Людмила хорошо понимала, в каких войсках служит ее муж, и потому привыкла вопросы не задавать. Все, что пожелала спросить, свелось к одному:

– Когда ждать?

– Не знаю.

И этот ответ был для нее привычным и даже исчерпывающим. По крайней мере, такой ответ звучал чаще, чем какой-то конкретный.

– От меня что-то нужно? – спросила, и это, естественно, не касалось заботы о детях и о доме, поскольку это все было само собой разумеющимся. Но она тонко прочувствовала мужа, словно по телефону его мысли читала.

– Нужно. Сам я не успел. Время выбери, разбери отцовский архив. Все, что касается сабли, передай напрямую Совкунову или Твердовскому. Они тоже в курсе.

– Поняла. Сегодня же вечером засяду. Там, помнится, бумаг целая куча… Все я читать не буду.

– По диагонали, где сабля упоминается. Еще. Твердовского я сам попрошу: он зайдет вечером, поставит на наш компьютер отцовский винчестер. Если время найдет, пусть поможет тебе. Там, в принципе, можно будет через систему «поиска» проверить. Наверняка что-то найдется.

– Хорошо. Пусть приходит. Только без сала… Скажи ему, что я копченого сала в детстве объелась и видеть его не могу.

– Я лучше что-нибудь совру про национальность.

– Хоть что… Обзови меня мусульманкой в семидесятом поколении, но сала, ради бога, пусть не несет.

Капитан Твердовский притчу о сале выслушал стоически и только рукой махнул:

– Что женщины в сале понимать могут? Это же закуска… А с компьютером я справлюсь, не переживай. Кстати, о сале, – командир роты полез в окно, где между рамами так и лежало припасенное им угощение. – Полковника накорми, и командующего тоже. На закуску – самое то, что нужно.

– Ты считаешь, командующий его выпить вызвал? – спросил, входя в канцелярию, подполковник Совкунов. – Оставь мне, я справлюсь.

Вместе с начальником штаба в канцелярию вошел и Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко. И в сторону свертка с салом носом потянул с явным интересом.

– Реквизируете, товарищ подполковник? Ладно. Согласен, только Черноносенко не кормите. Для собаки сало – убийственный продукт. Тем более копченое. У меня даже Мамаша Крюгер много не ест, здоровье бережет. За печень боится… А мне не жалко.

– Хорошо, что в солдатской столовой вчера на столе сала не было, – улыбнулся Василий Иванович. – Я готов, товарищ подполковник. До машины еще десять минут.

– Можешь идти к штабу. Нехорошо командиру ждать подчиненного. Я, кстати, звонил сейчас в Москву, пропуска на вас заказаны. Вместе с командиром пройдешь в управление. Там разойдетесь по разным кабинетам. Дежурный покажет, куда тебе. Ночевать тоже устроят. Скорее всего, во внутренней гостинице. Но там, насколько я помню, народ, кажется, только по ночам работать любит. Иногда утром никому не дозвонишься, а ночью – все на месте.

– Это потому, что у нас эмблема ночная, – сделал вывод капитан Твердовский…

Старший лейтенант Арцыбашев так и не понял, ради чего старался подполковник Совкунов, уговаривая командование фельдъегерской связи отказать подполковнику Елизарову в чести быть их попутчиком. Ну и летел бы себе на здоровье, поскольку в грузопассажирском самолете места хватило бы еще на два взвода солдат вместе с офицерами. Правда, с удобствами из пассажиров устроился только один полковник, но Арцыбашев вполне удовлетворился боковым откидным сиденьем, тем более что летать на таких сиденьях ему было более привычно, чем в кресле.

Василий Иванович закрыл глаза, но сон никак не шел, и в полудреме вспоминалось сразу многое. И все это по большей части было так или иначе связано с отцом, который желал представляться и сниться только живым. Наверное, в жизни он был настолько сильным и уверенным в себе человеком, что казался чуть ли не бессмертным. Даже когда отцу перевалило за пятьдесят, он любил показать простым солдатам внутренних войск, еще и не мечтающих о краповом берете, упражнение, которое никто из них повторить не мог, даже самые сильные. Отец подпрыгивал, правой рукой хватался за перекладину, левой за запястье правой руки и так, на одной руке, десять раз подряд подтягивался. И не просто подтягивался, он еще и десять раз подбородок на перекладину клал. Сын это делать научился – не сразу, но от отца отставать не хотелось. Ни в чем. И это желание не отставать носило вовсе не соревновательный характер, а только подражательный, потому что Василий уважал Ивана Васильевича всегда и во всем.

