Глава седьмая
Игорь Илларионович наблюдал в окно, как микроавтобус заехал во двор, как остановился перед лабораторным корпусом, как выгружали генератор в разбитом сверху и покореженном снизу ящике, как два старших лейтенанта заносили широкую тарелку транслирующего локатора, которую одному просто невозможно было нести не из-за тяжести, а из-за диаметра. Локатор и в машине-то едва поместился. Сквозь тонированное стекло трудно было понять, поврежден ли он, но профессору показалось, что поврежден. Впрочем, транслирующий локатор — не такое оборудование, которое имело решающее значение для применения. Можно было бы обойтись и небольшой тарелкой, такой, какие ставят на спутниковые телевизионные антенны, только следовало сменить начинку со стандартными креплениями. Но внешний вид если и покалеченного, то не сильно локатора говорил о том, что и автомобиль при аварии тоже не сильно пострадал.
Сквозь стекло было видно, как бегал и суетился Иосиф Викторович, на которого профессор возложил даже такие мелочи, как выписка пропуска на машину. Пусть бегает, пусть суетится. Хочет быть генеральным директором, пускай поймет, что у генерального директора еще и множество хозяйственных забот, а не только подписывание приказов. Может, тогда желание повышения в должности пропадет. А то такой директор весь институт за год развалит и все программы загубит. Хорошо еще, что, будучи заместителем генерального директора по научной работе, в собственно научную работу Лукин не совался. Он мог и с удовольствием делал все что можно, чтобы сотрудники получали ученые степени и звания. Для этого у Лукина и связи были, и энергии хватало. И хорошо, что Иосиф Викторович утверждал научные планы лабораторий перед тем, как относить их на подпись генеральному директору института, почти не читая. Не мешая ученым, он тем самым их устраивал. Но устраивал именно на этой должности. И, скорее всего, не устроил бы на другой, рангом повыше.
Пока в соседней лаборатории «прозванивали» электрические цепи попавшего в аварию генератора, Игорь Илларионович просматривал результаты энцефалограмм своих специально отобранных студентов, добровольно согласившихся на участие в экспериментах профессора. Отбор проходил по принципу сильной гипнабельности, поскольку треть человечества глубокому гипнозу вообще не поддается, и с такими работать было трудно — слишком большими были затраты времени. Гипнабельного человека можно ввести в состояние транса за две минуты, тогда как негипнабельного или малогипнабельного в состояние легкого транса приходилось вводить иногда даже около двух часов. Суть эксперимента сводилась к определению зон коры головного мозга, возбуждающихся в те или иные моменты. Для этого Игорь Илларионович вводил студентов в транс и приказывал представить ту или иную картину. Энцефалограф фиксировал участки коры головного мозга, возбужденные мысленным представлением. Для сравнения приходилось брать энцефалограммы крыс. Конечно, мозг крысы не был идентичным человеческому, но примерно в тридцати процентах случаев наблюдались совпадения расположения отдельных участков. Возможно, процент совпадения был бы и большим, но крысам невозможно внушить какие-то понятия, доступные человеку. Для этого требовалось изучить символический язык крыс, а это пока никому не удавалось. А Игорь Илларионович вообще за решение таких вопросов не брался.
Вторая часть эксперимента сводилась к тому, что его участников уже не вводили в транс, а просто с энцефалографом на голове сажали в кресло и заставляли слушать не что-нибудь, а музыку Моцарта, на которую на другой скорости звучания были наложены тексты гипнотических сеансов, тех самых, которые они уже прошли. Семьдесят процентов участников эксперимента при этом входили в транс, хотя разобрать слов не могли. Видимо, слова слышало подсознание.
Третья часть работы состояла в том, что запись тех же гипнотических сеансов была переложена в электромагнитные колебания и транслировалась с помощью все той же «рамки». Здесь результат был стопроцентным. Все участники эксперимента впадали в транс, и возбуждались у них именно «заказанные» участки коры головного мозга, что констатировалось энцефалографом.
