– Не-ет... Если они нас сейчас не накормят, я умру... – простонал Мовлади.

Умар Атагиев никогда не слышал, чтобы худенький и добренький Мовлади был обжорой. Обжоры обычно быстро вес набирают, а Мовлади в лежачем положении можно месяц подряд круглосуточно кормить, он все равно останется щуплым.

– Вот от воды я не отказался бы... – сказал Астамир, уже почти полчаса под руководством отца отмахав Лонг Гианом и основательно пропотев. – Хотя бы рот прополоскать... А в лучшем случае и умыться бы не помешало...

– Даже в тюрьме в камеру воду ставят... – заметил пулеметчик Анзор.

Без своего крупнокалиберного китайского пулемета, многократно ругаемого за неприлично большой вес, Анзор просто не знал куда руки деть. И постоянно то их на груди скрещивал, то за голову закидывал, то бессильно опускал.

– А ты разве в тюрьме сидел? – спросил Умар с насмешкой.

Он сам хорошо знал, что из всего джамаата один только Завгат имеет опыт «зоны», но тоже небольшой. И всего-то за злостное уклонение от уплаты алиментов. Это еще в советские времена. Не смог тогда откупиться. И попал за решетку.

– Я в кино видел... – сказал Анзор.

– А я в кино видел, как на слонах ездят, – Умар даже в усмешке сохранял спокойствие и уверенность в себе. – Но в жизни это не каждому дано...

– А что с нами будет теперь? – вдруг спросил мрачный Беслан. – Вместе же нас тоже держать не будут...

– Если только расстреливать поведут, то вместе... – сказал Мовлади.

Умар опять удивился. Мовлади явно злился на Беслана, что вообще-то на него не похоже. Вот ведь как ситуация может на людей влиять...

– Ну, сроки-то нам всем влепят солидные... – заметил Астамир, ничуть не огорчаясь своим будущим. – Только я все равно убегу... Вместе с отцом...

Астамир на Умара посмотрел.

– Если нас вместе оставят, вместе и убежим, – согласился Атагиев-старший. – Разведут, так убежим по отдельности и встретимся... Мы знаем, где можно встретиться...

Он посмотрел на сына, и Астамир, судя по промелькнувшей в глазах боли, понял его. Есть одна общая могила, где похоронены их близкие, точнее, то, что от них осталось, и именно там они могут встретиться. Конечно, могут они встретиться и у старших братьев Астамира. По крайней мере, могут через старших братьев общаться и передавать друг другу весточки. Но память приведет их не к братьям, а совсем в другое место. И это знали оба.

– Ну и убежите, и что... – сказал Анзор. – И снова в лес? И снова загнанным зверем жить... Сами слышали, что тот спецназовец говорил... Теперь в лесу не проживешь... Их спутники выследят любого...

– А что ты думаешь? – спросил Умар.

– А что мне думать... Главное, чтобы не пожизненное дали... Отсижу, вернусь, найду домик с вдовой и буду до конца своих дней на огороде копаться... Я в детстве, мы тогда в Казахстане жили, помню... Соседка у нас была... Нашла себе мужичка... «Откинулся» только что после пятнадцати лет... Его все в поселке боялись... А он тихий такой... Сидел около дома на скамейке или в огороде копался. Даже в магазин сам не ходил... И так до смерти... И я так же... Устал от всего... Хочется в огород с лопатой, и копаться...

– А пулемет где поставишь? – с улыбкой спросил Астамир. – На чердаке?

Анзор не ответил, только посмотрел в сторону с тихой тоской в глазах.

Но вопрос Астамир задал правильный, понял Умар. Убежать всегда можно, если дух у тебя не сломлен, а чтобы сломать дух горца, очень много надо на него бед навалить. Но многих беды не ломают, а только озлобляют. И тогда мстить хочется. Это уже у горца в крови. Можно, конечно, тело сломать и изуродовать, но дух всегда будет впереди. Только дух может телом управлять и из изуродованного тела человека делать существо сильное и неукротимое.

Но вот нужно ли это, нужна ли неукротимость и непримиримость, которая не только самому жить не дает, но и многим еще другим жить мешает? И ответить на этот вопрос Умар не мог. Понимал только, что каждому человеку чего-то дано Аллахом больше, чего-то меньше, и это помогает человеку жить так, а не иначе. И нельзя никого упрекать, что он живет не так, как другие, потому что он иначе жить не может. И не стоит сейчас даже думать о том, как всем им жить, потому что каждому предстоит самостоятельно выбирать себе дальнейший путь. Астамир молод и ему не хочется думать, что он проведет за решеткой и за колючей проволокой так много лет, что станет уже стариком. Он еще жить хочет и потому уверен, что сумеет убежать...

Он убежит... У него и дух силен, и тело сильно...

