ЧАСТЬ II

Мочилов с Владиленом Афанасьевичем прождали около двух минут, когда в комнате за окном открылась дверь и вошли три человека в белых халатах. Они молча остановились перед пленником, привязанным к креслу, и какое-то время рассматривали его. Причем в их жестких и колючих взглядах – даже сквозь затемненное стекло было это видно – таилась насмешливая угроза. Таким образом они ломали его психику перед основным допросом. Александр Дмитриевич, угрюмый помощник профессора, держал в руке старый потертый саквояж, с какими ходили доктора в чеховские времена.

– Рамон Павлович, говорите? – презрительным, но одновременно суровым голосом заговорил один из пришедших. – Проверим, что вы из себя представляете. Я знавал одного Рамона, но он был армянин. У вас в крови нет случайно армянской примеси? Хотя могу вас уверить, никакая кровь не в состоянии принять в себя препарат, напитать им мозг и оставить его в бездействии...

Рамон Павлович даже не спросил, что это за препарат, которым ему угрожают. Он почти спокойно рассматривал пришедших, но часто останавливался взглядом на саквояже Александра Дмитриевича. Последнему же явно надоело долгое рассматривание пациента, и он отошел в угол, став почти невидимым для наблюдателей за окном, где поставил на стол саквояж, раскрыл его и стал натягивать на руки тонкие хирургические перчатки. Очевидно, ему самому эта процедура очень нравилась своей тщательностью и методичностью. Даже не оборачиваясь, Александр Дмитриевич знал, что Рамон Павлович наблюдает за ним с возрастающим беспокойством. Любой начал бы беспокоиться при таких приготовлениях, особенно когда после перчаток на стол была выложена упаковка со стерильными одноразовыми шприцами и коробка с ампулами для инъекций.

Однако первым беспокойство проявил отнюдь не пленник, а Владилен Афанасьевич. Как всегда бывало, когда сомнения одолевали профессора, он захватил ладонью подбородок, словно пытался оторвать его.

– Мне это не нравится, – напряженно сказал он полковнику, не глядя в его сторону.

– Что вам не нравится?

– Поведение Эльдаса. – Конкретнее, пожалуйста.

– Он готов безропотно принять дозу скополамина. И даже не волнуется. Во-первых, у меня такое ощущение, будто он знает действие самого препарата или его аналогов. Во-вторых, я совсем не удивлюсь, если вдруг окажется, что он владеет технологией устойчивости против скополамина.

Мочилов откровенно не захотел поверить.

– Много вам в вашей практике встречалось людей, владеющих этой технологией?

– Только те, кого я сам обучал. Во время контрольных проверок насмотрелся и наудивлялся. Мы два месяца работали выездной лабораторией в старокрымской бригаде. Тогда к нам со всех округов людей для обучения подсылали. Девяносто процентов технологию освоить смогли. Интеллект позволил. Оставшиеся десять процентов от природы были, мягко говоря, тугодумы. А сначала планировалось поголовное обучение всех офицеров спецназа. Но, видимо, подсчитали – прослезились: это слишком дорогое удовольствие. Стали обучать только агентов и выборочно офицеров отдельных мобильных групп. На настоящих же допросах обученных я не видел ни разу.

– Устойчивость перед одним препаратом и устойчивость перед другим – это разные вещи?

– Все «развязыватели языков» аналогового действия. Однажды овладев технологией, можно сопротивляться любому препарату группы. Единственное условие – развитый интеллект. Ну и, конечно, мощная воля.

– Посмотрим... – Мочилов наклонился ближе к окну, чтобы не терять из поля зрения подготовительные моменты, артистично демонстрируемые Александром Дмитриевичем, и старался проследить реакцию Эльдаса.

И он уловил сосредоточенный, внимательный взгляд последнего, когда Александр Дмитриевич достал из упаковки большую ампулу с мутно-красноватой маслянистой жидкостью. Конечно, саму жидкость сквозь затемненное стекло рассмотреть было проблематично, но полковник видел эти ампулы не раз и потому знал, как они выглядят.

– Обратили внимание, как он сначала сосредоточился, – сказал профессор, – а потом, когда ампулу увидел, словно бы расслабился? Он наверняка знает, что это такое.

