Глава двенадцатая

– Легко отдавать приказы издалека, только как их выполнить… – сам себе, кажется, сказал старший лейтенант Старицын, возвращая младшему сержанту Вацземниексу его смартфон.

Выглядел старший лейтенант при этом весьма недовольным. Бойцы взвода впервые слышали от своего командира, что он тоже, оказывается, может быть недовольным приказом своего командования. Раньше они считали, что только они, разговаривая между собой, высказывают друг другу недовольство приказами командира взвода.

– Что товарищ подполковник приказал? – рискнул спросить старший сержант Ломаченко.

Владислав Григорьевич вольности словно бы и не заметил. Или, может быть, в момент, когда все они близки к гибели, посчитал невозможным соблюдать прежние отношения офицера и солдат и потому ответил:

– Кириллов дал мне категоричный приказ спасти вас…

– Мне почему-то кажется, что на редкость хороший приказ, – прокомментировал младший сержант Вацземниекс. – Честно говоря, я уже смирился с неминуемой смертью. Только маму жалко. Она у меня старая, одинокая и больная. Она не вынесет сообщение…

– А у меня – наоборот, – сказал Жулудков. – Мама крепкая и со стальными нервами. На ней вся семья держится. А папа болеет. Сердце. Он может не выдержать. Два инфаркта уже было…

– Что, все жить, что ли, хотят по объективным причинам? – спросил старший лейтенант.

– Все хотят, товарищ старший лейтенант. Но, если есть необходимость, мы готовы умереть красиво. Мы же согласились на взрыв.

– Тогда, может быть, кто-то мне подскажет, как вас спасти? Куда вас спрятать, когда бандиты пойдут? Нору выкопать? Можно было бы и вырыть, и замаскировать можно было бы, но времени не осталось, да и здоровья ни у вас, ни у меня не хватает.

Старший лейтенант левой рукой, как указательной стрелкой, показал на свое правое плечо. Правда, плечи и у Вацземниекса, и у Жулудкова непростреленные, тем не менее вдвоем они не успели бы справиться с задачей.

– А зачем копать? – спросил вдруг старший сержант Ломаченко. – Я сегодня уже копал одну яму. Там площадка небольшая, конечно, но вчетвером мы поместимся.

– Рядом с деньгами? – спросил Владислав Григорьевич, о чем-то задумавшись.

– Рядом с деньгами. Давайте-ка глянем, пока светло. А то скоро стемнеет, и бандиты пойдут.

– Есть в этом резон, – согласился командир взвода. – «Схрон» взорвется в конце ущелья. Обвал будет там же. Взрывной волной вас сверху не сбросит?

– Нас… – поправил его Ломаченко. – Нас, товарищ старший лейтенант. Без вас мы туда не пойдем. А нас всех не сбросит.

– Я не привык маму обманывать. Она чай заварит, будет меня ждать…

– Давайте без мистики… – перебил его Вацземниекс. – У вас же жена и два сына. Вам еще их воспитать нужно. И мы без вас туда не пойдем, Леха правильно сказал.

– Идемте, посмотрим… – согласился Старицын.

На правофланговую линию обороны взобраться было нетрудно, там камни природа выставила лесенкой. Спецназовцы, даже раненые, забрались без труда. Быстро прошли всю линию обороны до самого конца, где можно было наверх взобраться. Тропа была, конечно, крутой даже для здорового человека, и приходилось держаться за камни и землю руками. Кто не мог руками, те держались одной рукой. Друг друга поддерживали, помогали. И взобрались.

– Вот тот самый знаменитый камень-банкир, – похлопал ладонью по валуну Ломаченко. – И нам всем рядом с ним места хватит. А если бандиты попытаются сюда взобраться, здесь оборону держать – милое дело. В пять раз лучше, чем внизу. Одной гранаты хватит, чтобы всех их сбросить.

– Понятно, – сказал старший лейтенант, осмотрев площадку. – Подойдет. Сейчас возвращаемся. Надо кое-что для бандитов устроить. Сможем в темноте взобраться?

– Сможем, – за всех ответил Вацземниекс.