И сам Умар убежит... Несмотря на то что в голове и в бороде только седина и ни одного черного волоска не осталось. Убежит обязательно. И даже знает, зачем это сделает...

Нет, конечно, в лес, в пещерку его теперь ничем не заманишь. Не тот он человек, чтобы дважды на одни и те же грабли наступать. И пулемет на чердаке ему не понадобится. Но, во-первых, он горец, он до последней капли крови горец, и потому тюрьма и вообще всякое отсутствие свободы для него убийственно. А во-вторых, Умар должен обязательно сыну помочь. Он не успел научить Астамира многому, в первую очередь не успел научить его жить среди мирных людей. А это целая наука... И эту науку сыну еще предстоит постигать...

– И что ты сделаешь, когда убежишь? – спросил у Астамира второй гранатометчик – Завгат. – Первое, что ты сделаешь?..

– Первое, это воды напьюсь... – ответил младший Атагиев мечтательно. – Вдосталь... Прямо из ручья. Суну лицо в ручей и буду пить, пока весь ручей не обмелеет...

– А потом?

– А потом я убью того неблагодарного полковника...

– Это которого? – не унимался Завгат.

– Полковника Раскатова... Старшего лейтенанта Раскатова... Отец отпустил его, как старого друга, а полковник привел к нам спецназовцев...

– Предателей надо убивать... – согласился Завгат.

– Не так все было... – возразил Умар. – Я его отпустил, а он сказал, что не может так просто уйти... Он обещал прийти и освободить пленников... Когда человек предупреждает, он не предатель...

– Тогда – да, – Завгат и с этим согласился. – Тогда он не предатель, и убивать его не стоит... Может, стоит, но не за это...

– Он должен был чувствовать благодарность за свое спасение и спасти отца... – сказал Астамир. – А он этого не сделал. Он должен был на колени перед своим командиром упасть и просить, чтобы отца освободили... А он не упал на колени... И за это его стоит убить... Ведь впервые отец спас его в Афгане, под пулями на себе вытащил... Через минное поле тащил... А он не попросил... И потому отец здесь... За это надо убить...

– За это надо... – Завгат и с такой трактовкой согласился.

– Все не совсем так... Не на своих плечах я его вытаскивал, а на плечах своих разведчиков... Вот через минное поле путь я прокладывал, это точно... Но я знаю лучше всех вас, что, окажись я там раненым, Раскатов точно так же меня тащил бы... И через минное поле, и под пулями... А здесь у него нет власти, и он попросить не смог... За это не убивают...

– А-а... – отмахнулся Завгат. – Убивать – не убивать, стоит – не стоит... Разбирайтесь сами...

Астамир хотел еще что-то сказать. Но Умар на сына посмотрел строго, взглядом показывая свое недовольство. И этого хватило.

– Идет кто-то... – сказал Астамир. – Сюда идут... Четыре человека...

– Где? – не понял Мовлади. – Где ты видишь?

– Я не вижу, я слышу... – сказал Астамир, и стал торопливо прятать под одежду Лонг Гиан. – Может, воду несут?..

– Лучше – еду... – мечтательно сказал Мовлади.

Еще когда к двери подходили, Умар, конечно же, не мог не рассмотреть ее. Он вообще все, что на глаза попадалось, рассматривал внимательно – привычка разведчика...

Дверь наружу открывается, двойная, крепкая, из толстых досок сколоченная. Распахнуть ее или выбить ударом ноги невозможно, потому что наискосок поперек обеих створок накладывается тяжелая металлическая полоса, и она уже запирается замком. Сколько ни бей ногой изнутри, с этой полосой ничего не сделаешь.

Сейчас он слушал, как скрипит, поворачиваясь, ключ в тяжелом замке. Если этим замком кого-то стукнуть по голове, того же, скажем, часового, то он сам и навсегда подарит тебе свой любимый автомат. Об этом Умар тоже думал, когда снимали замок, перед тем как их запустить в помещение... Замок – хорошее оружие, и грех таким оружием не воспользоваться, если представится возможность. Как грех было не осмотреть кучу строительного мусора, где Умар нашел пару медных контактов. Теперь под одеждой у Астамира Лонг Гиан прячется. А это тоже оружие хорошее. И с таким оружием тоже можно без проблем уговорить часового поделиться автоматом. Одному автомат, второму память о нем, если память после удара Лонг Гианом не отлетит вместе с душой...

