ГЛАВА ПЯТАЯ

Самолет основательно потряхивало. Обычно в полете не трясет такие мощные и сильные машины, как «Боинг-747». Шторм, что ли, внизу, в Атлантике разыгрался… В нынешнее лето, как, впрочем, и в прошлое, штормы там один другого догоняют, и все к Америке стремятся… Бедная Америка… За что ей такое наказание?..

Клер Такуа помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. И при этом так смешно наморщила нос, что полковник Доусон чуть заметно улыбнулся.

– Если без технических подробностей и без формул, значит, следует все упростить до примитивного предела. Это, кстати, гораздо сложнее, чем просто полностью выложить сравнение систем. Но, видимо, иначе будет долго и непонятно.

– Я согласен на упрощенный вариант, – кивнув, сказал полковник.

Она кивнула ответно:

– Если упростить до предела, то получается следующая картина. Просто посмотрим, какие задачи выполняли «F-117А» в Югославии…

– Я знаю, какие. Я сам находился в то время в Югославии… в самом Белграде, и действие бомбардировок наблюдал собственными глазами. Правда, я был там гражданином Дании… – признался полковник, не удержавшись, чтобы не показать собственную значимость.

– Простите, я неверно выразилась. Не «какие задачи», а как выполняли поставленные задачи. Каким образом.

– И как же? – с легким сарказмом переспросил он.

– После того как югославские ПВО нащупали слабую сторону наших самолетов, нашему командованию приходилось посылать в сопровождение «Стелс» несколько истребителей для подавления этих самых средств ПВО. То есть из-за высокой стоимости самолета-»невидимки» приходилось беречь его, и делать гораздо более дорогими сами полеты.

– Я слышал об этом, – согласился Доусон.

– Но эти истребители для радаров видимы. И своим присутствием выдают присутствие «Стелс». Тогда какой смысл вообще в этой дорогостоящей машине? Можно было бы послать тот же «В-52» с тем же эскортом. Еще один аспект. Простые истребители противника, основываясь не на показаниях летных радаров, а на визуальных возможностях пилотов, вполне в состоянии со «Стелс» справиться, потому что наша машина чрезвычайно неуклюжа и хромонога.

– Скорее, хромокрыла, если можно так выразиться, – съязвил Доусон.

Клер согласилась:

– Вот, хорошее слово вы нашли. Но тогда зачем эти «Стелс» вообще нужны?

Фраза прозвучала с вопросительным знаком. И потребовала долгой паузы. Наконец Доусон задал следующий вопрос:

– А русские?

– Русские обогнали нас по всем параметрам. Когда мы начали заниматься этой проблемой, у русских уже были значительные наработки в исследованиях. И они сразу искали не самый дорогой, а самый эффективный вариант самолета-»невидимки». Как это ни парадоксально, бедность часто позволяет сделать то, что не могут сделать миллиарды долларов, потому что не затрагивает лично чей-то карман. И от бедности русские разработали действительно эффективную систему.

– А почему же мы ее разработать не можем? – не понял полковник.

– К сожалению… У нас уже был, кажется, готов прорыв в исследованиях, но случилось непредвиденное… Наш руководитель проекта доктор Хуахин Шинкуа держал все нити проекта в голове, не слишком доверяя электронно-вычислительным машинам, на которых мы тогда работали. О современных компьютерах в те времена только мечтали. И доктор попал в аварию, в результате чего полностью потерял память. Я слышала, он до сих пор содержится в какой-то психиатрической лечебнице.

Полковник поднял указательный палец, изображая восклицательный знак.

– Вот этот вопрос, Клер, имеет особую важность, поскольку… Ладно… Ладно, об этом – потом. Скажите, что знал доктор Шинкуа?

– Все! Но основным вопросом, над решением которого мы до сих пор бьемся, занимался именно он, и именно он сумел его решить. По его бумагам, сколько мы не старались, восстановить ничего не удалось.

– И этот вопрос… – попросил Доусон уточнения деталей.