– Тогда – поспешим. Времени у нас осталось мало…

Они спешили, но не торопились, потому что дело, которое они делали, не терпело торопливости, при торопливости оно создавало повышенную опасность для исполнителей. Спецназовцы исходили из того, что бандиты начнут движение с наступлением темноты. Естественно, пойдут без фонарей. Постараются идти и подкрадываться без звука, хотя сделать это в полной темноте сложно, потому что путь лежит не по асфальтированной дорожке, а по телам других убитых бандитов. В этой ситуации лучшее, что можно было сделать, – это выставить не просто одну или пару «растяжек», а целую систему их, когда при срабатывании первой срабатывают и все остальные, расположенные по полукругу. Такая система выставляется, как правило, редко, и только в ограниченном пространстве, где легко определить направление движения противника. «Одноруким» командиру и старшему сержанту такую работу доверить было нельзя. Мало ли – рана не вовремя о себе напомнит, рука неловко дернется или вообще плетью повиснет тогда, когда ее даже на сантиметр опустить нельзя. И потому выполняли ее младший сержант Вацземниекс и ефрейтор Жулудков. Для Жулудкова это была профессиональная работа, а младший сержант терпеливо исполнял роль помощника и мальчика на побегушках при ефрейторе. Было выставлено семь «растяжек», соединенных одна с другой в систему. Выискивая, куда пристроить сами гранаты, ефрейтор нашел удобное подручное средство. Вернее, ручное средство, потому что гранаты с сорванным кольцом, но с еще прижатым отжимным рычагом он вкладывал в руки убитых бандитов, вытаскивая их на поверхность, иногда даже поднимая вертикально вверх и укрепляя другими телами.

Старший лейтенант в это время нашел винтовку убитого снайпера Дениса Лохматого и через прицел рассматривал вход в ущелье. Понимая, что стрелять ему с двумя ранениями в правое плечо не дано, Владислав Григорьевич тем не менее прижимал приклад к плечу и намеревался, если вдруг покажется бандитский наблюдатель, произвести выстрел. Что с ним самим будет после этого выстрела – это для командира взвода было уже вопросом вторичным и не самым важным в данной ситуации. Работать с оптическим прицелом Старицын умел и даже любил, хотя снайперы обычно никому свою винтовку не доверяют. Но, если выпадала такая возможность, старший лейтенант ею пользовался. Вообще-то на автоматы 9А91 тоже ставится оптический прицел, если командование сочтет нужным снабдить им вооружаемое подразделение. Но там это просто оптический прицел, не снайперский, а только слегка приближающий противника и позволяющий повысить уровень стрельбы. Но только повысить, тогда как хорошие профессиональные снайперы в условиях обычного боя промахиваются чрезвычайно редко. Бывают промахи во время снайперской «охоты», но там условия совсем другие, и дистанция для стрельбы, как правило, бывает максимально допустимая.

Бередить свои раны старшему лейтенанту не пришлось. Бандиты не показывались на входе, где-то, видимо, в стороне проводя подготовку к новому походу в ущелье. Хотя пару раз, как показалось Владиславу Григорьевичу, то у одного крайнего камня, то у другого что-то происходило. Было там какое-то движение, видимо, бандиты выставили часовых на случай контратаки со стороны спецназа. Будь у старшего лейтенанта Старицына побольше сил, он, конечно же, обязательно устроил бы вылазку и еще несколько бандитов уничтожил бы. Но сейчас вылазку совершать было не с кем, часовые по краям ущелья просматривали лишь ближайшие подступы к самому выходу и не могли видеть, что творится в самой глубине. Значит, опасности для спецназа не представляли.

Ефрейтор Жулудков закончил работу и вернулся вместе с младшим сержантом Вацземниексом за стену.

– Проверять работу не надо? – пошутил Старицын.

– Не завидую ни одному проверяющему, – признался ефрейтор, здраво оценивая свой труд.

– Ладно. Верю. Осталось сделать несколько пустяков. Пока не стемнело, найдите пару фонарей у погибших. Можно прямо с автоматами.

Автоматы подобрали здесь же. Попутно забрали патроны из магазинов, потому что своих осталось мало. Собрали патроны и с других автоматов, чтобы каждый имел по паре запасных магазинов. Хотя сейчас вести бой спецназовцы вроде бы и не собирались, иметь ограниченный запас патронов было не в правилах бойцов. С запасом себя чувствуешь намного увереннее.

Темнота быстро заполняла ущелье. И еще до установления полной темноты старший лейтенант поверх стены положил два автомата и включил тактические фонари. Они просвечивали все ущелье насквозь до самого выхода.

– Уходим. Поближе к деньгам… – дал команду командир взвода. – Вот-вот бандиты фонари обстреляют, а потом и сами двинутся.