Замок сняли. И остался он у кого-то в руках. Хотя, может быть, и на петлю повесили... Тогда до него и дотянуться можно, в случае если их сейчас выводить будут... Теперь заскрипела креплением, одновременно тяжело звякая, крепкая стальная полоса. Надо учесть на будущее... Сняли замок, убрали полосу, и можно ударить ногой в дверь. Дверь наружу распахнется и ударит по автоматному стволу... Или по двум автоматным стволам, в зависимости от того, сколько часовых придет сюда. А сразу после этого можно будет всем вместе выскочить и напасть. Лонг Гиан есть, только два-три удара и следует нанести... И все будет в порядке... И это будет путь к свободе... И автомат или даже два автомата будут под рукой... Это уже будет путь к свободе с оружием в руках... Все так просто... Стоит только поискать и найти... И еще необходимо, чтобы все этот план поддержали, а не желали, как Анзор, копаться остаток жизни в огороде...

Нет, пусть даже есть такое желание... Может быть, и сам Умар не отказался бы от такой участи, только сразу, только без тюрьмы... Копайся себе, и все... И на скамейке возле дома сиди вечерами... И даже в магазин не ходи...

Без тюрьмы...

А для этого следует убежать...

Дверь распахнулась... Умар специально смотрел внимательно, что будет за дверью в этот раз, потому что понимал – во второй раз все может повториться. И сразу отметил, какую прекрасную ситуацию он упустил, не решившись на активные действия. Атаковать можно было бы прямо сейчас, но для этого следовало всему джамаату подготовиться. Распахнулась дверь... Часовой стоит, забросив автомат за плечо, и держит в руках замок... У второго часового в руках какая-то коробка, руки заняты, и автомат тоже за спиной. А два офицера рядом – не помеха. Они пистолеты бы достать не успели, как оказались бы в лежачем положении после ударов Лонг Гианом. Да и без Лонг Гиана их бы просто смяли и растоптали...

Момент был упущен, но Умар не расстраивался, потому что второй момент будет обязательно. То, как федералы пришли в тюрьму, вовсе не исключение из правил – это система. А, изучив ее, с любой системой легко справиться...

– Заноси... – сказал один из офицеров часовому с коробкой. – Поставь на середину... Все, молодец, иди...

И зашел сам. И почему-то второй офицер прикрыл створки двери. Поведение крайне странное, отметил Умар.

Офицер осмотрелся, кивнул, как старому приятелю, Астамиру, потом нашел взглядом Мовлади и тому тоже кивнул.

– Не переживайте, парни... Сегодня ночью вас вытащим... Немного потерпите... Только до ночи... После трех часов, примерно... Я тут вам пока перекусить принес... Там хлеб и тушенка в банках... Извините уж, тушенка только свиная осталась... На ужин, может, из столовой что-то добуду... Вот консервный нож...

Он наклонился, чтобы положить нож на коробку, и Умар рассмотрел погон – капитан.

– Ладно... До вечера... Значит, после трех часов... Пока держитесь... Прокуратура только завтра приедет... Вас уже не застанет... Ваши заботы – наши заботы... Выручим...

Офицер еще раз всех осмотрел, повернулся и к выходу двинулся. Закрылись створки, заскрипела и легла на них металлическая полоса, щелкнул, закрываясь, замок...

– Кто-нибудь что-нибудь понял? – спросил Умар среди общего напряженного молчания.

Никто не ответил.

– Астамир...

– Это тот капитан, с которым эмир работал... – сказал Астамир. – А второй, что там остался, майор... Вместе они...

– И что это значит? – опять спросил старший Атагиев.

– Это значит, что они не хотят, чтобы мы дали против них показания... – медленно выговаривая слова, потому что одновременно все просчитывал, сделал вывод Астамир. – Он не случайно всех осмотрел, а поздоровался только со мной и с Мовлади. Он нас вчера запомнил, когда мы к нему ездили и он эмиру платил...

– Он заплатил эмиру? – переспросил Умар.

– Да... Я не знаю сколько. «Сколько договаривались», – сказал. Мовсар пересчитал и сунул деньги в карман. Потом мы уехали... Но нас он запомнил... И теперь боится...

– Да, он прокуратуру не зря вспомнил... – добавил Анзор. – Не хочет, чтобы мы со следаками встречались... Боится за свою шкуру...

– И хорошо, что боится... – решил Умар. – Если боится, то поможет нам сбежать... В три часа... В три часа мы будем на свободе... Я знал, что это произойдет... Не так, иначе думал... У меня уже и план был готов, но это легче...

– Конечно, такие свидетели кому нужны... – радостно сказал Мовлади.

И шагнул к коробке.

– Будешь, значит, свинину есть... – с усмешкой сказал Беслан.

Мовлади испуганно отдернул от коробки руку.

Умар взял консервный нож. Вообще-то этим ножом можно не только банки открывать, им и ударить можно так, что если и не убьешь человека, то отключить на время можешь вполне. Особенно если ударить по голове. Короткое и толстое закругленное лезвие своим острием пробьет черепную коробку.

– Там хлеб... – вспомнил Мовлади.

– Воду забыли попросить... – спохватился Астамир.

