Спецназовцы отказались ехать в «уазике», потому что все туда не поместились. А они почему-то пожелали ехать только вместе. И, по требованию подполковника Разина, им выделили отдельно кузов одного из грузовиков, пересадив в «уазик» нескольких солдат-контрактников, чему те, естественно, обрадовались по случаю традиционного морозного сквозняка, от которого не спасает брезентовый тент. Правда, хотел было пристроиться к спецназу и старлей-внутривойсковик из прибывшей охраны для пленных. Но Паутов посмотрел на него чеченским волком.

– Вам что, товарищ старший лейтенант, хочется оставить пленных без присмотра? Создаете ситуацию для побега? Или как прикажете рассматривать ваше отношение к службе?

– Никак нет. Там у меня солдаты опытные, справятся, товарищ майор, – старлей знает звание Паутова, знает его в лицо, хотя на майоре сейчас милицейский мундир, на котором и погон-то не различить.

А желание забраться в кузов вызвано тем, что все офицеры внутривойсковой части постоянно и в любой обстановке тянутся к спецназовцам поближе, словно при этой территориальной близости могут сами с ними стать бойцами, как это называется, «на равных».

– Будьте любезны, выполнять свои прямые обязанности, – наставительно произнес Паутов. – У нас идет обязательный «разбор полетов». Это не для чужих ушей…

Последняя фраза прозвучала слегка примирительно, во избежание лишних разговоров.

Старлей не рискнул спорить и сразу полез во второй грузовик, даже не попытавшись на сей раз занять место в «уазике». Осуждение майора подействовало на него верно. Более того, старлей тут же проявил дополнительную расторопность и приказал пересадить в «уазик» освобожденных заложников, а солдат загнал обратно в кузов.

Пока шла неразбериха с посадкой, Разин постучал по кабине водителя и дал сигнал лейтенанту с БТР. Пора ехать. Остальные догонят. Первым покинул площадку перед блокпостом БТР, за ним грузовик со спецназовцами. Остальные машины в сопровождении второго БТР еще готовились к выезду.

– Рассказывай, Коля, – громко сказал Разин, когда старенький «ЗИЛ-131» набрал скорость и их начало подбрасывать в кузове, как дрова. Согласно комендантскому приказу, в темное время суток весь военный транспорт на территории Чечни обязан передвигаться со скоростью не менее семидесяти километров в час. В целях затруднения для прицельного выстрела из гранатомета. С такой крейсерской скоростью грузовик стал грохотать и дребезжать, мешая нормально разговаривать и грозя развалиться на ходу.

Сосненко вместе со своим грязным рюкзаком перелез сразу через два сиденья и сдвинулся в середину образовавшегося неправильного круга. Говорить пришлось громко, что при его обычно не командирском голосе выглядит не совсем естественным.

– Бухгалтер из меня никудышный. Рассмотреть все полностью я возможности не имел, фонарик слабый. Видел только несколько пачек. Банковская целлофановая упаковка. Какой-то иностранный банк. Наши так красиво и основательно не запечатывают. Стодолларовые купюры. В каждой пачке по десять тысяч баксов. Были уложены в нише стены под кроватью. Кровать к стене вплотную, а стена холодная, наверное, даже летом. Ради удобства так не ставят. Над кроватью дудаевское знамя с волком. Знамя чуть лишку вниз свисает. Словно закрывает что-то. На это я в первую очередь и обратил внимание. Пощупал, там ниша. Закрыта листом фанеры и завешана одеялом. Камень придвинут, чтобы фанера не падала. Я понял, что это комнатушка их командира, решил поискать какие-то документы банды. Нечаянно нашел это…

– Прикинуть можешь – сколько?

– Я с такими суммами в кармане гуляю не часто. Потому ориентируюсь неважно. Сначала, когда только увидел, в голове возникла минимальная цифра с шестью нолями. Стандартность мышления Паниковского, поскольку все мы в душе немного «паниковские». Потом я стал прикидывать. Нет… Там намного больше.