В темноте передвигаться было несравненно труднее, чем в светлое время суток, тем не менее на верхнюю линию своей обороны спецназовцы поднялись без проблем и торопливо прошли ее до конца. И как раз в этот момент началась стрельба короткими очередями. Один за другим погасли оба фонаря. Правда, разбитым оказался, видимо, только один, а второй упал с камня вместе с автоматом и продолжал светить за стеной.

Начался подъем. И хотя возможность подъема на «банковскую площадку» в темноте даже обсуждалась раньше, никто не думал, что он окажется настолько трудным. Где-то на открытом месте ночь не выглядела такой густой и вязкой. А на подъеме, где с двух сторон падает тень от каменных стен, вообще не было видно, за что можно рукой ухватиться. Помогала только профессиональная автоматическая память. Однажды прошли этим маршрутом, значит, что-то запомнили, и руки автоматически находили то, за что цеплялись раньше. Но все же сорваться можно было легко. Младший сержант Вацземниекс вытащил из большого кармана своей «разгрузки» моток толстой бечевки. Конечно, это была не веревка, она едва ли смогла бы удержать кого-то, кто сорвался бы, но помочь при подъеме могла. И младший сержант, идущий первым как самый здоровый из всех, размотал бечевку и спустил конец, чтобы идущие следом могли ухватиться рукой и обрести хотя бы какую-то, пусть и незначительную, поддержку. Замыкал движение ефрейтор Жулудков, тоже меньше других пострадавший при обороне. Он поддерживал и подсаживал идущего перед ним старшего лейтенанта Старицына.

И все же командир взвода сорвался. Вернее, сорвались одновременно обе его ноги, а сам Владислав Григорьевич остался висеть на одной здоровой руке. Это увидел только ефрейтор Жулудков, который подался вперед, руку протянул, ухватил старшего лейтенанта за «разгрузку» в районе пояса и просто прижал к скале, не зная, в какую сторону тому лучше подаваться телом.

Долго ли левая рука могла выдержать вес мощного тела старшего лейтенанта, было непонятно. Но Владислав Григорьевич сам когда-то показывал своим солдатам упражнение на турнике, когда он подтягивался одной рукой. Правда, при этом вторая рука цеплялась за первую в районе запястья и как-то помогала. Но сейчас не было турника, не было возможности ухватиться второй рукой за первую. Кроме того, на турнике, если не получалось подтянуться, можно было просто спрыгнуть, а здесь никуда не спрыгнешь. Жулудков перебрался выше, хотя раньше держался прямо под командиром, но и сейчас, сорвавшись, тот мог ефрейтора увлечь за собой. Высота была небольшая, метра три всего, но нельзя забывать, что старший лейтенант ранен, ослаблен, а внизу не ровная площадка, а скопление камней, каменная стенка-бруствер, недавно еще спасительная, а теперь смертельно-опасная. При этом нельзя было издать ни звука, потому что вот-вот совсем рядом должны были пройти бандиты. И как раз, когда Владислав Григорьевич начал чувствовать, что долго так не провисит и нужно что-то предпринимать, иначе пальцы руки устанут, перестанут цепляться, и тогда падение будет неизбежным, снизу донесся легкий шум. Бандиты пошли в новую, может быть, последнюю для всех атаку.

Спецназовцы замерли, стараясь даже не дышать…

Время тянулось медленно и вязко, шло вразвалочку, как бандиты внизу. Если солдатам-спецназовцам, прочно уцепившимся за склон, такое выжидание было отдыхом, то их командиру взвода оно было мучением и испытанием его терпения. Но терпение у старшего лейтенанта было тренированное, и он висел на левой руке, не издавая ни звука.

В этот момент Владислав Григорьевич старался не думать о возможности падения. О падении думать всегда страшно. Даже самому храброму человеку бывает страшно. Наверное, именно поэтому отрицательные герои в бездарных фильмах в конце обязательно падают с большой высоты. Режиссеру кажется, что это мощное выразительное средство. Но происходит это потому, что режиссер сам боится высоты. Старший лейтенант Старицын вспомнил в этот момент свой самый первый прыжок с парашютом. Он готовился к нему, настраивался и был уверен, что заставит себя прыгнуть решительно и самостоятельно. Однако даже подумать ему, тогда курсанту военного училища спецназа, не дали. Его, остановившегося перед раскрытой дверью, чтобы собраться с мыслями, просто вытолкнули, не дожидаясь, когда он сам решится. И, что удивительно, страшен был не будущий момент приземления, страшным было ожидание падения, ожидание полета. Но, когда падение и полет под куполом начались, все вокруг стало спокойным и радостным. Подступило ощущение полного счастья. О приземлении тогда не думалось. Сейчас тоже страшно было падать. Приземление, конечно, будет еще более страшным для человека раненого, но старший лейтенант Старицын думал в этот момент только о том, чтобы в случае падения не издать ни звука. Сможет ли он проконтролировать себя и не застонать? В ясном сознании, был уверен Владислав Григорьевич, без сомнения, сможет. Но если будет в полубеспамятстве – на этот вопрос он ответить не мог даже сам себе и потому сконцентрировался на том, чтобы удержаться, чтобы все силы собрать и передать их в пальцы руки, которая его держала.