При этом работа с крысами составляла основную часть эксперимента. Эта работа была более сложной. Но конечная цель того стоила. Профессор Страхов хотел научить крыс выполнять сложные команды, полученные посредством «рамки». Четкие, ясные и простые команды, основанные на использовании безусловных приобретенных рефлексов, таких как кормление и страх от удара электрическим током, крысы выполняли, но Игорь Илларионович хотел заставить крыс идти, скажем, туда, куда он им приказывал. Для этого в лаборатории был построен специальный лабиринт величиной с двухэтажный кабинет. Правда, пока удалось только добиться управляемости в самых простых командах — «вперед», «вправо», «влево». Естественно, команды подавались не голосом, а электромагнитными колебаниями. То есть осуществлялась подача команд, которые используются при визуальном наблюдении за объектом. В итоге же профессор Страхов рассчитывал научить искать и находить выход из лабиринта сначала крыс, а потом и людей. Это значило бы, что людьми в случае необходимости можно было бы управлять. Причем такое управление будет возможно осуществлять и с самолета, и со спутника. Главное, правильно направить транслирующий локатор. И тогда ни одна армия в мире не сможет противостоять подобному оружию. Что сможет сделать правительство, если танкисты пнут трак своего танка и отправятся домой, летчики плюнут на крыло своего самолета и вспомнят, что утром жена посылала в булочную, значит, надо сейчас туда отправляться, а артиллеристы забьют стволы своих реактивных установок просмоленной паклей, подожгут их и попытаются сами спастись бегством. Проще других будет простым пехотинцам, — от них потребуется просто бросить автомат, выпрыгнуть из окопа и нестроевым шагом отправиться туда, где их ждут девушки, жены и дети. И тогда война окончится…
За документами, регистрирующими половину намеченных экспериментов, и застали профессора Страхова офицеры спецназа ГРУ и примкнувшие к ним заместитель генерального директора по научной работе Лукин и профессор Торсисян. Работая с материалами, Игорь Илларионович совершенно забыл о той неприятной стороне своей обязательной деятельности, к которой его привлек Лукин. И потому не мог сдержать вздоха сожаления, когда такая большая толпа людей вошла в его кабинет без стука, потому что первым не шел, а привычно несся ураганно Арсен Эмильевич.
— Ну, что там с техникой?
— Ерунда, — махнул рукой Торсисян. — В двух местах контакты оторвались, в одном месте силовой кабель был поврежден. И еще один конденсатор пришлось сменить. Лаборанты мои все сделали. Можно пробовать, но не сразу. Столовая открыта. Время уже обеденное.
— А вот на это у меня времени как раз и нет, — уперся Страхов. — Ты можешь идти обедать, но твои сотрудники, насколько я помню, как и мои, обедают в две смены. Значит, лаборатория не закрыта, и мы можем приступить.
— Что я вам говорил? Я же знаю наше научное светило… За счет своего здоровья работает… Вот потому и светит… И вас не отпустит. Готовьтесь к голоду…
— Мы народ неприхотливый, — легко согласился с такой постановкой вопроса капитан спецназа. — Мы сами так работаем.
— И отлично, — встал из-за стола Игорь Илларионович и убрал в сейф документы. — Тогда двинем сразу, чтобы не тратить время на болтовню с Арсеном Эмильевичем. Не знаю, как других, но меня это утомляет…
Игорь Илларионович лучше других знал, что ограждение творческого ума от всего постороннего очень существенно влияет на сам процесс творчества, на поток рабочих мыслей, который, если его прервать, с трудом восстанавливается. И вопрос этот не только сиюминутный, то есть не касается персонально какого-то отдельно взятого момента. Вот начались у него разные неприятности, и он, сидя за столом над результатами уже проведенных экспериментов, с трудом сосредотачивается. Привычка мыслей «гулять по свету» свойственна каждому человеку. И эти «гуляющие» мысли выбивают из колеи, приходят в самую напряженную минуту, сбивая с мыслей нужных. И чем успешнее человек останавливает и отсекает поток посторонних мыслей, тем чище у него голова и яснее собственная, рабочая мысль, тем большего результата он может достигнуть в процессе своей работы. В принципе, именно этим отличается человек, умеющий чего-то добиться в жизни, от того, кто вечно только подает надежды, даже если имеет талант. Это, кстати, относится не только к творчеству. Если спортсмен не сумеет сосредоточиться на том, что ему предстоит показать, он ничего показать не сможет, даже если умеет. Даже каменщик, если будет думать о каких-то передрягах в семье или о том, с кем ему сегодня после работы выпить, будет класть кирпичи наискосок и не сложит ровную стену. И уж тем более монах, думая о женщинах из борделя, никогда не сможет молиться, а будет только читать молитвы. А это большая разница.