– Во вводной статье, которую вы только что читали, – Клер кивнула на ноутбук полковника, – я писала уже о генераторах неравномерной плазмы. Поскольку вы не технарь, я объяснять не буду, это сложно объяснить простыми словами. Сам генератор мы создали. Я над ним работала. И получился он ничуть не хуже, надо думать, чем у русских… Впрочем, с российскими генераторами мы не знакомы, и не буду хвалиться… Но генератор, и наш, и русский, блокирует работу всей электроники самолета… Полностью… От полетных приборов до систем наведения. А доктор Шинкуа как раз сумел найти способ, обойти эти ограничения. То же самое сделали и русские. А мы пока, без Хуахина, справиться не можем.

– Над этой проблемой тоже вы работаете?

– Нет. Моя работа ограничена генератором.

– Хорошо. И что же русские самолеты? Они превосходят «Стелс» в каких-то параметрах?

– По крайней мере, при использовании радаров ближнего слежения, работающих в сантиметровом диапазоне, русские самолеты ничуть не уступают «Стелс». Я опираюсь при этом на данные разведки. Что касается радаров дальнего слежения, работающих в метровом диапазоне, то у нас нет данных по испытаниям. Но я думаю, что в метровом диапазоне и русские самолеты будут так же заметны, как «F-117». Я не вижу возможности спрятать самолет от таких волн. Впрочем, это не совсем моя компетенция. Что касается других сторон проблемы, то русские самолеты ничуть не потеряли маневренности и скорости в отличие от «Стелс», и в этом их преимущество.

– Вам сколько лет, Клер? – неожиданно сам для себя спросил полковник.

– Тридцать девять. – Она ответила с легким удивлением в голосе, не понимая, чем вызван вопрос, не относящийся вроде бы к существу дела.

Он ее интонацию уловил и сразу постарался подыскать удачное обоснование для заданного вопроса:

– Просто… Вы выглядите лет на десять моложе… Простите, именно ваши слова о работе в докомпьютерную эпоху меня смутили. Я не понял, когда вы начали работать… Но вернемся к профессору Хуахину Шинкуа. Что он был за человек?

Клер вдруг насторожилась:

– Почему – был?

– Наверное, потому, что сейчас он совсем другой человек. – Доусон удачно отговорился, пока не вводя ее в курс дела, хотя и понимая, что ввести придется, чтобы самому глубже вникнуть в непростую ситуацию.

– Какой человек… – Глаза Клер при воспоминании слегка затуманились. Должно быть, она хорошо относилась к своему бывшему руководителю проекта. – Мягкий по натуре, культурный. Очень талантливый ученый, всего себя отдающий работе. К сожалению, как организатор, он был не слишком силен. Предпочитал многое делать сам, а не использовать весь потенциал лаборатории. И каждую разработку обязательно пересчитывал лично, чтобы не пропустить ошибку.

– Вот это уже интересно. Может быть, даже более интересно, чем вы думаете. Проверяя, как я понимаю, он знакомился с полной документацией по проекту?

– Конечно… В принципе это работа любого руководителя. Но есть руководители-менеджеры, есть руководители ученые. Менеджер не может во все вникать, он только организатор. А ученый вникает, и не только потому, что чувствует ответственность, но еще и из-за собственной увлеченности проблемой. Ему интересно все, каждая мелочь… Только не каждый будет проверять и перепроверять за всеми. Времени не хватит. Но доктор Шинкуа проверял и перепроверял, он был, как вы, наверное знаете, человеком одиноким и иногда даже ночевал в лаборатории. Он жил только работой… Единственный человек, с которым Хуахин общался вне работы, был его старый друг, владелец ранчо. Он погиб в той же аварии, в которой доктор потерял память.

– А вы? – и опять для себя неожиданно спросил полковник, отдавая себе отчет, что это вопрос сугубо личный, и Клер только так способна его понять.

– Я иногда выделяю время для личной жизни… – Клер поняла, и ответила почти сердито. – Но вы говорите какими-то загадочными фразами. Что вы нашли интересного в том, что руководитель проекта знал о проекте все? Разве это плохо?

