Я сам затрудняюсь сказать, откуда у меня взялось такое беспокойство. Опять, что ли, чутье волчье... Но просто сидеть на месте возможности не было. Обычно, выпив, я за руль не сажусь. Даже столько, сколько сегодня, выпив... Два раза – рюмка и половина рюмки... Я и пить-то не хотел, вообще не хотел, но решил выпить, надеясь, что это меня слегка расслабит. Не расслабило... Наоборот, только острее стало ощущаться беспокойство. И, самое неприятное, я никак не мог понять, откуда это беспокойство подкрадывается, что оно может означать и чем, в конце-то концов, грозит...

В этот раз я сел за руль и поехал. На мое счастье, навстречу не попалось ни одной патрульной машины ГИБДД. Хотя время было уже позднее, но я все же позвонил в дверь дяде Леше и, к его удовольствию, дал ему и собаке возможность заработать еще пятьсот рублей. Не хотелось на свою стоянку ехать... Беспокойство меня утомило, да и без того я был в таком состоянии, что мечтал быстрее до кровати добраться.

Внешний вид моего скромного жилища удручил бы целую бригаду добросовестных уборщиков. Меня удручил сильнее, чем целую бригаду. Во время самого обыска я находился, понятно, в некотором состоянии аффекта, и тогда как-то не до удрученности было, хотя сказать, что я сильно волновался при задержании, тоже было нельзя. Я был в себе уверен...

Заниматься уборкой и даже самым малым наведением порядка я конечно же не стал. Просто прошел в спальню, разделся и хотел на сон прочитать несколько страниц из тетради капитана Петрова. Раскрыл, как и Волк, на первом попавшемся месте и начал читать... И очень скоро понял, что не улавливаю смысла прочитанного, потому что в голове выстраиваются собственные воспоминания...

...Мост казался тогда необычайно длинным... Уже через два месяца, переходя этот мост под обстрелом, я буду удивляться, почему он показался мне таким длинным... Мост как мост... Обычный... Мы стояли перед ним и поддерживали под руки капитана Петрова. Напоследок его одного из всех на допрос водили. Уж от всей души постарались... Леонид Михайлович дышать уже почти не мог – так избили... Мы стояли перед мостом и ждали. Автобус с той стороны еле-еле полз... Не бывает в природе автобусов, которые так медленно ползают... А тут еще эти журналюги иностранные... Суетливые, вертлявые, с подпрыгивающими походками, все как один умывались, кажется, не чаще, чем мы в плену... С тех пор я всех журналистов, и наших, и иностранных, не могу по-другому видеть... Они всегда кажутся мне суетливыми и вертлявыми, омерзительнейшими созданиями, которые для того только и созданы, чтобы пленных мучить... Чтобы мешать им быстрее до своих добраться... Хорошо еще, что Мовсаев только съемку разрешил и не разрешил брать интервью... Я бы на каждый вопрос плевком отвечал...

Об обмене все же договорились, хотя и не сразу... Уже потом мы узнали, что, получив отказ по предложенным им спискам, Мовсаев, недолго поколебавшись, предъявил новые требования. Теперь он хотел получить оружие и деньги. В поставках оружия было отказано сразу, вопрос о деньгах еще обсуждался, когда на Мовсаева насели родственники пленных... Наши все-таки постарались и каким-то образом распространили среди мирных чечен списки пленников, уже подготовленных для обмена. Создали что-то типа утечки информации... Это всегда хорошо действует... Родственники зашевелились... И Мовсаев сдался под их напором...

