Первое, что я сделал после разговора с генералом и еще до того, как сел в машину, не получив возражения на возможное обращение к своему командованию, я позвонил командиру своей бригады, чтобы согласовать с ним возможность обращения к командующему спецназом ГРУ полковнику Мочилову. По большому счету, хотя отдельные мобильные офицерские группы и приписаны к конкретным бригадам спецназа, подчиняются они самому командующему и участвуют в операциях, которые всегда проходят под контролем московского управления. Но принцип субординации никто не отменял даже в спецназе, хотя у нас он не имеет такого ярко выраженного значения, как в линейных армейских частях. И потому согласовать звонок к командующему было необходимо. Иначе командир бригады будет считать, что я прыгаю через его голову… Я позвонил. Комбриг не стал вдаваться в суть моих объяснений, зная, что все полностью я ему по телефону не смогу выложить, и потому прервал меня в самом начале фразой: «Есть необходимость – звони». Только после этого я набрал по памяти номер командующего, с которым был хорошо знаком, поскольку Мочилов несколько раз лично командовал операциями, в которых я принимал участие. И в этот раз все произошло просто. Полковник был в курсе наших дел, поинтересовался, опробовал ли я мотодельтаплан, и спросил номер телефона, который требовалось проконтролировать.

– Вообще-то они обычно контролируют разговоры в настоящем времени. Боюсь, мне придется обращаться в компьютерное отделение, чтобы хакеры забрались в данные оператора. Это настолько необходимо?

– Так точно, Юрий Петрович, это необходимо.

– Хорошо. Придумаем что-нибудь. На прошлой неделе была аналогичная ситуация, только там были старые разговоры, десятидневной давности. Но смогли отыскать номера. Сами разговоры не записывались, но все номера регистрировались. Возможно, здесь получится то же самое. От себя обещать ничего не могу. Что смогут специалисты, то и сделают.

– А можно будет поставить на контроль номера за период хотя бы двух-трех часов до убийства?

– Операция ваша серьезная; думаю, возражений не будет. Я попрошу. Это-то вот как раз для управления космической разведки. Я распоряжусь. Или даже сам схожу к ним.

– Мой номер, товарищ полковник, вы знаете.

– Да. Я оставлю твой номер у них. Если что будет, они тебе сообщат… Извини, я сейчас серьезно занят и потому много времени тебе уделить не могу. Но в управление космической разведки схожу сразу, не переживай.

– Спасибо, товарищ полковник…

Пока я ездил в горотдел полиции, капитан Волоколамов проявил инициативу, поставил задачу рабочим, оставшимся без бригадира, и те уже заканчивали устройство дублирующего управления мотодельтапланом. Я зашел посмотреть – и остался вполне удовлетворен. Единственное, что мы были не в состоянии сделать в сложившихся условиях, – это продублировать управление двигателем. Управлять им по-прежнему мог лишь один пилот, то есть я. Сам виноват, что не сообразил вовремя и не заказал генералу полностью учебный дельталет. Там модуль позволяет и второму пилоту самостоятельно управлять двигателем, и заводить, когда требуется, и выключать, и добавлять обороты, и пользоваться при посадке тормозами. Здесь же, случись что со мной, второй пилот сможет, конечно, управлять дельталетом в режиме планирования и посадить его тоже сможет, но только на площадке, имеющей достаточно длинную дорожку, потому что не будет иметь возможность притормаживать. Однако за неимением гербовой бумаги люди обычно пишут на простой, и мы могли пользоваться тем, что у нас имелось. И даже это превосходило наши ожидания.

– Сколько времени потребуется вам на завершение? – спросил я пожилого рабочего, взявшего на себя обязанности бригадира.

– Десять минут.

– Никифорыч, зови группу, через десять минут будем выкатывать. А сам пока утеплись основательно. В воздухе прохладно.

Хорошо, что в комплект поставки входили два шлема с очками. Иначе я просто не знал бы, где в этом городе добыть шлемы. А миниатюрный наушник от «подснежника» вполне умещался в ухе даже под шлемом. Микрофон можно было легко закрепить на ремне застежки. Но теплую одежду все же следовало надеть, и обязательно не забыть маски «ночь», иначе даже после первого пробного зимнего полета кожа на лице начнет облезать, поскольку стекла на шлеме закрывают только глаза и верхнюю часть лица.