Самолет приземлился на аэродроме в Жуковском, где обычно и базируются все самолеты фельдъегерской связи. Чем этот аэродром приятно отличался от гражданских, так это возможностью военного транспорта подъезжать сразу на стоянку. Для разрешения обычно хватало устного заявления, что в самолете перевозились секретные документы или материалы. «Уазик» ГРУ подъехал сразу, как только Василий Иванович с полковником спустились на бетон стояночной полосы. Поскольку фельдъегеря везли большой груз, нетрудно было догадаться, что именно их встречает грузовик, который как раз разворачивался неподалеку, и полковник сразу шагнул к «уазику». Так и оказалось – машина пришла за ними. Полковник устроился спереди, старший лейтенант с большими удобствами разместился на заднем сиденье. В вечернее время, когда движение наиболее интенсивно, ехать пришлось через всю Москву, и ехали очень долго. Настолько долго, что Василий Иванович начал опасаться, что в ГРУ к этому времени уже не удастся никого застать. Но полковник, к таким поездкам более привычный, никакого беспокойства не выражал.

Машина высадила их около бюро пропусков, а сама двинулась в сторону ворот. Пропуска оформили моментально, и дальше уже полковник взял на себя роль провожатого, не забыв использовать старшего лейтенанта в качестве носильщика для своей нелегкой сумки. В дополнение к сумке самого Арцыбашева это был уже значимый груз, и нести его пришлось прямо до дверей диверсионного управления, открывающихся цифровым кодовым замком. Полковник попытался показать, что он здесь человек почти свой, и старательно нажимал поочередно три кнопки, но замок не срабатывал – код, видимо, сменили. Пришлось позвонить, и на звонок сразу вышел дежурный офицер. Полковник забрал свою сумку и двинулся в один кабинет, а дежурный подполковник повел старшего лейтенанта в другой.

В большом кабинете было всего три рабочих стола и один большой стол для работы с картами. Два капитана, что склонились над ними, на Василия Ивановича внимания не обратили, и подполковник показал ему на стул рядом с одним из письменных столов.

– Здесь подожди.

И ушел.

Ждать пришлось долго. Потом пришел молодой, но совсем седой и весь иссушенный до болезненной худобы полковник, глянул на вставшего Василия поверх очков и спросил с заметной хрипотцой в голосе:

– Старший лейтенант Арцыбашев?

– Так точно, товарищ полковник.

– Садись. – Он непроизвольно дернул головой и нечаянно показал на шее идущий с груди сильнейший ожог, не полностью еще заросший. Похоже было, полковник восстанавливался после ранения и чувствовал себя еще не совсем хорошо. – Я – полковник Морозов. Зовут меня Сергей Николаевич. Можно обращаться по имени-отчеству, я не обижусь. Вон те два упыря, – полковник кивнул в сторону склоненных над картами и тихо переговаривающихся капитанов, которые старательно отворачивались, – между собой зовут меня Дед Морозов. Чаще всего я не обижаюсь, поскольку и в самом деле уже дважды дед. Вот, значит, относительно твоего вопроса… Тут нам прислали кое-что. Пока ты летел, жена твоя, говорят, постаралась, и капитан какой-то. Фамилию я не запомнил.

– Капитан Твердовский?

– Да, кажется. Я тебе рассказывать все не буду, поскольку через пять минут пойдем на доклад к командующему. Ждем, когда лингвист прибудет. Он уже звонил, что выезжает. Вот-вот появится. Сразу все и услышишь. Готов?

– К тому, чтобы услышать? Или к тому, что€ услышать?

– Хорошо, что разницу видишь. Не вертоголовый, значит. Но, извини уж, забыл, что ты вообще не в курсе большинства дел. Вернее, не в курсе сути и целей. Но это тоже у командующего. Сейчас рассказывать долго. Что там будет неясно, я потом отдельно растолкую.

В это время полковнику позвонили.

– Да. Понял. Иду. Да-да. Мы вместе идем.

Полковник встал, этим приглашая и старшего лейтенанта.

– Наш лингвист прибыл. Он уже у командующего. И нас зовут.

Кабинет командующего был очень большим и больше напоминал учебный класс, но имел только один письменный стол, а также необычайно длинный стол для заседаний, полностью заваленный картами – как с первого взгляда определил Василий Иванович, в основном Северного Кавказа. Впрочем, как он сразу себя поправил, обозначения горного рельефа могли иметь отношение не только к Северному Кавказу. Просто интерес силовых структур и карты, на которых обозначены горы, в любой голове сразу начинают ассоциироваться с Северным Кавказом.

