Рассветный сумрак оказался серым. Солнце, обещающее ясное утро, всё же из-за туч не выглянуло, и это даёт боевикам лишних десять минут. На спасение. Но десять минут не в состоянии кардинально изменить ситуацию, если обхват сделан правильно.

– «Волга»! Я «Спартак»! Вижу полный джамаат. Пятнадцать человек. Идут цепочкой.

Бинокль от глаз. Быстрый взгляд в сторону кустов, где прячутся три приданных солдата. Там тишина. Порядок! Ребята натасканы, и, не зная, что они там, их не углядишь в этой утренней смури. А следы, что остались за спиной, скрыты другими кустами. Тоже увидишь не сразу, разве что случайно, но обязательно сблизи. А близко надо ещё подойти. Но вот подойти-то боевикам сюда Парамоша разрешать и не собирается. Для того и выдвинут на фланг.

– Я «Волга». Направление движения?

– Движутся в мою сторону. Не торопятся. Не волнуются. Себя уважают.

– Расклад?..

– По полной программе. Инструкции чтут...

Что-то трещит в наушнике. Проклятые горы... Они всегда экранируют... Чуть больше дистанция – нарушается слышимость.

– Почему не торопятся? Предположения?..

– Готовятся прикрывать отход заслона. Несут два миномёта. Запас мин ограничен.

– Дойдут до тебя?

– Едва ли. Метрах в пятидесяти есть удобная площадка. Похоже, подготовлена заранее.

– Начинай со снайпера и с миномётчиков. Мины грохнуть не сможешь?

– Понял. Попробую... Сначала разрешу остановиться...

Парамоша убирает бинокль в чехол – теперь бинокль уже не нужен. Дистанция такая, что можно обходиться прицелом «винтореза». И делает знак трём солдатам, занявшим позицию в кустах. С солдатами связи нет. Только визуальный контакт. Они дают ответный сигнал.

Готовы... Противника видят...

Склон неровный. Где-то скопище камней, где-то уступ, где-то впадина. Тропа не идёт прямо. Норовистая. Любит, чтобы люди спотыкались. И вертлявая. Огибает возвышенности и ныряет в низинки. Стрелять ещё рано, хотя хруст снега под ногами джамаата слышится явственно – утренняя тишина чистая, воспреимчиво-чуткая, и потому звуки разносятся далеко. Вот – только две головы видно. Где остальные? Вот они, поднимаются... Но теперь передних не видно. Утёс, который поперёк тропы каменной грудью встал, она плавно огибает. Каменная махина скрывает передних...

Нет... Так не годится...

Надо ждать, когда выйдут на площадку. Они точно туда идут. И потому – будто на прогулку вышли – оскорбительно не торопятся.

Дело чести заставить боевиков себя уважать... Дело чести!

Если бы просто спасались от преследования, то шли бы походным маршем, широким шагом и обязательно бы оглядывались. Эти даже не оглядываются. Не боятся... И ещё... Знают, что через несколько минут остановятся и повернутся лицом туда, откуда пришли. Потому и походочка такая наглая, самоуверенная. Но самоуверенность легко и кардинально лечится. Лекарь при такой болезни – опытный, квалифицированный снайпер.

А если сразу «на кол их посадить»?

Парамоша приникает к окуляру. С улыбкой посматривает на бородатые физиономии, подправляет прицельную планку, снова посматривает... Годится...

Смеются? Смеются... Хорошо смеётся тот, кто смеётся в последний раз!

Ваш «последний раз» настал, ребятки... Ещё только метров двадцать пройти... И вы, как на ладони...

Бинокль в руках Разина держится прочно. Цепко залипает на каждом объекте. А объектов много. Подполковник сначала смотрит глазами... Отходит группа... Потом через окуляры бинокля...

Выискивает Азиза. Здесь – нет его...

Следующая группа... И здесь не видно... Следующая...

Азиз сумел навести порядок в своём отряде. Образцовый, можно сказать, порядок. Не часто с таким подполковнику доводилось встречаться. Обычно боевики предпочитают толпу. Это потому, что руководят ими чаще люди из толпы, кто громче других говорить умел в нужное время и в нужном месте, те и стали командирами. Или, что ещё хуже, командирами становились те, у кого кулак готов ударить раньше. А для командира голова гораздо важнее кулака.

Здесь, в отряде Азиза, о толпе речи быть не может, хотя кулак у командира, наверное, не самый лёгкий и удар поставленный. Лет двадцать, наверное, служил в спецподразделениях, прежде чем податься в «солдаты фортуны». Но всё равно, главное в нём – умение поставить систему взаимодействия. Всё организовано, всё просчитано. Придраться не к чему. Азиз руководствуется военной наукой. Смотреть приятно. Каждый джамаат отступает по собственной тропе и знает свою задачу. Обучены...

Интересно, как поведут себя боевики Азиза в случае крайнего обострения? А оно наступит через несколько часов. Обязательно наступит. Должно быть, там Азиз тоже что-то подготовил.

Чувствуется отлаженная система. Надо понять эту систему, тогда воевать против них будет легче.

Понять систему?

Когда в «полевой сезон» пытались заманить Азиза в ловушку, думали, что разгадали его систему. Несколько раз... А он каждый раз включал запасной вариант. И всё рушилось. Азиз ускользал.