– В силу своей профессии я обязан быть подозрительным, извините уж меня, – усмехнулся Доусон. – А отсутствие документов, позволивших бы вам продолжить работу и без мистера Шинкуа вызывает подозрения, и немалые. И не только одно это… Наш вопрос существенно осложняется тем, что в лечебнице, куда поместили якобы доктора Хуахина Шинкуа, под его именем все последние годы находился другой человек. А сам Шинкуа пропал неизвестно когда и неизвестно куда. Сейчас его ищут…

Клер от такого сообщения даже села прямо, ожидая продолжения. Но продолжения не последовало, и она вынуждена была задать вопрос:

– И вы считаете, что доктор Шинкуа…

– Я пока ничего не считаю. Я имею право только предполагать различные варианты. Наиболее вероятными мне кажутся два – или доктор Шинкуа был иностранным разведчиком и умело собирал данные о самолете-»невидимке», а потом с этими данными бежал к себе в страну, или иностранные разведчики похитили его в надежде выпытать то, что Шинкуа, как вы говорите, держал в голове.

Клер задумалась, опустив голову. Но подобрала аргумент быстро:

– Что толку, если бы он сумел сбежать к себе на родину… В Колумбии нет эффективной и развитой производственной базы, позволивший бы построить такой самолет. По нынешним временам строительство самолета-»невидимки» могут позволить себе США, Россия, Великобритания, Германия и Франция. Больше никто не может. Не хватит потенциала.

– И этого перечня достаточно. Я бы добавил сюда и Китай.

– Сомневаюсь. Хотя тут есть некоторые аспекты.

– Какие аспекты?

– Генератор неравномерной плазмы возможно в принципе установить на любой объект. Хоть на ваш автомобиль, хоть на мой, хоть на первый попавшийся бронетранспортер, хоть на браконьерский катер, который прячется от береговой охраны. И он будет работать точно так же, как на самом современном самолете. Китайцы, да и колумбийцы, думаю, могут устанавливать такие генераторы на свои самолеты, вне зависимости от модели.

– Вот это важнейший вопрос! – сказал полковник. – И экспорт таких изделий может натворить много бед. Он способен перевести военное искусство совершенно на иной, нежели теперь, уровень, способен вооружить террористов и наркомафию… В конце-то концов, доктор Шинкуа мог просто продать документацию. Думаю, желающих купить ее нашлось бы достаточно.

– Он был человек не корыстный, – слабо возразила Клер.

– Что мы можем знать о чужой душе, если в своей разбираемся с трудом. – Полковник Доусон усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

В агентурном управлении ГРУ дожидались возвращения из Чечни генерал-лейтенанта Спиридонова. Но генерал позвонил прямо от трапа самолета, предупреждая, что задерживается в связи со сложившимися обстоятельствами, и приказал сотрудничать с генерал-майором Вороновым из ФСБ, который вскоре вылетит в Москву. Более того, даже разрешил ввести Воронова в курс этого давнего дела полностью.

Полностью ввести в курс дела – это означало раскрыть «законсервированного» сотрудника. Впрочем, возраст этого сотрудника уже предполагал возможность такого раскрытия. Благо жил он недалеко, в Подмосковье – сорок минут электричкой или два с половиной часа на машине, учитывая то время, что понадобится для выезда из города.

Майор Яблочкин предпочел бы электричку, но вынужден был поехать на машине, чтобы привезти нужного сотрудника на Хорошевку. Однако его юркий трехдверный внедорожник ловко вертелся среди городских улиц, перескакивая, где возможно, через бордюры и газоны, нарушая все возможные правила, проезжал через тротуары, чуть не задевая наставленные там киоски и палатки, и в итоге Яблочкину удалось сократить время проезда на целых сорок минут.

