Книга: Автономка
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая

Глава третья

1
Распечатку переговоров подполковника Елизарова с его руководством вскоре принесли. Начальник штаба бригады к тому времени уже ушел по своим делам, но отправить экземпляр пришедшего документа в казарму, где командир взвода с командиром роты дожидались его, не забыл.
В беседе, которая велась при помощи клавиатуры, ни разу не было названо имен и званий, кроме имени полковника Самойлова, которому, как решили собеседники, пора уже запускать информацию, чтобы вызвать к действию и старшего лейтенанта Арцыбашева, «разработка» которого велась в настоящее время. Тем не менее сразу было ясно, что это говорят не просто участники одной операции, но соучастники преступления. Однако до полного выяснения обстоятельств он сдержался: сказалась привычка военного разведчика сначала обдумывать все данные, а потом делать заключение.
В принципе, никакого для себя открытия спецназовцы не сделали. Беседа только подтверждала то, что почувствовали из разговора с Михаилом Афанасьевичем и сам старший лейтенант Арцыбашев, и начальник штаба бригады подполковник Совкунов. Причину, чтобы добраться до компьютера, подполковник Елизаров нашел подходящую. Хотел, дескать, отправить фотографии для оценки специалистом. Он это и сделал, и получил тот ответ, который передал Василию Ивановичу. Но успел поговорить и о многом другом. Необходимость пользоваться именно компьютерной связью Михаил Афанасьевич сам объяснил собеседнику: он видел на огороженной забором территории несколько мобильных радиолокационных станций, находящихся в рабочем положении. И потому боялся, что его телефонный разговор прослушают.
Относительно РЛС подполковник Елизаров не ошибся. Они в самом деле были в рабочем состоянии, причем на постоянной круглосуточной основе, только эти станции никакого отношения к бригаде спецназа ГРУ не имели. За забором территории бригады, окруженная собственным забором, находилась воинская часть ПВО, которая не занимается такой мелочью, как прослушивание телефонных разговоров, хотя часто создает в этих разговорах помехи. Подполковнику ФСБ следовало бы сначала узнать, в какие места он отправляется. Ведь никто не заставлял его пользоваться компьютером бригадного узла связи. Можно было и догадаться, что этот компьютер достаточно легко проконтролировать. Елизаров рассчитывал на то, что в нем видят не просто союзника, а представителя системы «Господь бог и компания», которая одна только и способна помочь старшему лейтенанту Арцыбашеву найти убийц своего отца. И потому испытывают чуть ли не благоговение. И не учел при этом, что любые несоответствия военные разведчики улавливают автоматически, на подсознательном уровне. А если возникают несоответствия, то сразу проявляют профессиональный интерес, поскольку понимают, что являются носителями многих военных тайн, и многие со стороны желали, чтобы они этими тайнами делились.
Подполковник Елизаров уже своим появлением в бригаде продемонстрировал первое несоответствие. Привлекать к следствию сына убитого генерала можно было прямо на месте и никак не задействовать при этом официальные источники. Если старшего лейтенанта Арцыбашева хотели использовать для работы в режиме «автономки», то это следовало бы делать втайне от командования спецназа ГРУ. Работа в «автономке» предусматривает неумение пользоваться законными методами следствия. И какая спецслужба пожелает показать другой спецслужбе, с которой порой и разногласия возникают, что прибегает к этим методам? Естественно, подполковник Совкунов это отметил сразу. Сам старший лейтенант, правда, несмотря на предупреждение начальника штаба бригады, сразу в ситуацию войти не смог, поскольку находился еще в маловменяемом состоянии. Кроме того, превалирующее в его состоянии чувство, желание найти и наказать убийц отца, играло на руку подполковнику Елизарову, и Михаил Афанасьевич это, конечно же, учитывал, когда заводил со старшим лейтенантом разговор. Но долго такое продолжаться не могло. К первому несоответствию почти сразу стали добавляться несоответствия новые, и разведчик их оценил и воспринял адекватно.
Василий Иванович дважды прочитал текст. Дважды же прочитал его и капитан Твердовский.
– Я из этого одного понять не могу, – сказал Дмитрий Евгеньевич. – Отставной полковник КГБ Самойлов работает на Нариманова или на ФСБ? Здесь можно и тот, и другой вариант допустить. Но в обоих случаях непонятно, какую роль они отводили тебе, Василий Иванович.
– Я думаю, что они вообще не отводили мне никакой роли, кроме как возможного носителя информации. А теперь мне хотелось бы знать, что они с ней собираются сделать. И что еще намерены мне предложить, кроме гипноза.
– Подполковника Елизарова разместили в гарнизонной гостинице. Уезжать сразу он не собирается. Значит, надеется еще что-то из тебя выудить.