– Старший лейтенант Арцыбашев, – представился Василий Иванович полковнику Мочилову, который год назад приезжал к ним в бригаду, но, естественно, старшего лейтенанта не помнил.

– Присаживайся, Василий Иванович, – пожав руку, показал полковник на стул. – Нас сейчас ознакомят с данными лингвистической экспертизы, проведенной по фотографиям клинка. Майор Стрекалов – наш единственный специалист в этой области, и даже доктор наук во всем, что не касается войны, – кажется, тоже единственный в ГРУ, поскольку оно не является научным учреждением. И потому мы можем опираться только на его выводы. Пожалуйста, Марк Анатольевич. Мы готовы вас выслушать.

Майор в неуклюже сидящей на нем форме сначала прокашлялся в кулак, потом начал говорить, но говорить начал с большой важностью и с сознанием превосходства человека ученого перед военными:

– Вообще-то это не моя специализация. Я занимаюсь вычислительной лингвистикой. Еще ее называют машинной или инженерной лингвистикой. Применяется она, скажем, для составления компьютерных программ-переводчиков, программ для шифровки и дешифровки криптограмм и в некоторых аналогичных прикладных дисциплинах…

– То есть вы хотите сказать, что мы с таким же успехом могли бы отнести фотографии в дешифровальный отдел? – сказал полковник Морозов.

– По большому счету, да, – согласился Стрекалов. – Но это вам ничем не смогло бы помочь. Ну, конечно, если загрузить этим текстом главный сервер ГРУ, а это очень мощная машина, он, возможно, через месяц и справится с работой… Только с одинаковым успехом сможет выдать в качестве текста и то, что там написано, и гимн России, посчитав их идентичными по лингвистическому содержанию. А если от темы не отвлекаться, могу вас обрадовать, поскольку нам с вами чрезвычайно повезло.

– Мы очень рады, – сказал полковник Мочилов. – Просто чрезвычайно… Объясните только, чему радоваться.

– Я объясню. – Марк Анатольевич сохранял чуть высокомерное спокойствие. – Дело в том, что все люди, когда учатся, когда обретают профессию, видят перед собой разные пути и имеют разные увлечения. У меня тоже было увлечение – этнолингвистика. К сожалению, мне не позволили заниматься ей всерьез.

– Кто не позволил? – спросил Мочилов.

– Мой отец. Он был моим преподавателем и диктовал свои жесткие условия. Отец видел перспективу в занятиях вычислительной лингвистикой и заставлял меня заниматься именно ей в ущерб тому, что мне нравилось. Этнолингвистика, сообщу для справки, изучает особенности функционирования языка у разных народов. Вот так. Но, в общем-то, кое-какие знания у меня все же и по этнолингвистике остались, да и вообще я в свободное время почитываю специализированную литературу по этому вопросу. К сожалению только, такой литературы выпускается мало, и в основном это зарубежные авторы.

– Но вы же специалист по машинному переводу, – не преминул заметить Морозов.

– Машинный перевод с трудом справляется с простыми текстами. А со специфическими ему разобраться не дано. Приходится самому корпеть над иностранными языками. Но дело не в этом. Дело в том, что мое увлечение не осталось простым увлечением, а пригодилось в такой плоской с точки зрения науки деятельности, как военная разведка.

– Значит, все-таки пригодилось в нашей плоской работе, – усмехнулся полковник Мочилов.

– Ну, не совсем пригодилось… Сразу предупрежу, что прочитать написанное полностью я не смог, но могу сказать только то, что там какая-то древняя поэтическая форма, причем, очевидно, несущая большую смысловую нагрузку. Там что-то говорится о точности в достижении цвета пламени и цвета стали. И я затрудняюсь даже сказать об общем смысле. И сомневаюсь, что кто-то из современных специалистов сумеет прочитать это…

– Насколько мне известно, кто-то прочитал, – тихо сказал старший лейтенант Арцыбашев.

– Мне с трудом в это верится, – сказал, как отмахнулся, майор Стрекалов. – И вообще не поверю, пока мне не покажут. И когда покажут, тоже не поверю…

– У нас в ДОСе, товарищ майор, один пьяный прапорщик ногой в унитаз провалился и четыре часа, пока жена с работы не пришла, на одной ноге стоял. Жена стала в службу спасения звонить – там смеются и не верят. А прапорщик даже протрезвел от своей беды. Так служба спасения и не приехала; пришли солдаты, разбили унитаз и только тогда ногу вытащили. А если бы и солдаты не поверили?