– Может, фальшивки? – предположил молчаливый Сокольников. – Экономическая диверсия?

– Специально для Парамоши, чтобы алименты платить… – добавил Паутов.

Сосненко достал из рюкзака одну пачку. Передал в руки командиру. Майор подсветил фонариком.

– Ни разу не видел, чтобы фальшивки так упаковывали, – сказал подполковник. – Внешне похожи на настоящие. Хотя бы приблизительно, Коля… Сколько?

– Думаю, не меньше пяти миллионов… – руки лейтенанта нервно подрагивают. Им не доводилось еще держать такую сумму. Даже принадлежащую кому-то и даже, предположительно, хотя и маловероятно, партию фальшивок… Руки начнут подрагивать даже от одной мысли, что взять все эти деньги и разделить на девятерых, отчислив положенные десять процентов в «черную кассу». Как бы тогда перевернулась вся жизнь! Но и сам лейтенант, и другие, допуская умозрительно эту мысль, всерьез на ней не останавливаются. У них порода не та…

Парамоша же сразу откинулся на скамье на спину, проявляя откровенную незаинтересованность, и демонстративно закрыл глаза, хотя спать, когда тебя подбрасывает на каждой дорожной колдобине, проблематично. Так он показал свое отношение к чужим деньгам.

– Не закрывать глаза в строю! – рявкнул над ним Паутов.

– Я даже во сне все слышу, вы же помните, товарищ майор… Как вы храпели…

На повторное обвинение в профнепригодности Паутов не отреагировал.

– А баксы тебя не волнуют…

– Если бы положить их в карман… Потом уйти в отставку… И…

– И податься в боевики… – закончил за старлея капитан Ростовцев.

– Или выплатить все спорные долги по алиментам, чтоб не приставали больше. Авансом на несколько лет всем потенциальным матерям-одиночкам…

– Такая сумма в настоящих баксах не может быть у Батухана, – не слушая традиционные перебрехивания, задумчиво и не слишком громко, сказал подполковник. – Он не зарабатывает столько на пленниках. Кроме того, судя по слухам, он всегда делился со своими боевиками. За это к нему и относились хорошо. Не сумел бы Меченый накопить… Люди его характера не умеют это делать. Они слишком благородны. Абрек к деньгам относится как к вещи, мешающей ему жить.

Командира, несмотря на транспортный грохот, услышали все. И даже поняли тон. Поняли то, что операция, возможно, еще не завершена… А майор Паутов сразу сделал вывод:

– Надо было оставить засаду. За деньгами к нему должны прийти.

Командир покачал головой, хотя это и оказалось напрасной попыткой выразить свои сомнения – машину так трясло, что головы у всех качались одинаково.

– Засаду не оставляют без сухого пайка, без возможности согреться, без конкретной цели – просто на всякий случай. Тот, кто может прийти за баксами, знает, что там побывали мы. И предполагает, что мы захватили деньги. Но здравая мысль в этом рассуждении есть… Будем думать!

На одном из блокпостов, уже при приближении к городу, машины остановили. Подполковнику передали радиограмму, записанную связистом на тетрадном листке от руки. Майор подсветил фонариком, чтобы Разин смог прочитать. Радиограмма была подписана прокурором Грозного и требовала немедленной, безостановочной доставки Батухана Дзагоева и освобожденных заложников в столицу республики. Одновременно вменялось группе спецназа с той же поспешностью прибыть в грозненскую прокуратуру для дачи показаний.

– Что-то я запамятовал… Прокурор Грозного какое звание носит в армейской разведке? – потягиваясь, поинтересовался майор со свойственным ему простодушием. Потягивались уже все, потому что две группы вообще не спали в минувшую ночь, а основная почти не спала от беспокойства за товарищей.

Разин кивнул. Прокурор не имеет права так безоговорочно приказывать спецназу ГРУ.