Жители небольшого подмосковного села, кое-как еще существующего и не превратившегося стараниями развивающейся российской демократии в дачный поселок, знали Алексея Васильевича Студенцова как отставного капитана, бывшего военного строителя. К стройбатам в обществе отношение известное, и на офицеров этих войск оно так же распространяется. Впрочем, Алексея Викторовича звали, когда следовало что-то построить или отремонтировать. Но совсем не удивлялись его малым знаниям строительных технологий – стройбат, он и есть только стройбат. И даже кличку Алексей Викторович получил, как всем в деревне положено, соответствующую – Леха Стройбат…

Майор Яблочкин дважды встречался со Студенцовым по необходимости и потому сразу проехал к его небольшому домику, стоящему в окружении других, заброшенных, на одной из двух параллельных деревенских улиц. Алексей Васильевич, человек с грубоватым лицом, вышел на звук автомобильного двигателя на крыльцо. Автомобильные двигатели здесь слышали нечасто, о чем Яблочкин сразу понял, покоряя заросшую бурьяном и репейником дорогу.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – поприветствовал Яблочкин уже спустившегося с крыльца Стройбата. В отставку Алексей Васильевич вышел именно в этом звании, хотя и числился по документам в местном военкомате только капитаном.

Студенцов на всякий случай перестраховался, глянул за штакетник, окружающий двор. Но это уже было лишнее. Яблочкин – человек опытный и уже на подъезде к дому убедился, что вокруг никого нет. Да и говорил майор негромко, на тот случай, если кто-то в доме есть. Даже если услышит кто, нетрудно перевести все в шутку. И прибыл Яблочкин, естественно, в цивильном костюме, который всегда висел у него в шкафу рабочего кабинета, как и почти у всех офицеров агентурного управления. Часто случается, что гражданский костюм бывает необходим, и не бегать же каждый раз домой переодеваться.

– Здравствуй, капитан…

– Простите, товарищ полковник, я уже три месяца, как майор. Кажется, даже привык.

– Поздравляю. Не спрашиваю, есть ли что-то срочное. Приехал, значит срочное дело.

– Так точно, Алексей Васильевич. Во-первых, совместно с ФСБ разворачивается операция, связанная с тематикой, над которой вы работали. Во-вторых, ваш «крестник» зашевелился. Он сейчас работает в каком-то автосервисе, и начал проектировать антирадар для автомобиля клиента. Пока более точных данных о его состоянии нет. Но я хотел бы выехать на место вместе с вами. Это не далеко…

– Его национальность выяснить так и не удалось?

– Пока он официально считается китайцем. И зовут его теперь Доктор Шин. Это потому…

– Я слышал, Сережа. Ты мне это в прошлый раз рассказывал. Два, кажется, года назад. Меня что, призывают?

– Генерал-лейтенант Спиридонов дал устный приказ о временной расконсервации. Форму носить, скорее всего, пока не придется, но…

– И что сейчас?

– Я за вами приехал. Пропуск на Хорошевку уже заказан. Получите свои действительные документы, и сразу выедем. Из Грозного, где проводится та самая операция, вылетает генерал-майор Воронов из ФСБ. Наверное, за время моего пути к вам уже вылетел… Вот-вот приземлится… Он будет работать с нами. Но мы его дожидаться не будем. Ситуация может выйти из-под контроля.

– Мне хотя бы побриться надо… – Полковник Студенцов потер недельную щетину на подбородке. Щетина была седая и сильно его старила.

– Я подожду.

– Тогда зайди. Чтобы мне время не терять, хозяйничай сам. Чай согрей.

Дорога до Москвы заняла больше времени, чем дорога от Москвы. Впечатление складывалось такое, что автомобили со всей России непременно пытаются прорваться в это время в столицу по своей надобности или даже без надобности, или же просто кто-то собрал все возможные автодорожные помехи в одном направлении, чтобы умышленно помешать майору Яблочкину вовремя доставить в здание ГРУ полковника Студенцова.

– Я, Сереженька, из деревни уже полгода дальше райцентра не выбирался, – усмехался на ворчание майора Стройбат. – Не думал вообще, что в стране столько машин наберется. И сочувствую тому, кто каждый день за рулем.

– И с каждым днем все труднее ездить, – сказал, как простонал, Яблочкин.

– По доброму-то, следовало бы сначала дорогами в стране заняться, и только потом машины на них выпускать. А у нас все наперекосяк, не подумав.

– Если дороги привести в порядок, тогда пропадет отличительная черта нашей державы, – возразил Яблочкин. – А этого никому, кажется, не хочется, ни патриотам, ни космополитам. Думаю, при своей жизни я хороших дорог не застану.