– Я вас понял, товарищ старший лейтенант. Но не советую соваться в области, в которых вы так мало понимаете. По большому счету эта сабля – находка для науки. Сенсация, с которой давно уже никто из лингвистов не встречался. На клинке и на ножнах мы встречаем как раз образец древней письменности, возможно даже арийской, от которой потом произошли все индоевропейские языки. Эти древние языки известны под названием пракритов, из которых, кстати, как некоторые авторитетные специалисты считают, произошел впоследствии санскрит. Но санскрит – это уже письменность. И когда она возникла, не знает никто – до Шумера, после Шумера… Есть вообще теория, что жизнь на Земле зародилась задолго до того, как первые цивилизации появились в Средиземноморье. И никто не знает, имели ли эти цивилизации свою письменность. А на клинке, на мой взгляд, мы встречаем письменность, которая вполне может относиться к пракритским языкам. То есть к древнеарийской письменности, о существовании которой крупные специалисты и заикнуться боятся, чтобы не прослыть невеждами. Потому я и буду утверждать, что расшифровать ее современными нам средствами и при современном уровне знаний невозможно.

– Предположительно, клинок изготовлен всего около тысячи лет назад, – сказал Василий Иванович.

– Это вовсе не говорит о том, что тогда уже забыли древние языки. Их только сейчас забыли, в более поздние времена. Может быть, что-то уничтожили умышленно. Когда талибы взрывали статуи Будды в Афганистане, они не были первыми. Вот был, например, в Китае, в третьем столетии до новой эры, такой император Цзин Ши Хуанди. Он объединил в империю несколько отдельных царств и почувствовал себя самым великим. И решил начать отсчет истории со времен своего правления. И потому приказал уничтожить все книги и документы, относящиеся к более ранним временам. И сколько таких императоров было, и в каких краях.

– Но что-то вы прочитать смогли? – спросил полковник Мочилов.

– Несколько слов, близких к санскриту. С другими я не справился. Что касается примитивного метода шифрования, то здесь все гораздо проще. На клинке есть насечки, до которых последовательно следует вытягивать клинок из ножен. Текст читается через прорези в ножнах и заканчивается на самих ножнах. Вот так. У меня все, товарищ полковник.

– К сожалению, это мало что дает…

– Обратитесь к специалисту, которого знает старший лейтенант, – недобро ухмыльнулся майор Стрекалов.

– Мы обратимся к нему, товарищ майор, – пообещал Василий Иванович…

– Если что-то получится, не сочтите за труд удовлетворить потом мое научное любопытство…

Майора Стрекалова отпустили, но, поскольку ни полковник Мочилов, ни полковник Морозов с мест не поднялись, остался сидеть и старший лейтенант Арцыбашев.

– Ну что, Василий Иванович, – сказал ему командующий. – Давай теперь наши задачи решать. И твои и наши. Поскольку они в единое целое вылились. Ты, насколько я понимаю, в курс дела еще не введен?

Мочилов посмотрел на часы. Старший лейтенант обратил внимание, что у полковника часы простые, «Командирские», и он их не демонстрирует, как делал это подполковник Елизаров. Просто командующий прикидывает, сколько времени прошло после прилета самолета в Москву.

– Он еще не введен, Юрий Петрович, – сказал полковник Морозов. – Я собирался объяснить ему все после разговора с вами.

– Можно и во время разговора со мной. И сам я могу ввести, поскольку дело здесь напрямую касается нашей службы.

Полковник повернулся, открыл дверцу маленького сейфа, стоящего поверх сейфа большого, вытащил папку с документами и раскрыл, словно собирался освежить свою память и свериться с какими-то данными.