Профессор Торсисян только фыркнул, как чихающая собака, не принимая всерьез возражения против своей безапелляционности. Он от природы не умел воспринимать себя таким, каким показывал другим людям, и не хотел признавать, что в этом его большая беда. Арсена Эмильевича очень устраивал тот Торсисян, который существовал, и он ничего менять в себе и не желал, и не мог в силу своего характера и своей самодовольности, принимая это за самодостаточность, которой у него, конечно, не было, иначе не возникало бы потребности постоянно бегать вихрем по чужим лабораториям.
— Кто как хочет, а я в столовую. На желудке время беречь — себе дороже…
Чтобы совсем уж не обижать Торсисяна, к нему присоединился подполковник спецназа. Остальные же пошли вместе с профессором Страховым в другое крыло корпуса. Офицеры показывали Игорю Илларионовичу, куда идти. Генератор уже перевезли из мастерской в отдельный кабинет, где был установлен обучающий стенд. Но сейчас стенд им был не нужен, потому что обучать взялся Игорь Илларионович. Когда профессор собрался показать очередность соединения еще без подключения самого генератора к источнику питания, у него в кармане зазвонил мобильник. Поморщившись, Страхов достал телефон, не понимая, кто ему может так не вовремя звонить, если заместитель генерального директора по научной работе находился рядом. Разве что начальник первого отдела. Но звонила дочь.
— Да, Алина, слушаю. Если можно, покороче, я работаю с людьми, — строго сказал Страхов, зная, что дочь, как и ее мать когда-то, трепетно относится к работе отца и старается его не беспокоить без надобности.
— Папа… Папа… — Алина плакала. — Я сейчас Борису в редакцию звонила. Мне сказали…
— Что случилось?
— Когда Борис вышел из дверей и стал открывать ключами машину, его расстреляли из автомата из проезжающей мимо машины. Убили… «Скорая помощь» приехала, а он уже был мертв…
— Я понял, Алина.
— Что это делается? С чем мы связались? Игоря Владимировича убили… Бориса убили… Я за тебя боюсь, папа…
— За меня не переживай. Все под богом ходим, но… — Он не нашел слов, чтобы объяснить дочери, что сам по себе вместе со своими мыслями и со своими исследованиями является сокровищем, которое никто не захочет убивать, а могут только выкрасть, как желают, видимо, пока выкрасть только его мысли. И пропажа жесткого диска с домашнего компьютера — тоже происшествие из того же разряда. Но сказать и объяснить все это дочери сложно. — Ты закройся дома и никому не открывай. Как только освобожусь, я сразу приеду. Может быть, чуть раньше обычного. Никому не открывай. И на звонки, кроме моих, никому не отвечай.
— Почему? Это же только телефон. Мне должны позвонить…
— Ни с кем, кроме меня, не разговаривай. Я потом тебе подробно объясню, что к чему. Если в двух словах… Существуют технологии подключения к разговору и накладывания на чужую речь категоричного приказа, вплоть до приказа к самоубийству. При таких приказах даже чувство самосохранения человека не спасает. Ни с кем не разговаривай…
— Я поняла. Папа, приезжай быстрее.
— Как только освобожусь…
Отключив мобильник, Игорь Илларионович задумался. Присутствующие смотрели вопросительно. Им, конечно же, было понятно, что случилось нечто неординарное. А профессор набрал номер телефона Казионова.
— Артур Владимирович, Страхов беспокоит…
— Да, Игорь Илларионович, что-то срочное? А то я сейчас в столовой, беседую за столом с профессором Торсисяном. Он, оказывается, в курсе всех ваших вчерашних неприятностей. Это вы ему рассказали?
— Нет. Я никому не рассказывал. Наверное, его друзья из ФСБ поделились информацией. Он с ними сотрудничает. Я вот по какому поводу звоню. Бориса недавно убили. Он открывал машину возле своей редакции, хотел куда-то поехать. Из проезжающего мимо автомобиля раздалась автоматная очередь. Сразу наповал.
— Понял. Я сейчас позвоню, чтобы и эту ситуацию проконтролировали. Полагаете, это звенья одной цепи?
— Не сомневаюсь.
— Вы не собираетесь никуда выезжать?
— До вечера — нет. Только вечером с вами к себе домой. Не забыли про меня?
