Ангел утром едет в аэропорт встречать сына. По дороге присматривается внимательно, но «хвоста» за собой не обнаруживает. В принципе, теперь «хвоста» и быть не должно.

В конце ночи, предварительно позвонив, приехал капитан Рославлев с не слишком приятным известием. Задержанных участников конфликта после допроса пришлось пока отпустить. Все они по документам входят в охранное подразделение режимного учреждения, имеют право на ношение оружия и объясняют свое поведение вполне оправданно – выполняли задачу в соответствии со своими непосредственными обязанностями, поскольку к ним поступило сообщение от осведомителя, что владелец «Геши» сильно интересуется деятельностью предприятия. Доказать обратное невозможно, а если и удастся доказать, то охранники всегда могут списать свои действия на собственную ошибку или ошибку осведомителя. Самого осведомителя, как любая силовая структура, даже ведомственная, они никогда не назовут. В принципе, преступных действий они не совершали, только пытались проверить документы у подозрительного для них человека, когда подверглись внезапному нападению. Отдельно поднят вопрос о поддельных документах сотрудников ФСБ, но это уже почти мелочь, которая может закончиться очень быстро и без серьезных оргвыводов. В свою очередь, охранники предъявили претензии за сожженную машину и за несколько ударов, нанесенных по их физиономиям. Что касается взрыва световой гранаты, здесь уже генерал Астахов категорично отверг все претензии и предположил вмешательство третьей, пока неизвестной стороны, искать которую «Альфа», естественно, не собирается, потому что эксцесс трудно отнести к терроризму и можно рассматривать только как акт хулиганства. Что касается ударов по физиономиям, то генерал вступился за интерполовцев, объяснив все недоразумением, вызванным предъявлением откровенно фальшивого удостоверения. Это удостоверение и послужило единственной причиной для задержания. Других причин пока не просматривается.

Тем не менее дело вызвало такой переполох и такое множество звонков самого разного уровня, что генерал уверен в своей правоте – расследование деятельности института следует продолжать, но делать это нужно аккуратно. Если бы разговор шел о пустяке, то и шума бы поднято не было. Об аккуратности Владимир Васильевич попросил позаботиться и Басаргина. Шумные кампании всегда дают повод к неразберихе.

Капитан по приказанию генерала привез с собой специалистов со сложным электронным оборудованием для обследования машин Интерпола. Интерполовцы так и держали дежурного на стоянке до самого утра. Как оказалось, напрасно. Специалисты «Альфы» быстро и без проблем нашли на машинах Ангела, Пулата и Тобако магнитные «радиомаяки». Значит, поставили их до того, как интерполовцы выставили на стоянку пост.

– Значит, где-то стоят машины-пеленгаторы, – рассудил Ангел, хорошо знакомый с такой техникой. – Обязательно пара, чтобы засекать пеленг... Можно их слегка пощекотать.

– Генерал просил работать аккуратно, – напомнил Рославлев с улыбкой.

«Радиомаяки» с удовольствием переставили на машины жителей дома, ночующие под окнами. Пусть желающие погоняют за ними по Москве. Можно щекотать противнику только нервы, никак не конфликтуя при этом с законом.

– Кстати, – вспомнил вдруг Ангел. – Зеленый «Ленд Ровер»! Он ночью ездил за мной почти до здания ГРУ. Потом пропал. И снова показался во дворе... А потом кто-то из окна выбросил пустую бутылку, и она пробила «Ленд Роверу» крышу... Только после этого ребята укатили.

– Я не в курсе этого. О «Ленд Ровере» у нас разговора не заходило, – Рославлев развел руками. – Но если есть «маяки»... Зачем еще и слежение?

– Именно это я и спрашиваю.

– Номер проверяли?

– Частное лицо. – Ангел протянул капитану картонную карточку с данными на ночную машину. – Поинтересуйтесь по своим каналам, у вас возможности шире.

Рославлев бумажку забрал и направился к двери. Но на прощание не удержался и спросил-таки достаточно ехидно:

– Кстати, у вас тут часто бутылки из окон бросают?

– Бывает, – солидно пробасил Доктор Смерть. – Прошлый месяц, помню, мне на голову упала. Чуть не напугала...

– И что? – поинтересовался Рославлев.

– Разбилась, – спокойно ответил Доктор и почесал волосатый затылок.

– И световые гранаты падают?

– Кто их знает? – ответил Сохатый. – Я видел, что они падают на улицах и залетают в чужие машины... Во дворе – не знаю.

– Разведка спускается! – слышит Руслан Вахович голос начальника своего штаба. – Бегом...