– Итак. История с твоим отцом стала только звеном в цепи большого ряда событий, в которые мы ввязались еще полтора года назад, когда офицер ГРУ – причем офицер спецназа ГРУ, но в данном случае работающий в операции, проводимой агентурным управлением, – оказался сначала в Афганистане, а потом и в Пакистане среди талибов. Этот офицер – называть я его, естественно, не буду, хотя предполагаю, что вы с ним знакомы, поскольку он служил в вашей бригаде, – продолжает успешно действовать на нелегальном положении. Но часть его донесений, вернее, отдельные части донесений, решением командования разведки были переданы нам для разработки и проведения оперативных мероприятий. И мероприятия эти необходимы для безопасности страны. Итак, перехожу непосредственно к нашей задаче. И твоей, старлей, тоже, поскольку решено тебя задействовать. Поэтому слушай внимательно. Человек, который нас интересует, – Азирхан Насир, египтянин по рождению, носитель египетской фамилии, но по происхождению курд, предки которого жили где-то на границе современных Ирака и Турции. Это не просто террорист, воевавший четыре года в Чечне и устроивший там множество взрывов, он еще и руководит в настоящее время школой, где готовит террористов-взрывников для засылки в Россию. По основной версии ФСБ, организатором двух взрывов «Невского экспресса» был Павел Косолапов, так называемый «русский ваххабит», действующий по указке Доку Умарова. По нашим неподтвержденным данным, Косолапов убит в Ингушетии два года назад. Но у нас есть косвенные улики, что взрывы на железной дороге были подготовлены по инициативе и при непосредственной разработке Азирхана Насира. При этом следует учесть, что этот человек когда-то заканчивал военное училище в Советском Союзе, был женат на русской и прекрасно знает российскую обстановку. Вот о жене расскажет полковник Морозов, поскольку он сам встречался с ней.

– Да. – Полковнику Морозову не было необходимости открывать свою папку с документами и заглядывать туда, поскольку он все, видимо, и без того помнил. – Женщина, Мария Станиславовна Антонова, живет в Санкт-Петербурге с дочерью от первого брака и с новым мужем и сыном от второго брака. Кстати, в обоих случаях взрыва в поезде находился ее муж, Виктор Николаевич Антонов. Оба раза отделался ушибами. При втором взрыве еще и руку сломал, но перелом пустяковый – две недели гипса. Однако глупо утверждать, что Азирхан Насир устраивал эти взрывы ради этого человека. Это может быть совпадением, поскольку они ни разу не встречались. Новый муж знает о существовании первого, но тот о существовании второго, возможно, даже не знает, поскольку в последний раз звонил Марии Станиславовне во времена первой чеченской войны из Грозного, когда она была еще не замужем и жила в Москве с родителями. Судьбой дочери Азирхан не интересовался, даже не просил выслать ему фотографию. Это Марию Станиславовну особенно удручало, поскольку, когда они жили в Египте и Азирхан еще служил в египетской армии, он, как казалось, дочь очень любил. Развод произошел по настоянию родителей Азирхана, которые желали видеть жену сына верующей мусульманкой и египтянкой. И все обошлось без всяких модных по нынешним временам международных скандалов. Развелись, Марии Станиславовне с дочерью даже билет до Одессы купили, и все – тихо и мирно, постарались, казалось, забыть друг друга. Правда, потом он дважды звонил из Египта и один раз, как я уже говорил, из Грозного.

Теперь вот о чем… Как она его характеризует: считает человеком мягким и сентиментальным, уважающим родителей и законы предков. Родители были фанатично верующими мусульманами. Сын, пока жил в Советском Союзе, – нет, но по возвращении на родину его отношение к религии изменилось. Теперь еще один важный момент, который тебя, Василий Иванович, касается напрямую. Еще будучи курсантом военного училища, Азирхан Насир разыскал тогда то ли капитана, то ли майора внутренних войск Ивана Васильевича Арцыбашева. Вести эти поиски ему помогала Мария Станиславовна. Но ездил Азирхан в гости к Арцыбашеву один. Дважды. И оба раза после этих поездок по целому часу разговаривал по телефону с отцом. На вопрос Марии Станиславовны ответил просто – у этого офицера внутренних войск хранится меч предков Азирхана, принадлежавший некогда прославленному воину хану Азиру, погибшему в битве с крестоносцами. Имя первого обладателя меча Марии Станиславовне запомнилось легко – Азирхан и хан Азир… Потомки Азира десять веков пытались вернуть эту семейную реликвию себе. Но это никак не получалось. Не получилось и в этот раз. А потом следы этого офицера потерялись. Азирхан пытался снова найти его, но к тому времени закончилась его учеба, и он с семьей вынужден был уехать в Египет. Но про меч, как говорит Мария Станиславовна, вспоминал часто. И несколько раз намекал, что клинок хранит тайну, которой цены нет, но конкретно ничего не рассказывал. Это все, что мы имеем о Марии Станиславовне Антоновой.

Полковник Морозов закончил и только после этого раскрыл папку.

– А вот документы, которые пришли к нам в то время, пока старший лейтенант летел в самолете. И достаточно любопытные. Особенно, наверное, для майора Стрекалова. Но я, наверное, по природной вредности, пожадничал, не стал сразу показывать ему. Больше потом обрадуется, когда убедится в правоте старшего лейтенанта Арцыбашева.