– Я бы и сам хотел что-нибудь из себя выудить, – признался Арцыбашев.
– А я бы хотел вместе с тобой включиться в эту странную игру, даже если ФСБ не планирует включать тебя в нее, – сказал вдруг капитан.
– То есть?
– Что мы имеем? Совершено убийство, похищена сабля. Знаем, что ФСБ ведет с убийцами какую-то игру. Если они откажутся от твоей помощи, кто в состоянии запретить тебе вести самостоятельное расследование? Даже рассматривая дело с точки зрения буквы закона. Кто может запретить тебе?
– Командование, – неуверенно произнес старший лейтенант.
– Думаю, командование тебя поддержит. И я поддержу твое обращение к командованию. Со мной уже говорил Валерий Валерьевич. Отказ ФСБ от твоих услуг ситуацию не меняет. Мы можем начать действовать самостоятельно.
Василий Иванович тряхнул головой, будто сгоняя с себя остатки состояния, в котором он вернулся с похорон.
– А что, я с тобой соглашусь. Елизаров знает, кто убийца. Конечно, допрашивать Елизарова мы не будем.
– По крайней мере, сегодня и здесь, на территории бригады. А дальше лучше не зарекаться, потому что неизвестно, как карты лягут.
– И с этим соглашусь.
– Тогда пойдем к Валерию Валерьевичу.
* * *
Начальника штаба пришлось ждать, поскольку он был у командира бригады, а идти ко всему начальству офицеры сразу не решались. Конечно, сперва следует все обговорить с начальником штаба, а командира бригады обойти по краю все равно не удастся. И конечное разрешение в итоге дать должен все равно полковник. Потому сорок минут сидели в ожидании подполковника Совкунова.
Тот вроде даже и не удивился, увидев офицеров у своих дверей.
– Заходите. Чай заказать?
– Мы в служебное время не пьем, товарищ подполковник, – пошутил за двоих капитан.
– Добро. Я тут забегался. Отправляем группу в Ингушетию. Командир бригады лично проверял материальную комплектацию. Ругался, что у каждого офицера сверх штатного оружия еще куча всякого припасена. Но разоружить, слава богу, не приказал.
– Когда вылетают?
– Вечером. Сначала я хотел отправлять, но командир сам вызвался. Значит, вечером я свободен. Но хорошо, что пришли. А я, кстати, хотел сам звонить. У меня есть предложение к Василию Ивановичу. Присаживайтесь, кому где удобно. Микрофоны уже выключены, хотя и не сняты. Говорить можно.
Как старший по званию и по должности, докладывал капитан Твердовский. Докладывал коротко и по существу, тем не менее сразу после начала подполковник Совкунов из-за стола встал и начал прогуливаться по кабинету. Так ему лучше слушалось и думалось. Валерий Валерьевич часто совершал такие прогулки и во время рабочих совещаний в его кабинете, потому все офицеры бригады знали эту привычку.
Твердовский закончил.
Совкунов вернулся на свое место за рабочим столом. Думал около минуты и только потом высказался:
– Я, конечно, вижу в предложении здравое зерно. Просто по-человечески. Только никак не могу понять во всей этой истории роли спецназа ГРУ. Наши офицеры могут выполнять эти действия, но вне службы, то есть как и хотел первоначально подполковник Елизаров, в автономном режиме. Но здесь у меня возникают большие сомнения относительно результата. Без поддержки ГРУ вы ничего не добьетесь. Даже ФСБ работает по этому делу совместно с управлением космической разведки. Да и свои возможности у них благодаря официальности значительно более широкие, опыт сыскарей они имеют. А у вас этого опыта нет совершенно. Я понял бы, если бы вы взялись потягаться с ними в полевых условиях. Там я сам посмеялся бы над ФСБ. Но здесь нужны навыки не военного разведчика, а сыскаря. Это совершенно другое. Кроме того, каждый сыщик имеет целый штат сексотов, снабжающих его информацией. Вы просто не потянете в соревновании с ФСБ – это однозначно. Тогда чего вы сможете добиться? Нет, я против. Против даже в том случае, если вы возьмете отпуск и будете осуществлять операцию за счет собственных средств.
– Вы, товарищ подполковник, просто добиваете нас своими прогнозами, – сказал капитан Твердовский. – Настолько, что я сам себе начинаю казаться маленьким, ничтожным и ни на что не способным.
– Может, стоит еще подумать? – спросил Василий Иванович. – Должно же быть какое-то решение. Ведь буквально в воздухе витает. Чувствую, а ухватить никак не могу.