И поднимает голову сразу после разрыва очередной мины.

По леднику спешит, словно опоздать куда-то боится, тот самый разведчик, что приходил утром. И трещин не боится.

– Что-то там случилось, – говорит Имамов, сам поднимается и быстро идет навстречу. Начальник штаба за ним.

Оба торопятся, потому что чувствуют подступающую беду. И в подтверждение беды сверху слышится крик... Оба смотрят на разведчика. Тот рукой машет, призывая их остановиться. Но полет новой мины и без того заставляет обоих залечь. Однако мина пролетает дальше.

А когда они поднимают голову, то не видят разведчика...

Момент рассматривания и осмысления обстановки занимает больше минуты.

– Вон там! – говорит начальник штаба. – Миной накрыло... Руку тянет...

Имамов и сам уже видит поднятую в последнем движении руку. Самого человека не видно. До разведчика метров шестьдесят. Оба просто бегут, не боясь опасных трещин. Да и взрывы мин помогли им, провалили покров там, где он трещины прикрывает, сделав дорогу более безопасной.

Расстояние преодолевается быстро, хотя и с перерывом, вызванным полетом новой мины. Разведчик лежит на голом льду – снег в этом месте съехал. Его накрыло осколками, и во многих местах к грязным тонам «камуфляжки» добавились новые расцветки – красные.

– Что ж ты так, сынок... – склоняется Имамов над раненым.

– Перевал... – шепчет разведчик. – Перевал занят...

– Как они прорвались? – спрашивает начальник штаба.

– Это не они... Десант высадился... С вертолетов... «Летучие мыши»... И дальше десант... Под ледником... Тот отряд «закрыли»... Они назад пошли... – разведчик говорит рваными фразами, с перерывами между ними.

– Много?

– Много... Больше, чем нас... Вниз прорывайтесь...

Имамов выпрямляется и вытаскивает перевязочный пакет, хотя понимает, что перевязка такого раненого уже не спасет. Осколки мины искромсали его тело.

Появление «радиомаяков» обещает отсутствие «хвостов». Тем не менее проверка обстановки уже так прочно въелась в привычку, что Ангел делает вокруг квартала несколько кругов, прежде чем выехать на дорогу в Шереметьево. И на Ленинградском шоссе часто посматривает в зеркало заднего вида. Но все, кажется, проходит благополучно.

Проверка отнимает много времени, но еще больше времени отнимает ожидание слегка опоздавшего самолета, получение багажа и таможенный контроль. Наконец Сережа выходит... Улыбается... Обнимает отца.

– Честно говоря, – усмехается Ангел, забирая из рук сына чемодан, – твое присутствие здесь вовсе не обязательно, поскольку основные события происходят в Чечне, в районе, куда нас с тобой никто не пустит. Но ты же поедешь в отпуск куда-нибудь в теплые края, и мы неизвестно когда встретимся... Так что, извини, что вызвал тебя, и – с визитом тебя на родную землю.

– Но что-то из Чечни нам привезут? Будет хотя бы материал? – спрашивает младший Ангел.

– Это, думаю, будет.

– Мне по должности положено не только террористов отлавливать, но и контролировать разрабатываемые темы. Если тема открыта, я обязан проводить мероприятия по ее развитию. Если появились новые данные, они тему закрывают, и я работаю в другом направлении. Так что командировка в любом случае оправданна.

Обратная дорога от аэропорта до офиса занимает гораздо больше времени, чем дорога туда, хотя сейчас Ангел и не кружит по городу, проверяя наличие «хвоста» – слишком большое движение. Москвичи привыкли на работу ездить на собственном транспорте, если таковой у них имеется, и даже в том случае, если этот транспорт день простоит где-то и понадобится только для того, чтобы вечером домой вернуться.

Во дворе Ангелы встречаются с Басаргиным, только что вернувшимся из ФСБ, куда он ездил выяснять какие-то детали относительно пресловутой лаборатории.

– Есть небольшие новости, – кивает Басаргин и пожимает руку Сереже. – Наверху уже дожидается Рославлев... Ему тоже спать не дают. Это в дополнение к тому, что капитан привез ночью от Астахова... Поднимайтесь!

А старший Ангел, перед тем как зайти в подъезд, показывает сыну гордость Пулата, мирно стоящую под тонким слоем ночного снега. В профиль «Геша» похож на кошку, что младший Ангел сразу же замечает.

Выстрелы минометов Согрин с Разиным слышат издалека.

– Ого! Там намечается крупное сражение... – Полковник оборачивается и поднимает одну руку, второй показывая на микрофон «подснежника»: приказ всем включить аппаратуру связи.