– Докладывай. – Полковник Мочилов снова посмотрел на часы, словно куда-то спешил, хотя виду не подавал.

– Первое. Жена Василия Ивановича разобрала часть архива генерала Арцыбашева и нашла фотографии. Правда, черно-белые… Зато на них хорошо и полностью видны все письмена – и на клинке, и на ножнах. В бригаде не поленились увеличить фотографии и вывести письмена отдельно для удобства чтения. Естественно, фотографии не показываю, поскольку мы получили их уже в электронном виде, и я пока не печатал их.

Полковник Морозов выдержал паузу.

– Второе. Капитан… как его?

– Капитан Твердовский, – подсказал Арцыбашев.

– Да. Капитан Твердовский разбирался с компьютером генерала. И нашел там переписку покойного Ивана Васильевича с неким жителем Литвы по фамилии Лукас. Как стало понятно из переписки, этот господин Лукас – простой деревенский школьный учитель. Но очень интересный…

– Да не тяни ты, – сказал полковник Мочилов. – Нашему старлею после дороги выспаться хорошо бы…

– Понял, Юрий Петрович, закругляюсь. Так вот, этот господин Лукас оказался давним знакомым генерала Арцыбашева. И именно он перевел текст, написанный на клинке. И утверждает при этом, что текст написан древнелитовским языком.

– Я где-то слышал, что древнелитовский язык близок к санскриту, – сказал Василий Иванович. – Вроде бы они даже родственные…

– И не только, – добавил Сергей Николаевич. – Я, естественно, не удовлетворился только консультацией майора Стрекалова, а еще пару человек порасспросил. Оба моих консультанта утверждают, что это какие-то письмена, близкие к санскриту, хотя таковым не являются. Тогда я и санскритом заодно поинтересовался. И мне рассказали историю, как женщина, индийский профессор, специалист по санскриту, приехала по какой-то своей надобности ли, по приглашению ли какому-то в вологодскую деревню. И уже через день они с местными жителями прекрасно понимали друг друга. То есть на Вологодчине тоже говорят на санскрите, только со своим своеобразным акцентом. Наверное, в других областях России можно наблюдать такую же картину. Но это к слову… А вот расшифрованный текст в компьютере найти не удалось. Я уже послал запрос относительно господина Лукаса; думаю, и текст мы добудем. Тогда и пригласим майора Стрекалова.

– Уже какая-то конкретика, – кивнул командующий. – Это все?

– Нет. Еще – к сожалению, не в компьютере – нашлась монография по этому клинку. Ее вот-вот должны прислать. Пока набирают текст. Там около тридцати страниц. Генерал проделал большой труд.

– Но это все, однако, второстепенные темы, – сказал полковник Мочилов. – И не они интересуют Василия Ивановича.

– Да, Юрий Петрович, я отвлекся. Нам текст интересен не сам по себе, а только как второстепенный материал, который, может быть, окажется возможным использовать в предстоящей операции. А потому… кто будет дальше вводить Василия Ивановича в курс дела?

– Докладывай ты, я пока чай на всех закажу, – и командующий снял трубку внутреннего телефона.

Морозов продолжил:

– Итак, мы имели выход на Азирхана Насира, который неожиданно для нас всех оказался непригодным к использованию, поскольку генерал, извини, Василий Иванович, что приходится тебе напоминать, был убит, а сабля похищена. Признаюсь, что у нас была уже договоренность с Иваном Васильевичем об изготовлении дубликата. Конечно, не с настоящими драгоценностями, и даже позолота, возможно, была бы не настоящая, не говоря уже о самом хорасанском булате… Но дубликат, он и должен быть дубликатом и не обязан полностью заменять оригинал. Характерный рисунок стали можно подделать чернением, хотя гибкость и остроту подделать невозможно. И мы уже начали делать, а тут…

Полковник замолчал, подчеркивая трагичность воспоминаний.

Тут сказал свое слово полковник Мочилов:

– У нас ножны остались. Иван Васильевич дал нам сначала ножны, чтобы копию изготовили. Потом хотел дать клинок.

– Так ножны у вас?!

– У нас, – хором признались оба полковника.

– К сожалению, только одни ножны без сабли, видимо, мало значат для Азирхана Насира, – добавил полковник Мочилов. – Если он, как говорила его бывшая жена, так жаждет разгадать тайну клинка…

– Вот здесь мы и подходим к одной из главных тем, – сказал Сергей Николаевич. – Отставной полковник КГБ. Самойлов Иван Александрович…

– Достаточно любопытная фигура, – согласился командующий. – И стоит пристального внимания. К сожалению, ФСБ закрывает данные на бывших сотрудников КГБ и позволяет ими пользоваться только своему нынешнему оперативному составу.