– Да, я заметил.

– Определенно это интересно... Шофер со средним образованием прекрасно разбирается в психоделических препаратах. Это не считая того, что он еще и специалист в области этнографии. По крайней мере, знаком со сложной терминологией. Вас это не наводит на какие-то мысли?

– Я как раз сейчас об этом думаю. Он – не тот, за кого себя выдает. Причем выдает, судя по всему, не перед нами, а перед ними, перед тем же Решетовым... Если он продемонстрирует нам сейчас технологию устойчивости, то это будет, думаю, прискорбным для нас фактом.

– Почему?

– Потому что мы, скорее всего, вынуждены будем передать его контрразведке или ФСБ, а это значит, что раскроем свою операцию.

– А если это сотрудник ФСБ работает против организации Решетова?

– Сомневаюсь, хотя совсем такой вариант отбросить нельзя. Но если это, предположим, агент иностранной разведки, мы не можем его скрывать. Хотя имеем право до выяснения разрабатывать самостоятельно. Правда, у нас для этого слишком мало сил и специалистов соответствующего уровня.

Тем временем в комнате за окном действия разворачивались неторопливо и без эксцессов.

– Рекомендую вам не сопротивляться и не дергать рукой, чтобы не сломать иглу, – сказал Александр Дмитриевич. – Доза большая, будьте мужчиной, потерпите...

– Я потерплю. – Рамон Павлович спокоен и расслаблен. Он даже смотрит с насмешкой на старания офицеров-дознавателей, чем, похоже, оскорбляет их профессиональную гордость. Впрочем, это им тоже знакомо. Им многое знакомо в поведении допрашиваемых. Даже откровенный вызов. В боевых условиях, в которых всем троим приходилось в свое время работать, пленные вели себя зачастую так, словно они хозяева положения, в надежде, что со злости дознаватель быстрее прекратит их мучения.

– У вас прекрасные вены. Сами иглу просят. – Александр Дмитриевич злился откровенно. Ему тоже непонятно было поведение Эльдаса. Все боятся укола, потому что не знают последствий.

Два других дознавателя на всякий случай встали с обеих сторон кресла, жестко придерживая привязанного человека за плечи. Но их помощь не понадобилась, он перенес инъекцию спокойно.

– Теперь расслабьтесь и думайте о чем-то приятном. А мы будем разговаривать с вами, – в микрофон сказал Владилен Афанасьевич голосом классического миротворца из детского сада. – Можете отвечать на наши вопросы, можете не отвечать. Как хотите... Мне почему-то кажется, что вы захотите ответить.

Эльдас только улыбнулся. Но улыбнулся одними губами. Глаза его оставались холодными и сосредоточенными, отвлеченными. Он явно стремился контролировать свои ощущения и не поддаться действию препарата так, как его будут к этому подталкивать.

– Рамон Павлович, когда вы закончили школу?

– В восемьдесят девятом году.

– Вы не помните темы сочинения, которое вы писали?

– Не помню.

– А вообще вы учились, надо думать, на «отлично»? Вы производите такое впечатление. Такие люди должны хорошо учиться.

– Нет, я учился не очень хорошо.

– А почему в институт не стали поступать?

– Не захотел.

– Неужели профессия водителя – предел ваших мечтаний?

– Мне нравится моя профессия.

– Собственную машину вы имеете?

– Имею.

– Каково ваше семейное положение?

– Холост.

– Что же так? По возрасту пора бы уже и семьей обзаводиться.

– Это мое дело. Личное.

– Извините, я не хотел касаться личных тем. Если вы сами не пожелаете заговорить об этом.

– Не пожелаю.

– Зря. Добрая беседа располагает людей друг к другу. А вам сейчас очень требуется наше расположение.

Эльдас промолчал. – Ваш отец часто выпивал?

– При чем здесь мой отец? О нем сейчас вообще не может быть разговора.

– Вы любите собак?

– Нет. И кошек не люблю. Но кошек могу еще терпеть. Только не котов, которые метят территорию... С котами вообще у всех много проблем, если их не кастрировать. А кастрировать живое существо – значит против бога идти... У кота есть своя воля, и он не выбрал бы для себя кастрацию... Насилие можно применять только против того, кто сам способен к насилию. Кот не способен к насилию против хозяина. Кот доверяет хозяину свою жизнь, и нельзя этим доверием злоупотреблять. Нельзя...