– Думайте, – согласился Валерий Валерьевич. – Я вот что придумал персонально для тебя, Василий Иванович. Инструкцию об участии в гипнотических сеансах мы с тобой знаем оба. А давай-ка без Михаила Афанасьевича. Я могу поговорить с женой, она у меня опытный гипнотизер. Вдруг да удастся что-то вспомнить.
– В принципе, товарищ подполковник, я не возражаю.
– Тогда я жене позвоню. Договоримся на сегодняшний вечер. У них, в реабилитационном центре. Пусть и твоя жена поприсутствует.
– Нет, пусть моя детьми занимается, – решил Арцыбашев. – А то у нас дети совсем заброшены.
– Значит, до вечера. Из дома не выходи, я позвоню. И ты, Дмитрий Евгеньевич, тоже вечером дома будь. Мало ли что, посоветоваться надо будет.
– Буду ждать, товарищ подполковник.
* * *
Вдруг завыла сирена. Тревогу объявили внезапно в конце рабочего дня, когда на улице уже стемнело. Обычно, когда должна была прозвучать учебная тревога, все офицеры знали об этом заранее. Такие занятия не были редкостью. Настоящая боевая тревога на памяти капитана Твердовского звучала только один раз, 8 августа 2008 года, когда грузинская армия начала обстрел Цхинвала. Тогда на всякий случай объявили общую тревогу по всем бригадам спецназа ГРУ, и больше суток все офицеры находились на казарменном положении, ожидая, какое решение примет руководство страны.
– Что-то случилось? – скорее сам себя, чем Василия Ивановича, спросил командир роты.
Василий Иванович пожал плечами. Боевая тревога, впрочем, как и учебная, сейчас была бы весьма некстати, голова другим занята. Тем не менее Арцыбашев встал, чтобы идти к своему взводу, а Твердовский собрался звонить дежурному для выяснения ситуации. Но в это время дежурный позвонил сам.
– Так, так, понял, – улыбаясь, сказал капитан в трубку, и эта улыбка остановила уже взявшегося за дверную ручку старшего лейтенанта Арцыбашева. – Сделаем. А ужин как же? Ага. Потерпим.
Дмитрий Евгеньевич торопливо положил трубку и выскочил в ротное помещение быстрее старшего лейтенанта.
– Дневальный! Всех, кто на улице, в помещение… Дверь казармы на ключ! К дверям близко не подходить. Запускать только тех, кто возвращается с занятий. Наблюдать в окно, перед подходом открыть дверь. Выполнять!
К канцелярии спешили другие командиры взводов: все хотели выяснить, что за тревога и чем она вызвана. Твердовский дождался, когда соберутся все офицеры, и с улыбкой сказал:
– Группа готовилась к вылету на Северный Кавказ. Последняя проверка. Разложили все перед собой. А тут в ангаре Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко вертелся – ему всегда ж кто-нибудь сухой паек оставит… А тут не дождался сразу и… проглотил, короче, одну из гранат. Кто знает, как желудочный сок работает? Рвануть может. Все разбежались. А Черноносенко в столовую двинул. Первая смена как раз ужин начала. Срочно всех эвакуировали… Пес наш обнаглел, по столам гуляет…
– Да, – сдерживая смех, сказал Василий Иванович. – Попробуй-ка гранату проглотить. И как только в глотку влезла!
– В его глотку НУРС с вертолета влезет, – заметил один из командиров взводов, всегда недоброжелательно относящийся к Товарищу Старшему Прапорщику Черноносенко. – И долго будем так сидеть?
– А кто его знает? – пожал плечами командир роты. – Дежурный сказал, что готовят для собаки сардельку со слоновьей дозой слабительного.
– После того, как пес прошелся по столам в столовой, – с сомнением покачал головой старший лейтенант Арцыбашев, – он на сардельку и не посмотрит…
В казарму бегом вернулся взвод, у которого была тренировка в спортзале. Дневальный издали увидел бегущих и открыл дверь. От прибывших ждали новостей, но лейтенант, командир взвода, смог сказать только единственное:
– Городок вымер, как после взрыва нейтронной бомбы.
– Кого-то видел?
– Дежурный велел срочно возвращаться в казарму. Прервали занятия.
Дежурный тут же позвонил в роту, поинтересовался, не видел ли кто Черноносенко. Оказалось, пес покинул столовую после драки с местным котом и неизвестно в какую сторону направился. Товарища Старшего Прапорщика дожидалась сарделька со слабительным, и даже сам начальник штаба бригады подполковник Совкунов вызвался угостить злополучного пса, но тот как сквозь землю провалился.
Твердовский выразил сомнение по поводу эффективности способа с сарделькой.
– Глотка у него здоровенная, проглотить может. А вот дальше… Пес-то слишком узкозадый.