Зимний день короток, темнеет обычно рано, а мне хотелось опробовать машину в полете именно сегодня, и потому я и сам так спешил, и других подгонял. Торопиться, действительно, требовалось. В ходе этого дела погибло уже слишком большое количество людей – и продолжает гибнуть. Значит, операцию требуется форсировать. Не в ущерб, разумеется, качеству.

Капитан, отправив группу в ангар, зашел в казарму, когда я уже был готов и как раз наматывал на шею шарф, дожидаясь напарника. Мы посмотрели температуру воздуха на закрепленном на крыльце термометре. Было минус восемь градусов. Инструкция предполагала полеты при температуре не ниже минус пятнадцати, но это, как я понимал, не летные характеристики машины, а только ограничения, вызванные человеческой морозоустойчивостью. Наверху, в воздухе, температура намного ниже, к тому же открытая кабина дельталета обещает, что по ветру мы скучать не будем. Сойдя с крыльца и выбрав открытое место, я вытащил из кармана анемометр и измерил скорость ветра, хотя приблизительно и так сумел его определить. Он дул навстречу нашему предполагаемому разгону и не превышал четырех метров в секунду. Можно было сказать, что условия для пробного полета были почти идеальными.

Волоколамов вышел на крыльцо.

– Готов? – спросил я.

– Всегда готов, – с пионерскими нотками отозвался капитан.

– Погнали в ангар. А то крылья пообломают, и взлететь не успеем.

Я издали видел, что группа уже приступила к выкатыванию дельталета. Спиной ко мне и лицом к распахнутым воротам стоял майор Желобков и, как вдохновенный дирижер, размахивал руками, давая указания. Мы с Никифоровичем быстро подошли и остановились рядом с Желобковым, не вмешиваясь в его действия. Рабочие отработали на совесть, прорезав колонны точно в установленных местах и с небольшим запасом, чтобы не приходилось выкатывать дельталет по несколько раз, если не попадешь в прорезь с первого. Но мои офицеры умели рассчитывать расстояние и выкатили машину с первого раза, ни за что не задев и не порвав обшивку крыла.

– Куда катить, командир? – спросил майор Желобков.

– Отставить, сам поеду…

Перекрестившись, я забрался в свое кресло и пристегнулся через оба плеча и пояс ремнями безопасности. Когда в свое забрался и капитан Волоколамов, я почувствовал, что машина сильно осела на амортизаторах, хотя вес его намного меньше моего. Но своего веса обычно не чувствуешь, хотя со стороны, наверное, было видно и мою загрузку. Да «тележка» и без того была сильно утяжелена бронежилетами. Максимально допустимого подъемного веса мы, естественно, даже с бронежилетами не превысили; тем не менее такая загрузка делала мотодельтаплан менее управляемым, и к нему еще требовалось приспособиться.

Я включил «подснежник». Наши внутренние коротковолновые радиостанции во всей группе работают на одной волне и имеют радиус действия по прямой, без естественных и искусственных преград, не больше десяти километров. Но когда я в воздухе, группе должно быть слышно меня, потому что там я долго буду в пределах прямой видимости. А уж капитану Волоколамову слышно должно быть тем более, поскольку преград между нами нет никаких.

Я подкачал кнопкой бензин в топливную систему. Двигатель завелся не сразу. В другой обстановке мне это не понравилось бы, потому что любая неотработанная система дельталета могла подвести во время боевой операции. Вдруг пришлось бы заводиться в воздухе! Но я знал, что «горячий» движок заведется быстрее, и, скорее всего, без проблем, даже в воздухе. А здесь он, можно сказать, только что расконсервирован, и ему требуется время, чтобы войти в рабочее положение. В любом случае требовалось всячески опробовать его работоспособность.

– Расчищайте дорогу к футбольному полю, – потребовал я у группы.

Включенный «подснежник» командира автоматически означает, что вся группа тоже должна включить свои радиостанции. И потому я не удивился, что все офицеры дружно двинулись по дорожке к стадиону.