Так и добирались они, сначала поругивая всех, кого ругать следовало, и ругать было за что, а потом и вообще молча, потому что ругаться и ворчать уже устали. Но все же Яблочкин опять показал умение «вертеться» в городских условиях и использовать проходимость своей машины, для которой не могут быть преградой бордюры дорог, так что до места они добрались вовремя, и свои документы полковник Студенцов получить успел. И сразу, не задерживаясь, выехали в сторону Приволжского, хотя им и сказали, что генерал-майор Воронов вот-вот приземлится в Жуковском. Однако дожидаться, пока генерал доберется сначала до Москвы, а потом еще и до него, чтобы с собой забрать, – было бы потерей драгоценного времени. Вот и решили, что Воронов своим ходом сумеет попасть в Приволжский.

Алексей Васильевич, внешне грубоватый и простоватый человек, соответствующий имиджу отставного капитана стройбата, на самом деле не был ни грубым, ни простоватым. Едва маленький внедорожник Яблочкина покинул пределы Москвы и дорога стала более-менее «проездной», Алексей Васильевич закрыл глаза и сделал вид, что его слегка укачало. По крайней мере, до такой степени укачало, что глаза начали слипаться. В действительности он привычно контролировал ситуацию, но сам при этом внутренне готовился к встрече с человеком, за которым охотился долгих двенадцать лет. К чему привела эта охота, сказать трудно, потому что результат неизвестен до сих пор.

Там, в штате Пенсильвания, где Алексей Васильевич жил под именем Глена Рассела, владельца ранчо, на котором выращивались и объезжались прогулочные лошади для состоятельных людей, имидж у него был совсем иной, хотя, в общем-то, чем-то и схожий. Вообще-то в Пенсильвании ранчо – это редкость. В Пенсильвании в сельской местности живут фермеры, и держат они фермы. Но Расселу, выходцу с просторного и привольного юга, захотелось иметь именно ранчо, и он, располагая свободными средствами и имея упрямый характер, заимел именно ранчо. Человек с наклонностями ковбоя, прямолинейный, и не всегда вписывающийся в общество людей, равных ему по состоянию, Глен Рассел мало общался с другими пенсильванцами. Единственным человек, с кем он сошелся близко, был владелец соседней маленькой фермы, непонятный и замкнутый в себе, хотя и очень добрый внешне, доктор Хуахин Шинкуа, колумбиец по происхождению. Наверное, они сошлись именно потому, что оба плохо принимались коренными пенсильванцами. Вообще-то доктор Шинкуа на своей ферме появлялся редко, чаще проводя время где-то на окраине Питсбурга, где работал в какой-то лаборатории. Но и сам Рассел часто жил в Питсбурге, доверяя ранчо своим наемным работникам. Сближение соседей произошло из-за общего увлечения лошадьми. Правда, доктор Шинкуа не умел объезжать лошадей, как это делал Рассел, но с удовольствием, когда приезжал на ферму, катался на маленькой прогулочной лошадке по окрестным лесам. Как-то само собой получилось, что соседи в сельской местности стали поддерживать отношения и в Питсбурге, где Рассел имел большую квартиру, не желая жить в отдельном доме, как жил мистер Шинкуа. Но общаться в городе им приходилось реже, чем в сельской местности, потому что в городе доктор Шинкуа большую часть своего времени отдавал работе.

Глаза паренька смотрели испуганно и непонимающе. Так смотрит зверек, попавший в капкан и еще не сообразивший, что с ним произошло. Паренек тоже не сразу осознал, что произошло с ним. Только что, казалось бы, сидел за камнем и наблюдал в бинокль за тем, как обедает группа Абу Обейды. И слюнки глотал. Но тут глаза почему-то закрылись. А когда они открылись, он оказался один на один против человека в военной форме и не было рядом никого из своих, на кого он мог бы положиться. Но уже через несколько секунд боль в затылке дала о себе знать – кулак у подполковника Сохно не из легких. И паренек все понял, все осознал, и в глазах появился сковывающий движение зрачка страх.