— Нет. Все готово, приборы проверены. Будьте осторожны. И дома тоже.
— Спасибо, я постараюсь.
Сложность управления генератором в ручном режиме состояла в том, чтобы, во-первых, проконтролировать силу подаваемого тока и опираться при этом не на показания приборов, а на степень нагревания индукционной катушки-соленоида, которая находится в верхней части генератора и доступна для ладони, а во-вторых, следовало удержать подачу сигнала в необходимом допустимом русле. За полгода работы с генератором, рассчитанным на крыс, профессор Страхов четырежды ошибался в уровне подачи сигнала, и результат в этом случае был непредсказуемым. Подопытные крысы просто по-настоящему сходили с ума. Только первая из них и последняя умерли тихо и быстро, спокойно уткнув морды себе в лапы. Вторая же бесилась, кусала всех подряд сородичей и лаборантов, к которым в обычной обстановке относилась нормально, — некоторые крысы своих кормильцев и мучителей в одном лице даже любили. Крыса способна на любовь не меньше, чем кошка, или собака, или какой-нибудь волнистый попугайчик, чирикающий в клетке. В третьем случае эксперимент проводился над семью крысами, и все они повели себя так, как вторая. Друг друга перегрызли, бросались на руки лаборантов до тех пор, пока через час не умерли одна за другой. С человеком результат может быть и аналогичным, и вообще каким-нибудь невероятным, поскольку человеческий мозг несравненно более развит, а человеческие фантазии не имеют ограничений. Тот же профессор Торсисян работать в ручном режиме не умел. Попробовал однажды и сразу сжег все обмотки катушек, потому что не сумел уловить перегрев индукционной катушки-соленоида, а, самое главное, сразу же вывел из строя сложный индукционный накопитель — плод труда всей своей лаборатории в течение полугода. Больше Арсен Эмильевич не делал попыток работать в ручном режиме и делать не желал. Здесь нужен особый талант. Торсисяну проще несколько месяцев потратить на ручное изготовление и сборку панели управления, чем на полный ремонт всего генератора. Страхов генератор не сжигал, но своими неудачами в действиях лишал себя возможности проведения плановых экспериментов. И дело было не в том, что гибли крысы, а в том, что крысы были подготовлены к экспериментальной работе, проходили сложные нейрохирургические операции, восстанавливались после них и только потом допускались к участию в эксперименте.
Но Игорь Илларионович благодарил судьбу, что она послала ему неудачу. Дело было в том, что руководство института настаивало на скорейшем испытании приборов на людях и для этого даже намеревалось отыскать добровольцев среди заключенных. Профессор Страхов долго отказывался, а когда, наконец, его аргументация была исчерпана и вопрос почти решился, тут произошел срыв эксперимента с такими последствиями. Вследствие чего разговоры об экспериментах на людях были прекращены.
Подполковнику спецназа, который ушел обедать вместе с профессором Торсисяном, видимо, не было необходимости проходить курс обучения. Как понял Страхов, это комбат. Капитан — командир роты в его батальоне, а старшие лейтенанты — командиры взводов. Погибший в автомобильной аварии тоже был командиром взвода. Еще один командир взвода получил в той же аварии травму позвоночника и отправлен в больницу, откуда его при возможности транспортировки доставят в военный госпиталь. Небоевые потери всегда обидны тем, кто воюет. Офицеры были расстроены и при этом решительно настроены и имели желание научиться работать с генератором. Правда, все упиралось не в желание научиться, а в возможности, в интуицию. А с нею дело было хуже. Как сам Игорь Илларионович в боевой обстановке не смог бы, наверное, многое предусмотреть и выбрать правильную позицию для ведения боя, поскольку у него не было боевых навыков и боевой интуиции, так же и офицерам спецназа трудно было освоить ручной режим управления сложным электронным прибором. Все-таки, как говорил тот же профессор Торсисян, генератор слегка отличается уровнем сложности от пылесоса и утюга. И даже отличается от бытового радиоприемника. Будь он хотя бы приблизительно того же уровня сложности, в мире давно бы были прекращены все войны, потому что каждая страна смогла бы создавать и производить во множестве подобные генераторы. И воры, как профессионалы, перестали бы существовать, потому что для безопасности в каждом доме стояли бы генераторы. Тем не менее профессор Страхов со всей ответственностью и терпением, которое отличало его в каждом деле, приступил к обучению и не отчаивался от первых неудач своих учеников, страхуя каждое их движение. И все-таки дело никак не сдвигалось с места. А тут еще прибежал Арсен Эмильевич и стал всем мешать своими подсказками и резкими репликами. Но и после его ухода дело двигалось медленно.