– Всем поровну... – сказал Умар, раскрыл коробку и вытащил буханку хлеба. Всего одну на шесть человек. Мало, но тоже пища...

Консервный нож совсем не предназначен для резки хлеба. И потому Умар хлеб просто ломал. Куски получились неодинаковые, но никто из бойцов не был настолько голоден, чтобы из-за этого поднимать шум. Однако хлеб не съели, а буквально проглотили...

– Кто хочет, может и свинину есть... – сказал Умар.

Никто, однако, руки к коробке не протянул. Даже Беслан, который в армии служил и свининой там не брезговал. И сам Умар во время службы в армии свинины съел немало. Однако в последние годы он всегда старался соблюдать законы веры отцов. И сейчас тоже не видел причины, чтобы их нарушать. Не так уж он и проголодался.

Только один худенький и тщедушный гранатометчик Мовлади нервно ходил по комнате и бросал на коробку голодные взгляды.

– Да ешь ты, только не бегай так... – сказал Беслан.

Это прозвучало для Мовлади командой. Гранатометчик шагнул к коробке, выхватил из нее банку, осмотрелся, отыскивая глазами консервный нож, почти вырвал его из рук Умара, не заметив его насмешливого взгляда, и стал банку открывать.

– Надо было хлеб-то к тушенке оставить... – сказал Анзор, не решаясь к следующей банке прикоснуться.

А Мовлади начал есть прямо с ножа. И сколько он ни вытаскивал, ему попадалось не мясо, а почти одно застывшее желтое топленое свиное сало. Но Мовлади и его глотал. Опустошив банку и добравшись-таки до кусочков мяса, он довольно заулыбался.

– Если хочешь, еще ешь... – сказал Астамир. – Я тебе свою порцию дарю...

Уговаривать тщедушного человечка со слабой душой надобности не было. Вторая банка так же быстро оказалась пустой.

– Я тоже не буду... – заметил Умар. – Кто желает, прошу...

Мовлади и третью банку начал поглощать так же жадно, но до дна, где пряталось мясо, не добрался. Он вдруг начал вздрагивать прямо с набитым ртом, икать, и испуганно расширенные глаза, казалось, хотели выскочить из глазниц. Потом заспешил в угол, где строительный мусор лежал, но не добежал и упал на четвереньки. Его стало рвать...

– Заноси... – послышался голос.

Умар обернулся. Ни он сам, ни даже Астамир не слышали, как открывали дверь. Вошел офицер спецназа ГРУ, из тех, что захватывал джамаат в пещерке, и с ним три солдата. Двое с автоматами, у третьего – два солдатских термоса в руках и мешок за плечами.

– Обед... – сказал офицер.

Солдат поставил термосы и сбросил с плеч вещмешок.

Тут Мовлади снова начало рвать. Офицер посмотрел в угол.

– Что с ним?

И увидел коробку. Заглянул, пустые банки на полу увидел.

– Кто принес? – спросил грозно.

– Со склада... – тихо отозвался Анзор.

Мовлади рвало все сильнее – просто наизнанку выворачивало.

– Отравили, подонки... – сказал офицер, развернулся и двинулся к выходу.

Солдаты за ним двинулись, держа автоматы наперевес, и стволы смотрели на арестованных. Дверь быстро закрылась. Теперь уже громко звякнула металлическая полоса и брякнул замок. Но поворота ключа слышно не было. Следовательно, солдаты у двери остались.

– Бежит куда-то... – сказал, прислушиваясь, Астамир. – А попить-то что-нибудь принесли?

Он открыл один термос, понюхал.

– Каша гречневая и без свинины... Годится...

Открыл второй термос.

– Что там? – Анвар спросил.

– Компот... Будем жить...

И вытряхнул из вещмешка тарелки с ложками и только две кружки. И сразу зачерпнул себе полную кружку компота. Пил медленно, с наслаждением...

Умар взял тарелку, ложку, протер их рукавом и стал накладывать себе кашу. Следом к термосу все остальные устремились. Только один Мовлади так и стоял в углу на четвереньках...

Пообедать полноценно так и не успели. Астамир, вдруг отставив в сторону тарелку и кружку, встал и опять прислушался.

– Сюда бегут... Четверо... Нет, двое свернули в сторону... Двое бегут сюда... С часовым ругаются... Дальше бегут...

Никто, кроме него, этих звуков не слышал.

– Что это они забегали? – не понял Умар.

– Чего гадать... Прибегут, расскажут...

Шли быстро.

– У меня была такая шальная мысль... – сказал Рубашкин. – Этим «кладовщикам» свидетели не нужны... И уж совсем я не понял, зачем они хотят со свидетелями поссориться, свинину им подсунуть...

– У них на складе больше ничего нет... Всю говядину распродали... – сказал старший лейтенант Тихонов. – Новая партия во вчерашней колонне была... Увезли в село...