– Есть другие предложения? – спросил дежурный. – Если есть, мы можем попробовать. Отстрел начальник штаба запретил. И Черноносенко жалко, и граната от выстрела может взорваться. А он сам постоянно лезет туда, где люди.
Положив трубку, командир роты развалился на стуле, не зная, смеяться над ситуацией или плакать. Подобного в бригаде еще не случалось.
– Ну и что будем делать? – спросил один из командиров взводов.
– Отдыхать, – резонно распорядился капитан. – И солдаты пусть отдыхают.
И в это время снова зазвучала сирена – на сей раз дающая отбой тревоге. Из любопытства Дмитрий Евгеньевич снова позвонил дежурному.
– Нашлась граната, – дежурный был откровенно переполнен радостью. – Товарищ Старший Прапорщик ее не глотал. Он ее носом под рюкзак загнал. Нашлась, слава богу… Отбой!
– А сам Черноносенко? Нашли?
– Нашли. Обожрался в столовой, под крыльцо залез и не шевелится. Только руку лижет, когда протянешь. А встать не может.
* * *
Домой старший лейтенант Арцыбашев вернулся раньше жены, затопил печку и уселся чаевничать, когда в кармане оставленной на вешалке камуфлированной куртки зазвонил мобильник. Звук был приглушенный, и пока Василий Иванович соображал, где он оставил трубку, пока дошел до прихожей, звонок прекратился. Думая, что это был подполковник Совкунов, Василий Иванович вытащил трубку и посмотрел в графу «непринятые вызовы». Звонили с незнакомого номера. Кроме Совкунова, мог проявиться и подполковник Елизаров, но и его номер старший лейтенант Арцыбашев помнил. Здесь цифры другие. Еще телефон Василия записывал старший следователь из группы, занимающейся расследованием убийства генерала Арцыбашева. Думая, что у следствия могут появиться новости, Василий Иванович нажал кнопку вызова.
– Слушаю, – сразу же ответил незнакомый голос.
– Мне только что звонили с вашей трубки… – начал старший лейтенант.
– А-а-а… – последовало восклицание. – Василий Иванович Арцыбашев?
– Так точно. С кем имею честь?
– Меня зовут Иван Александрович, фамилия моя Самойлов. Извините за беспокойство, дело вот в чем: я знавал вашего отца…
Кровь бросилась Василию Ивановичу в голову, но он ничем себя не выдал. Выдвигать сейчас обвинения против отставного полковника КГБ было нелепо. Это значило бы сразу оборвать возможность установления контакта с предполагаемым убийцей и лишить себя возможности выйти на его след.
– Нет, я не слышал о вас, – достаточно вяло сказал Василий Иванович, хотя ему хотелось кричать, как-то действовать, что-то предпринимать, но при этом он понимал, что вялость и инфантильность в данной ситуации будут лучшим средством привлечь внимание противника. А Самойлов уже являлся откровенным и изощренным, если судить по этому наглому звонку, противником, и старший лейтенант понимал это. – Вас что-то интересует?
– Извините, что возвращаю вас к таким неприятным для вас воспоминаниям. Но так будет не всегда. Только время слегка притупляет боль, но она еще множество раз будет всплывать с прежней силой. Я сам прошел через потерю близкого человека и могу вас понять.
– Кого вы потеряли, Иван Александрович? – вяло поинтересовался старший лейтенант.
– В Афгане у меня погиб сын. Старший лейтенант, как и вы. Больно терять родителей, я понимаю. Но еще больнее терять детей. Уж поверьте мне. Это в несколько раз менее естественно.
– Да, я вам верю. Итак, что вы хотели? Или просто позвонили, чтобы выразить мне свое сочувствие?
– Сочувствие я, конечно, выражаю. – Голос Самойлова звучал тихо и печально, полностью в соответствии с моментом. – И от всей души соболезную. Но звоню, честно говоря, по другому поводу. Дело в том, что мы тесно контактировали с Иваном Васильевичем по вопросу коллекционного холодного оружия. И провели немало часов в совместном обсуждении разных его видов. Иван Васильевич больше знал о своей сабле и вообще о хорасанской стали. Он мог бы опубликовать монографию по этому поводу и по моему совету начал ее писать. Возможно, уже завершил работу. Я был в отъезде и не виделся с ним в последний месяц. Но звоню я как раз по этому поводу. Момент такой, что есть возможность опубликовать монографию. Только время торопит. Потому я и звоню, оставив приличия. Тем более выход в свет такой монографии – это еще и дань памяти Ивану Васильевичу. Следователи дали мне ваш номер и сказали, что вы забрали генеральские бумаги. Если монография написана, я готов оказать содействие в ее публикации и думаю, это будет интересно многим специалистам и коллекционерам, поскольку материал Иван Васильевич собирал много лет, из различных источников, и знания его в этой сфере поистине уникальны. Поэтому-то я к вам и обращаюсь…
Теперь паузу взял Василий Иванович, и опять пауза показалась уместной.