Бандиты, видимо, удалились. Но тут еще кто-то пошел. Этого в ночной тишине было хорошо слышно. Человек ворчал что-то себе под нос, выражая недовольство неровностями пути по телам убитых. Такой путь никому, даже бандиту, радости, понятно, не доставит. Тем более что шел он по телам тех, с кем вместе сюда заявился. Убитые спецназовцы лежали по другую стороны стены. Вернее, двух стен – впереди и сбоку. Но до них еще необходимо было добраться.

А потом еще какая-то группа пошла вслед за ворчуном. И, видимо, догнала его. Кто-то упал. Стал слышен какой-то тихий сердитый разговор, но слов разобрать было невозможно, да и говорили, скорее всего, на незнакомом спецназовцам языке. Потом последовал целый ряд еще каких-то звуков, а сразу после этого грохнули, взрываясь одна за другой, семь гранат. И сразу же в ответ на это заговорило восемь, как легко подсчитал по звуку командир взвода, автоматов. Куда стреляли бандиты в темноте, что они видели – непонятно, но так они могли и друг друга перестрелять. Скорее всего, это и произошло, потому что через короткое время стреляли уже только пять автоматов. Возможно, пули срикошетили от каменной стены. Камни имеют разные поверхностные углы, это не ровные кирпичи, из которых можно сложить плоскую стену, которая не будет рикошетить. Стрельба быстро прекратилась. Видимо, оставшиеся бандиты присматривались к темноте и пытались понять, что их ждет впереди. Но старший лейтенант Старицын не дождался окончания этого момента. Собрав все силы и превозмогая боль, он ухватился больной правой рукой за предплечье левой и стал подтягиваться. Струя крови обильно хлынула за шиворот, но старший лейтенант думал только о том, чтобы не потерять сознание и не упасть. Он подтянулся пусть и не до конца, но трех десятков сантиметров ему хватило, чтобы нога нашла опору, а дальше пошло легче. Дальше Вацземниекс наклонился и, ухватив командира взвода за шиворот бушлата, как щенка, потянул кверху. Откуда в не слишком крепком теле младшего сержанта взялась сила, чтобы вытащить такого мощного и тяжелого старлея, непонятно, но он вытащил его на свой уровень и подтолкнул дальше, на конечную площадку к «камню-банкиру». И тут же сам оказался рядом.

– Надо было вам, товарищ старший лейтенант, бронежилет с «разгрузкой» оставить внизу.

– Надо было… – шепотом ответил Старицын.

И в это время бандиты прекратили стрельбу.

Невнятная тишина длилась секунд тридцать, потом на задней линии атаки, откуда недавно слышались приглушенные голоса, зажглись четыре тактических фонаря, и сразу за ними зазвучали автоматные очереди. Кто-то расстрелял пятерых оставшихся у стены бандитов.

– Наши, что ли, пришли? – тихо спросил, взобравшись на стену, старший сержант Ломаченко.

Вслед за ним на стене оказался и ефрейтор Жулудков.

– Они между собой по-арабски говорили, – сообщил он, – я отдельные слова слышал. Это бандиты бандитов бьют. Деньги делят.

– Пусть сначала возьмут их в руки… – довольно проговорил Ломаченко. – Я старательно прятал…

– А ты что, по-арабски болтаешь? – удивился старший лейтенант.

– Просто звучание речи… Я был как-то в Египте. До армии еще. В девятом, кажется, классе учился. С родителями ездил. Запомнилось, как они певуче разговаривают. А потом с иорданцами у нас совместные учения были. Еще на срочной службе. Тот же напев при разговоре. В сравнении с местными лающими голосами, арабский – это музыка…

– Будем ждать, что дальше? – спросил Вацземниекс.