Сначала на эту, на чеченскую сторону моста приехал представитель нашей бригады. Опять заседал с Мовсаевым, проверяя и согласовывая списки. Нам это согласование казалось длиною в век, в десять веков, в бесконечность... Мы еле стояли, еле держались, чтобы не побежать по мосту к невидимым отсюда своим, – и пусть подлые чечены стреляют в спины, это только в сказках у них живет адат, который запрещает в спину стрелять, в действительности они стреляют в спину без сомнений... Желание бежать было сильнее чувства самосохранения... И еще было опасение, что опять что-то сорвется... Уже дважды срывалось... Нас дважды выводили во двор гауптвахты, дважды туда автобус заезжал, но неожиданно выходил Мовсаев, брезгливо и высокомерно нас осматривал и приказывал развести всех по камерам... На третий раз нас привезли все-таки к этому мосту... И увидели мы приезд представителя бригады, прошедшего мимо нас и даже простого человеческого любопытства не проявившего, чтобы посмотреть на пленников... Даже на капитана Петрова не посмотрел, хотя капитан стоял в первом ряду, с двух сторон солдатами под руки поддерживаемый... Словно бы приехавший офицер стеснялся... То ли стеснялся того, что мы пленники, сдавшиеся чеченам, то ли стеснялся того, что мы пленники, а он – нет... Но нам такое поведение офицера показалось плохим знаком. Сразу подумалось, что переговоры опять под угрозой срыва и капризный, как женщина, Абу Мовсаев в очередной раз что-то переиграет... Вот тогда и захотелось побежать...

Истеричность... Иного слова для описания нашего состояния тогда было не подобрать... Именно истеричность, желание немедленно, сейчас же у своих оказаться...

От группы, где Мовсаев беседовал с офицером из бригады, отделился человек и сел в машину, где его уже ждали еще трое. Поехали по мосту на нашу сторону. Значит, переговоры идут, значит, Мовсаев не сорвал их... А еще через пять минут в ту же сторону поехал чеченский автобус, дребезжащий, со стеклами, продырявленными пулями...

Мы ждали, у всех, наверное, как у меня, горло сдавило волнением. Мы ждали...

И с нашей стороны двинулся автобус... Медленно, неестественно медленно приближался... А мы ждали, мы истерично ждали, когда же водитель скорость переключит, когда поедет быстрее, быстрее к нам, за нами, потому что мы уже поняли, что именно в этом автобусе нас повезут на ту сторону...

Я будто бы заново переживал эти события, держал тетрадь капитана Петрова в руках, но даже одной страницы не перелистнул и, когда понял, что не смогу перелистнуть, потому что мне и своих воспоминаний хватает, своих, более ярких, чем чужие, о том же говорящих, отложил тетрадь в сторону и выключил свет.

Но уснуть я не мог долго еще...

Я, наверное, очень поздно уснул, потому и проснулся так поздно и все с тем же чувством беспокойства в груди и в голове... Словно бы сделал что-то не так и вскоре предстояло расхлебывать все это... Но, едва умывшись, я догадался, откуда у беспокойства растут корни... Скорее всего, правильно догадался... Мне очень не хотелось идти на очную ставку с Анжелиной, где придется смотреть ей в испуганные глаза и откровенно врать, упираться и стоять на том, что ничего она мне не передавала и я понятия не имею, о каких деньгах она речь ведет... Это достаточно веская причина, чтобы беспокойство испытывать... Не беспокойство за свою безопасность, а только чувство дискомфорта из-за необходимости вранья...

Я рассчитывал побороться с Анжелиной за счет своего взгляда. И посильнее люди не выдерживали его, и она не выдержит... Она начнет что-то путать, начнет отводить взгляд... В итоге не произведет впечатления честного человека... Но и обвинений против нее никаких выдвинуто быть не может... Может быть выдвинута только версия, которую практически доказать невозможно... И я не подставляю ее в этом случае, как она меня подставила. Но дело предстоящее в любом случае слишком неприятно, чтобы идти на него с радостью.

Без радости я и собрался идти, но отчего-то захотелось рискнуть и прийти в ментовку во всеоружии. Плохо я себя без пистолета чувствую... Даже в ментовке... И, выходя из дома, я заглянул в почтовый ящик. Пистолет по мне соскучился не меньше, чем я по нему, и просто просился в руку... Тем не менее пришлось убрать его в кобуру...