– Па-ашел он… – солидно выразил общее мнение Парамоша. – У меня и без него дел…

– Примерно так… – согласился Разин. – Но не скрою, что у меня появляется интерес к нашей операции все больший и больший.

– При чем здесь наша операция, товарищ подполковник? – спросил лейтенант Стогов. – Мы свое честно отработали. А что в Грозном желают видеть Меченого как можно быстрее, в этом, я думаю, ничего странного нет. Они уже, наверное, и по телевидению объявили, что заложников освободили и полевого командира захватили. Им тоже хочется откусить от общего пирога славы…

– Странное, Юра, в том, что задание мы получали в районном отделе ФСБ. Отдел ФСБ получал задание в республиканском управлении ФСБ. А сейчас срочно все пытается подгрести под себя прокуратура. И не окружная, а городская, грозненская. И это говорит о многом.

– Ну и что? ФСБ все равно через прокуратуру работает, товарищ подполковник.

– Да, но в окружной прокуратуре работают прикомандированные сотрудники. В управлении и в нашем районном отделе ФСБ тоже работают большей частью прикомандированные. То есть никак не завязанные в местных хитросплетенных отношениях. А грозненская прокуратура полностью и прочно завязана. Один тейп поддерживает другой тейп против третьего тейпа, и все вместе они всегда готовы воткнуть нож в спину еще кому-то, большей частью нам… Но обрати внимание…

Машину в очередной раз так подбросило на выбоине, что Разин себе чуть язык не откусил.

– Все… – сказал он. – Сама дорога подсказывает, чтобы я не болтал лишнего. Ни к чему наговаривать на людей, не зная фактов.

Никто задавать вопросы не стал. Машина попала в выбоину случайно? Или это какая-то подсказка? Спецназовцы люди суеверные, и все твердо уверены, что в мире не бывает ничего случайного. Каждая случайность кажется случайностью только тогда, когда она вырвана из цепочки закономерности. Во всех остальных случаях это или намек, или предупреждение, или подсказка. Нужно только уметь случайности «читать». Видеть всю цепочку и принимать случайный факт за звено в ней.

Разин среди своих считается умеющим различать подсказки.

Сзади из-за поворота показался узкий свет маскировочных фар. Их наконец-то догоняют отставшие было БТР, грузовик с пленными и «уазик». Честно говоря, у подполковника болела душа и он сожалел, что оставил пленных под посторонним присмотром. Мало ли что может случиться в дороге, на которой время от времени постреливают. Конечно, уничтожена банда Дзагоева, незадолго до этого еще одна. Вроде бы должно быть спокойнее. Но полного спокойствия никогда не бывает. И сейчас, когда машины оказались поблизости, у подполковника вырвался вздох облегчения.

Миновали блокпост на въезде в городок. По улицам скорость движения заметно снизилась, и уже не так продувало кузов. Машина издали начала сигналить перед КПП. И ворота, должно быть, распахнули загодя, останавливаться не пришлось. Тем не менее Разин, махнув рукой своим, чтобы оставались на местах, сам сразу за воротами выпрыгнул из кузова.

С КПП, поздоровавшись с дежурным, он позвонил дежурному по городскому отделу ФСБ.

– Это подполковник Разин. Не разбудил вас?

– Слушаю вас, товарищ подполковник, – не ответил на шутливый вопрос серьезный дежурный. Или не проснулся полностью, чтобы ответить.

– Мне срочно нужен капитан Страхов. Разыщите, пожалуйста, его. Пусть прибудет к нам на базу. Есть интересные сведения.

– Капитан Страхов вместе с начальником отдела приказали сообщить сразу, как только вы прибудете. Я сейчас позвоню им. Добрая, говорят, была у вас охота, господа волкодавы… Волки не сильно огрызались?

– Не успели огрызнуться как следует… Волки, как все любители засад, не любят засад на себя и не умеют против них бороться!