И сразу же в эфир прорывается грубоватый голос Сохно:

– Я Бандит! Может быть, найдется поблизости добрый человек, который объяснит мне, кто с кем воюет... А то у меня тоже руки чешутся. Покажите хоть кого-то. Саакян не в счет. Он отстал...

– У меня такое впечатление, – говорит Разин, что эти два джамаата атакуют уходящего по леднику Имамова.

– Они вызовут своим обстрелом лавину, – предупреждает лейтенант Егоров. – И Имамова просто снесет в долину...

– Я не думаю, что Имамов настолько глуп, чтобы продвигаться по лавиноопасному участку, – предполагает Согрин. – Тем не менее когда боевики воюют с боевиками, мы обязаны заняться уничтожением и тех, и других. В данном случае эти два джамаата к нам ближе. Разворачиваем «веер»...

– Снайперы выходят на фланги! – командует и Разин, поскольку основной состав группы составляют его бойцы.

– Вертолеты! – говорит Брадобрей.

Согрин поднимает голову. Вертолеты летят высоко и в стороне. Опытный глаз сразу определяет десантные машины, и при знании вопроса легко догадаться, кого эти машины несут.

– Пусть летят, – говорит полковник. – У них своя задача, у нас своя...

И переглядывается с Разиным. Разин тоже понимает, что Мочилов начал разворачивать силы. Через полчаса он перекроет доступ к границе.

– Не эти вертолеты! – почти весело говорит Брадобрей. – Вон там...

И показывает пальцем.

С другой стороны, видимые пока маленькими точками, на низкой высоте к ним приближаются четыре винтокрылые машины.

– Генерал Стригун добился, – добавляет лейтенант. – Нам выделили резервы...

– Едва ли, – пожимает полковник плечами, – тем не менее это не меняет нашу задачу. Разворачиваем «веер»!

– Все данные, что я принес, грешат субьективизмом. И только один факт является бесспорным и позволяет нам работать по полной программе, – когда все рассаживаются в кабинете, Басаргин начинает традиционное расхаживание от окна до двери, с обязательным выглядыванием за оконную штору и прислушиванием к происходящему за дверью в коридоре, где ровно ничего не происходит. – Но я начну с первого, то есть с предыстории. Во времена оные, когда активными методами шло уничтожение и распродажа оставшегося от времен советской власти добра, некоторыми структурами были наработаны целые системы схем передачи секретных объектов в частное пользование так, чтобы никто об этом, по сути дела, не знал. Есть подозрения, что мероприятие это началось задолго до прихода новой власти, то есть еще при правлении коммунистов. Не секрет, что перспективный прогноз развития страны давал им основания заботиться о дне завтрашнем. Делалось это разными путями, но в целом достаточно похоже. А основная работа началась уже позже, когда коммунисты власть потеряли, а приобрели ее те, что были коммунистами, но ими не остались...

Для начала прекращалось финансирование, потом прекращалось еще что-то и еще что-то. Приказ писался за приказом, и в итоге предприятие подлежало приватизации. Причем приказы писались разные, противоречащие друг другу, и предназначались для разных инстанций. Таким образом, для одной стороны предприятие сначала выводилось из режима секретности под видом конверсии, хотя никакой конверсии в действительности и не было. Какая вообще конверсия может быть, скажем, в психотропной или психотронной лаборатории? Потом следовал еще целый ряд мер... Вообще ликвидация и вывод предприятия из разряда режимных – это канительная история, требующая десятков различных мероприятий. Основные из них проводились. Но, скажем так, по забывчивости некоторых ответственных чиновников очень продуманно забывались отдельные приказы. Строго – отдельные... И система срабатывала только в определенном направлении. Для других инстанций писались другие приказы. И в этом направлении работа прекращалась. Таким образом, какая-то лаборатория или институт все еще официально входят в реестр, скажем, Министерства обороны под каким-то кодовым названием, как, например, известное вам предприятие, руководимое генералами Стригуном и Яхонтовым, один из которых, оказывается, доктор медицинских наук, а второй доктор военных наук, и считается прикладным сектором военного госпиталя... Оно называлось раньше и называется сейчас просто – «Лаборатория № 36» и, согласно реестру, финансируется только в том размере, который требуется на содержание сотрудников. Это для того, чтобы о лаборатории вообще не забыли и не отказались от нее... И вообще не финансируется для научных целей, хотя занимается не прикладной, а научно-изыскательской деятельностью.