– Крысы на складе есть? – сразу спросил Раскатов.

– А что это за продуктовый склад, на котором крыс нет... – заметил Макаров.

– Значит, есть и крысиный яд... Как с ним бороться?

– Я знаю только, – сказал Тихонов, – что если крысам отраву ставят, то всю воду убирают. Чтобы доступа к жидкости не было. Жидкость яд вымывает... Так на всех складах...

Полковнику живо представились ящики, которые сбрасывали с обрыва боевики. Дощатые ящики со стеклянными банками. А в банках – сплошной жир. Вскрыть не трудно. Положить яд, перемешать, и банку «закатать» новой крышкой...

– А где эти «кладовщики» сидят? – спросил Раскатов.

– У себя, наверное, на складе... Может, в штабе батальона, но едва ли... Обычно – на складе... Там у них вся документация... В штабе у них кабинета нет...

– Сергей Вячеславович...

– Понял... – согласился Макаров, коснулся локтя Тихонова, и они свернули в сторону склада.

Следовало и обоих офицеров, виновных в отравлении пленных, захватить, и, если удастся, найти улики, чтобы потом можно было провести экспертизу. Тот же крысиный яд...

Полковник с Рубашкиным прибавили шагу, но навстречу им часовой выскочил.

– Туда нельзя, товарищ полковник...

– «Стой, кто идет?» – положено говорить, – ответил Раскатов резко, но шага не сбавил. – Кого к пленникам пускал?

– Никого... – солдат не знал, как себя вести, растерялся. Но со спецназовцами предпочитал не связываться, хорошо зная, что случилось с начальником тыла полка и начальником продовольственных складов. – Никого, товарищ полковник... Только с обедом приходили...

– Это я... – сказал старший лейтенант. – Я у него ключ забрал...

– И до вас еще... – сознался часовой.

– Иди на пост... – кивком головы послал его полковник в сторону.

– Я начальника караула вызову... – солдат не угрожал, он просто предупреждал, причем достаточно миролюбиво.

– Правильно, – Раскатов поддержал инициативу часового. – Пусть сюда с начальником медчасти явится... И побыстрее...

Трое солдат-спецназовцев стояли около входа в пристройку. При приближении офицеров двери сразу раскрыли, и Раскатов вошел вместе с Рубашкиным.

– Что случилось, Умар? – сразу спросил полковник.

– А что случилось? – Умар удивился. – Обедаем... Вот, старший лейтенант нам обед принес... Нельзя без обеда... Пленникам силы нужны, чтобы на допросе хорошо думать...

Раскатов непонимающе посмотрел на Рубашкина. Старший лейтенант кивнул на сидящего в углу Мовлади. Тот был бледен и за живот держался.

– Его рвало...

– Что с ним? – спросил полковник.

– Свинины объелся... На всю оставшуюся жизнь... Больше пробовать не захочет...

Василий Константинович шагнул вперед и вытащил из коробки металлическую банку тушенки. Нет, это не стеклянная банка, которую можно закатать, после того как добавишь в нее яд. Значит, просто недоразумение и совпадение. Эту банку нужно в фабричных условиях запаивать...

За спиной послышался шум. Макаров и Тихонов заталкивали в двери упирающегося капитана Прядунько.

– Начальник тыла сбежал куда-то... Этого вот только нашли... – доложил Макаров.

– Да никого мы не травили... Что вы... – возмущался капитан. – Какой крысиный яд, о чем вы говорите?..

Полковник уже понял.

– Вот это – что? – показал он на ряд цифр, выдавленных в крышке банки с тушенкой.

– Маркировка... – растерянно ответил Прядунько.

– Я понимаю, что маркировка, а не учебник арифметики. Последние цифры что означают?

Капитан, конечно же, понял, но отвечать сразу не захотел.

– Я вас спрашиваю! – повысил голос полковник.

– Год выпуска...

– Вы непригодны профессионально, товарищ капитан, – строго сказал полковник. – Последние цифры обозначают конечную дату возможного использования. После этой даты продукт становится опасным для жизни, поскольку начинает окисляться использованная в банке жесть...

– Все это едят... – сказал капитан. – Все солдаты едят... Такую уже привозят...

– Потому что другую налево продают... А кормят списанной...

– Отправьте его к командиру батальона, пусть напишет рапорт о том, чем кормят его солдат, – сказал полковник вошедшему начальнику караула. – Я, в свою очередь, напишу аналогичный рапорт в управление тыла генерального штаба и в управление сухопутных войск генерального штаба. Там рапорты сверят с рапортом командира батальона.

Капитан, начальник караула, растерянно козырнул. Он не знал, какими полномочиями наделен этот московский полковник, и потому не решился возразить. И осторожно тронул капитана Прядунько за локоть, призывая идти за собой.