– Извините, Иван Александрович, я только вчера вечером домой добрался и не успел еще даже сумку раскрыть, в которой привез отцовские бумаги… У меня и по дому, и по службе дел накопилось множество, вздохнуть некогда. Как только я просмотрю их и выясню, что монография готова, я обязательно вам позвоню… Это ваш постоянный номер?
– Да, постоянный. Обязательно позвоните. Я буду ждать. Конечно, публиковать монографию хорошо бы с фотографиями самой сабли, но где их сейчас взять? К сожалению…
– Может быть, у папы остались фотографии в архиве. Я посмотрю. Я знаю, он фотографировал ее. Кажется, и у меня где-то были, хотя на глаза давно не попадались. Но я старые фотографии рассматривать не любитель. Много разных… По крайней мере, я их не выбрасывал, это точно… Если есть, я добавлю к материалу.
Разговор о фотографиях зашел не случайно, понял Василий Иванович. И вся эта сказка о возможной публикации монографии придумана, скорее всего, только для поиска фотографий. Если сказать, что их нет, значит, сразу отсечь от контакта отставного полковника Самойлова. А этого делать нельзя. Но и сказать, что фотографии есть, – навлечь опасность на дом. Поселок ДОС – это вовсе не территория воинской части и не охраняется по периметру, хотя на въезде стоит часовой у шлагбаума. Сюда можно проникнуть, и обокрасть квартиру можно. Следовательно, фотографии следует унести в казарму.
– Тогда я буду ждать вашего звонка.
– До свидания, Иван Александрович…
Едва разговор закончился, в замке послышалось шевеление ключа. Василий Иванович сделал глоток из бокала с чаем и встал…
2
Новости принес не телефонный звонок, как ждал старший лейтенант, а жена.
– Что там тебе срочно вспомнить понадобилось? Может, я вспомню? – спросила она, еще не успев раздеться и только сумку с продуктами к стене поставив, сняв шарф и расстегнув пальтишко на дочери.
– А что? – Василий Иванович в удивлении поднял брови. – Откуда, извини, у твоего вопроса ноги растут? Или о секретных мероприятиях по нынешним временам в магазинных очередях рассуждают?
– У нас в «реабилитации» переполох из-за тебя. Даже полы лишний раз вымыли в конце рабочего дня. Обычно только по утрам моют. Вызвали из города специалиста, будет совместно с Надеждой Павловной Совкуновой тебя «загружать». Весьма серьезный, как Надежда Павловна говорит, дядька. Не запомнила, как зовут. Профессор какой-то. Учитель Надежды Павловны и вообще – светило. Командир бригады за ним машину выслал. Подполковник Совкунов дал согласие на привлечение постороннего, но настоял на том, что сам будет присутствовать при сеансе. Это с тем подполковником Елизаровым связано?
Василий Иванович, размышляя над ситуацией и оттягивая время ответа, взял на руки дочь, которой Людмила уже помогла раздеться. Сын спокойно ждал, когда настанет его очередь. Тот не любил, когда его на руки брали, считая, что сидеть на руках – это дело не мужское. Воспитание дедушки сказывалось.
– Косвенно связано и с подполковником Елизаровым. Только его самого до сеанса и того, что я сумею вспомнить, допускать нельзя. Он настаивает на проведении такого сеанса без участия наших специалистов. Но сеанс необходимо провести без него и только с нашими. Мало ли что я там наговорить могу. Контроль должен быть обязательным. Так что, если вдруг позвонит Михаил Афанасьевич, скажи что-нибудь.
– Михаил Афанасьевич?
– Да, так Елизарова зовут. Если позвонит. Я там, короче, где телефоны выключают. Так и скажи. Пусть сам думает, где у нас выключают телефоны. Это вопрос не его компетенции, и на него никто Елизарову не ответит.
– Все правильно. Ты как раз и будешь там, где телефоны выключают. И меня обманывать не заставишь, – согласилась Людмила. – И все-таки, может, я смогу что-то вспомнить? Это касается похорон?
– Нет, это касается отцовской сабли.
– Здесь я пас, – согласилась она. – Значит, все-таки считают, что Ивана Васильевича из-за сабли убили?
– Никто не знает, за что его убили. Но сабля – один из вариантов, за который можно ухватиться. Тем более что есть след, на это указывающий.