Расчищать дорогу не потребовалось. Комендантская команда за порядком в своем городке следила, и асфальтированная дорожка была чистой. Даже Владимир Андреевич не обработал ее суперлубрикантом, и потому я добрался до поля без помех, далеко оставив свою группу позади, несмотря на то, что офицеры бежали. Будь эта дорожка прямой, можно было бы прямо здесь и начинать разгоняться для взлета. Но мотодельтаплан не имел системы управления передним колесом, и править приходилось только крылом. При небольшой скорости это вполне реально, и я ни разу не съехал с дорожки, а все окружающие кусты оставались под крылом. Для разгона я выбрал диагональ, понимая, что схваченная морозом неидеальная поверхность, покрытая невысокой, тоже смерзшейся, травой, – не самое идеальное место для разгона и взлета, и мне, не зная реальных характеристик машины на практике, может не хватить места, если я буду разгоняться по беговой дорожке, идущей вокруг поля. Но дальний от меня угол имел на выходе несколько высоких тополей, и нужно обладать хорошими навыками полета, чтобы сразу после взлета сманеврировать и обогнуть их. Вообще-то я в своих навыках был уверен, но не летал слишком давно, тем более что сел на незнакомый мотодельтаплан, и потому предпочел не рисковать и доехать по земле до противоположного угла, чтобы разгоняться в обратную сторону.

Группа, как раньше, бежала за мной. В дальнем углу офицеры словно по команде развернули машину в обратную сторону.

– Ну, «поехали…» – процитировал я Гагарина и резко прибавил газ.

Наш «Полкан» оказался быстрым. Несмотря на свою внешнюю тяжеловатость он резко стартанул с места, и мне оставалось только следить за стрелкой спидометра на приборной панели, чтобы вовремя начать взлет. И грудь наполнилась ощущением полетного счастья, когда я подал управляющий треугольник вперед и почувствовал, что колеса оторвались от земли. Это ощущение передать словами невозможно. Нет в человеческом языке таких слов, чтобы описать ощущения полета. Но кто летал, тот меня поймет. А кто не летал, пусть надеется на богатство своего воображения.

Высота набиралась уверенно, хотя и не слишком резко. Наверное, можно было бы подниматься и порезче, но я не спешил, желая привыкнуть сначала к управлению, чтобы не сделать какую-нибудь «мертвую петлю», которая для пилотов мотодельтаплана может в действительности оказаться мертвой…

– Тридцать Первый, ты не слишком высоко забрался? – спросил по связи майор Желобков.

– Вижу тебя сверху, – помахал я крылом всей группе в общем и Геннадию Викторовичу персонально. – Завидуешь? Завидуй! Рожденный ползать летать не может.

– Что же мне, командир, ползать перестать?..

Желобков ползает лучше всех в группе. И быстро – как нормальный человек ходит не самым медленным шагом, – и совершенно бесшумно. Умение ползать в спецназе всегда ценится, и майор прекрасно всем демонстрирует, что ползанье – это точно такой же талант, как у художника или снайпера. Чем человека бог наградил, то следует использовать и развивать. Мы все пытались достичь в этом элементе боевой подготовки уровня Геннадия Викторовича, но никто не сумел даже близко приблизиться к нему по скорости.

Мы летали, поочередно пробуя машину на разных режимах, с включенным и выключенным двигателем, осваивая маневрирование с двигателем и без него. Никифорович с управлением справлялся без проблем и не сильно мне мешал, хотя обычно я не люблю, когда у меня что-то висит над головой. В какой-то момент я даже вытащил автомат и приложил приклад к плечу. Стрелять я, естественно, не собирался, но попробовать прицелиться мог себе позволить; при этом попросил Никифоровича делать наклон в нужную мне сторону, поскольку прицельно стрелял я всегда только с правого плеча. Выбрав цель – одиноко лежащий большой валун, уже уходящий под брюхо нашего дельталета, – я попросил Волоколамова вывести меня для стрельбы по этому камню. Он неплохо справился с виражами и поставил дельталет так, чтобы мне было сподручно стрелять. А потом, в завершение маневра, и вовсе сделал большой круг и пошел на снижение, чтобы я имел возможность опробовать вариант стрельбы вперед по той же самой мишени. Но я только прицеливался. Поднимать стрельбу даже на окраине города без предупреждения соответствующих органов было рискованно. В городе могли объявить тревогу, да кто-то и мог бы дать сдуру несколько очередей по дельталету. Хотя мы были защищены броней, все же в подобном обстреле приятного было бы мало.

Первый полет, как я и планировал, свелся к тому, чтобы отработать навыки управления: мне – вспомнить, потому что давно не летал, а капитану Волоколамову – попробовать.