Артур Владимирович Казионов пришел сам, даже не позвонив предварительно профессору Страхову, и молча, не перебивая, наблюдал, как проходит обучение. Но Игорь Илларионович каким-то образом почувствовал, что начальник первого отдела пожаловал с новостями. И потому профессор, как только объявил перерыв, чтобы офицеры спецназа ГРУ все же успели в сопровождении Иосифа Викторовича Лукина сходить в столовую пообедать вместе со второй институтской сменой, повернулся к Казионову:
— Артур Владимирович, есть новости?
— Не знаю, новости это или нет, но есть необходимость сходить ко мне в кабинет. Мне переслали три файла. Первый — запись с видеокамеры у подъезда дома, где был убит тот артист. Там, правда, качество изображения неважное, тем не менее компьютер после обработки кадров сумел провести идентификацию. Вторая запись с камеры перед входом в кафе на Арбате. Там рядом таксофон. Два человека звонят приблизительно в то время, которое указала ваша дочь. Третья запись — момент убийства Бориса. Над входом в редакцию стоит хорошая видеокамера, да и время было дневное, это не запись в инфракрасном режиме. От камеры кафе до таксофона расстояние небольшое, но лица видно плохо. Идентификация удалась только по манере поведения и по фрагментам одежды. Хотелось бы, чтобы вы посмотрели — о тех ли людях вы говорили. Кстати, по утверждению специалиста ФСБ, тип лица у этих людей не якутский. Говорит, ближе к тибетскому, уйгурскому или просто западнокитайскому.
— Западный Китай — это и есть Синцзян-Уйгурский автономный округ.
— Да, но там живут и уйгуры, и китайцы. У якутов овал лица не такой, более округлый и словно бы слегка одутловатый. Даже лица худощавых людей выглядят одутловато. Впрочем, я думаю, это не имеет большого значения. Якуты или китайцы…
— Я думаю, имеет, — не согласился профессор. — Это направление поиска этих людей. В последнее время у меня было много контактов с китайцами. Непривычно много. И книга в Китае вышла, и несколько переводчиков задавали мне вопросы, выходящие за рамки перевода. То есть это были не просто переводчики, а грамотные специалисты. И за книгу мне заплатили неслыханный гонорар. И старую свою квартиру я продал неприлично дорого китайцу. Он сам предложил цену. Почему я должен был отказаться? Вот и думаю, может, меня так пытались задобрить? Подкупали? Но интерес китайской разведки к нашим разработкам я вполне допускаю. Они, я слышал, тоже добились определенных успехов и даже испытывали на людях аналогичные установки. То есть сделали то, что мы с офицерами спецназа ГРУ только планируем сделать. Кажется, про китайские испытания было что-то в прессе. Со своих пограничных или военных катеров они облучали японские рыболовецкие шхуны около спорных островов. Какая-то там трагедия произошла. Свидетелями были моряки с американского эсминца «Аризона». Да, кажется, так называется эсминец… И наши добрые братья китайцы так напугали американцев, что те теперь вкладывают кучу денег в программы, направленные на развал Китая. Ладно… Пойдемте посмотрим файлы, что вам прислали.
— Может, вы сначала пообедаете? — на всякий случай спросил Казионов.
— Нет у меня на это времени. Мои офицеры скоро вернутся с обеда.
— Пока покурят, пока отдохнут…
— Они не курят. А отдыхают, как говорят, на ходу.
— Тогда пойдемте. Это недолго…
Первый отдел располагался в половине крыла административного корпуса, прямо над столовой. Но строители при возведении здания работали качественно, и в кабинетах первого отдела запаха столовой не ощущалось. Артур Владимирович провел профессора прямо в свой кабинет.
Кабинет был небольшим, из мебели имел только два стола и кучу сейфов вдоль стен. На одном из письменных столов располагался компьютер Казионова. Артур Владимирович сел за компьютер, Игорь Илларионович взял стул и сел рядом.