– При этом ФСБ за ними все же присматривает и постоянно пополняет существующие картотеки, – продолжил полковник Морозов. – А наши хакеры, конечно же, имеют возможность заглянуть в эти картотеки. Иначе зачем бы мы их держали… И вот что мы находим. Часть из данных, что мы имеем на Ивана Александровича, Василию Ивановичу сообщил подполковник Елизаров, но только часть, которая делу помочь может, к сожалению, мало.

Итак, Иван Александрович Самойлов. В течение нескольких последних лет подвизался помощником у Алишера Алишеровича Нариманова, директора ныне не существующего московского рынка. На его счету, как мы полагаем, несколько дел по «прикрытию» больших партий контрабандного товара из Китая и Турции. Самойлов сумел не растерять связи с советских времен и умело ими пользовался. Кроме того, оперативные сотрудники ФСБ подозревают, что Иван Александрович в свое время подсуетился, предвидя последующие исторические события, и скопировал данные из картотеки КГБ на многих высокопоставленных лиц. А сейчас с успехом пользуется этими данными. А что уж греха таить, все мы хорошо знаем, что «бывшие» из недавних времен не ушли в небытие. Пусть и сами уже по возрасту во многом отошли от активных дел, но при делах остались их дети, уже тогда хорошо пристроенные, и сейчас эти дети представляют реальную силу. Угрозу для многих современных чиновничьих постов представляет и Иван Александрович Самойлов. Как хороший аналитик, он сумел отследить многие личные и деловые связи значительной по составу группы людей.

Одному такая работа не по силам просто физически, и потому мы предполагаем, что он имел какое-то подобие собственного аппарата и проводил систематическое слежение за различными чиновничьими структурами, и набрал большой материал. По всей видимости, работу этого аппарата финансировал Алишер Нариманов. И теперь Иван Александрович этим материалом при необходимости пользуется. Он знает, как достичь какой-то определенной цели, даже если за какого-то конкретного человека невозможно «зацепиться». Включается проработанная им цепочка, иногда достаточно продолжительная, где от одного звена к другому передается нужная информация. И в этом случае осуществляется «нажим», результатом которого становится достижение конечной цели. Это, кстати, старая методика, хорошо отработанная и апробированная в КГБ, и отставной полковник умело этой системой пользуется.

Теперь перейдем к личности самого полковника. Это человек из тех, который воспитывался на принципах КГБ и считает, что цель оправдывает средства. Он ни перед чем не остановится для достижения своей цели, используя одинаково и без зазрения совести и подлог, и клевету, и физические меры, вплоть до откровенного разбоя. Он бесстрастен в делах, хладнокровен, и нажать на него, кажется, невозможно. Кроме одной детали: Иван Александрович – коллекционер антикварного оружия. Правда, основу его коллекции составляют луки, арбалеты и первые образцы огнестрельного оружия. Но и холодного оружия, особенно высококлассного, он не чурается. Под термином «высококлассное» я имею в виду не то, что богато украшено, а то, что представляет собой действительный раритет – как, например, хорасанская сабля генерала Арцыбашева. И по поводу этой сабли они несколько раз встречались с генералом. Иван Васильевич, насколько нам известно, коллекционером, в обычном понятии этого слова, не был. То есть коллекция, состоящая из одного образца, даже булатного клинка, не является, по сути дела, таковой. Он был только обладателем раритета, семейной реликвии. А такие люди коллекционерами обычно нелюбимы, поскольку реликвия превращает объект из коллекционного товара в вещь непродаваемую. И настоящих коллекционеров это раздражает, поскольку они привыкли не только приобретать, но и обменивать, покупать и продавать объекты своих коллекций, формируя их порой по совершенно непонятным признакам, непонятным людям со стороны. Сами они видят в своих действиях и смысл и интерес. Но, поскольку он у всех может быть разным и каждый имеет свои привязанности, несовпадение интересов одного и другого коллекционера способствует обмену и продаже объектов коллекции. А владельцы реликвий в эту схему не вписываются, следовательно, коллекционеры понять их не могут и потому недолюбливают, считая привязанность не к коллекции и коллекционированию, а к какой-то одной вещи явлением непонятным и вообще носящим признаки вредности и вздорности характера.