Положив трубку, Разин улыбнулся дежурному по КПП и сказал:

– Скоро должна приехать машина местного отдела ФСБ. Пропустите их…

И вышел торопливо, чтобы избежать новых вопросов.

За воротами громко в ночной тишине просигналила машина. Должно быть, машина просила, чтобы ее запустили, не любят некоторые свой транспорт на пустой улице оставлять в таком неспокойном городе, как Грозный. Но охранники свое дело тоже знают и хорошо помнят приказ хозяина – чужие машины во двор не впускать.

Шерхан от нового звука почти пришел в себя, хотя некоторая растерянность еще осталась, выключил торшер, чтобы его со стороны незаметно было, и подошел к окну. Из темноты хорошо видно, как открылась калитка и вышел один из охранников. Второй страховал с автоматом в руках и за порог калитки не переступал. После покушения они настороже и готовы к быстрому реагированию. Переговоры длились не больше минуты. Наконец во двор вошел гость – в светлом костюме, высокий и худой, заметно сутулый, наверное, не молодой человек, лица которого не разобрать. Пальто оставил в машине.

Шерхан вышел встретить. Хотя президент и просил отнестись к афганцу уважительно, но Шерхан тем не менее не стал выходить на крыльцо, как того требует обычай. Президент президентом, а его состояние позволяет пренебречь обычаями. Дождался в коридоре, когда откроется входная дверь и охранник введет визитера. И только тогда шагнул навстречу, сделал знак охраннику, отпуская его, и протянул руку, здороваясь по-европейски. И представился:

– Шерхан Алиевич Дзагоев.

Лицом гость оказался моложе, чем неуклюжей фигурой. Но впечатления важности с первого взгляда не произвел.

– Ильхом Сайдулла, – представился гость встречно, произнося слова шершаво, с непонятным акцентом. Шерхан часто встречался с афганцами и готов был утверждать, что этот акцент не афганский. И фарси, и дари – языки плавные и мягкие, без шершавости. Этот ближе к турецкому или даже к какому-то из европейских. Например, к немецкому. – Меня к вам прислал ваш президент… Для короткой беседы по взаимоинтересному вопросу.

Манера разговора гостя была слегка ленивой, вальяжной и с нотками презрения к собеседнику. Даже в слове «президент» сквозило это презрение. Шерхан хорошо знал, когда появляются такие нотки и становятся невольными, неконтролируемыми в речи. Очевидно, не напрасно президент настаивал на уважительном приеме. Ильхом Сайдулла знает себе цену.

– Пройдемте в мой кабинет. Там будет удобно. Извините, что не приглашаю за стол. Вы, наверное, уже слышали, что сегодня на меня было покушение, и меня, признаюсь, сильно беспокоит рана.

– Я слышал… – Сайдулла словно отмахнулся от такой мелочи, как чужая рана. И даже не видя выражение его лица, Шерхан остался уверен, что тот слегка поморщился в брезгливом пренебрежении.

Шерхан зажег свет в кабинете. Выключатели у него в доме стоят на европейский манер – не надо поднимать руку. Заходишь в комнату, сразу тянешься опущенной рукой за косяк и включаешь. Так удобнее.

– Присаживайтесь, – рукой показал на кресло, а сам сел за письменный стол, понимая, что разговор предстоит деловой. – Я так понял со слов президента, что вы имеете какую-то информацию, касающуюся моего брата? Это еще одна причина, чтобы избежать торжественного приема. Для моей семьи болезненно это известие.

– Да, я имею такую информацию. Вернее… Вернее будет сказать, что я имею отношение к его делам. А еще вернее, он имеет отношение к моим делам, и не только к моим. Я слышал, что он не успел передать вам деньги…

Президент, очевидно, слишком разоткровенничался с этим человеком. Совершенно напрасно. Лучше бы говорил с посторонним о своих делах и деньгах.

– К сожалению, не успел. Но не в деньгах дело. Меня интересует судьба самого Батухана…

Он обманывал – с судьбой брата он уже смирился.