Мочилов с профессором переглянулись. Рамон Павлович «поплыл»... Теперь следует аккуратно направлять его «неожиданную» страсть к словоизлиянию. Вовремя вызвать ассоциацию, и допрашиваемый не сможет обойти вопрос стороной.

Если только...

Сопротивляться скополамину и его аналогам невозможно. Любой человек обязательно «поплывет» после инъекции. Никакой воли не хватит, чтобы остановить безудержное желание говорить, говорить и говорить. Но существуют технологии направления разговора на отвлеченные темы. И если у человека хватает воли и интеллекта, он уйдет от ненужного направления в беседе.

– А Решетов любит кошек или котов?

– Решетов только себя любит. Он перед зеркалом способен, как женщина, целый час провести, перед тем как выйти из дома.

Пауза. Жесткое осмысление сказанного. И продолжение, направленное интеллектом и волей:

– Мне рассказывали об этом несколько человек... Над ним из-за этого смеются. Три волоска на голове, а будет десять минут причесываться.

– Что обычно покупает жена Решетова на рынке?

– Ананасы для похудания. Каждый день с утра мечтает стать снова юной и стройной, собирается ничего не есть после шести вечера, но есть начинает после десяти...

Опять пауза. Контроль и осмысление. И уход от предыдущего ответа:

– Решетов каждое утро это рассказывает... Смеется над ней...

Мочилов встал.

– Бесполезно. Он нас за нос водит. Вы продолжайте, а я пока узнаю новости. Не объявился еще Решетов? Кстати, у Решетова совсем не три волосинки на голове. У него хорошая аккуратная шевелюра. Обратите внимание на эту фразу. Может, что-то еще выкачаете...

– Есть у меня мысль. Старший лейтенант Николаев. Пришлите его, если нетрудно. Устрою лингвистическую экспертизу.

Старший лейтенант Николаев – переводчик от бога. Полиглот – свободно владеет шестью языками, причем в каждом различает акцент жителей разной местности.

Мочилов согласно кивнул.

– Чтоб вам всем эти пиявки даже днем за рулем снились... Чтоб всем вам врачи по три раза в день их на задницу прописывали... Чтоб всем вам жены ваши любимые в тарелку их каждый день клали...

Продолжая ворчать, Пулат, по погоде – лениво, одевался, играя мышцами своего тренированного тела. Такое тело способен оценить только специалист – ни капли жира, ни одной перекачанной мышцы, даже расслабленные, они показывают, что в любой момент готовы взорваться ударом.

– Показывайте наши новые апартаменты, – попутно с ворчаньем обратился он к провожатому. – Там хоть душ есть?

– Есть, – ответил Сережа. – Вот душ у нас всегда работает. И без пиявок. Можете целыми днями мыться, если больше делать будет нечего. И ванна есть. Для тех, кто желает понежиться.

Пока Пулат прыгал на одной ноге, пытаясь нырнуть в штаны, я успел набить себе пиявками целый карман камуфляжной куртки. Отчего-то решил, что еще сгодятся, и даже не в лечебных целях. Интуиция... Естественно, постарался, чтобы товарищ не обратил на это внимания.

– Пойдемте, друг мой, – позвал я провожатого, опасаясь, что за время длительной прогулки мой груз может пересохнуть и испортиться. – Товарищ капитан догонит нас. Он бегает, как вы убедились, быстро. Нам куда?

– Вон в тот корпус, – показал Сережа рукой. – Где верхний этаж голубой.

Мы неторопливо двинулись по тропинке вдоль озера. Признаться, я не сильно страдал от жары. Все-таки воздух здесь совсем не такой, как в городе. И ветерок, только что неизвестно откуда пришедший, обдувает. Я старательно подставил ему небритое лицо. Собираясь в дорогу, бритвенный станок с собой не захватил, чтобы не демонстрировать слишком явно свои намерения.