– Я не знаю, как коллекционеры относятся к объектам своей коллекции, – сказал Василий Иванович с легкой обидой в голосе, – но отец историю хорасанского булата раскапывал с самых древнейших времен. Ему это было интересно. Он пытался и историю своей сабли раскопать и собрал о ней множество сведений. И даже нашел где-то старинную рукопись, в которой описывается поединок хана Азира и графа Граммона, после которого клинок перешел к победителю и перекочевал в Европу. Одно время эту саблю просто мечтал заполучить наполеоновский маршал Даву, и в охоте за ней было убито три человека из знатнейших родов Франции, в том числе и тогдашний ее владелец герцог Граммон, дальний родственник Лермонтова. Я полностью не знаю всю историю клинка, но отдельные эпизоды из своих находок отец при случае передавал мне. Не понимаю, чем такое исследование хуже коллекционирования…

– Это, Василий Иванович, упрек не нам, а только коллекционерам, – успокаивая страсти, сказал полковник Морозов. – Но я рад, что вы знаете историю с ханом Азиром, следовательно, воспринимаете и историю с Азирханом Насиром. Мы о хане Азире знаем только со слов Марии Станиславовны Антоновой. Теперь вот получили лишнее подтверждение правильности своего поиска.

Но давайте свяжем еще несколько составляющих нашей истории. Итак, три. Первая, главный объект нашего интереса – международный террорист Азирхан Насир, в настоящее время находящийся на территории Пакистана и оттуда готовящий теракты для нашей страны. Вторая – Алишер Алишерович Нариманов, про которого мы пока сказали вроде бы слишком мало. Но он в нашем случае является только переходным звеном между Азирханом Насиром и третьим составляющим звеном цепочки, отставным полковником КГБ Иваном Александровичем Самойловым. Нариманов – хороший знакомый Азирхана и деловой, как нам думается, партнер, если не больше. Кажется, у ФСБ есть на Нариманова какие-то данные об отдельных случаях финансирования террористов. И именно поэтому ФСБ заинтересована в поимке этого человека. К сожалению, все данные на Нариманова находятся на компьютере, включенном только во внутреннюю сеть ФСБ, а туда наши хакеры имеют возможность забираться лишь на короткое время, когда туда подключается компьютер, одновременно подключенный к общей сети и находящийся под контролем хакеров. И выбрать все необходимые данные нам пока не удалось. А сама ФСБ делиться данными с нами не желает из опасения, что мы можем в чем-то обогнать ее. Но это дело ФСБ, и пусть они сами занимаются Алишером Алишеровичем. Нас он интересует постольку, поскольку именно через него Азирхан Насир пытается вернуть себе саблю своего предка.

Пока нам, не имея текста перевода надписи, трудно сказать, насколько эта надпись в действительности имеет материальную ценность, или это только лишь какое-то сакральное стихотворение, или даже сабля рассматривается только как семейная реликвия, с которой, предположим, связано некое предсказание. На Востоке это частое явление, и потому там отношение к подобным вещам было и остается серьезным. Гораздо более серьезным, чем доступно для нашего европейского восприятия. Все это нам еще предстоит выяснить. Если надпись ценности не имеет, наша задача ограничивается захватом самого Азирхана Насира. И мы имеем лишь то, что Азирхан заказал Нариманову похищение сабли, а тот подключил к поиску свое доверенное лицо, которое оказалось тоже коллекционером оружия, и неизвестно еще, что там будет дальше. И вообще неизвестно, перейдет ли клинок в руки Азирхана, поскольку отставному полковнику Самойлову самому, несомненно, хочется стать его обладателем. Но и в этом случае мы имеем возможность заманить его ножнами, которые пока находятся в нашем распоряжении. Вот, в общих чертах, суть дела, которым мы занимаемся и в котором непосредственным исполнителем должен стать старший лейтенант Арцыбашев, лицо, непосредственно причастное ко всем этим событиям.

Полковник Морозов, завершив свой рассказ, даже поклонился, правда, не привстав со стула и опять показав шрам от ожога на шее…

Покинув кабинет командующего, старший лейтенант Арцыбашев столкнулся в коридоре со своим командиром бригады, который тоже направлялся к полковнику Мочилову.

– Ну что? – спросил полковник. – Поговорили?

– Так точно. Поговорили… – скромно ответил Василий Иванович.

– И что?

– Пока ничего не знаю. Это по поводу гибели генерала Арцыбашева.

– Ладно. Пойдем, я тебя в гостиницу устрою. Только гостиница у нас внутренняя, на прогулку из нее выходить не рекомендуется. Зато проживание бесплатное.

– Догадываюсь, товарищ полковник, что во дворе парка не предусмотрено. Я потерплю.