Вернувшись на футбольное поле, я вытащил трубку мобильника. В какой-то момент полета, незадолго до выхода на посадку, мне показалось, что она вибрировала у меня в кармане, но в тот момент вибрировала вся тележка мотодельтаплана, потому что двигатель был включен, а я был за управлением. Но уже внизу, когда мотодельтаплан, пробежав диагональ футбольного поля, послушался тормозов и замер, посмотрев на монитор трубки, я увидел, что звонок в самом деле был, хотя номер мне не знаком. Заглушив мотор, но не покидая кресла, а только расстегнув пряжку ремней безопасности, я нажал клавишу вызова последнего входящего номера. Ответил голос, чем-то отдаленно похожий на голос майора Желобкова:

– Слушаю. Если не ошибаюсь, Тридцать Первый?

– Так точно. Подполковник Апостолов. Вы мне звонили?

– Полковник Казанцев, космическое управление ГРУ. Мы выполнили просьбу полковника Мочилова. Нам передали четыре номера сотовой связи для контроля. Я звонил вам, когда был зарегистрирован первый звонок. Мы засекли его.

– Откуда и куда, товарищ полковник? И о чем говорили?

– О чем говорили, пока сообщить не могу, поскольку разговор велся на иностранном языке, и сейчас запись находится в лингвистическом отделе.

– Должно быть, дагестанский язык. Или какой-нибудь из местных… Возможно, калмыцкий или узбекский – это как вариант.

– По раскладке полковника Мочилова, мы тоже сначала так предполагали. Но лингвисты считают, что говорили на каком-то из китайских диалектов. Только на каком, пока непонятно. Сейчас срочно вызвали специалиста. Думать так нас заставляет адрес звонка. Он был совершен одному из помощников военного атташе Китая. Мы этот номер не знали, определили только по карте, но наши коллеги из ФСБ сказали точно, кому принадлежит номер. Они за этим человеком давно присматривают. Вам, Тридцать Первый, эта информация что-нибудь дает?

– Подтверждает, товарищ полковник, самые смелые наши предположения. Мы предполагали, что имеем дело со спецслужбами государственного уровня, а не с простыми кавказскими бандитами. Видимо, последних просто используют.

– Тогда вам следует связаться с местным управлением ФСБ. У них вполне может быть дополнительная информация, поскольку китайскую активность они отслеживают.

– Нашей операцией руководит генерал ФСБ, он обеспечит связь с коллегами. Спасибо.

– Кстати, Тридцать Первый, вы что, не всегда имеете возможность сразу отвечать на звонки? Как вам лучше дозвониться после следующего сообщения? Или вы будете звонить сами?

– Во время вашего звонка я был в воздухе, управлял мотодельтапланом. Не мог ответить. Но сегодня уже летать не собираюсь. Можно звонить в любое время. Если завтра полечу, я позвоню вам и оставлю номер, по которому можно передать информацию.

– Хорошо, ждите звонков…

Выбравшись сначала из кресла первого пилота, а потом из шумной и восторженной толпы встречающих офицеров моей группы, я, реально сознавая, что совершил в этот день вовсе не первый в мире космический полет и даже не первый в мире полет на мотодельтаплане, скромно отошел в сторону, ладонью решительно отодвинув от себя все поздравления. И сразу позвонил генералу, чтобы передать информацию о возможном появлении на нашем горизонте китайцев, которых, как я предполагал, местные жители и приняли за калмыков или узбеков. Это не мудрено, поскольку калмыцкие степи вплотную прилегают к Северному Кавказу, и встретить здесь калмыка можно довольно часто, а узбеков судьба куда только не бросает на заработки из своей нищей страны, из всех сфер экономики всерьез освоившей только базарную торговлю.

