Глава шестая
– Я уже все подробно рассказал следователям. Меня вчера целый день допрашивали. Можно сказать, пытали своими допросами, словно это я вашего Герострата к себе в гости пригласил. На обед, так сказать. Ко мне здесь многие ездили отобедать. У меня прапорщик есть, повар отменный…
Майор Луценко подмигнул подполковнику Устюжанину так, словно намекал ему об обеденном времени и ждал, когда подполковник спецназа ГРУ изъявит желание попробовать угощения с местного стола. Без предупреждения «крапового» капитана Виталий Владиславович так и понял бы начальника базы. Но «краповый» капитан вовремя предупредил, а что такое нервный тик и сопутствующее ему непроизвольное подмигивание, Устюжанин знал – несколько раз сталкивался с офицерами, в результате той или иной ситуации получившими такое заболевание, доставляющее в жизни определенные неудобства.
Луценко и сам собственные подмигивания чувствовал и потому словно от боли поморщился, что позволило расслабить мышцы лица.
– Я читал протокол вашего допроса, Юрий Иванович, и у меня по существу ночного происшествия вопросов, в принципе, особых нет. Хотя, скажу честно, я не совсем понимаю, как вы, офицер, хотя и не боевой, не попытались принять бой и организовать отпор теми силами, что остались у вас в наличии.
– У меня в наличии остались только повара и заведующие двумя складами. Пистолеты хранились в «оружейной горке». «Оружейная горка» находилась в караульном помещении, которое бандиты сразу уничтожили вместе с отдыхающей сменой караула. Но даже если бы мы смогли вооружиться, что, скажите мне на милость, могли сделать три человека, вооруженных пистолетами, против хорошо вооруженных бандитов, не жалеющих автоматных патронов? Что? Скажите мне, товарищ боевой офицер. Только учтите при этом, что мы все трое по большому счету вообще не обучены вести боевые действия.
Подполковник Устюжанин не желал обострять ситуацию и предъявлять начальнику базы собственные обвинения. Если потребуется, ему следственные органы предъявят. Так оно, скорее всего, и будет, а потом уже суд будет рассматривать степень вины майора и его возможности по защите складов. И потому Виталий Владиславович смягчил тон:
– Извините, Юрий Иванович, если обидел. Видимо, у меня плохая привычка рассматривать все ситуации с точки зрения офицера спецназа ГРУ. Но я повторю, что меня не само нападение волнует, а информированность бандитов. Рассматривая всю ситуацию в целом, я не могу не удивиться тому, как много было известно Герострату, что позволило ему просчитать все свои действия в ответ на действия противной стороны и добиться такого успеха. Ну, первый вопрос, естественно, касается самого похищенного экспериментального оружия. Ваше мнение! Откуда амир Герострат мог знать о гранатах «Герострат»?
Майор посуровел:
– Ему имели возможность сообщить самые подробные или же не самые подробные сведения только я, погибший начальник караула базы капитан Стручкявичус и кладовщица, принимавшая оружие на свои склады. Местная жительница, к которой ни с моей стороны, ни со стороны следственной бригады никаких вопросов не возникло. У нее после этого нападения предынфарктное состояние, следователи ее все равно допрашивали, а вас я попросил бы проявить милосердие и пожалеть женщину. Она мать семерых детей. Да и, по большому счету, я переборщил, причислив ее к людям, обладающим информацией. Она могла знать слишком мало, чтобы спровоцировать нападение. Инструкции по применению хранились в ящиках вместе с самими гранатами, ящики опломбированы. Ей было известно только название и категория хранения. Но категория хранения у большинства номенклатуры нашей базы одна – помещения должны быть сухими и защищенными от теплового воздействия. И еще необходимо соблюдение высокого уровня пожароопасности. Это общая категория хранения всего оружия и боеприпасов. Мы с капитаном Стручкявичусом, признаюсь, полюбопытствовали и пролистали брошюру с инструкцией. Я просто пролистал; капитан, как боевой офицер, интересующийся вооружением, изучил и был в восхищении. Но обвинять погибшего начальника охраны глупо. Если не считать, что он таким образом покончил жизнь самоубийством. Вместе со всеми своими солдатами, которых Стручкявичус с собой взял. И выходит в итоге, что в число подозреваемых один я и попадаю. Один я имел возможность сделать ксерокопию документа и передать его бандитам в одном или даже в нескольких экземплярах, с тем чтобы они организовали нападение на мои склады. Я внимательно слушаю все ваши вопросы после такого откровенного моего признания. Пытать будете с пристрастием или просто так?