– Старший лейтенант... – Раскатов обратился к медику, который делал ему ночью перевязку. – Заберите эту тушенку и отправьте на экспертизу в санитарное управление округа. Я проверю исполнение...

Старший лейтенант молча взял в руки коробку.

– Здесь вообще не принято отвечать согласно положениям Устава Вооруженных сил? – спросил Раскатов.

– Есть, товарищ полковник! – сказал старший лейтенант. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте...

Старший лейтенант вышел.

Полковник тоже хотел выйти, но остановился.

– Умар, что ты говорил о заказчиках расстрела колонны?

Отставной капитан ВДВ усмехнулся.

– Да так, не обращай внимания... Я просто хотел стравить ваших с вашими... Интересно было бы посмотреть, как одни другим в глотку вцепятся...

– Я так и подумал... – Раскатов посмотрел в глаза Умару долгим взглядом. – Ты всегда, помнится, очень любил «кладовщиков»...

Тот взгляда не отвел.

– Выйдите все... – потребовал полковник от спецназовцев.

– Но... – хотел было возразить Макаров.

– С Умаром я в безопасности...

Все вышли.

Старший Атагиев встал.

– Я постараюсь тебе помочь, Умар... – полковник положил руку на плечо своего недавнего спасителя. – Еще не знаю как, но я что-то придумаю...

– Буду рад, даже если ты просто постараешься... Даже если не сможешь... Тогда я буду лучше думать о людях вообще... – сказал Умар.

– Мы еще увидимся... Мой совет – не принимайте ничего от «кладовщиков». Им выгодно видеть вас мертвыми...

Умар хотел что-то ответить, но не стал говорить...

В свою казарму возвращались понурые.

– Что головы повесили? – спросил Раскатов. – Радоваться следует, что ошибка произошла. Если бы их отравили, было бы гораздо хуже...

– Вы, товарищ полковник, оптимист... – улыбнулся Макаров. – Умеете из неудачи сделать удачу...

В ворота на прицепе затаскивали две обгоревшие машины. Позади, еще за территорией батальона, стоял трейлер с бронетранспортером. Около ворот стоял с солдатами старший прапорщик Лошкарев, командир уничтоженного боевиками Байсарова конвоя. Чего-то дожидался.

– У меня в бэтээре бушлат оставался и сумка с личными вещами... – сказал Раскатов, кивая в сторону ворот. – Я не видел, чтобы боевики их вытащили... Вы идите в казарму, я скоро вернусь. И сразу спать лягу... Голова трещит... Можете и вы отдыхать...

– Вид у вас, прямо скажем, не радостный... – заметил Макаров.

– Не с чего радоваться...

Полковник сразу направился к Лошкареву. Кивнул старшему прапорщику приветственно, как старому знакомому.

– Что тебе-то не отдыхается?

– Свою технику, товарищ полковник, принять надо... – сказал старший прапорщик. – Потом отдохнем... Надо же так угодить... На замену нас послали, и попали в полымя...

– На замену? – переспросил полковник.

– Должна была боевая машина пехоты отправиться. Они обычно и конвоируют. Уже все, конвой назначили, а тут у БМП что-то «полетело»... Уже за боксом гаража... И нас срочно... Подняли, задание в зубы, и – вперед... И так попали...

– Бывает... Селиверстов... – увидел Раскатов солдата. – Мой бушлат все еще в бэтээре?

– Должен там быть, товарищ полковник... Я вас вытаскивал, а бушлат на месте оставался... И сумка там ваша была...

– Так это ты меня вытащил?

– Так точно.

– Спасибо, – полковник почти торжественно и с благодарностью пожал солдату руку. – Я напишу об этом в рапорте... Там, внутри, ничего не горело?

– Не видно было, товарищ полковник, – ответил старший прапорщик. – Взрыв под вторым мостом был, с правой стороны. Четверо солдат с правой стороны погибли. Все вы, что слева сидели, только контужены...

Полковник свою голову потрогал.

– Остальные-то как?

– В санчасти... Только вот Селиверстов на ногах...

– Я ж на бушлате сидел... Мягко... – пояснил солдат с улыбкой.

– Сомневаюсь, чтобы бушлат от фугаса спас... Если не возражаете, я его заберу...

– В гараж приходите... Через десять минут разгрузим, – предложил старший прапорщик.

– Я подожду... Чтобы не возвращаться... Потом сразу отдыхать лягу... Вы-то хоть в зиндане выспались, а мне пришлось по горам за вами лазить...

Гараж располагался чуть дальше штабного корпуса, и когда полковник шел туда с Селиверстовым, навстречу несколько раз попадались офицеры батальона, разглядывающие незнакомого полковника с любопытством. Вообще-то странно выглядела ситуация, когда полковник даже не познакомился с командиром батальона, и многие считали это плохим для комбата признаком. Никто не брал во внимание, что полковник только что выбрался из опасной ситуации, и у него просто не было возможности добраться до кабинета командира части.