Генерал, как обычно, сдержанно выслушал меня, не перебивая, и только после этого сказал:

– Стало быть, Тридцать Первый, ты опять напророчил насчет вмешательства извне… У меня тоже подобные мысли вертелись. Как им не вертеться, если данные в воздухе витают и на голову давят? Но я был склонен, признаюсь, обратить взор к Ирану. Мы слишком привыкли с ним мало считаться и относиться к нему больше как к партнеру, а это далеко не всегда так. Иран был и остается государством «себе на уме». Там, правда, спецслужбы не сильные, хотя и лишены комплексов, точно так же, как МОССАД, и могут позволить себе действовать в любом направлении. Кроме того, не стоит забывать, что любой иноверец для них враг, невзирая на все тонкости и добрые вроде бы отношения в политических вопросах. А оказывается, здесь китайцы объявились… Кстати, о них я тоже что-то слышал. Правда, не заинтересовался, поскольку меня это, как я тогда думал, мало касалось. Но я наведу справки. Хорошо, что ты сумел проверить трубку. Опять твоя интуиция сработала – вовремя и к месту. С китайским вопросом мы разберемся, данные я запрошу; если что будет, тебе сообщу. Теперь о насущном и сегодняшнем. Я твоего звонка с докладом ждал. Как первый полет? Отлетал уже или еще только думаешь?

– Полет, товарищ генерал, только что завершился. Испытательный. Машиной доволен. Напарником – тоже, и даже в большей степени, чем машиной. С управлением справляется на «отлично», хотя раньше летал только на простых дельтапланах. Теперь смело можем отправляться на поиски. Дублер у меня стопроцентно есть, и я за него спокоен.

Генерал что-то промычал в трубку – наверное, одобрил – и высказал естественное опасение:

– Я тут вот что надумал… И офицеры комитета со мной согласны. Мотодельтаплан с земли заметить легче, чем с мотодельтаплана рассмотреть кого-то внизу. Потому полеты твои будут опасными. Подстрелить могут. И потому…

Я позволил себе забыть о субординации и прервать заботливого советчика.

– Мы, товарищ генерал, бронировали машину. Усилили корпус «тележки» снизу бронежилетами «шестого» класса. Значит, даже пулемета можем не сильно опасаться. Если, конечно, пулемет не крупнокалиберный зенитный. Но я сомневаюсь, что у бандитов могут быть такие. Они бронетехникой не обеспечены, а на руках такие пулеметы таскать… сами понимаете. Правда, нам, видимо, придется во время полетов от бронежилетов отказаться. В воздухе имеет значение собственный вес экипажа. Думаю, если мы полетим без бронежилетов, то сумеем добиться выигрыша в скорости и маневренности.

– Значит, себя обезопасили не полностью?

Непонятно было, заботится генерал больше обо мне и капитане Волоколамове или об успешном завершении операции, но это и не имело решающего значения. Наша безопасность автоматически продолжала операцию, а наша гибель автоматически ее тормозила, причем, скорее всего, существенно.

– Да, не полностью. На сто процентов этого добиться пока невозможно. Если лететь, предположим, по ущелью, можно опасаться выстрела сбоку, со склонов. Но такого следовало бы ждать где-то в Чечне или в Ингушетии, где горы лесистые. Здесь же голые горы, скалы, и человеку спрятаться там трудно. Противника будем высматривать. Но сбоку мы не прикрыты, прекрасно это осознаем и подставляться не намерены. То же самое на вираже. В этом случае мы невольно подставляемся под точный выстрел, и избежать этого невозможно, поскольку ущелья кривые и виражей выполнять придется много. Но, опять же, будем лучше смотреть. Значительную часть полета мы планируем проводить в планирующем режиме. А скорость в таком режиме невысока. Значит, стрелять в нас можно даже не самому крутому снайперу. Но это, как говорится, издержки производства. Справимся. А выстрел в нашу сторону будет автоматически означать, что мы на верном пути поиска. Таким выстрелом бандиты себя выдадут. Хотя лучше бы, конечно, определять их местоположение заранее…

Я осторожно начал стандартную операцию под кодовым названием «Попрошайка». Генерал не сразу понял мои намерения, и лучше будет, если он их вообще не поймет.

– Нужно было сделать более основательное бронирование, – строго сказал генерал, не понимая, что в условиях, грубо говоря, художественной самодеятельности качественно бронировать легкую машину – и при этом не потерять летную способность – практически невозможно.