Майор опять подмигнул, причем сразу пять раз подряд. Такое активное подмигивание невозможно было отнести к шутливому настроению. Скорее к нервному напряжению и близкому к истерике состоянию. Не отвечая на глупый вопрос, Устюжанин поморщился почти так же, как до того морщился майор.
– Но к вам-то информация откуда-то пришла? – спросил подполковник. – И когда? До того как привезли гранаты «Герострат» или одновременно?
– Конечно, откуда-то пришла. Не сам же я эту инструкцию писал. Мне передали ее офицеры фельдъегерской связи, обеспечивающие вместе со своим караулом доставку заводской продукции. Экспериментальная продукция всегда так доставляется. Я был предупрежден телеграммой ЗАС , пришедшей ко мне через комендатуру соседнего района, поскольку моя база не обладает аппаратурой ЗАС. В телеграмме требовалось подготовить три склада для хранения трех партий экспериментальной продукции. Обычно вся продукция, входящая в категорию экспериментальной, если она не разнится по своему характеру и по категории хранения, складируется в одном складе. А здесь приказали подготовить три отдельных склада. Что меня удивило.
– По какому поводу три склада, вы так и не узнали? – спросил Виталий Владиславович.
– Узнал. Это мне устно объяснил офицер фельдъегерской связи. В данном случае мои склады использовались не как место хранения, а в качестве перевалочной базы. Основную партию должны были получить армейские подразделения. Две другие части… Извините, а вы, товарищ подполковник, имеете полномочия меня по этому вопросу допрашивать?
– Имею, – сказал Устюжанин и продемонстрировал, не передавая из рук в руки, удостоверение офицера антитеррористического комитета.
Майор внимательно прочитал, близоруко щуря глаза, и, удовлетворившись, кивнул.
– Вторая партия, чуть меньше основной, – для Абхазии. За ней должна была оттуда прийти машина. Третья партия, самая маленькая, – для наших пограничников, обслуживающих Рокский тоннель в Северной Осетии. Они же, как я понимаю, должны были забрать «Геростраты» и перевезти их в Южную Осетию. Но это мои догадки. Погранцам такие гранаты ни к чему…
Это уже была политика, а забираться в нее подполковник Устюжанин не хотел и потому перевел разговор на другую тему:
– А инструкцию вам по какому поводу…
– Полагается. Начальник базы – лицо доверенное и проверенное. Он должен знать, что хранит, чтобы не проявлять излишнее любопытство и не допускать халатности. И вообще, на мою должность допуск полгода оформляется. По «форме один»…
– Как у нас. Не знал, – проговорил Устюжанин. – Вас можно к армейской разведке приравнивать. Или к офицерам ФСБ.
– Да, вот еще хорошо, что напомнили про офицеров ФСБ, – спохватился Луценко. – Я ведь и следователям это сообщить забыл. Просто, понимаете, стрессовое состояние, мысли мечутся, сразу все не ухватишь… Есть еще человек, который все знал. Представитель ФСБ, особист. Не помню, как этот отдел у них теперь называется…
– Теперь он называется департаментом военной контрразведки. В местных управлениях, естественно, отдел военной контрразведки.
– Да. Наверное, так. Короче говоря, майор Чередниченко из республиканского управления, наш куратор. Он был в курсе всего. Не с моей стороны, но информацию получал. У ФСБ свои каналы. Он как раз днем накануне нападения приезжал к нам. На обед. Он иногда заезжает поговорить, посмотреть за порядком, и всегда обязательно к обеденному столу. И в тот раз тоже. Это было как раз тогда, когда и полковник Исмаилов приехал.
– Вот относительно полковника Исмаилова я и хотел с вами поговорить. Ради этого, собственно говоря, и приехал. Он что, тоже был в курсе?