– Ветерок – это приятно. Это даже лучше, чем просто ветер. Если ты, конечно, не идешь по морю под парусом. А как здесь зимой? – спросил я невинно. – Метели, наверное?

– Бывает, что и метет, степь все-таки. – Сережа был наивно откровенен. – Но все равно – тепло.

Вот я и сделал первый вывод. Во-первых, он здесь уже сравнительно давно, если знаком и с зимним климатом. Во-вторых, первоначально можно было предположить, что мы находимся где-нибудь, скажем, в Омской области на границе с Казахстаном. Там ландшафт похожий. Но там зимой холодно. Где еще такой же ландшафт? Степи Нижнего Поволжья, Калмыкия, Астраханская область. Здесь тепло. И воздух здесь слишком влажный для Сибири. Ветерок эту влажность с южной стороны приносит. Возможно, близко море...

– На море купаться не ездите? – спросил я внаглую, как о каком-то пустяке.

– Нет, кто же отпустит... Это же целый день уйдет, чтобы туда-сюда обернуться.

Я оказался прав.

– А ты никак в море окунуться решил? – Пулат догнал нас так беззвучно, что Сережа вздрогнул от его голоса. Но я-то не удивился. Чему удивляться, спецназ есть спецназ.

– Если уж не в море, то хотя бы в Волге. А то не хочу грех на душу брать: побывать в Астраханской области и не искупаться ни в море, ни в Волге, да еще в такую погоду...

– А до Волги еще дальше, чем до моря, – постарался расстроить меня Сережа.

Он и сам расстроен, как гостеприимный хозяин. Не надо, молодой человек, расстраиваться. Все правильно, молодой человек. Данные собираются именно так. Вот Пулат сразу включился, с разбега. И вы привыкайте, когда имеете дело с армейской разведкой. Хотя и с отставной, хотя и с инвалидной. Но разведка и после смерти, я думаю, продолжает оставаться разведкой: высматривает – как и что на том свете делается, что нового. А уж в данной-то обстановке – мы специально для этого и прибыли. Но вам, молодой человек, об этом знать пока рано, несмотря на то, что оба отставных капитана, несомненно, вызывают ваше уважение и даже, мне кажется, восхищение. Что они, разумеется, заслужили годами безупречной службы и несомненными своими деловыми, боевыми и человеческими качествами. Впрочем, в их деловых, а возможно, и в человеческих их качествах вам вскоре предстоит, очевидно, убедиться. В боевых же вы уже убедились, когда захватывали этих капитанов и доставляли сюда.

Мы подошли к гостинице без вывески. Я бы даже пьяный не догадался, что это гостиница. Но как в каждой гостинице, на первом этаже здесь тоже оказался администратор. Вернее, администраторша. Пожилая женщина азиатских кровей пила чай из пиалы с зеленой каемочкой, без разговоров протянула Сереже, а не нам, два ключа и даже документы для регистрации не запросила.

– Там все в порядке? – спросил Сережа.

– Постель в шкафу. Кипятильником пользоваться запрещено: предохранители выбивает. Телефон только местный.

Коротко и ясно.

– А как здесь, мадам, с развлечениями? – поинтересовался Пулат, улыбнувшись так приветливо, что женщина чуть чаем не подавилась, словно это не чай, а сухарь. Я догадался, что она чрезвычайно высоконравственная. Возможно, даже верующая коммунистка.

И посмотрела удивленно не на маленького капитана, а опять на Сережу: кого ты, дескать, приволок...

– Вон он вам доставит развлечения, – пригрозила, словно размахнулась для удара.

Когда мы уже поднимались по лестнице, Пулат не удержался и спросил Сережу:

– Какие, молодой человек, развлечения вы нам можете «доставить»?

– Откуда здесь могут быть какие-то развлечения... Здесь даже из женского пола только администраторша и две поварихи на весь городок. Это она из прошлого опыта исходит, – засмеялся провожатый. – Тут месяц назад два курсанта жили. Хотели к нам в охрану работать перейти из технической службы. Я их ежедневно по полосе препятствий гонял до седьмого пота. Через две недели они от своих намерений разумно отказались.

– Однако я думаю, – не унимался Виталий, – даже при наличии отсутствия развлечений вам придется искать себе новых людей. Два капитана старательно проредили ваши полки.