– Следователи говорили, что основная версия – профессиональная деятельность…
– Следователи по той версии работают, но и другие версии отметать нельзя.
– Значит, я так понимаю, – серьезно спросила Людмила, – что ты начинаешь сам работать по другой версии?
– Мы начинаем работать, – сказал Василий Иванович.
– «Мы» – это спецназ ГРУ? Он не имеет следственных полномочий.
– Пока дело обстоит не совсем так, но известное отношение к спецназу ГРУ оно имеет. Следовательно, может оказаться включенным в него и выполнять следственные действия в качестве самозащиты – хотя бы в качестве защиты репутации. Не знаю… Все еще слишком сложно для формулировки и данных мало. Есть определенные моменты, но…
Людмила уже раздела сына, и малыш деловито протянул руку отцу, чтобы вместе с ним пройти наконец-то в квартиру.
– Не нравится мне это. – Людмила говорила с опаской. – И больше всего приезд этого Елизарова не нравится.
– Этот приезд всем не нравится, – согласился Василий Иванович. – Если бы не появился Елизаров, никаких подозрений не возникло бы.
– И что теперь будет?
Старший лейтенант усмехнулся.
– Этот вопрос шифрованной телеграммой можешь отправить командующему спецназа ГРУ, но он тоже вряд ли сможет ответить.
* * *
Сначала позвонил капитан Твердовский.
– Василий Иванович, я в штабе. Будь готов; думаю, через полчаса тебя уже вызовут. Прибыл тут один специалист.
– Я в курсе относительно специалиста.
– Тем хуже для тебя. Много перед сеансом не пей.
– Чего не пить? Чая?
– Ах да, я закуску тебе отдать забыл. Сало в канцелярии, в окне между рамами. Надеюсь, не растает.
– Это закуска к чаю? – настойчиво повторил старший лейтенант.
– Напрашиваешься? – спросил командир роты.
– Почти. Но на более позднее время.
– Ладно, я принесу. Вот, Валерий Валерьевич пришел. Да, товарищ подполковник. Арцыбашев. С тобой говорить будет.
– Давай, – старший лейтенант привычно подобрался, словно не по телефону с начальником штаба общался, а очно. Даже на стуле сел прямее.
– Василий Иванович?
– Слушаю, товарищ подполковник.
– Ты готов?
– Так точно.
– Тогда двигай в реабилитационный центр. В левом корпусе, а не в главном. В холле тебя встретят. Я тоже туда иду.
– Понял, товарищ подполковник. Иду.
– Можешь даже в гражданской одежде, если в ней чувствуешь себя более расслабленно. Это профессор подсказал.
– Боюсь, товарищ подполковник, облает Черноносенко, привлечет ко мне внимание. Гостиница недалеко от левого корпуса.
– Не переживай. Черноносенко съел сразу недельную порцию. Отлеживается, и долго еще не встанет. Лучше в гражданском. Я к тому еще это говорю, чтобы тебя в темноте из окна гостиницы не заметили.
– Понимаю.
– Ну, иди. Я там буду, проинструктирую пока профессора Луковникова. Его зовут Владилен Борисович. Говорят, не просто специалист, а светило. Много научных трудов имеет. Все, двигай.
Подполковник положил трубку.
– Осторожнее там, с этим профессором, – напутствовала мужа Людмила.
– Я бы ему посоветовал быть осторожным со мной, – усмехнулся Василий Иванович. – Думаю, ему жена дала в дорогу точно такой же совет.
* * *
До левого корпуса Василий Иванович добрался быстро, потеряв время только на то, чтобы переодеться в гражданскую одежду, в которой и в самом деле чувствовал себя удобнее. По крайней мере, в ней не было необходимости отдавать честь ни старшим офицерам, ни встречным солдатам. И вообще можно было позволить себе расстегнутую верхнюю пуговицу.
В холле левого корпуса за столиком сидела немолодая медсестра, знающая Василия Ивановича в лицо. Приветливо улыбнулась, попросила раздеться и молча показала на коридор, в который следовало свернуть. Коридор прикрывала дверь, обитая искусственной кожей, под которой была плотная звукоизоляция. Дверь беззвучно открывалась и закрывалась, поэтому в коридоре царила неестественная тишина.
– Восемнадцатый кабинет, – сказала медсестра. – Вход через тамбур.
Сама она дальше двери не пошла и вернулась за свой столик.
Арцыбашев подошел в восемнадцатый кабинет, тоже с такой же дверью, и понял, что стучать в нее бесполезно. Осторожно приоткрыв ее, он увидел едва освещенный тамбур в два шага длиной. В тамбуре никого не было, и разрешения пройти дальше спросить было не у кого. И снова дверь, которая погасила бы любой стук.