– Нет. Исмаилов ничего не знал о том, что нам доставили. В общем разговоре мы, естественно, широко это не обсуждали, тем более за столом. Не та обстановка. Хотя разговор о том, что только что доставили груз под охраной, все же был. Но это так, между делом. Исмаилов, помнится, еще удивился, что в солдатской столовой у нас много людей и что за солдатскими столами едят офицеры. Это офицеры фельдъегерской связи. Они не пожелали в офицерском зале обедать, предпочли вместе со своими солдатами. У нас солдат тоже хорошо кормили. Вот водитель полковника Исмаилова, например, никогда к нам не присоединялся. Всегда с солдатами ел. Нравилась ему солдатская кормежка…
– Мы недоговорили про майора Чередниченко.
– Да. Я сразу, как Антон Викторович приехал, познакомил его с полковником Исмаиловым, поскольку Исмаилов пожаловал к нам не на обед, хотя тоже иногда заезжал, а по делу. Дело, честно говоря, глупое. И мы сразу отказали. Но он, мне так показалось, на согласие и не рассчитывал. Это был, скорее всего, повод, чтобы к нам приехать. Причина была другая.
– А что он просил? – поинтересовался Устюжанин.
– Автоматическое оружие. Просил вооружить бойцов пожарной охраны для отражения возможной атаки банды амира Герострата. Хотя бы с десяток автоматов.
– Понятно. Но вы сказали, что это был повод, а причина…
– Он надеялся, что мы сможем помочь полковнику отбиться от бандитов.
– Каким образом?
– Естественно, атаковав их. Как еще можно. Майор Чередниченко после прослушивания записи разговора товарища полковника с Геростратом сообщил, что в разные инстанции поступали звонки от таких же Геростратов, но атаки так и не последовало. Кажется, семь таких разговоров удалось записать. Чередниченко же, кстати, переписал и этот разговор для коллекции ФСБ.
– Да, я разговор несколько раз слушал. И, признаюсь, именно он заставил меня сюда приехать. Есть в нем некоторые странности.
– Вы подозреваете полковника Исмаилова? – удивился Луценко.
– У меня пока нет фактов для подозрений. Подозревать я смогу только тогда, когда будут какие-то конкретные предпосылки к этому. Пока же я кое-что не понимаю…
– Что именно? – Луценко опять несколько раз подмигнул. Видимо, волновался.
– Разговаривали два дагестанца.
– Да. Несомненно.
– Тогда почему они разговаривали на русском языке?
Вопрос был настолько прост и очевиден, что майор, кажется, сам удивился, что раньше не обратил на это внимания.
– Трудно сказать. Думаю, полковник Исмаилов тоже не сможет на этот вопрос ответить. С ним начали разговаривать на русском, он точно так же отвечал.
– Исмаилов, по моим данным, дагестанским языком владеет…
– Вы хотите сказать, что амир Герострат не владеет дагестанским языком? Вы предполагаете, что он – русский?
Подполковник Устюжанин улыбнулся:
– Почему же обязательно русский? Он может быть и украинцем, и молдаванином, и казахом. Но мне эта ситуация кажется странной, и, возможно, она дает какой-то ключ к разгадке тайны амира Герострата, о котором мы ничего не знаем, кроме его стремления к увековечиванию своего имени. Вернее, даже не своего, а имени казненного когда-то древнего грека. Древнего-древнего грека…
Подполковник последние слова произносил протяжно, словно задумавшись, и вдруг встрепенулся:
– Вы еще одну хорошую мысль подали, майор. Вернее, задали вопрос. В психологии, насколько я слышал, существует такое понятие, как «Геростратов комплекс». По большому счету это поиск славы, увековечивание своего имени. Этим комплексом страдают, в частности, все, например, артисты. Желание прославиться в них настолько сильно, что они многим жертвуют – и своим, и особенно чужим, ради этого. И чем бездарнее человек, тем сильнее в нем буйствует этот комплекс. Человеку свойственно желать то, чего у него нет. Нет таланта, а иметь хочется. Нет славы, а без нее жизнь кажется скучной. Но мне необходимо проконсультироваться у психолога. Комплекс Герострата предполагает прославление своего имени. Мы же сталкиваемся с неким желающим прославить имя и без того множество веков не забытого жалкого и неудачливого торговца с эфесского базара. Здесь есть какое-то несоответствие. Я даже затрудняюсь сказать, в чем оно состоит, но несоответствие есть. Ладно, с этим, Юрий Иванович, мы еще будем разбираться, а сейчас я хотел бы услышать, о чем вы беседовали за столом. Может, это даст нам хоть какую-то зацепку.