– Будем ждать.

– Может, осветим их и постреляем? – предложил Ломаченко.

– А зачем нам себя обнаруживать? – не понял старший лейтенант. – Пусть сами себя и друг друга уничтожают, пусть взрываются. Лучше сделайте, кто умеет, мне перевязку.

Сумка санинструктора висела на боку младшего сержанта Вацземниекса, он и взялся делать перевязку. Двое других стали помогать командиру взвода разоблачаться. Один он не мог не то что с тяжелым бронежилетом, даже с «разгрузкой» справиться. Последние силы, видимо, ушли на подъем в темноте и на попытку удержаться на одной руке. Попытка оказалась удачной. Значит, не все еще со здоровьем у старшего лейтенанта потеряно…

В сумке ефрейтора Сапожникова оставалась только половина пузырька перекиси водорода. Этого хватило только на то, чтобы размочить и оторвать часть тампона на второй ране командира взвода. Вацземниекс перерыл всю сумку и даже вывалил часть содержимого на камень, но второго пузырька с перекисью не нашел. Он нахмурился, сведя к крупному носу белесые брови.

– Придется терпеть, товарищ старший лейтенант. Как отрывать? Резко или постепенно?

– Как тебе удобнее. И чтобы рана не открылась.

– Вторая уже открыта. Сильное кровотечение. Это от нагрузки, когда вы сюда взбирались. Но лучше такое кровотечение, чем внутреннее. Я, конечно, не спец, но дважды с ранениями в госпитале лежал. Кое-что слышал. Вся поверхностная зараза вместе с кровью вытекает, гангрены не будет. Главное, чтобы много не вытекло.

– Много – это сколько? – спросил Ломаченко, который ждал своей очереди и только что засунул чистый тампон в прорезь своего бушлата. У него, похоже, тоже рана кровоточила. Пусть старший сержант и не висел на одной руке, пусть и не напрягал все тело, пытаясь выкарабкаться из трудного положения, все же подъем на площадку к «камню-банкиру» и ему дался, просто говоря, с дополнительными нагрузками.

– Много – это больше, чем в человеке есть, – сделал свой вывод ефрейтор Жулудков.

– Из меня сегодня вытекло, пожалуй, в три раза больше, чем во мне есть, – ухмыльнулся старший лейтенант. – Насквозь протекло, через все тело сверху вниз, и, кажется, в башмаках кровь хлюпает. И ничего, бегаю еще…

Вацземниекс резко сдернул приклеившийся к ране тампон. Старший лейтенант вздрогнул, но не издал ни звука. Он смотрел вниз, в ущелье, и первым заметил перемены.

– Фонари зажгли. Смотрят. Уже по ту сторону стены. Словно ищут знакомых.

– Если и ищут, то только нас с вами, товарищ старший лейтенант, – произнес старший сержант Ломаченко. – Других они в лицо не знают.

– Точно, нас ищут, – согласился Владислав Григорьевич. – На левую галерею полезли. Пробежали с фонариком.

– Тихо себя ведем, – сказал Ломаченко. – Сейчас правую будут осматривать и под нами окажутся. Может, сбросить им на всякий случай угощеньице? – Он показал зажатую в здоровой левой руке гранату.

– Отставить ресторанные замашки! – строго приказал командир. – Они и без нас себе стол обеспечат. С яствами на любой вкус.

Снизу, с угла верхней линии обороны правого фланга, раздался крик. Кричали, сообщая что-то, на иностранном языке. Похоже было, что на арабском. По крайней мере, слова звучали певуче, как и говорил минуту назад ефрейтор Жулудков.

Ломаченко не был уверен, что оттуда очень просят угостить их гранатой, памятуя запрет командира, стать официантом не спешил и только тихо прошептал:

– Не нашли. Плохо искать умеют…

– Эй! Эмир! – раздался снизу, со стороны стены, голос человека, плохо владеющего русским языком. – Выходи, все равно мы тебя найдем. Лучше сразу выходи…

– Кого они ищут? Своего эмира? – удивился Вацземниекс.

– Они ищут эмира отряда спецназа, – объяснил Владислав Григорьевич. – Они меня так между собой зовут, поскольку я официально не представлялся.

Спецназовцы улыбнулись.

– Повернитесь, товарищ старший лейтенант, – попросил Вацземниекс, пытаясь сделать перевязку через весь мощный корпус своего командира…