Начальник первого отдела включил первую запись. Она велась в инфракрасном режиме, и ей сильно мешала лампочка у подъезда. Если стоит такая камера, свет лучше вообще не включать. Но тогда жильцы дома не попадут пластиной ключа в прорезь замка домофона. И никто не сможет номер набрать на замке, чтобы попросить открыть дверь кого-то внутри дома. Тем не менее можно было разобрать, как подъехала машина, из нее вышли два человека, один вылез с переднего сиденья, открыл заднюю дверцу, откуда выбрался второй, и, едва эти люди пошли к подъезду, машина отъехала. Камера снимала под таким ракурсом, что регистрационный номер на автомобиле рассмотреть было невозможно. Но лица людей видны даже при свете лампочки, хотя и казались не смуглыми, а зелеными. Это все от инфракрасного режима съемки. Тем не менее Игорь Илларионович сказал твердо:
— В этом подъезде нам встретились именно они. У меня нет никаких сомнений. Мы решили подняться по лестнице, Борис предложил. Начали подниматься, в этот момент опустился лифт, из него вышли эти и сразу двинулись к выходу. На нас не посмотрели. Обычно, если выходят жильцы дома, они смотрят, кто поднимается, или хотят поздороваться с соседями, или взглядом проверяют незнакомцев. Но, естественно, разглядывают людей только в своем подъезде. А в чужом не смотрят. В чужом — все равно…
— Да, это так, — согласился Артур Владимирович, запуская второй файл. — Психология жильца всегда неизменна.
Второй видеосюжет был по качеству хуже. Хозяева кафе, видимо, были жадноваты и камеру поставили самую дешевую, с низким разрешением. Лиц людей, которые звонили по таксофону, разобрать было невозможно. Но то, как они держались, как один пытался другому услужить, хотя и без поклонов, очень походило на пару из первого сюжета. Тем не менее идентифицировать людей всегда можно. Например, по длине шага, по манере ставить ногу или держать руки. Конечно, суд может не принять такие доказательства, но следствию этого будет достаточно, чтобы определиться с направлением поиска.
Третий видеосюжет значительно отличался от двух предыдущих. Качество съемки было на уровне Full HD. Наверное, в редакции профессионально любили качественные фотографии и качественные видеосюжеты и денег на камеру не пожалели. Было прекрасно видно, как вышел Борис, которого профессору Страхову легко было узнать даже со спины. Его «Победа» стояла не прямо против камеры, а чуть левее. Борис сначала открыл правую переднюю дверцу, которая в этом древнем автомобиле разблокировалась не изнутри, а снаружи с помощью ключа. Борис что-то бросил на переднее пассажирское сиденье. Что-то похожее на пластиковый файл с бумагами, обошел «Победу» спереди, похлопал по высокому капоту и стал открывать водительскую дверцу. В это время, как показала запись, прямо посреди дороги, пользуясь тем, что движения на узкой улице почти не было, остановился старый синий «БМВ» с иностранным транзитным номером. Опустилось стекло. Бориса окликнули, он обернулся и приветственно вскинул руку, показывая, что узнал человека, который его окликнул. И создавалось впечатление, что Борис хотел шагнуть к подъехавшей машине. Но из окна высунулся ствол короткого оружия, и раздалось несколько непродолжительных очередей. Борис упал лицом вниз. Машина сорвалась с места.
Лицо стрелявшего было отчетливо видно. Это один из тех двоих, что подходили к подъезду артиста, а потом звонили по таксофону, более молодой. Но в этот раз он сидел на заднем сиденье, а на переднем, хотя сквозь стекло определить было и сложно, кажется, сидел второй.
— Из чего стреляли? — спросил Игорь Илларионович.
— Пистолет-пулемет «Скорпион», производства Чехии, — со знанием дела определил Казионов. — Хорошее оружие. Можно отдать должное вкусу убийц. В оружии они толк знают. Правда, не слишком кучно стреляет, но надежный, безотказный.
— Это те самые люди, — уверенно сказал профессор. — Но вы обратили внимание на то, что Борис хотел к ним подойти. Он их знал — это точно. Поздоровался.
— Да. Это и оперативники ФСБ тоже отметили. Но есть факт, мимо которого мы не должны пройти. Если эти люди украли жесткий диск, почему они убили Бориса?
— Почему?
— Все просто. Вы верно заметили, что они должны были поставить вам в квартиру «жучки». И слышали наши разговоры, и поняли, что Борис на подозрении. Это его и приговорило…
— Это его и приговорило, — согласился профессор…