– Как тебя зовут, сынок? – спросил Сохно.

Спросил мягко, почти с участием. Но этот голос совсем не сочетался с не самой добродушной в мире физиономией подполковника, и потому доверия пареньку, кажется, не внушил. Тот упрямо молчал, и даже не рассматривал Сохно, а просто каким-то рассеянным взглядом охватывал его всего.

– Не бойся, не бойся. Пока убивать тебя я не собираюсь. Будешь себя хорошо вести, вообще могу помиловать. Как зовут, спрашиваю.

Паренек что-то ответил длинной фразой. Сохно показалось, что он разобрал чеченскую речь или речь, похожую на чеченскую. По крайней мере, типичного арабского «пения» слов не чувствовалось, но обычная горская гортанность произношения улавливалась сразу.

– Ты что, по-русски не понимаешь?

В ответ опять прозвучала долгая фраза, в которой подполковник несколько раз отчетливо уловил слово «урус». Удивляться подобному не приходилось. Дети, родившиеся уже в период правления Дудаева или накануне этого правления, особенно в горных селениях, часто не говорили по-русски. А если мальчишка рос, скажем, где-то в отряде под присмотром отца или какого-то родственника, что тоже порой случалось, у него вообще не было практической возможности выучить русский язык.

– Вот, нелегкая… – Сохно почесал покрытый седой щетиной подбородок. – И что мне с тобой делать? Убивать тебя, дурака, жалко, жизни ты еще не нюхал, только, похоже, порох. Отпускать тебя нельзя. Подскажи-ка, сынок.

Паренек молча смотрел подполковнику в глаза. По-прежнему испуганно и напряженно. Сохно знал такое состояние. И понимал, что стоит ему отвернуться на секунду, и пленник сразу же попытается вскочить и убежать.

Подполковник вздохнул и подправил микрофон «подснежника».

– Рапсодия, я – Бандит! – сказал со всей угрюмостью, на которую был способен.

– Слушаю тебя, Толя.

– У меня проблемы.

– Что?

– Почти в плен попал…

– Я тебя вижу, – сказал Кордебалет с противоположного склона. – Что за пацан?

– Наблюдателем сидел. Излишне интересовался столовым процессом.

– При чем здесь плен? – полковник так и не понял, о чем речь, но по голосу Кордебалета догадался, что с Сохно не все так плохо, как могло показаться вначале.

– Вытащил я наблюдателя. Мальчишкой, оказался. И по-русски понимает меньше кошки Кордебалета. От него толку никакого. Убивать такого сопливого жалко. Куда я с ним денусь? Получается, что я с ним, как в плену.

– Чеченский язык вовремя учить надо было, – назидательно усмехнулся Кордебалет. – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я его издали подстрелил?

– Нет, серьезно. Жалко же.

– Тогда связывай, и оставляй. Вернешься за ним потом, никто его не съест. И побыстрее. Абу Обейда снимается, мы за ним.

Сохно глянул на мальчишку, вздохнул и развел руками:

– Не обессудь уж, сынок, придется тебя связать.

И достал из обширного кармана «разгрузки» прочный шнур, способный при необходимости заменить веревку. Веревка у подполковника была в другом кармане. Но она могла сгодиться для других дел, поскольку отличалась особой прочностью. А шнур можно и вдвое сложить.

Пленник смотрел за руками подполковника с жалобным напряжением и пытался отодвинуться подальше. То ли он понял намерения и не хотел поддаваться, то ли, наоборот, не понял и предвидел худшее. Сохно понял паренька, кажется, правильно.

– Не бойся, вешать я тебя не собираюсь. Руки давай.

Пленник же и этих слов не понял. Сказал опять что-то длинное и, судя по интонации, просящее. И даже руки в горлу прижал, словно защищая их от петли. Сохно хохотнул, и показал протянутые руки. Теперь мальчишка жест понял и недоверчиво повторил. Правда, связывать подполковник их стал не спереди – взял паренька за запястья, перевернул лицом к земле и связал руки за спиной. И даже связал-то только на запястьях, хотя полагалось связывать дополнительно и в локтях. И, не обрезая шнур, захлестнул петлей обе ноги, согнул их и привязал к рукам. Обычно спецназовцы при связывании используют способ, называемый «баба-яга», когда подгибается только одна нога, но от ноги идет петля на горло, и любое движение ногой вызывает удушенье. Подполковнику стало просто жалко мальчишку, и он использовал более щадящий режим. Осталось малое. Подходящей тряпки для кляпа, к сожалению, не нашлось, и Сохно оторвал от деревянной кобуры пистолета кусок скотча, стягивающий трещину. Скотч тоже может заменить кляп. И заменил, как ни пытался мальчишка сопротивляться, что-то тщетно объясняя на своем языке. Не слишком гигиенично, но практично.

– Отдыхай, пока. – Сохно передвинул паренька с камней на траву, чтобы мягче лежать было. – Связал я тебя не всерьез. Если постараешься, через час или два сможешь шнур о камень перетереть. Мы уже далеко будем. Тогда – гуляй, но больше мне не попадайся, сынок.

– Рапсодия, я созрел.

– Догоняй, – отозвался полковник Согрин. – Мы уже снялись.

– Иду по следу своих подопечных. Они уже обнаружили пропажу?

– Я видел, вроде бы засуетились, – сообщил Кордебалет. – Но на открытое место не вышли. А у меня аккумулятор сдыхает. Не могу рассмотреть.

– Разбирайся сам, – подсказал Согрин.

– Попробую, – вздохнул Сохно. – Если удастся, поищу второго.

– Только теперь, Толя, уже ищи парня с бородой. Такой русский точно знать должен, – посоветовал Кордебалет.

– Ты мудр, как никогда, – согласился Сохно.

Взглянув напоследок на связанного пленника, устраивающегося, кажется, удобнее в непривычном положении, Сохно кивнул ему, как давнишнему и доброму приятелю, и уже через пару секунд исчез среди кустов.

Искать след долго не пришлось. Направление было известно, и троп по склону проложено слишком мало, если проходимый путь вообще можно назвать тропой. Сохно вместе с командиром и Кордебалетом загодя изучил местность и по карте, и визуально, и потому подполковник Сохно сейчас сразу предположил, где пойдет группа, которую он преследовал, чтобы остаться незамеченной боевиками из группы Абу Обейды. И даже вычислил, что преследуемой группе придется дважды на коротком отрезке делать крутые повороты, иначе они рискуют попасть под взгляд того из идущих почти понизу боевиков, кто нечаянно надумает обернуться.

Сам Сохно при этом очень даже рассчитывал на свою удачливость и на то, что заметить снизу одного гораздо труднее, чем целую группу. И, торопясь выполнить «заказ» полковника, пошел напрямую, обгоняя преследуемых. Он рассчитал верно. Миновав редколесье поверху, по самому опасному для прохождения участку, зашел вперед и оказался чуть сбоку от предполагаемого маршрута противника. И хорошо рассмотрел боевиков, зарывшись под густой колючий куст. Не увидели его и боевики, хотя проходили мимо всего-то в восьми метрах. Шли молча, угрюмые, настороженные. И все внимание сосредоточили на том, что происходит внизу. Средств связи, присущих группам кадыровцев, обнаружить не удалось. Однако из карманов некоторых торчали короткие антенны переговорных устройств. Но это только для общения на короткой дистанции внутри группы. Сомнения, кажется, начали пропадать. Да и мальчик в боевых условиях – это не характерно для кадыровцев. Кроме того, кадыровцы, имея возможность уничтожить Абу Обейду сверху, не стали бы церемониться и чего-то ждать. У них нет приказа на слежение и обеспечение безопасности. И ждут они, скорее всего, события, которое заставляет руководство РОШа запретить захват и спецназовцам. Получается, эта группа – откровенные боевики, из тех, кого амнистия коснуться не может, потому что лапы у них в крови выше локтя, и они сдаваться не будут ни при каких условиях…

Следовательно, работать против них следует пусть и тихо, но на жесткое уничтожение.

Ширина густой поросли, по которой боевики передвигались, была не слишком широка, поэтому группа растянулась, как все группы обычно растягиваются на марше, где не принято ходить «коробкой» и чеканить строевой шаг. И не оглядываются. Плохо только, что замыкающими идут двое. И не разговаривают вроде бы. Зачем тогда идти рядом? И оба бородатые, следовательно, взрослые, и по-русски, хотелось надеяться, разговаривать умеют.

Двое ли трое ли, но действовать было нужно.

– Я – Бандит, Танцор, ты меня видишь?

– Я на марше. Что нужно?

– Замыкающих двое. Подстрахуй.

– Понял, – согласился Кордебалет.

Подполковник Сохно пропустил группу мимо себя, и спустился на тропу, чтобы начать преследование. Уже там его застало сообщение Кордебалета:

– Бандит! Вижу замыкающих, вижу и тебя. Я готов, работай.

Кошки умеют подкрадываться бесшумно. Сохно всегда считал, что спецназовцу на двух ногах это сделать легче, чем кошке на четырех лапах, потому что два шага издают в два раза меньше шума, чем четыре. И ускорил передвижение. Заросли густы, ветер в ветвях шумит, листвой шелестит. И дует навстречу движению. Ветер – помощник. Мало вероятности, что кто-то из остальных боевиков, оглянувшись, поймет, что происходит.

Десять шагов осталось…

Клапан чехла саперной лопатки, отточенной так, что лопаткой при необходимости можно бриться, издал слабый щелчок загодя, с расстояния, не позволяющего выдать преследователя звуком. Лопатка в руку ложится привычно твердо и превращается в боевой топор, пригодный даже для метания с короткой дистанции.

Пять шагов осталось…

Левый боевик в бронежилете. У правого «разгрузка» натянута прямо на камуфлированную майку и стягивает резиновыми креплениями костлявую спину. Бронежилет… Импортный, облегченный…

Три шага осталось…

Рука с лопаткой ушла за спину подполковника. Глубокий вдох, и на выдохе скачок с одновременным ударом лопаткой. Острое лезвие разрубило костлявый позвоночник с легким хрустом, но второй боевик, тот, что в бронежилете, передвигавшийся на полшага впереди, не сразу понял, почему останавливается его товарищ. Чтобы понять, следовало обернуться, а когда он начал оборачиваться и уже стал воздух в легкие набирать, чтобы криком предупредить идущих впереди, лопатка в руке Сохно быстро перевернулась, рукоятка оказалась захваченной двумя руками, и середина рукоятки резко ударила прямо в горло боевика, перебивая его дыхание. Но этот удар, такой болезненный и не позволяющий произнести ни звука, не отключает сознание. Боевик согнулся и чуть присел, сам подставляя под удар затылок. И удар локтем, развернутым по круговой амплитуде, завершил дело. Боевиков осталось только девять…

Подполковник Сохно времени не терял. Короткий взгляд, проверяющий обстановку впереди – там спокойствие, – затем взвалил находившегося в бессознательном состоянии боевика на плечи и двинулся назад и выше по склону. Боевик попался не самый легкий, и тащить такого оказалось тяжеловато. Но умение терпеть в спецназе всегда ценилось выше умения бить. Через три минуты подполковник уже свалил свою ношу в кусты, позволяя другим боевикам благополучно удаляться, не зная еще, что произошло у них за спинами…

Шнур подполковник уже использовал на мальчишку. Со взрослым беседовать вообще лучше со связанным. Так безопаснее. Но веревку было тратить жалко. И Сохно вытащил из брюк боевика ремень, стянул, пока мужчина не пришел в себя, его руки за спиной, и конца ремня хватило, чтобы подтянуть к спине одну ногу, перехваченную чуть выше ступни. Хорошо бы еще конец ремня на горло перебросить, но ремень коротковат, и пришлось обойтись тем, что оказалось в наличии. И так никуда не денется.

– С добычей, Толя, – раздался в наушнике голос Кордебалета.

– Он по-русски разговаривает? – сразу спросил и полковник Согрин, только по произнесенной фразе уже понимая, что произошло.

– Бородатый… Должен… – Довольный Сохно перевел дыхание.