Время у меня в запасе было, я подумал было заехать к Волку, чтобы попросить его не пить до поминок и вообще на похороны не на своей машине ехать. У Волка есть дурацкая привычка за руль садиться в любом состоянии. Правда, у него есть способность трезветь, когда это необходимо: только что был никакой совершенно и вдруг, когда стало нужно, выглядит вполне прилично... И потому я не за него и не за его машину беспокоился, а за встречных ментов. Остановят, потом попробуй откупись... По нынешним законам, о которых только слухи ходят и неизвестно, приняли их или нет, какие-то драконовские меры против пьянства за рулем обещаются... Лучше бы Волку не попадаться...

Но, сам для себя неожиданно, я свернул в сторону прямо противоположную и проехал мимо офиса Анжелины, не заезжая на служебную стоянку, ставшую уже привычной. Это опять меня чувство вины толкнуло... И только потом, уже квартал проехав мимо, я вспомнил, что в туалете на втором этаже я, кажется, что-то забыл на покрашенном алюминиевой краской коробе вентиляции. Пустяк, между нами говоря, полтора миллиона баксов. Но самому стало приятно оттого, что вспомнил я о деньгах уже задним числом. А проезжая мимо, думал об Анжелине... Ее нелегкое испытание ждет... Испытание в виде беседы с моими глазами...

Впрочем, для меня очная ставка тоже будет испытанием...

Майор Николаев сидел рядом с масляным электронагревателем и старательно потел одним боком, поскольку другой его бок существовал, кажется, от тела автономно в жутком холоде. Или вечером в кабинете лучше топили, или я был так возбужден, что холода не заметил. Как не видел самого нагревателя.

– Приморозило? – спросил я.

– Батареи на этаже отключили... Ночью в соседнем кабинете прорвало систему... Первый этаж затопили... Канцелярию... Кучу документов в плаванье отправили... – говорил майор легкомысленные слова, но печальным и измученным голосом. Под глазами у него светились синие круги, издали, наверное, похожие на синяки. Всю ночь, вероятно, не спал, мысленно искал потерянные полтора миллиона баксов. Судя по голосу – не нашел...

Бедный... Долго же ему, такому восприимчивому, теперь спать не придется. Мучается, страдает, переживает, а все ради чего? Все ради лишней звездочки на погоне... Стоит ли игра сожженных свеч?

– Простудим женщину... – посочувствовал я Анжелине, которой было отведено еще четыре минуты, чтобы появиться вовремя.

– Я разрешу ей не раздеваться...

– В смысле – не снимать шубу, или...

Майор покраснел, как девица.

– В смысле не снимать шубу...

В дверь постучали. Анжелина явилась раньше времени. На целых две минуты. Это вообще-то не в ее привычках. Обычно она строго на десять минут опаздывает...

– Войдите...

И выглядела она ничуть не лучше майора. Ей бы тоже стоило меньше нервничать. Не ее же деньги пропали, а ментовские, к тому же застрахованные на случай встречи с такими волками, как мы с Волком...

– Плохо себя чувствуешь? – спросил я.

– Почувствуешь себя хорошо... Вторую ночь без сна... Сначала обвиняют в торговле наркотиками и полтора миллиона вымогают, чтобы дело замять, потом обвиняют, что я полтора миллиона украла... Из огня в прорубь... Я ни спать, ни работать, я ничего не могу...

– Я вот тоже говорю товарищу майору, что ты не могла... Ты – порядочная... И именем своим дорожишь... Какой тебе смысл из-за каких-то полутора миллионов рисковать... А товарищ майор верить не хочет... Ему гражданка Качурина кажется особой ненадежной, и он ее, по примеру покойного подполковника Петрова, желает запереть на ночь к бомжам в «обезьянник». Да ты не расстраивайся, я рядом, выручу в очередной раз...

Анжелина хотела, думаю, покраснеть, но две бессонные ночи сказались, должно быть, на ее давлении, и она только позеленела. Наверное, от злости, потому что от всего другого или краснеют, или бледнеют... Или с похмелья синеют... Но ей это не грозит, это участь Волка, который от безделья и волчьего одиночества стал пить чуть не каждый день...