В гараже были распахнуты все ворота, в которые параллельно втаскивали грузовики и БТР. Командовал процессом какой-то человек в чистой черной спецовке и такой же черной шапочке. Видимо, механик.

Люк для десантирования пришлось открывать с помощью лома и кувалды. Для транспортировки его с трудом закрыли, после транспортировки открывали с еще большим трудом. Но все же открыть смогли. Рядовой Селиверстов первым нырнул в люк, через несколько секунд выбрался и передал полковнику его бушлат и спортивную сумку.

– Бушлат как новенький, товарищ полковник...

И даже пыль рукой стряхнул.

– Спасибо... Что теперь с техникой? – спросил Раскатов.

– Акт будем составлять, писать заявку на запчасти, потом восстанавливать... – сказал Лошкарев. – А машины... Восстановлению не подлежат... Их сразу на запчасти... Но они и без того по три срока отбегали, давно пора списать было...

Пожав руки старшему прапорщику и солдату, Раскатов направился в казарму. Офицеры, как оказалось, уже отдыхали. Впрочем, он сам велел им отправляться отдыхать.

– Товарищ майор приказал разбудить его, как вы придете, – доложил дневальный.

– Не надо. Пусть отдыхает...

И самому полковнику отдых требовался, может быть, в большей степени, чем им...

– Товарищ полковник...

Раскатов с трудом открыл глаза. Рядом с кроватью стоял дневальный.

– Посыльный прибежал из штаба. Подполковника Расько в штаб полка вызывают. Если вы хотите с ним встретиться, он готов, если сейчас не можете, он будет на месте только завтра к обеду... Что передать?

Полковник несколько секунд подумал. К разговору с командиром батальона следовало еще подготовиться, требовалось еще выяснить все подробности у Тихонова и потом только высказывать свое мнение и выслушивать мнение подполковника Расько.

– Передай, что я после контузии плохо себя чувствую. Встретимся завтра...

– Понял, товарищ полковник. Разрешите идти?

Раскатов махнул рукой и отвернулся к стене, надеясь уснуть снова. Головная боль его так и не оставила, разве что совсем немного. Только тошнота прошла. А вот поспать следовало бы еще. Может быть, даже до следующего утра...

Он опять заснул и проснулся только от шума в коридоре, от топота множества ног. Посмотрел на часы. Понял, что солдаты возвращаются с ужина. И тут только вспомнил, что об обеде для пленников офицеры отряда позаботились, а об обеде для полковника позаботиться забыли. Может, просто не захотели будить. Но он не чувствовал голода, и потому сам инициативы не проявил.

Шум за дверью внезапно стих. Должно быть, кто-то дал команду проходить мимо двери отрядной канцелярии тихо, как на боевом задании. Заботятся... Если так заботятся, понял полковник, значит, он в самом деле выглядит неважно.

Раскатов поднялся и быстро оделся. Глянул на себя в зеркало. Вид по-прежнему не самый свадебный, и о таком человеке, если его уважаешь, хочется позаботиться... В кабинете было слегка душно, и полковник окно открыл. Потом нашел в сумке пакет с туалетными принадлежностями и пошел в умывальник.

В умывальнике он еще раз посмотрел на себя в зеркало. Конечно, кому-то идет многодневная небритость, а в условиях боевых действий небритыми ходят все, даже солдаты, хотя в казарме есть горячая вода и побриться вполне можно. Дело командира требовать от солдат аккуратности или позволять им походить на боевиков. Но это, как мода... Все три офицера отряда тоже если еще и не бородачи, то уже близко к этому. Но, чтобы выглядеть аккуратнее, чтобы выглядеть здоровее, чем ты есть на самом деле, бриться следует, решил Раскатов.

Он долго растирал по подбородку и по щекам гель для бритья. Руки почему-то были вялыми и усталыми – словно чужими. Это состояние следовало побороть. После бритья Раскатов туалетной водой полился обильно. И лицо, и тело, и одежду, чтобы не было запаха пота. Посмотрел на себя еще раз внимательно в зеркало. Вид стал менее болезненным. Хотя рану на голове было заметно издали – пластырь был телесного цвета, а волосы совсем другого. Но куски пластыря можно чем-то прикрыть. Фуражку Раскатов потерял во время взрыва и не сообразил попросить рядового Селиверстова поискать ее. И ладно. Фуражка в этом случае все равно не подойдет – рану натирать будет. Надо просто камуфлированную косынку найти. Наверняка у Макарова есть. Надо попросить, пусть подыщет.