– Меня же, наоборот, это пока мало интересует, – резко сказал Сайдулла, чем заставил брови Шерхана резко подняться вверх в удивлении. Слишком уж агрессивно гость себя ведет. До неприличия агрессивно, показывая пренебрежение трагедией, которая должна волновать хозяев дома. – Сколько он должен был вам отдать?

– Пятьсот тысяч, – сам не зная почему, подчиняясь чужой воле, ответил Шерхан честно.

– Это, возможно, его деньги… Да… А вот мои… Батухан Дзагоев должен был выполнить поручение по передаче мне пяти миллионов долларов. Где эти деньги?

Какими-то одному ему ведомыми путями Аллах миловал Шерхана, удержав его длинный язык на привязи. Ведь только что он говорил премьер-министру о пяти миллионах, которые должен дать ему Бату. Если бы сказал это сейчас, могла бы произойти неприятность.

– Это вы, господин Сайдулла, спрашиваете у меня? К сожалению, я не брал на себя обязательства по доставке вам этих пяти миллионов. И вообще впервые о них слышу.

– Батухан, когда посещал вас в последний раз, ничего вам не рассказывал?

– Абсолютно. Он не слишком разговорчивый, в отличие от нашего президента, – не удержался и высказал Шерхан свою обиду, – и мало когда говорит даже о своих деньгах. О чужих, насколько я его знаю, он не сказал бы никогда.

– А где он держал деньги?

– И этого я знать не могу. Хотя не думаю, что в сберегательном банке.

– Кто из его людей, оставшихся на свободе, может быть в курсе финансовых дел вашего брата?

Разговор стал походить на допрос, и это Шерхану не понравилось.

– Послушайте, вы разговариваете со мной так, словно представляете следственный орган. Потрудитесь сами поискать! Я не был связан ни с кем из близких к нему людей, потому что мы находились с ним по разные линии фронта. Я вхожу в правительство республики, а Бату воевал против этого правительства.

Господин Сайдулла задумался на несколько секунд, опустив голову.

– Я понимаю ваше возбужденное состояние, – сказал он наконец. – Если вы что-то вспомните, сообщите мне по электронной почте. Здесь номер…

Он выложил на стол визитную карточку и встал.

– Возможно, вам или вашей маме разрешат свидание с Батуханом Алиевичем. Не забудьте, что очень серьезные люди заинтересованы в том, чтобы деньги нашлись. Иначе вашего брата ожидают очень большие неприятности в любом месте, вплоть до одиночной камеры в тюрьме. У нас длинные руки и очень обширные связи…

Шерхан закрылся в кабинете и не вышел, даже когда в дверь постучали. Он по стуку понял, что это мама. Но разговаривать не хотел ни с кем, даже с ней, хотя понимал, как ей сейчас тяжело. Намного тяжелее, чем ему. Но в голове медленно созревала мысль, способная помочь справиться с ситуацией и даже сделать ее более интересной, более перспективной, но пока эта мысль никак не обрастала конкретностью и не желала связываться с реальными фактами. Она только созревала, но еще не появилась на свет. И Шерхан боялся спугнуть ее.

Он сделал, как делал обычно. Просто сел и спокойно отпустил мысли. Напряжение, старание что-то выудить из головы никогда не помогает. А после расслабления мысли приходят сами.

Через десять минут в дверь опять постучали. Требовательно. Так только Гульчахра стучит. Шерхан поморщился.

– Я работаю! – ответил он резко. Ее-то тем более не хотелось сейчас видеть. Она-то тем более сейчас помешает со своими захватническими инстинктами.

Удаляющихся шагов Шерхан не услышал. Впрочем, жена всегда ходит тихо. Но собственная резкость всколыхнула вдруг что-то в сознании и позволила ему ясно почувствовать мысль и ухватиться за нее.