– Мы сделали все возможное, товарищ генерал, не переживайте. Жить, как это ни странно звучит, мы тоже иногда хотим. Но исходить следует из того, что дельталет вообще не предназначен для боевых действий. Может быть, и существуют в природе настоящие боевые дельталеты… не знаю, я об этом не слышал. Однако мы находимся в зоне боевых действий, следовательно, совсем избежать риска не можем. Даже на земле. А в воздухе – тем более, потому что там нас видно лучше и спрятаться нам некуда. И потому будем удовлетворяться тем, что у нас есть. Я планирую завтра в первой половине дня навестить предполагаемый район полетов простого дельтаплана. Разведка, короче. Там, на месте, сумею оценить ситуацию визуально и высмотрю опасные с точки зрения возможного обстрела места. Повезет – и дельтаплан увидим. Он наверняка продолжает полеты.

– Ты думаешь, они готовят новую акцию?

– Для чего-то же он летал в разное время и в разные дни… В том числе и после акции на дороге, когда погибли люди. Посторонние дважды фиксировали такие полеты. А сколько их осталось незафиксированными, мы и предположить не можем. Может быть, Гамид Баталович – если это, конечно, именно он летает – просто жить не может без неба? Хотя наши данные говорят о противоположном – о том, что он отошел от дельтапланеризма… Об этом тоже стоит всерьез задуматься.

– Тогда для чего он может летать? – Генерал спрашивал так, словно у меня уже должен быть готов категоричный ответ.

– Я предполагаю, что это патрульные полеты. По крайней мере, в большинстве своем. Бандиты, или кто там они есть на самом деле, контролируют подходы и тропы к своей основной базе. Причем подходы в основном дальние, чтобы иметь время полностью свернуться и уйти, если возникнет какая-то опасность. Ее они очень желают избежать – видимо, есть что прятать. Пеший проход через горы занимает много времени, и дельтапланерист сумеет проконтролировать приближение любой группы даже за пару дней. Горы там малопроходимые, и приоритетные направления движения определить нетрудно. Следовательно, они имеют возможность просчитать, в их сторону движется группа или же куда-то еще. Могут выслать засаду, могут уйти в зависимости от численности и возможностей своих и чужих сил.

Часть своих соображений я формулировал на ходу, превращая смутные опасения в доводы.

– А ты, Тридцать Первый, не думаешь, что они уже эту опасность почувствовали вполне конкретно? Они знают о наших поисках Гамида Абдурагимова; они знают, возможно, что у нас есть дельталет, – и всеми доступными способами пытаются помешать нам. Убийство и попытка убийства в Москве, убийство здесь. Они отодвигают нас от чего-то. Резко и без компромиссов. В Москве – это понятно, от информации о Гамиде. А что здесь? Какое отношение к ним имел бригадир рабочих комендатуры? Почему его требовалось убивать? Ведь любой человек понимает, что убийство – это крайний случай, необходимость. Какая у них была необходимость?

– Мне трудно сказать. Нужно будет выяснить. Но в этом случае дельтапланерист тем более должен появляться в воздухе чаще, и, следовательно, мне будет легче его искать. Если у них есть хорошая база, она наверняка расположена в местах, куда невозможно добраться никаким транспортом. Разве что вертолетом. Но «вертушка» слишком заметна и слышна с земли. В горах звук распространяется по ущельям с нарастающей силой и уходит далеко – это особенность местной акустики. Значит, с вертолета, чтобы не предупреждать о своем визите, следует высаживаться далеко. А потом пешим маршем и без песен – как можно быстрее вперед. Так они, мне думается, представляют себе ситуацию. И потому ждут от нас именно пешего марша, как скрытного и наиболее неожиданного способа попасть в район их дислокации. И контролируют тропы. Вот для этого и осуществляются полеты. Если это так, то вероятность обнаружить их дельтаплан весьма высока, и нам нельзя упускать этот шанс. Необходимо усилить наблюдение. Если получится, даже летать в две смены, чтобы охватить как можно больше возможных маршрутов. Мы с капитаном вытянем все светлое время суток. Мы выносливее лосей.

– Да, конечно, – не мог не согласиться генерал. – Упускать нельзя, и я на тебя, признаться, очень надеюсь. С моей стороны что-то требуется? Может, по части материально-технического обеспечения или еще что-то?

Так! Операция «Попрошайка» вступила в следующую фазу как раз тогда, когда я сам намеревался в нее вступить. Но получилось, что генерал сделал даже не шаг, а прыжок мне навстречу. Вот бы все и всегда так действовали!

– Хорошо бы мне на группу иметь парочку биноклей с тепловизором. Хотя бы для полетов. И для безопасности, и для эффективности действий. На условиях длительной аренды. Это существенно повысило бы наши возможности поиска.