– Да уж, – совершенно без чувства злобы согласился парень, – постарались вы...

Очевидно, чувство восхищения профессиональной работой в нем перевешивает естественную поминальную скорбь. Я отметил это еще в самолете.

– Потери у вас часто бывают?

– Первый раз. Мы раньше только тренировались. Юрок нас натаскивал. Кто теперь вместо него будет – не знаю. Может быть, вы?

– Едва ли...

Вот и еще информация, которую я в память складываю, как к себе в карман. Значит, физические силы у них невелики, и при удачном раскладе мы с Пулатом в состоянии этот городок захватить. И Пулат это же отметил – я по взгляду понял. Но от того, чтобы произвести захват, до полного «разбора полетов» расстояние – невооруженным глазом не увидишь. Мы даже внутреннюю структуру не знаем. Не знаем, кто и кем руководит.

Третий этаж, верхний.

– Ваши комнаты рядом.

Зашли в первую. Посмотрели.

– Располагайся и душ прими, – сказал я Виталию. – Потом ко мне заходи.

– Номера телефонов соответствуют номерам комнат, – сообщил Сережа.

Я заглянул в ванную комнату, попробовал, есть ли достаточный напор воды, остался весьма доволен и бросил небольшую горсточку пиявок прямо в ванну.

– Здесь воды тебе хватит...

После этого слегка вывернул лампочку.

– Черт, электричество отключили...

Послышался щелчок выключателя в комнате.

– Здесь есть, – проверил Виталий.

Повторный щелчок – выключил.

– А в ванной нет. Похоже, лампочка перегорела.

– Ничего, я и в темноте помоюсь после купания в этом болоте. – Голос у Пулата такой ожесточенно-угрожающий, что любой человек на месте того пресловутого болота со страху в штаны бы наложил. Может быть, торсионные поля и до болота доходят. И ответные идут – в виде обитателей грязной жижи. И непременно желают быть поближе к чистой манящей воде.

Все идет своим чередом. Я же чувствовал, что непременно найду пиявкам достойное применение!

Теперь можно с легким сердцем и с не менее легкой душой – и при облегченном кармане – отправиться и в свое жилище. Что я и сделал.

– Не буду вам мешать, – чуть не поклонился Сережа. – Располагайтесь. Отдыхайте. Вас пригласят для разговора с профессором чуть позже.

– А кто он вообще такой – ваш профессор?

Сережа ответить не пожелал, только неуверенно пожал плечами. Но даже это сделал с великим уважением. Очевидно, профессор Тихомиров на местном политическом небосклоне значительная звезда.

Слышимость в этих старых домах постройки шестидесятых годов восхитительная. Пулат включил воду, чтобы поваляться в ванной, а звук такой, словно он в моей ванной комнате включил.

Уважительный Сережа еще не дошел, должно быть, до первого этажа, когда мое занятие – я с величайшем омерзением и предельной аккуратностью перекладывал в стакан с водой оставшихся пиявок, чтобы сохранить их до лучших времен, – было прервано громким отборным матом. Администраторша на первом этаже, естественно, прекрасно все расслышала и обязательно густо покраснела сквозь смуглое лицо.

Я понял, что Пулату пришлись не по вкусу местные водные процедуры...

– Что вы говорили мне о профессоре?

Андрей произнес эту фразу нарочито скучным голосом. Настолько нарочито скучным, что Геннадий Рудольфович просто не мог не заметить этого и не понять, насколько этот вопрос интересует помощника Администратора.

– А что я вам говорил? – Теперь, когда генерал захватил лидерство в разговоре, он вполне мог себе позволить актерство и не сомневался в своих талантах лицедея.

– Относительно судимости...

– Нет, вы, Андрей, ошиблись. О судимости я говорить не мог, потому что у нас в стране, в отличие, скажем, от США, закон не предусматривает заочный суд. Там, если человек сбежал, его могут осудить заочно и потом будут разыскивать уже как беглого осужденного. У нас же следует сначала поймать преступника, промурыжить его несколько лет в СИЗО, пока идет следствие, и только потом будет суд и, естественно, наказание.