Раскатов поднял голову выше, чтобы самому рану не видеть. Лицо совсем другим показалось. И только тогда почувствовал, что даже голова стала болеть меньше. Он уже давно знал, что собственный внешний вид создает и соответствующее настроение. И со стороны человека оценивают в первую очередь по внешнему виду. Не зря же существует поговорка, что встречают по одежке... А то, как встречают, дает человеку ощущение себя. Когда хорошо встречают, и чувствуешь себя иначе. Даже просто когда в зеркало с удовольствием на себя смотришь, тоже чувствуешь себя иначе. Но это не всегда бывает нужно... Например, тому же Макарову и двум его старшим лейтенантам, их солдатам внешняя грубость, небритость, легкое пренебрежение к уставной форме одежды – все это дает возможность и самим чувствовать себя раскованнее, и на противника производит соответствующее впечатление. А полковнику Раскатову сейчас другое надо было. Ему необходимо было себя чувствовать лучше, и он, даже после простого умывания и бритья, стал яснее соображать и готов был начать то, ради чего он сюда и приехал. И еще он готов был подумать над тем, над чем ему обязательно нужно было подумать, чтобы не чувствовать себя подлецом, – как можно помочь Умару. И это, пожалуй, главное сейчас... Если завтра приедет следователь из прокуратуры, тогда уже может быть поздно...

Макаров оказался у дверей умывальника, когда полковник выходил оттуда.

– Я, товарищ полковник, как раз поторопить хотел. Ужин в столовой ждет... А то мы сегодня...

– Пленников покормили?

– Старший лейтенант Рубашкин взял это на себя. Ему, кажется, нравится быть официантом у боевиков. Начальника караула предупредили, чтобы никого, кроме наших, к пленникам не пускал... Согласился без уговоров...

– У тебя, Сергей Вячеславович, косынка лишняя найдется? Голову прикрыть... Фуражка рану натирать будет...

– У меня своих три штуки... Выделю...

Пока полковник убирал в сумку пакет с туалетными принадлежностями, Макаров заглянул в свою комнату и принес чистую выстиранную косынку, хотя и не новую, уже основательно выгоревшую на солнце. По краю была пришита полоска с тканью, впитывающей пот. И Раскатов с удовольствием прикрыл косынкой голову. Теперь, когда даже пластыря не видно, вид стал вообще нормальный.

– Пойдем на ужин... Я готов...

– Здесь у нас своя столовая... – показал Макаров на дверь в соседнюю комнату. – Мы все принесли...

– Только пить не буду... – даже не переступив порог, категорично отказался Раскатов. – С сотрясением мозга это чревато...

– У вас сотрясение? – поинтересовался старший лейтенант Тихонов.

– Легкое... Вправо смотреть больно...

– У меня полгода назад двустороннее было... – пожаловался старший лейтенант. – Три месяца голова болела, не переставая... Когда перестала, я даже чувствовал себя непривычно... Как-то неуютно было, честное слово... А водочка-то, наоборот, товарищ полковник, помогала, помнится... Она же как обезболивающее, если немного... А много у нас и нет...

– С болью тоже можно свыкнуться... – заметил старший лейтенант Рубашкин. – С физической... Это с душевной сложнее свыкнуться бывает... Иногда что-то вспомнишь и долго потом места не находишь...

Полковник Раскатов ничего не сказал, но подумал, что если он не поможет Умару, то долго еще, может быть, до конца дней своих будет вспоминать это с болью и не будет находить себе места. Но как и чем он может помочь...

– Ладно, если немножко, то можно... – согласился Раскатов, усаживаясь к столу, сооруженному из какой-то древесно-стружечной плиты, положенной на табуретку. Интерьер, однако, никого здесь не смущал – полевые условия...

– Чуть-чуть... Пятьдесят граммов... – остановил Раскатов движение Тихонова. – Я в этом отношении слаб всегда был. Много в меня не лезет. Это вот у Сергея Вячеславовича батюшка был, тот мог стакан с горкой одним глотком выпивать... Может, и сейчас еще может... Мы как-то в Афгане из окружения вырвались, так капитан Макаров тогда бутылку водки прямо из горла в рот себе вылил и не поморщился... Знаешь, Сергей Вячеславович, о такой отцовской особенности? Не наследственная черта?

Полковник глянул на майора и по глазам понял, что тот недоволен вопросом. Но все-таки ответил:

– Я отца помню только до двухлетнего возраста... Своего, естественно, двухлетнего возраста... Потом мы не встречались... Алименты, правда, приходили регулярно, мама так говорила... Но даже писем не было... Я для него не существовал... Меня отчим воспитывал...

– Извини, я не в тему... – сказал Раскатов. – А если в тему уйти, в ту, которая в голове гвоздем сидит, то подскажите, как мне Умара можно вытащить...

Спецназовцы переглянулись...