Да, он должен действовать резко и дерзко…

Только тогда можно надеяться на успех, потому что к слабому и инертному человеку никогда не придет удача. Навстречу ей необходимо всегда спешить самому. И только от тебя зависит способность распознать момент, почувствовать приближение решающей минуты и принять в эту минуту единственно необходимое решение.

А что такое – действовать резко?

Действовать резко – это не значит действовать необдуманно и торопливо. Вовсе нет. Это значит только одно – нельзя ничего бояться, нельзя ни перед чем останавливаться. Соблюдать спокойствие, а когда подойдет момент, показать неслыханную дерзость. В первую очередь следует узнать, не забрали ли деньги те спецназовцы, что арестовали брата. Если деньги у них, дело сложнее, хотя тоже, наверное, не все потеряно. Есть множество способов вернуть эти деньги даже с избытком. А если доллары не у них, такую большую сумму стоит и поискать. И любой риск здесь будет полностью оправданным. Кто не рискует, тот ничего не получает в жизни и умирает в серости – это непреложный закон!

Шерхан посмотрел на часы. Пятнадцать минут второго. Ночь глубокая, люди уже спят. И все же он взялся за телефонную трубку и по памяти набрал домашний номер прокурора города. Прокурор родственник. И относится к Батухану даже лучше, чем к Шерхану. Они вместе учились в университете. И президент с ними вместе.

– Здравствуй, Казбек! – сказал Шерхан, когда в трубке закончился знакомый кашель. – Извини, что разбудил тебя…

– Аллах с тобой, Шерхан. До сна ли мне! Я все думал тебе позвонить, но решил, что ты после ранения не слишком хорошо себя чувствуешь. И не решился побеспокоить. Я сейчас как раз занимаюсь делом Бату. Отправил срочную телефонограмму, чтобы ее радиограммой отправили командиру группы спецназовцев. Ее передадут по блокпостам на дороге, где машины должны возвращаться. И мое послание обязательно дойдет до адресата. Нам надо действовать быстро.

– Что ты хочешь от них?

– Я приказал доставить всех задержанных боевиков и освобожденных заложников в Грозный. Надо перехватить их до того, как дело попадет в окружную прокуратуру. Тогда мы сами будем все решать так, как решить следует. Ты не волнуйся. Я все сделаю.

– Спасибо тебе, Казбек. И от нашей мамы спасибо. Можно будет навестить тебя утром в кабинете?

– Конечно. Какой разговор. В восемь утра я уже на работе. Раньше Бату все равно не привезут. Слава Аллаху, он хоть остался живой.

– Много убитых?

– Двадцать два человека. Двое ранены. Четверо, в том числе и Бату, захвачены живьем. Там был какой-то инцидент, когда Бату захватил заложницу и мог с ней уйти, но он сдался. Не захотел уходить один. Он никогда не бросал своих парней. Да что я говорю, ты сам-то лучше знаешь своего брата!

– Да… Он настоящий мужчина! Как все произошло? Его выследили?

– Он хотел захватить в заложники австрийских врачей. А с врачами под видом ментов поехали спецназовцы. И устроили засаду. Я разговаривал по телефону с главой австрийской миссии. Он мне все и рассказал.

– Значит, спецназовцев кто-то предупредил?

– Не знаю. Сейчас трудно сказать. Я буду разговаривать с командиром спецназа. Тогда узнаю.

– Скажи мне имя. И еще… Мне звонил президент…

– Он мне тоже звонил.

– Он прислал мне какого-то человека, которому Бату должен был привезти деньги. Мне надо знать, захватили ли эти деньги спецназовцы. Этот вопрос очень волнует президента.

– Это будет ясно сразу. Я сообщу тебе, как только Бату привезут.

– Спасибо. Я не забуду твоей помощи.

– Ловлю на слове. У нас в прокуратуре крыша течет… В соседнем с моим кабинете на потолке пятно.

– Завтра пришлю человека.

– Тогда и тебе спасибо.