Генерал соображал недолго. А что ему было соображать, если я видел на подоконнике в его кабинете закрытый футляр? Не ребенок. Понял без труда, что это такое.

– Думаю, это возможно. Один, по крайней мере, точно есть прямо под рукой. Вот он. Это мой собственный. Не служебный, а личный. И потому всерьез попрошу относиться к нему бережно. Поищу и второй, хотя обещать быстро не могу. Как получится. Если сразу не найдется здесь, закажу из Москвы, к утру самолетом доставят. Для такого дела можно и спецрейс сгонять. Я видел такой бинокль у коменданта, но дважды уверен, что комендант зажмется. У него тоже собственный. Даже просить не буду. Легче самолет заказать.

Мне отчего-то очень захотелось присвистнуть прямо в трубку. «Сгонять» спецрейс из Москвы на Северный Кавказ ради того, чтобы доставить моей группе второй бинокль с тепловизором, – это говорило только о том, насколько важна наша миссия и какое внимание уделяется операции. Так, пожалуй, можно работать. Но я все же решил смягчить ситуацию, чтобы она не выглядела так, будто я пытаюсь использовать положение для довооружения группы тем, что нам следовало бы иметь по штату. Но когда нескольких десятков миллионов не хватает на ремонт кабинета министра обороны, штатное расписание спецназа современного вооружения не предусматривает.

– Мы можем, в принципе, и обойтись одним на двоих. Один человек управляет дельталетом, второй смотрит; потом передает бинокль напарнику, а сам переходит за управление. Хотя вертеться наверху, сознаюсь, не слишком удобно.

Это я перебарщивал, конечно. Проблем с тем, чтобы передать бинокль, нет никаких. Но два бинокля в группе всегда лучше одного, и я хотел бы получить их по максимуму. А если генерал как-нибудь выберется из кабинета, рассмотрит мотодельтаплан вблизи и решит, что два пилота сидят близко один к другому и передать им бинокль проблем не составит, я всегда смогу отговориться тем, что удержать управление одной рукой слишком сложно, и можно кувыркнуться, если отпустишь управляющий треугольник. Даже предложу генералу попробовать и прокатиться со мной над крышами города. Сомневаюсь, что он решится. А маленькие хитрости на воинской службе простительны. По штату нам не поставляют бинокли с тепловизорами, поскольку они в России, кажется, не производятся, а импортные образцы стоят как хороший автомобиль-иномарка. Вот и приходится искать варианты, как добыть такую сложную электронику, необходимую в условиях боевых действий и дающую значительное преимущество перед противником, который таковой не обладает.

– Решу этот вопрос, – пообещал генерал. – Завтра в полет отправишься?

– Так точно. Сегодня ночью в сарай заглянем к старушке матери, проверим, в самом ли деле нам там показывали дельтаплан.

– Как вернешься, доложи мне. Свой бинокль я тебе пришлю через полчаса, встречай машину на КПП. И еще… Вот что я думаю… Ты за своей техникой присматривай внимательнее. Если убивают людей, которые тебе помогают, могут и еще что-нибудь нехорошее придумать.

– Я сам подумал об этом, товарищ генерал.

Мы с капитаном Волоколамовым доехали до ангара по той же дорожке, по которой добирались от него до футбольного поля. Группа бежала с двух сторон, словно осуществляла боевое прикрытие, и не отставала; правда, ехал я, не сильно «газуя». Под конец пути я полностью доверил капитану наземное управление, и он сумел лихо развернуться перед воротами, чтобы потом закатить дельталет задом. А меня начал разбирать смех от нашей недогадливости.

– Командир, что-то случилось? – с легким удивлением спросил майор Желобков.

– Случилось, – согласился я. – Команда дураков у нас подобралась. Это вместе с бригадой рабочих. Делать нам было нечего, стали работу себе и другим придумывать.

– Не понял, – пожал Геннадий Викторович широкими плечами.

– А что тут понимать… Зачем мы колонны у ворот прорезали?

– Чтобы крыло прошло без помех.

– А ты не видел, как мы на земле рулили? Именно крылом…

Крыло дельталета легко было повернуть под необходимый угол, и оно легко проходило в ворота. Но никто до этого не додумался. И даже научная бригада, наблюдавшая за нашими действиями, не подсказала.