Перед началом операции Разин тщательно изучил все документы, что имелись по действиям Азиза и по действиям против него. Единственное, чего не увидел, – это импровизации. Были моменты, когда отряд проявлял слабость, если команда к переходу на иные действия не поступала вовремя. Это и надо использовать. Но импровизация будет возможна только тогда, когда сойтись с противником придётся вплотную.

Бинокль переходит с объекта на объект... Подполковник ищет Азиза.

Трудно его узнать...

Восемнадцать лет прошло...

Разин вздыхает. Азиза он не видит.

Но если не удаётся найти Азиза, следует искать ту троицу, ради которой и пришли в эти горы спецназовцы. Эти не воины. Двое вообще мальчишки. Один постарше. Можно допустить, что для маскировки им на шею надели ремень автомата. Пусть даже без патронов.

Искать...

Плита-опора под миномёт ставится прочно. Чтобы мощнейшая отдача не вбила сам миномёт в мёрзлую землю и не увела ствол в сторону. Даже камень для опоры не годится. Камень крошится. Снег соскребают до земли. Землю выравнивают. Стараются, хотя земля не оттаяла. Трудно её долбить. А надо. Нижние джамааты ждут огневой поддержки, чтобы отойти. Сначала они прикрывали отход основной группы, теперь необходимо прикрыть их отход. Уже с дистанции.

Парамоша наблюдает за работой с одобрением. Он вообще от природы человек не слишком трудолюбивый, но любит смотреть, когда другие трудятся со старанием. А оптический прицел даёт возможность рассмотреть даже то, как боевик от усердия кончик языка высунул. Теперь землю ножом царапает – выравнивает.

Работа уже почти закончена. Парамоша дал возможность боевику выложиться и даже разрешил полюбоваться результатами собственного труда. Плита встала в почву твёрдо, не пошатнётся. Только тогда старший лейтенант задержал дыхание и нажал на спусковой крючок «винтореза». Выстрел услышал, наверное, он один. Расстояние и скрип снега под ногами боевиков не дали им понять, что произошло. Просто стоял человек на четвереньках и опустился лицом в снег. Даже набок не свалился.

Но Парамоша не ждёт. В выстреле он уверен, потому что видел, куда пуля вошла. И сразу едва заметное движение стволом. Прицел переходит с помощника миномётчика на самого миномётчика. Готово! Сидит! Можно стрелять... Но если на убитых смотреть старший лейтенант не любит, ему всегда бывает любопытно посмотреть на реакцию окружающих, оценивающих его работу. Миномётчик оценивает не сразу, сначала на собрата прикрикивает, ногой толкает, поторапливая. И только тогда понимает, что произошло. Парамоше хорошо видно в оптику, как расширились у миномётчика глаза. Он даже крикнуть что-то захотел и воздух в рот набрал. Именно в этот открытый рот и пошла вторая пуля...

Третья идёт так же быстро. Только теперь Парамоша уже не интересуется реакцией, потому что хорошо знает, как быстро исчезает из «взгляда» оптики объект. Не до баловства! Место снайпера старший лейтенант определил загодя, и сейчас ему пришлось только снова сделать короткое плавное движение стволом. Вовремя. Снайпер пытается спешно залечь, но трудно найти укрытие, когда в тебя стреляют сверху, а ты на открытой местности, как на телеэкране, и не имеешь возможности за пределы этого экрана выйти сразу. Парамоша стреляет в основание шеи снайпера. И видит, как рука в судороге отбрасывает СВД. Показалось, что даже звук падения оружия послышался, хотя этого не может быть, потому что оптика «винтореза» совсем не напоминает собой дистанционный микрофон.

Боевики понимают, что попали под обработку снайпера. Они по недоразумению сразу не поняли другого, и – главного, не поняли, где снайпер расположился. Потому что залегли, подставляя старшему лейтенанту спины, и ощетинившись оружием, точно ёж колючками, в сторону преследователей. Парамоша успел пустить ещё три пули, и все точно, когда эмир джамаата наконец-то что-то заподозрил и дал команду перебежками перебираться в низину. Тогда и старший лейтенант посмотрел в сторону и дал рукой отмашку солдатам.

В дополнение к «винторезу» заговорили автоматы. Пятьдесят метров преодолеть, когда тебя «поливают» в спину, практически невозможно. Парамоша не зря так долго выжидал. Боевики неразумно отдалились от спасительной возможности укрыться.

Правда, после короткой команды, отданной на бегу, два боевика залегли и попытались прикрыть огнём отступление остальных. Но что они в состоянии сделать, когда снайпер засел выше, когда они не видят его, оставаясь беззащитными сами. Они просто залегли под пули «винтореза»...

До низины добежать и спастись сумел только один, заметно хромающий и оставляющий на чистом горном снегу яркий кровавый след. Но и низина не бесконечна. Боевику лежать бы там, пользуясь естественным укрытием. Но остаться в горах одному – страшнее, чем попасть под пули. И он пытается добраться к своим, к тем, что ждут его огневой поддержки для организованного отхода. И потому низину покинул, подставив себя терпеливому толстому стволу «винтореза».

– «Волга», я «Спартак»... Мой джамаат кончился... Победа «всухую»... Пятнадцать – ноль...

– Я «Волга», спасибо. Выдвигайся выше по склону. Двух автоматчиков оставь прикрывать тропу.

– Я «Спартак». Задачу понял...