– Разрешите?
– Заходи, Василий Иванович.
Подполковник Совкунов стоял рядом с Надеждой Павловной, своей женой, хорошо знающей старшего лейтенанта Арцыбашева, и незнакомым седовласым мужчиной, поглядывающим из-под очков с сильными линзами, отчего глаза казались неестественно большими, а взгляд властным. В нормальной обстановке старший лейтенант Арцыбашев не доверился бы человеку с таким взглядом.
– Прибыл по вашему приказанию.
– Расслабься. Уставные отношения отставить, – улыбнулся начальник штаба.
– Я расслаблен, товарищ подполковник.
– И отлично. Вот, с Надеждой Павловной ты знаком, познакомься с Владиленом Борисовичем. Они будут работать с тобой и попытаются помочь активизировать твою память. Мы сразу договорились, что в самом начале сеанса тебе поставят блокировку на все служебные разговоры. Следовательно, можешь не волноваться.
Василий Иванович шагнул вперед и протянул Владилену Борисовичу руку. Кисть у гипнотизера оказалась вялой и бессильной даже для гражданского человека. Наверное, слишком много силы уходило во взгляд, на развитие рук не оставалось. Это, впрочем, не смущало, поскольку Владилен Борисович и не собирался принимать участия в боевой схватке.
– Валерий Валерьевич… – У гипнотизера оказался чрезвычайно низкий и густой голос.
– Иду, – кивнул Совкунов и сразу направился к выходу, плотно, без звука прикрыв за собой дверь.
– Сюда, Василий Иванович, – показала Надежда Павловна на кресло, стоящее у стены небольшого по площади кабинета, и опустилась за письменный стол, спиной к наглухо зашторенному окну.
Арцыбашев послушно сел. Приглашенный специалист, однако, садиться на стул, стоящий напротив кресла, не спешил. Он встал по другую его сторону и положил руки на спинку, уже пристально глядя в глаза Арцыбашеву, но не требуя, чтобы тот смотрел на него. Просто смотрел, тяжело и властно, словно заранее готовил к выполнению своей воли. Должно быть, профессор не слишком хорошо понимал, с каким человеком ему предстоит работать. Так вести себя, осознавая свой авторитет и готовясь использовать его, можно только с инфантильными людьми, не имеющими той закалки, что получают во время службы офицеры спецназа ГРУ. И у Василия Ивановича сразу появилось сомнение в способности профессора Луковникова установить раппорт. Слишком сильной волей располагал старший лейтенант, привыкнув противостоять любой попытке давления на себя. Это было уже в характере, это стало инстинктом, и внутреннее сопротивление работало на уровне подсознания.
– Располагайтесь удобнее, – скомандовал профессор. – Расслабьтесь… Расслабьтесь, вам говорят.
– Я расслабился… – сказал Василий Иванович, хорошо знающий, что такое расслабление, и чувствующий, что в самом деле сумел это сделать.
Однако Владилен Борисович в этих словах уже уловил волю старшего лейтенанта и стремление к сопротивлению. Он вообще, кажется, был чуток к чужим состояниям и все понимал.
– Внутренне расслабьтесь. Для того, чтобы не сопротивляться мне. И не возражайте… Даже мысленно не возражайте.
Но сказать это было проще, чем сделать. Без расслабления старшему лейтенанту легко можно было управлять собой и даже побеждать собственное подсознание. Но когда человек расслабляется и, грубо говоря, «выходит» из мира привычных ему ощущений, тогда подсознание набирает силу и управляет всем. А именно подсознание не позволяло принять мир чужих реакций и не позволяло совместить внутренние ощущения.
– Говорить будете только тогда, когда я задам вам вопрос. Без вопроса говорить не нужно. Тем более нельзя возражать. Заставляйте себя соглашаться. Мысленно себя убеждайте, это в ваших интересах. Так у нас все получится.
Владилен Борисович свое дело, несомненно, знал, и Василий сразу почувствовал это. Ничего не спрашивая, профессор уже понял внутреннее состояние старшего лейтенанта и помогал ему войти в другое состояние, соответствующее моменту. Причем помогал именно так, как следовало. Он знал, что волю сильного человека можно победить только внутренним усилием и никогда – давлением со стороны. И не стал применять этого давления, хотя раньше, как показалось Арцыбашеву, Луковников именно это и собирался сделать, придавливая его взглядом и взглядом же показывая преимущество собственной воли. А этого преимущества в действительности не было. И потому Владилен Борисович подсказал сразу, что старшему лейтенанту следует приложить и собственные усилия, чтобы удался раппорт.