– Давайте приступим... – сказал майор и пододвинул к себе какие-то частично уже заполненные бланки.

– А мы разве уже не приступили? – вдруг взъерепенилась Анжелина. – Он на своем стоит, я на своем! И ни он, ни я отступать не желаем... Я его убить сейчас готова... Дайте ваш пистолет, товарищ майор...

– А мне хочется ее расцеловать... Отвернись, майор...

– Кончайте цирк! – майор Николаев голос повысил. – Не то я позову Полтора Ивана, при нем смирно сидеть будете... И без выстрелов, и без порнухи обойдетесь... Будете дрожать и потеть от страха даже при минусовой температуре... Работаем...

– Работаем... – согласился я.

И увидел, что Анжелина улыбнулась. Она оценила мое качественное поведение по достоинству и, кажется, готова была подмигнуть мне. Говоря честно, меня это сильно обескуражило. Я ведь надеялся встретиться с подавленным состоянием несчастной жертвы. Она, однако, жертвой себя видеть не желала, выглядела агрессивной и взбалмошной. А куда же, пардон, пропала та Анжелина, что вошла в кабинет несколько минут назад?

И, главное, какая из них настоящая?..

И мне не показалось, что эта вот Анжелина, что предстала перед нами сейчас, так ведет себя, пытаясь меня вытащить...

Очная ставка откровенно провалилась. Она вообще в комедию вылилась, и мне опять показалось, что Анжелина умышленно мне подыгрывает, желая сорвать важное мероприятие. Только не понял, на себя она работает или на меня. Но какой-то подвох я заметил. Правда, не сумел определить – какой именно. И это тоже беспокоило...

Распрощавшись с майором, мы вышли из кабинета вместе.

– Тебя подвезти? – спросил я.

– Спасибо. У меня машина лучше...

– А у моей проходимость выше... Для Москвы это важно... – мне требовалось время, чтобы раскусить ее игру, а без очного общения раскусить ее мне сложно.

– Мне в своей удобнее. Да и у меня тоже все-таки внедорожник... Даже по Москве проеду...

– Не везде... – настаивал я.

– Где хочу... – ответила Анжелина неожиданно резко, давая понять, что больше играть со мной не желает.

Как собака, зубы показала... Это уже было что-то новое.

Мы вышли на улицу. «БМВ Х5» Анжелины тут же подкатил. За ним еще «Лендровер» с охранниками. Да, солидный кортеж, который мне еще не приходилось наблюдать. С таким сопровождением только олигархи ездят и воры в законе. И откуда-то подступила уверенность, что все это сопровождение появилось персонально для меня... Хотя меня не впечатлило...

Какой-то человек выскочил из «Лендровера» и открыл перед Анжелиной дверцу «БМВ». Это не охранник, судя по одежде и манере поведения. Красивый, мужественный, очень эффектный молодой человек. Разве что телохранитель, которого еще вчера у нее не было. Или какой-то помощник, адвокат и тому подобное, с которым я познакомиться не успел. Адвокат пришел бы на очную ставку... И вообще, если бы Анжелина всерьез отнеслась к своему положению, она обязательно наняла бы адвоката. Она, как показало ее поведение, не относится всерьез... Почему? Надеется, что меня повяжут?..

Я засмеялся по-настоящему весело.

Анжелина обернулась, хотела что-то сказать, но тут не вовремя выскочил из дверей майор Николаев.

– Онуфриенко! Хорошо, что ты еще не уехал... Пойдем... Майор Лиходеев к телефону требует... Срочно... Александр Витальевич, привет! – это уже относилось, как я понял, к человеку, который открыл дверцу машины для Анжелины.

Тот откликнулся приветственным взмахом руки.

Мне пришлось вернуться в управление, подспудно ощущая, что будет не так просто забрать из туалета в офисе «Евразии» уже привычные свои полтора миллиона баксов. Меня могут просто не пустить в офис...