– Ничего страшного, – не смутился мой заместитель. – Вдруг придется здесь настоящий самолет ставить. На будущее эти прорези могут сгодиться.

– Могут, – согласился я и с силой надавил на управляющий треугольник, поворачивая крыло. – Толкайте, чего встали…

Возвращение мотодельтаплана к месту сборки сложностей не доставило. Выключив свой «подснежник», я знаком приказал сделать то же самое Желобкову. Тот отошел в сторону, понимая, что я желаю с ним поговорить. Я двинулся вслед за майором, по пути сделав знак идущему в нашу сторону Владимиру Андреевичу Кочергину, чтобы он не прошел мимо и дождался меня.

– Слушаю, командир.

– С наступлением темноты я возьму с собой троих и двину в тот сарай, что мы осматривали вчера. Ты остаешься здесь за меня.

– Троих – не мало? – спросил Геннадий Викторович.

– Двое работают, двое прикрывают. Нормально, справимся. Да мы и ненадолго. Но у тебя задача особая.

– Слушаю.

– Как думаешь, по какой причине убили бригадира рабочих?

– Я не привык делать выводы без фактов, – уклонился Геннадий Викторович от прямого ответа. – Мои предположения могут ничего не значить.

– В Москве ударом в межреберье убит инструктор по дельтапланеризму, который обучал когда-то Гамида Абдурагимова. Ты знаешь этот удар…

– Владею, – коротко, почти с неохотой сознался майор. – Но меня в Москве, помнится, в это время не было.

– Ты был здесь… А здесь этим же ударом убит бригадир рабочих, который нам помогал.

– Ты меня обвиняешь, командир? – Майор не удивился, он просто так пошутил, и потому я не нашел нужным ответить на вопрос.

– Инструктор убит, когда его искали в ходе нашей операции, чтобы задать несколько вопросов об Абдурагимове. Бригадир убит, когда он помогал нам оборудовать дельталет под почти боевую машину. Имеем мы право предположить, что это звенья одной цепи?

– Мы имеем право предположить, что нам противодействует конкретная группа, прошедшая обучение в какой-то определенной области, в том числе и рукопашного боя. И в группе есть бойцы, владеющие ударом в межреберье. Это вполне логичное предположение. И я понимаю, Вадим Саныч, что за задание ты для меня придумал.

Желобков всегда был силен в логике; группу часто выручала его уверенность в том, что события никогда не возникают из ничего, а одно естественным образом происходит из другого, следовательно, всегда есть возможность восстановить всю цепочку.

– Я рад за тебя. Говори.

– Ты предполагаешь, что кто-то может покуситься на дельталет?

– И предполагаю, и даже надеюсь на это. По крайней мере, в таком случае мы будем иметь возможность хоть кого-то захватить. Это уже «хвост». Есть предположение, что против нас работают какие-то китайцы. Что за китайцы, никто не знает, но один из них совершал звонок помощнику китайского атташе в Москве. И внешность убийцы бригадира…

– Пусть так. Пусть даже китайцы. На мне засада?

– Да.

– Организую, командир. Но ты же ненадолго отлучишься?

– Постараюсь побыстрее. И в первую половину ночи.

– Значит, рискуешь успеть вовремя и сорвать аплодисменты.

Мы не собирались объяснять друг другу, что все нападения, совершаемые спецназом и вообще любыми специалистами данного плана, как правило, совершаются в то время, когда человек лучше всего спит. То есть от трех до пяти часов ночи. В это время суток и часовые на посту «клюют носом», и вообще всем спать хочется больше, чем в любое другое. И любой спецназ стремится использовать эти биологически неактивные для человека часы для своей работы. И не только спецназ…

– Значит, присмотрись. Что-то попытаются сделать с дельталетом. Я так предполагаю, что пожелают вставить дистанционно управляемое взрывное устройство, чтобы «накрыть» нас в воздухе. Просто испортить машину – мало смысла. Думай, где лучше выставить людей, чтобы никто не сумел уйти. Если нужно, предупреди коменданта о принципе: «Всех впускать, никого не выпускать». Пусть проинструктирует часовых, а то могут сорвать нам операцию. Боюсь, что нападавшие могут и часового снять.

– Это едва ли, им возможность лишнего шума тоже ни к чему. Но коменданта я предупрежу. Занимайся своим делом…