Ашурович всегда получал помощь. В самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. События сегодняшнего дня тому пример. Он ни на секунду не усомнился, что будет спасен, несмотря на ранение. И пусть получил второе ранение, но все же спасся, когда его охраняли боевые роботы. Они и сейчас преследуют его. Они могли бы быть и впереди, и тогда пришлось бы прорываться через их строй, если бы не удалось спрятаться и пропустить их мимо себя. Но Аллах, видимо, специально послал боевым роботам карту с участком грузинской территории. «Волкодавы» имеют привычку преследовать добычу до конца, чтобы запустить свои зубы в горло противнику. Вот и ушел старший лейтенант… Как его фамилия… Красивая какая-то… Самоцветов кажется? Да, старший лейтенант Самоцветов. Он ушел в Грузию, как настоящий «волкодав», не желающий упустить добычу несмотря ни на что. И там сложил, хочется надеяться, голову. Эмир верил в это. А если он верил, так и должно случиться.
Долго задерживаться на своей базе эмир не желал. Моджахеды его уже были готовы к выступлению. Сам он только нашел в своей медицинской сумке упаковку из двенадцати шприц-тюбиков пармедола, забросил за плечо сумку и сразу сделал себе укол. Всего один, чтобы голову не затуманивало. Но и одного укола хватило, чтобы он чувствовал себя лучше. Хотелось, конечно, и второй укол сделать. Бабаджан Ашурович хорошо помнил, какими легкими были его ноги после двух уколов, как не чувствовал он ни боли, ни усталости во время бегства от боевых роботов. Но он сдержал себя, понимая, что его желание гибели в Грузии старшему лейтенанту Самоцветову – есть только его желание. Но Аллах всегда может посмотреть на ситуацию иначе. Кого Аллах любит, тому он и посылает испытания, чтобы проверить, насколько этот человек достоин любви Всевышнего. Уже одно то, что Бабаджан Ашурович оказался здесь, в горах, говорило о том, что Аллах его любит. Но он может послать ему новое испытание. И выведет группу спецназа из сложного положения в Грузии, чтобы испытать новыми трудностями эмира Дагирова. И на случай такой встречи следует иметь ясный ум. А после двух уколов, как помнил эмир, в голове, как и в ногах, появляется легкость. Такая легкость, словно там пустота. А при встрече с боевыми роботами требуется думать. Только думающий человек может их победить. Бабаджан Ашурович всегда относил себя к думающим людям. Более того, он всегда считал себя человеком умным, способным принять единственно правильное решение, и принять его вовремя. Есть много умных людей, которые в состоянии просчитать каждую ситуацию и найти верное решение, но сидя где-то в кресле. Такие люди пишут книги и учебники. У них ум теоретического склада. А вот в острой боевой обстановке принимать решения – это не для них. А эмир Дагиров всегда принимает своевременные решения в боевой обстановке. Ум его практического склада. Но второй укол пармедола не позволит быстро мыслить. От него в голове туман и мысли становятся легкими, а это может означать смерть. Умереть с легкими мыслями в голове все равно – умереть. И никакой разницы нет, как ты примешь смерть, легко или в мучениях. Хотя, конечно, каждый человек хочет легкой смерти, а еще больше хочет жизни, причем любой, легкой или тяжелой, но только жизни. Вопрос лишь в том, хочет ли этого для тебя Аллах?..
* * *
Тучи пригнало, кажется, совсем не вовремя. Хотя это как посмотреть на вещи. Может быть, тучи и темень непроглядная – это и хорошо, может быть, как раз вовремя. Тучи затрудняют группе спецназа путь, но они же принесенной темнотой и скрывают преследователей. Конечно, теперь эмир Дагиров будет осторожнее. Теперь он догадается, что преследователи идут за ним по пятам и горят желанием… забрать у него ножны от булатного ножа. У него или у кого-то из его людей. Это не важно. Важно догнать. И, чтобы забрать ножны, необходимо бандита убить. И еще важно, чтобы другие бандиты не помешали. Значит, следует и их убить. Тогда они уже никогда больше не перейдут границу и не украдут ни одного человека. А когда бандиты не видят преследователей, они не могут отстреливаться. Разница в том, чтобы идти на свету, не спотыкаясь, но под пулями, прячась за камни и перебегая от укрытия к укрытию, или же идти в темноте, выбирая путь только в пределах метра перед собой, все же наверное есть, и она не в пользу первого варианта. Конечно, в темноте есть риск споткнуться, разбить коленку или локоть. Но в этом случае встанешь и пойдешь дальше. А после попадания пули, когда светло и не спотыкаешься, можешь упасть и не встать.
Семисилов захватил с собой трофейный автомат. Но не для стрельбы по противнику. Для этого ему своего «девяносто первого» с лихвой хватало. Эмиру Дагирову и без того понятно, что за ним будет погоня. А вот дать знать об опасности старшему лейтенанту Самоцветову было необходимо. Для этого приходилось время от времени стрелять по скалам. «Девяносто первый» автомат для роли сигнального оружия подходил мало, хотя и с него можно было бы свинтить глушитель и давать порой громкую предупредительную очередь. Ее за счет более мощного калибра будет даже лучше слышно, чем очередь из «калаша». Но патронов в автоматах оставалось не так и много. Патроны закладываются в «разгрузку» не россыпью, а магазинами. Если у «калаша» магазин вмещает тридцать патронов, то у «девяносто первого» всего двадцать. Уходя в рейд с «калашом», спецназовец берет с собой обычно семь магазинов. Шесть в «разгрузке», по три с каждой стороны, один в автомате. Это значит, боец располагает двести десятью патронами. Если спецназовец уходит в рейд с «девяносто первым» автоматом, то «разгрузка» помещает те же самые шесть магазинов и один магазин в автомате. В итоге получается, что патронов у бойца всего сто сорок штук. А такое количество расходуется незаметно. Даже при сверхкоротких очередях в два патрона. Из этих соображений Родион и взял с собой в виде сигнального оружия трофейный автомат, который не жалко будет выбросить на обратном пути, предварительно вытащив из него затвор. Без него автомат стрелять не будет…