– Мне пока не дало… – недовольно сказал майор.
– Потому что у вас мало фактов. У нас их тоже мало, но больше, чем у вас. И мы имеем возможность связать какие-то концы нитей, если они оборваны для следствия.
– Да бога ради, – наконец согласился Луценко, как рукой махнул. – Когда приехал майор Чередниченко, мы стали обсуждать возможные совместные действия против бандитов. В подробностях. Даже прикидывали время, которое понадобится капитану Стручкявичусу, чтобы добраться до «пожарки». И какими силами он имеет возможность выступить, чтобы не оголить посты на базе.
– А инициатива такого обсуждения исходила от… От полковника Исмаилова, я полагаю?
– Нет, от майора Чередниченко. Вы, видимо, все-таки Исмаилова подозреваете. Думаю, напрасно. У него и без того неприятностей в жизни хватает. Зачем ему лишние? Обсуждение начал майор Чередниченко. Антон Викторович сразу включился в разработку. Видимо, любил планирование подобных операций и все до мелочей обдумывал. Он же не всегда в особом отделе служил… В департаменте контрразведки то есть. Он раньше, кажется, был офицером «Вымпела». По крайней мере, мне так говорили. Сам он не откровенничает, как всякий из их фирмы.
– Это точно. А что за неприятности были у Исмаилова?
– Он же в республиканском управлении МЧС служил. Чем-то провинился, и его перед пенсией сюда, на майорскую должность. Некрасивая ситуация и обидная для него. Но он молодцом держится. Виду не подает, что обижен.
Подполковник Устюжанин, в отличие от майора Луценко, хорошо знал, что несправедливо обиженный человек способен держать обиду в себе. Как правило, все выходцы с Кавказа люди гордые, тяжело воспринимающие обиды и оскорбления, и они мстительны. Мог ли полковник Исмаилов затаить обиду и мстить? Думать об этом можно было только после личного знакомства с полковником Исмаиловым.
Луценко вытащил из стола планкарту поселка и показал подполковнику. Красным карандашом там был прочерчен маршрут, по которому должны были ехать бронетранспортеры капитана Стручкявичуса. И даже стрелки на маршрутной линии стояли. Но одно место этого маршрута майор обвел кружком. Уже не красным карандашом, а гелевой ручкой.
– Вот здесь их расстреляли. Хочу предложить местной власти назвать улицу именем капитана. В память о нем и о его солдатах.
– Что это за улица?
– Сейчас никак еще не называется. Только застраивается.
– Хорошая у вас мысль. Память о погибших надо уважать. Вы не в курсе, полковник Исмаилов в настоящее время на месте? Никуда не уехал?
– Вы все-таки подозреваете его… – Теперь Луценко уже не спрашивал, а говорил утвердительно и даже с некоторым укором.
– Я же уже сказал, что не имею привычки подозревать кого-то, пока у меня нет фактов. Так вы не знаете, можно ли его сейчас на месте застать?
– Я с ним сегодня не встречался. И вчера, кстати, тоже. Только позавчера, накануне нападения. Но должен, наверное, быть у себя в «пожарке».
– Как туда проехать, нам дежурные на КПП подскажут? Они знают?
– Едва ли. Они только вчера сюда прибыли вместо погибшей охраны. Мы потеряли оба взвода вместе с командирами и командира роты. И охранять было некому.
– Попутный вопрос. Я видел, у вас по углам периметра установлены вышки. Что случилось с часовыми на вышках?
– Их «снял с поста» снайпер банды. Они выдвинули телескопическую пожарную лестницу со снайпером на верхней площадке. Часовые не могли попасть в снайпера из своих пулеметов, Ночь, и дистанция большая. А он их из снайперской винтовки всех четверых по одному уничтожил.
– Какой винтовкой пользовался снайпер?
– Этого я не знаю. Я из своего окна видел только, как его на лестнице поднимали, но противопоставить этому ничего не мог. Возможности не было.
– Возможность появляется только у того, кто ее настойчиво ищет, майор. – Виталий Владиславович не удержался и высказал все-таки, что у него на душе лежало. – Так как нам лучше всего к зданию пожарной охраны проехать?..