– Если наказание будет, – возразил Андрей. – Но вы же знаете, как работают наши суды. У нас чаще наказывают тех, кто портянки у соседа украл, чем тех, кто у государства увел миллиарды. Не мне вам рассказывать такие тонкости.

– Если вы думаете, что я буду вам возражать, то вы ошибаетесь.

– Ну так что у вас есть на профессора Тихомирова?

– У меня на него ничего нет.

– Но вы же говорили...

– Единственное, что я знаю, – профессор Тихомиров находится в федеральном розыске за совершение особо тяжких преступлений.

– И что это за преступления?

– Я не вел дело по профессору и не могу знать подробностей. Только в общих чертах, что слышал.

Андрею даже это надо было знать, так напористо он спрашивал. И не просто напористо, а даже с некоторой надеждой, что Геннадий Рудольфович увидел сразу.

– Тоже было бы интересно узнать.

– Профессор, насколько мне известно, вообще является единственным гипнотизером в современном мире, кому удавалось сломать внутреннюю моральную сопротивляемость сознания. Вы вообще насколько хорошо знакомы с гипнозом?

– В общих чертах. Соприкасался, но не вникал в тонкости.

– Тогда объясню то, что сам знаю, а знаю я не слишком много. Загипнотизированный человек обычно не теряет свою личность ни при каких обстоятельствах. Если муж под гипнозом желает проверить верность своей жены, ему это никогда не удастся, потому что она не потеряла своей сущности: как обманывала его раньше, если обманывала, так и будет обманывать. То есть если из мирного, гуманистически воспитанного человека попытаться сделать убийцу и грабителя, то ничего не получится. Это проверено на протяжении нескольких веков изучения. Говорят, только жрецы Древнего Египта и коптские православные монахи в том же Египте в начале прошлого тысячелетия, то есть в первые годы христианства, могли в состоянии гипноза менять личность человека. Это, кстати, позволило коптам выжить до наших дней в своей христианской вере при полном окружении воинственными мусульманами. Даже мамелюки не решались их трогать. И вот после них это научился делать только профессор Тихомиров. Естественно, в руках человека с недобрыми намерениями такое умение становится страшным оружием. Именно так он и пользовался гипнотическими сеансами. Тихомиров начал создавать людей-зомби, способных на все по его приказу. А действовал он не в научных, а в корыстных целях. К счастью, довольно быстро удалось пресечь его деятельность. Однако Тихомирову все же приписывают организацию двух убийств. Одно из них явно носило политический характер. Подозревают, что работал профессор сам по чьему-то заказу. За определенную плату стал организатором. Посредником, как это называется в определенной среде. Тогда же было совершено еще несколько странных с точки зрения обыкновенной логики убийств. Возможно, Тихомиров причастен и к ним, но без доказательств я не буду этого утверждать. Его арестовали довольно быстро, но профессор сумел каким-то образом воздействовать и на охрану. До следственного изолятора не доехал. И скрылся. Произошло это около трех лет назад. С тех пор его никто не видел, а ориентировки на профессора разосланы всем областным управлениям ФСБ и органам внутренних дел. Правда, в те времена он был утонченным интеллигентом и не носил бороду, как сейчас.

– Интересно... Просто очень интересно, – сказал Андрей и задумался надолго.

Геннадий Рудольфович предпочел не прерывать его раздумий. Он, естественно, знал о деле гораздо больше, чем рассказал, потому что следствие проводилось отделом, именно и возглавляемым генералом Легкоступовым. Но сейчас не пожелал перечислять детали, во-первых, чтобы не показать Андрею своего отрицательного отношения к профессору, во-вторых, чтобы дать молодому человеку самому домыслить и осознать сказанное. Фантазия, опираясь на какой-то единичный эпизод, развивает воображаемые события гораздо красочнее, чем все было в действительности. Старый закон психологии – короткая юбка на девушке возбуждает мужчин гораздо сильнее, чем полное отсутствие юбки.

– Я попрошу вас, Геннадий Рудольфович, больше никому не рассказывать об этом. Здесь, на территории нашего городка, никто об этом не должен знать. И вы при встрече с самим профессором вообще не должны показывать, что узнали его. Хорошо, товарищ генерал?