Арцыбашев на несколько секунд прикрыл глаза, настраиваясь, и заставил свое внутреннее «Я» отказаться от сопротивления. И только после этого почувствовал, что в действительности расслабился. Почувствовал это и Владилен Борисович.
– Вот так. Это уже значительно лучше. Тестирование мы проводить не будем, чтобы не потерять нужное состояние, – профессор посмотрел на Надежду Павловну, – и начнем, пожалуй, сразу.
Он шагнул ближе к Василию Ивановичу, протянул руку, положил ладонь на голову и дважды мягко, без нажима, провел большим пальцем по лбу от края волос к переносице. Взгляд был по-прежнему тяжелым и давящим, но теперь уже старший лейтенант этому давлению не сопротивлялся. Более того, он сам начал входить в состояние гипнотического транса, вспоминая занятия по самогипнозу, и смотрел в эти глаза, как на маятник, отдавая себя на волю постороннему влиянию.
– Вы хорошо помогаете мне, я чувствую и оцениваю это. Продолжайте так же, – сказал Луковников. – Сейчас я буду считать до десяти. Считать буду медленно. При счете «десять» вы войдете в состояние гипнотического транса. Вы уснете, но будете слышать мой голос или голос Надежды Павловны и будете отвечать на наши вопросы. Вы готовы?
Владилен Борисович уже говорил медленно и размеренно, словно уже начал счет, говорил, не сомневаясь ни секунды, что все произойдет именно так. И Василий Иванович заставил себя согласиться. Не напрягался, но лишь чуть-чуть подтолкнул свое сознание в нужную сторону, и движение пошло по инерции.
– Да… – сказал старший лейтенант, сам чувствуя, что даже произнесение этой простой фразы стоило ему усилий, потому что в легкий транс он уже вошел. Но в таком состоянии разговаривать бывает значительно труднее, чем при погружении в транс глубокий.
– Я начинаю отсчет… Расслабьтесь… Предельно расслабьтесь… Один… Вы чувствуете, как ваши конечности наливаются теплой тяжестью… Теплая, медленно текущая по конечностям тяжесть… Эта тяжесть вдавливает вас в кресло… И не хочется вставать, не хочется шевелиться… Два… И веки начинают тяжелеть… Вас клонит в сон… Клонит в сон… Три…
Василий Иванович снова почувствовал желание к сопротивлению. Но и этот момент профессор сразу уловил и тут же дал установку:
– Когда вы погрузитесь в сон, вы будете отвечать только на те вопросы, которые не касаются вашей службы. Если вопрос каким-то образом коснется военной или государственной тайны, вы можете сохранять молчание и не отвечать на него. Но из трансового состояния это вас не выведет… Четыре…
Подсознание сразу среагировало и успокоилось.
– Глубокое трансовое состояние поможет вам вспомнить недавние события, свидетелем которых вы были и которые вы не в состоянии вспомнить в нормальном состоянии. Это нужно вам лично… Вам и вашему командованию… И вы после пробуждения будете помнить все, что нам с вами удастся вспомнить. Будете все помнить… Расслабьтесь… Глаза ваши закрываются… Веки стали совсем тяжелыми… Вам уже трудно их держать… Не держите, не утруждайте себя. Закройте глаза… Пять…
А теперь подсознание, слегка помедлив, начало помогать. Оно увидело цель и устремилось к ней, Василий Иванович словно бы чувствовал это. Казалось, что по телу расползается тепло, множится, дробится на части, чтобы заполнить каждую клетку тела. Но сознание при этом становилось тяжелым и вязким и ощущения контролировались плохо. Все выполнялось автоматически, только лишь потому, что организм был тренирован на регистрирование и классификацию всех ощущений как внутренних, так и внешних. Естественно, мозг привык все ощущения с чем-то связывать. И тепло он связал с пониманием ситуации со стороны подсознания. Было ли это так в действительности, Василий Иванович не понимал, но ему уже и не хотелось понимать все до конца. Он погружался в сон, называемый, в отличие от обычного сна, глубоким погружением в трансовое состояние.
– Конечности стали совсем тяжелыми… Вам уже трудно владеть ими… Очень и очень тяжелые… И вам владеть ими даже не хочется… Шесть… Попробуйте поднять правую руку… Просто попробуйте; если это трудно, поднимать не нужно…
Василий Иванович попробовал. Рука была словно не его и подниматься не хотела – как лежала на колене, так и осталась лежать. Он все глубже и глубже уходил в какую-то вязкую, тягучую тьму и даже не мог самостоятельно определить, приятное это ощущение или же, наоборот, отталкивающее. Да это уже и не казалось важным.
Тем временем профессор Луковников продолжал считать:
– Семь. Восемь. Девять. Десять. Глубокий сон.
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая