Глава двеннадцатая

Еще одна трудность состояла в том, чтобы найти для себя удобное место, с которого можно было одним мощным рывком выбросить тело на минометную площадку. Но здесь уж капризно выбирать не приходилось и следовало обходиться тем, что подготовила для спецназовца природа. А она подготовила не самый простой вариант. В месте, где была возможность оттолкнуться от боковой стены одновременно и руками, и ногами, приходилось за стену держаться обеими руками и никак невозможно было достать пистолет, чтобы наверху появиться уже вооруженным. Это, впрочем, несильно беспокоило Константина Валентиновича. Минометчики тоже не держали свои автоматы в руках. И, появившись на площадке, он сумеет первым достать оружие, потому что он готов к этому и тренирован на извлечение пистолета из кобуры с возможной скоростью. У бандитов такой тренированности быть не может, потому что им просто негде тренироваться и они не сделали военное дело своей профессией на всю жизнь. Они сделали своей профессией грабеж. А это дело отнюдь не схожее с военным.

Перед тем как выбраться из расщелины и повиснуть на руках, Раскатов позволил себе небольшой отдых. Однако уже через тридцать секунд пришел к выводу, что отдых при том, что ноги с силой упираются в противоположную стенку, является вовсе не отдыхом, а только нагнетанием усталости. И потому следует действовать быстрее. И Раскатов поторопился. Он полез кверху как можно быстрее, зная в дополнение ко всему, что только там, все завершив, он сумеет по-настоящему расслабиться и дать мышцам отдохнуть. Настроив себя таким образом, старший лейтенант Раскатов без остановки преодолел подъем и последним рывком выбросил тело на край минометной площадки. Он сразу оценил обстановку. Дальний от него бандит стоял к старшему лейтенанту лицом и не сразу сообразил, кто и откуда появился перед ним. Ближний вообще стоял спиной и держал в руках мину без взрывателя.

Дальний сообразил быстро и шагнул к автомату, стоящему у минного ящика. Раскатов же сразу совершил кувырок в сторону и, выходя из кувырка в боевую стойку, легко успел вытащить пистолет. Автоматная очередь со стороны прозвучала, как только дальний бандит коснулся автомата. И не позволила ему взяться за оружие, опрокинув на спину к самому краю скалы. Второй бандит, ближний, не выпуская из рук мины, повернулся с испуганным лицом и даже успел поднять мину вместо оружия, чтобы бросить ее в старшего лейтенанта. Но пистолетный выстрел прозвучал раньше, и бандит, не желая сразу падать, совершил ногами какой-то замысловатый вертлявый танец, уводящий его к обрыву, сам попытался выровняться, чтобы не упасть, но второй выстрел подтолкнул его и направил за пределы минометной площадки. Дело было сделано. Раскатов поднял руку, приглашая Хамида Абдулджабаровича. Тот вышел из кустов, держа в каждой руке по автомату – не забыл про автомат старшего лейтенанта – и стал выбираться на каменистую проплешину, с которой было удобно пройти на перемычку…

– Вот эти люди, – кивнул Хамид Абдулджабарович на тело бандита, которого он убил выстрелом с дальней дистанции, – из тех, кому все равно где жить, хоть здесь, хоть в Москве. В Москву едут в большинстве своем по внутреннему своему содержанию такие же. И они тоже, если бы смогли после разгрома джамаата Парфюмера уцелеть, убежали бы в Москву или куда-то в другой город России.

Это было продолжением предыдущего длинного разговора, который Улугбеков сам прервал и не пожелал развивать. Но мысли в голове его, видимо, роились и искали выхода. И он высказался.

– В Москве им опаснее, – возразил старший лейтенант Раскатов. – Такие люди даже внешность имеют характерную, и к ним сразу будет повышенное внимание полиции.

– В Махачкале они тоже без внимания не остаются. Но помимо откровенных уголовников, прошедших криминальные университеты, есть и масса таких, кто только-только вступил на этот путь. Уголовники здесь не стесняются. А начинающие дома еще ограничены непониманием со стороны родственников и друзей, боятся осуждения со стороны родных и близких, со стороны общества, к которому они привыкли с детства. Они еще свой внутренний «рубикон» не перешли. И потому едут туда, где близкие не увидят и не осудят их. А национализм у этих людей не имеет никакого отношения к настоящему национализму. Настоящий национализм – это гордость за свою нацию, а вовсе не желание показать, что другие нации хуже. Национализм – это по большому счету явление культуры. А культура в основе своей не может быть агрессивной, иначе она перестанет быть культурой и превратится в культурную революцию по китайскому сценарию. А у каждого народа культура собственная, собственный менталитет, который во многом из культуры и традиций складывается. А смешение менталитетов уничтожает нацию. Бывает взаимопроникновение, иногда это сказывается положительно, но далеко не всегда. Например, раньше в Америке знали только барбекю из свинины. Сейчас знают и шашлык из баранины. Это не страшно. Дело вкуса. А возьмем религию вуду. Она сложилась из проникновения шаманства африканских негров-рабов, привезенных на Гаити, с традиционными религиями индейцев-карибов, издревле населяющих этот остров. В результате получилось нечто ужасное, поднимающее мертвецов из могил и заставляющее их убивать живых людей. Что-то подобное может произойти и от взаимопроникновения различных менталитетов. И хорошее, и плохое. Кто свой народ и свой менталитет уважает, тот становится националистом. А смешение менталитетов ведет к уничтожению самоидентификации нации как понятия. В российском паспорте убрали графу «национальность». Не знаю как русских, но меня лично это оскорбляет. Любой народ, когда теряет способность к самоидентификации, вымирает. И не случайно в США стараются внушить американцам, что существует такой народ, как американцы. Они просчитали последствия и теперь усиленно формируют менталитет своего народа. А делается это через патриотизм. Национализм – это одна из сторон патриотизма. Я говорю про национализм в хорошем понимании этого слова. Кто не желает своему народу зла, тот оберегает свои традиции. Беда в том, что люди, наши люди, выходцы с Кавказа, такие вот, как этот убитый, не понимают, что свой менталитет берегут и другие народы. И не желают чужой менталитет уважать. В результате создаются взрывоопасные ситуации и конфликты. А мнение из-за отдельных отбросов нашего общества складывается о нашем народе в целом.

Старший лейтенант Раскатов сел на ящик с минами, чтобы отдохнуть после трудного подъема. Автомат, который ему несколько минут назад передал эмир, положил на колени стволом к перемычке, соединяющей скалу со склоном.

– Я понимаю вас, Хамид Абдулджабарович. Но вы называете только факты и ни словом не обмолвились, как, с вашей точки зрения, можно бороться с этими проявлениями столкновений менталитетов.

– Я историк, а не социолог и не политолог. Но, исходя из исторического опыта, мне знакомого, могу предположить, что следует полностью менять всю государственную политику. Во-первых, отказаться от глобализации. Я понимаю, насколько это сейчас трудно. Но глобализация ведет к уничтожению нации. Не только национальной промышленности, но и культуры и всего менталитета. Обратите внимание на такой факт: в сложные исторические времена сохранение менталитета удавалось легче всего малым и слабым народам. Сколько было войн, революций, режимов и прочего, а малые народы как жили, так и живут по-своему. Хотя, конечно, и их это все касается. Может быть, просто мы их национальных проблем не знаем и потому так размышляем. Не все же народы свои проблемы напоказ выставляют. Но я, наверное, сейчас имею право говорить только о проблемах своего народа А на сегодняшний день эти проблемы таковы, что все московское, все это стремление обмануть, только бы заработать, московская страсть к деньгам, все это теперь и у нас в республике цветет и пахнет. И очень дурно пахнет. Люди начинают забывать, что такое честь горца. Им уже не важно это, им важно, чтобы дом был побольше и побогаче, чтобы машина была лучше и детям всегда всего хватало. По большому счету это американизм. Для американской культуры это нормальное явление. Но это никогда не было свойственно моему народу. У нас гордый абрек всегда ставился выше купца. Сейчас все наоборот. И это разрушает мой народ. Но у власти сейчас как раз купцы, а не умные национальные политики находятся.

– Значит, вы все-таки сепаратист? – сказал старший лейтенант.

– Да нет же. Я не говорю, что нам нужно от России отделяться, и никогда такого не говорил. Я как россиянин считаю, что России нужна другая власть. Власть, которая любую индивидуальную культуру уважать будет. Это в идеале. А прийти к подобному можно только одним путем. Поднять чувство собственного достоинства русских, усилить их самоидентификацию. И если сейчас к нам из Москвы ползет дух наживы, то тогда поползет дух гордости за собственную культуру. Вот за эти высказывания меня сначала причислили к оппозиции, потом и вовсе к врагам прогресса. Да, я оппозиционер, но не самой власти, а властной политике. Я просто предлагаю существующей власти свое отношение к своему народу существенно подкорректировать. И вот за такие мысли меня отталкивала власть и меня избегала официальная оппозиция. Пытались, правда, наладить со мной контакт коммунисты. Это еще было тогда, когда я в горы не ушел. Мы имели три встречи с представителями регионального отделения. Но выяснили, что совершенно иначе смотрим на будущее. Так я и оказался в горах…

Старший лейтенант Раскатов в бинокль рассмотрел тыльную сторону скалы, на которой находилась третья минометная точка. Четвертая точка располагалась значительно выше, потому что сама скала стояла выше на склоне, и обзор был достаточным. Правда, площадка с минометом и отсюда была не видна. Она была обращена в другую сторону, к выходу из ущелья, и от четвертой точки ее скрывала вершина скалы.

– Ну что, Хамид Абдулджабарович, за работу?

– Еще бы минут пять отдохнуть. Дыхание меня начало подводить. Больно дышать.

– Вам, должно быть, ребра повредили. Но хрипы у вас не от этого. Просто нужно легкие прочищать. Есть специальные методики. Например, когда человек бросает курить…

– Я бросил еще три года назад.

– И ни разу легкие не чистили?

– Я даже не слышал про такое.

– Мне говорили, что у вас есть выход в Интернет.

– Если вы захватили мою базу, то у меня пока нет такого выхода.

– Надеюсь, будет. Посмотрите методики по холотропному дыханию. Это хорошо помогает. Есть такая гимнастика для легких по системе Стрельниковой, кажется. Тоже, я слышал, действенное средство. Попробуйте. Что-нибудь да поможет. Только ребра после пинков долго болеть будут. У меня сейчас тоже болят и тоже дыхание затрудняют. Но нам недолго осталось терпеть.

– Вам – недолго, – неожиданно резко отозвался Улугбеков. – А мне – неизвестно.

– У меня к вам вопрос, Хамид Абдулджабарович. Что вы намерены предпринять, когда мы закончим операцию?

– Это, как я понимаю, во многом от вас зависит. У меня встречный вопрос.

– Слушаю.

– В каком качестве я сейчас рядом с вами нахожусь? Пленника?

– Разве пленников вооружают? Я лично вижу в вас только союзника и помощника. И надеюсь, что вас такой статус устраивает.

– Меня он вполне устраивает, – голос Улугбекова стал мягче. Словно бы он даже стыдился за то, что только что спрашивал резко и почти грубо, хотя и без грубых слов. – Но что будет, когда все закончится? Вы сами говорили, что четыре месяца за мной охотились. И тот майор, что командует операцией…

– Майор Еремеенко из ФСБ. Неплохой, как мне кажется, человек. Он не опер, он просто командует отрядом спецназа. Не имеет особых пристрастий к кому-то. И гоняется не за именами, а за бандитами. Это его кредо. Мы с ним второй раз вместе работаем. И у меня сложилось мнение…

– Как он отреагирует на наше союзничество? Кроме того, и над ним кто-то тоже есть вышестоящий. Какова там будет реакция, наверху?

– Кстати, когда я сюда отправлялся, старший следователь Следственного комитета Окружной военной прокуратуры очень интересовался вашей личностью. Его фамилия Джамалов. Полковник Джамалов. Знаете такого? Он собирается с вас с живого шкуру спустить…

– У наших правоохранительных органов всегда были бандитские наклонности, – улыбнулся Улугбеков. – Этот полковник – одна из причин, по которым я оказался в горах и с оружием в руках. Вернее, даже не причина, а толчок. Джамалов попытался провести со мной убедительную беседу. Но я проигнорировал его вызов в Следственный комитет, прикрывшись врачебной справкой. Тогда он домой ко мне приехал, когда я больной лежал.

– Что с вами было?

– Давление.

– Гипертония?

– Гипотония. Пониженное давление. У меня раз в год бывает ухудшение самочувствия. Обычно весной. Сейчас я в порядке. Так вот, Джамалов домой ко мне приехал, чтобы взять показания после моего выступления на митинге. Санкционированном, кстати. Он хотел предъявить мне статью за разжигание межнациональной розни. Причем совершенно необоснованно. Но при нашей судебной системе это было вполне возможным обвинением. Если выдергивать только отдельные фразы из текста, который на митинге записали. Слово за слово, двое восточных мужчин разгорячились. Полковник привычно пожелал пустить в ход кулаки, забыв, что он не в своем кабинете, а у меня дома. Я ответил адекватно и долго еще не мог остановиться. Кажется, тогда у меня от возмущения давление стало нормальным. Из пониженного пришло в норму. Полковник, когда я его с лестницы спустил, из подъезда, как я слышал, вызвал полицию. То есть тогда еще она называлась милицией. Приезда ментов я ждать не стал, быстро собрался и ушел из дома. Во дворе, кстати, догнал Джамалова и отобрал у него трубку и деньги, потому что сам я тогда был в стесненных финансовых обстоятельствах. Из университета меня уволили, а работать дворником я не захотел. Унизительным это для меня показалось. Но с деньгами на первое время мне друзья помогли. Они же с нужными людьми связали. Так я и оказался в горах. Приспособился. А этот Джамалов все семью мою третировал. Пришлось ее отправить за границу. В Чехию. Я бы, честно говоря, сам с него шкуру содрал с удовольствием. Только не с живого. Я не живодер. Да вот только брезгую этими ментовскими методами. Но попадать к нему я не желаю. Хотя пленника не спрашивают, я все же надеюсь, что вы слово сдержите и не будете меня пленником объявлять.

– Я не привык слово менять, – твердо сказал Раскатов.

– Но вам могут приказать.

– Могут. Тогда я буду, честно говоря, бессилен. Но и против бессилия можно бороться. И тоже с помощью бессилия. Если создать нужную ситуацию, то и приказ может оказаться невыполнимым. Например, кончатся у меня патроны, а у вас останется полный рожок. Как я смогу удержать такого пленника? Я буду просто бессилен. Никакой приказ не может заставить меня безоружным захватывать вооруженного человека.

– Это я понимаю. И еще понимаю, чтобы вы не стали совсем бессильным в противопоставлении себя приказу, мне следует себя зарекомендовать в качестве полезного союзника. Тогда не придется и ситуации создавать. После такой ситуации на вас могут посмотреть косо. Вам это, думаю, ни к чему. И вообще, давайте не будем болтать, давайте будем работать.

– Давайте, – согласился спецназовец. – Здешний миномет, как вы сами наблюдали, я осмотрел и уверен, что без проблем справлюсь. Все, чему меня учили, вспомнилось. Позиция у меня для стрельбы почти идеальная. Думаю, обстрел будет успешным. Может быть, даже саму скалу уроню. Она хлипкая. Теперь о вашей задаче…

Старший лейтенант вытащил карту и разложил ее на коленях поверх автомата.

– Предлагаю вам выйти в эту точку. Судя по карте, это будет удобное место для наблюдения. Правда, там откровенно высовываться нельзя. От третьего миномета вас тоже могут увидеть. Но ущелье там слишком узкое. Ближе располагаться опасно. Может осколками достать. Карту я вам не дам. Она у меня одна на весь взвод. Сейчас, правда, позвоню, попрошу, чтобы мои солдаты попробовали пробраться и принести мне карту с расположением бандитов. После скалы можно и по их позициям пострелять. Мин на всех хватит. Хорошо, если бы получилось.

– Сюда пройти невозможно. Сюда возможно только с боем прорваться, со значительными потерями. А вам это нужно?

– С боем прорываться можно по тропе. А они обучены ходить без троп.

– Траверсы хребтов здесь непроходимые. Горные туристы такие зовут немаршрутными. Склоны перекрыты засеками. Там тоже не пройти.

– Большими силами пройти сложно. Но аккуратно и без стрельбы мои солдаты берутся засеки одолеть. Хотят помочь мне. Думаю, они пройдут, хотя сам я засеки не рассматривал. А вы их рассматривали?

– Сам тоже не рассматривал. Трое моих моджахедов пробовали. Не получилось продраться. Деревья навалены густо. Прохода нет.

– А почему меня не раздавило стволом ели?

– Ветви не позволили. Они самортизировали. И удара не получилось. Только прижало.

– Но в засеках стволы тоже не на земле лежат. Не плотно на земле, я хотел сказать.

– Обычно бывает так.

– Значит, мои солдаты проползут под стволами. Я понимаю, что по стволу стоящей ели сложно взбираться. Это не сосна. У ели лапы мешают. Но все же возможно. Я сам взбирался. Точно так же можно, и даже проще, пролезть близко к стволу от верхушки до корневища. Какие-то ветки можно срубить, чтобы не мешались. Но пробраться можно. И они проберутся.

– Будем надеяться, – согласился эмир с радужным вариантом. – Теперь что касается моего последнего задания. Очень и очень большая просьба. Главное, первой миной, пока я корректировку не дал, меня не накройте, если можно, конечно, – попросил Хамид Абдулджабарович.

– Я умею работать с минометным оптическим прицелом. И углы выставлять тоже умею. Не должен в вас попасть. Поправки мне говорите в метрах. Как только сделаем дело, возвращайтесь.

– Хорошо. Я пошел…

Пока Хамид Абдулджабарович спускался к тропе, старший лейтенант Раскатов не наблюдал за ним, хотя спуск был однозначно опасным. Впрочем, опасным он может показаться жителю города из середины России, но никак не человеку, рожденному в горах и знающему, как себя вести на горных тропах. И Улугбеков уже показал, что ходить в горах он в состоянии – хоть вверх, хоть вниз. Раскатов, чтобы времени не терять, вытащил трубку и позвонил майору Еремеенко:

– Старший лейтенант Раскатов. Здравия желаю. Именно здравия… Как дела, товарищ майор? Как самочувствие?

– Спасибо, Константин Валентинович, хреново плечо и дела ни шатко ни валко. Я докладывал обстановку в оперативный штаб Антитеррористического комитета. Требуют до наступления темноты закончить, поскольку твой взвод намереваются перебросить в другое место. Какие-то там осложнения на границе с Азербайджаном. Хотят этой ночью границу блокировать. А в ночных действиях твой взвод уже пару раз хорошо себя показал. Поэтому желают дать тебе возможность отличиться и в третий. Успеем?

– Уже практически успели, товарищ майор. Дееспособной осталась только третья минометная точка. Но она уже у меня под прицелом четвертого миномета. Кроме того, моя точка расположена высоко, намного выше всех остальных, поскольку она дальняя и очень удобна как раз для дальней стрельбы. И я имею возможность обстрелять позицию бандитов у входа в ущелье. Естественно, перед этим подавлю третью точку.

– А они тебе ответить успеют?

– Они физически не могут. У них за спиной скала. А я имею возможность всю их скалу уронить. Она хлипкая.

– Когда начнешь?

– Как только мой корректировщик займет свой наблюдательный пункт. Он сразу позвонит, и я приступлю. Телефонными номерами мы обменялись. Связь проверили. Сигнал устойчивый.

– Корректировщик – это эмир Хамид?

– Так точно.

– Хорошего же ты нашел себе помощника, Константин Валентинович…

– Он даже не помощник, он только союзник. Иначе я не могу его рассматривать.

Голос старшего лейтенанта звучал спокойно, но с какой-то холодной уверенностью. И майор Еремеенко эту уверенность понял правильно.

– Ты хочешь сказать, что не сможешь задержать его по завершении операции?

– Так точно. Именно это я и хочу сказать. Это вопрос и порядочности, и моего офицерского слова. Так мы с Хамидом Абдулджабаровичем договорились. А поддержку он мне оказал полную, и я ему благодарен, не говоря уже о благодарности за спасение. Короче говоря, я готов даже отвечать за свой поступок, но задерживать Улугбекова я не буду.

– Очень приятно это слышать. Значит, мне придется как-то выкручиваться. Дело в том, что мне звонил полковник Джамалов. Помнишь старшего следователя?

– Так точно, помню. Шкурник…

– В смысле?

– Обещал с Улугбекова с живого шкуру содрать.

– Да, все дела по Улугбекову ведет полковник Джамалов. Ему дали данные из оперативного штаба. Он позвонил, чтобы вопрос выяснить. И я по глупости сообщил ему, что ты захватил эмира. Радости полковника была полная трубка. Да, ладно. Что-нибудь придумаю. Кстати, мне еще и из ГРУ звонили. Ваш дежурный по диверсионному управлению. Они твою трубку прослушивают.

– Я помню, вы говорили, товарищ майор.

– Дежурный обещал вскоре тебе позвонить. Они там срочным порядком прорабатывают какой-то вариант. Меня, понятно, в известность не поставили. А ты жди звонка.

– Хорошо. Но сейчас, главное, у меня к вам просьба. Без карты с нанесением позиции бандитов я стрелять не смогу. Мне нужна срочно эта карта.

– Отправить тебе со спецсвязью? – недобро пошутил майор.

– Солдат ко мне отправьте. С картой. Вы сами, товарищ майор, говорили, что Юровских рвется пробраться через засеку. Пусть возьмет пару человек и с картой ко мне добирается. Пока он дойдет до третьей минометной точки, я ее уничтожу. Дальше пусть сразу спускается в ущелье и двигается по дну. Мимо меня не пройдет. Я увижу.

– Нет проблем. Юровских рядом. Постреливает из своей винтовки. Еще двух бандитов достал, пока ты там бегаешь, развлекаешься с бандитским эмиром. Сейчас сразу и отправлю.

– Тогда у меня все, товарищ майор. До связи…

– До связи…