– Хорошо, – согласился Легкоступов. – Но чем вызваны такие предосторожности? Мне хотелось бы знать подробности.

Андрей посмотрел генералу прямо в глаза.

– Мне пока трудно сформулировать свои ощущения и систематизировать известные факты. Я сам разберусь. У себя внутри. Потом обязательно с вами посоветуюсь. Я вам обещаю. Мне надо хотя бы час-два посидеть в тишине, подумать.

– Бога ради, – согласился Геннадий Рудольфович. – Только мне интересно было бы узнать, какое место занимает профессор здесь, в местной, так сказать, власти.

– Он один из самых важных членов совета. Часто его голос решает все.

– А кто другие члены этого совета?

– Это вы узнаете позже. Как и задачи, которые Структура ставит перед собой. Мы сейчас пойдем с вами на заседание. Совет в неполном, естественно, составе желает вас выслушать и задать вам некоторые вопросы. Потом он решит, насколько далеко может продвинуться наше взаимное доверие и сотрудничество.

– Но об основных направлениях деятельности Структуры вы мне можете сказать? Чтобы я хотя бы мысленно подготовился к разговору.

– Основные направления благие и достойные. Наведение порядка в стране. Возвращение на прежние позиции державы. Обретение ею былой силы, утраченной в период массового разрушения.

– Коммунизм или фашизм?

– Отнюдь. Это очень важный и привлекательный момент. Наведение нового образцового порядка, строящегося не на страхе, как уже пыталось сделать коммунистическое государство, а на сознательности населения.

– Это невозможно... Россия – не остров Утопия! Я бы еще поверил, если бы вы установили такой порядок в своем городке, хотя даже это проблематично. Только не в стране целиком. Ни в России, ни в любой другой. Но не в этом даже основная суть. Чтобы устанавливать в стране свой порядок, следует сначала взять в свои руки власть, а чтобы это сделать, следует старую власть свергнуть.

– Естественно. И вы боитесь иметь дело с организацией, стремящейся к вооруженному захвату власти. Так?

– Так. Я все-таки генерал ФСБ, а когда-то был офицером КГБ и всю свою сознательную жизнь боролся с теми, кто пытался законную власть свергнуть. У меня это уже в крови, и никогда я от этого не избавлюсь. Я прошу это учесть, прежде чем заводить со мной любой разговор.

– О вооруженном захвате власти речь не идет вообще. Это считается неприемлемым и невозможным в настоящих политических условиях. Не такие уж мы утописты.

– Тогда зачем же вам вооруженные отряды, действующие криминальными методами?

– Это просто охрана. Структура уже слишком большой организм, чтобы не иметь охраны. А для принятия на себя власти планируется создание политической партии. И уже ведется большая подготовительная работа по созданию такой партии. Внизу ведется. В народе. Одновременно фильтруются люди и в верхах. Но все это вам расскажут, если сочтут нужным. Нам уже пора идти. – Если пора, то пойдем.

– А вы так и не выпили свой чай. Он уже остыл. Зеленый чай следует пить только горячим...

Они вышли тем же путем, которым пришли сюда. На улице создалось впечатление, что жара начала спадать. Подул легкий ветерок и принес влажность.

Геннадий Рудольфович осмотрелся по сторонам с явным удовольствием. Возможная скорая перемена погоды вселяла надежду, что и в работе скоро все изменится.

– В главный корпус, – показал Андрей направление. И тоже потянул носом, как заправский моряк, осмотрелся. – Похоже, дождичек принесет. С моря ветер всегда к дождю.

– Каспий? – сразу сориентировался Легкоступов.

– Каспий вроде бы и тихий, а дожди насылает порой затяжные. Правда, это уже ближе к осени.

По тропинке с традиционно разломанным асфальтом они пересекли жидкую тополиную рощицу и вышли к неработающему фонтану перед входом в главный корпус. Здесь два охранника встречали пришедших уже на крыльце.

– Дальше с ними, – сказал Андрей. – Я подожду вас в гостинице. Из окна увижу, когда вы возвращаться будете. И забегу к вам поболтать.

И он почти приветливо махнул рукой, то ли удачи желая, то ли выказывая соболезнование.