С другой стороны, «Лаборатория № 36» выведена из реестра ФСБ как режимное предприятие и не подлежит больше контролю. Там даже ликвидирован так называемый «первый отдел». Вообще непонятно, почему он у них в последние годы назывался «первым отделом», если лаборатория находится в подчинении Министерства обороны. Он должен называться, как вам всем известно, «особым отделом». Но это тоже один из ходов, создающих дополнительную путаницу. Значит, я остановился на том, что лаборатория уже не контролируется ФСБ как режимное предприятие – это как раз и есть тот известный факт, о котором я упомянул. Но если не контролируется, тогда оно уже не режимное... Тем не менее оно продолжает быть режимным в реестре Министерства обороны. Кстати, в Министерстве обороны просто не знают, что лаборатория перестала быть режимной. Теперь я перейду к другому. Когда подобное предприятие не подлежит контролю и охрана режима секретности осуществляется собственными силами, то предприятие, по сути дела, в состоянии работать на того заказчика, которого оно найдет, а вовсе не на Министерство обороны. И таких заказчиков, мне думается, долго искать не надо. Этим и объясняется существование лаборатории в условиях отсутствия финансирования научной работы. То есть это финансирование идет, но со стороны. И «Лаборатория № 36» разрабатывает системы влияния на человеческую психику по заказам различных политических сил... Но это только половина беды. Эта самая лаборатория обзавелась своим собственным спецназом, своим собственным радиоузлом и имеет доступ к какому-то из спутников связи... То есть превратила себя в мощную силовую структуру. Естественно, это возможно только при мощном финансировании. Другой вопрос – зачем это надо? Хотя я бы даже не так спросил... Кому это надо? Ответ на это дает знание истории. Проводится простая аналогия со штурмовыми отрядами нацистов в Германии в тридцатые годы прошлого века. Когда политические движения или партии обзаводятся своими силовыми структурами, добра ждать не приходится, и настоящим государственным силовым структурам это необходимо пресекать в корне...

– А при чем здесь я? – громко зевая, спрашивает Доктор Смерть.

– Я понимаю твой вопрос. И думаю, что я здесь тоже ни при чем. Это прямая работа для управления антитеррора и для прокуратуры... Мы в данной ситуации только коснулись запретной темы и нажили себе несколько беспокойных ночей. Но проконтролировать то, за чем охотится лаборатория, мы обязаны вместе с ФСБ и ГРУ. Я не думаю, что мы в состоянии повлиять на события, если так называемый «поцелуй двузуба» окажется в руках российских спецслужб. Именно спецслужб и только спецслужб... А «Лабораторию № 36» я к таковым не отношу. Окажется и окажется... В конце-то концов, спецслужбы всего мира ведут исследования в этом направлении, и не дело Интерпола контролировать работу спецслужб. Наша задача проследить за тем, чтобы «поцелуй двузуба» не оказался в руках террористов или... Или политических авантюристов. Вот тогда мы может бить в колокола и активизироваться по полной программе...

– С такой постановкой вопроса и я согласен, – говорит капитан Рославлев.

– Теперь второй вопрос. Вернее, не вопрос, а простая информация. Генерал Астахов просит нас проявить внимание на тот случай, если подвернутся какие-то материалы по событиям в Дагестане и Карачаево-Черкесии. То, что говорил генерал Спиридонов... Спиридонов передал данные Астахову, и теперь лейтенанта Саакяна уже можно объявлять в розыск. Возможно, и его товарищей, но это не наш вопрос... Нас пока просят только быть внимательными к информации.

– Будем, будем, – соглашается Доктор. – А спать я буду? Двое суток на ногах...

Из кабины пилотов выходит вертолетчик, наклоняется, чтобы его было слышно:

– Полковника Мочилова вызывают на связь...

– Москва? – Юрий Петрович чувствует некоторое беспокойство, боится, что нашлись силы, которые повлияли и на решительность генерала Спиридонова.

– Нет. Ханкала. Майор Дубровский...

Полковник спешит в кабину, где ему протягивают наушники и ларингофон. Юрий Петрович наушники прикладывает к уху, ларингофон к горлу:

– Слушаю, Мочилов!

– Товарищ полковник, – докладывает Дубровский. – Ошибочка вышла. Это не тот пленный.

– Какой пленный? – не сразу понимает Мочилов.

– Мальчишка. Это Анвар, друг Аббаса...

– Так, понял... Что старший Аббас?

– Разговаривает с Анваром. Про сына расспрашивает... Но тут, понимаете... Генерал Стригун требует выдать ему пленного... Что делать?

– Сможешь попросить этого Анвара на время назваться Аббасом? На несколько часов...

– Смогу. Он парень хороший.

– Объясни ему, что этим он друга выручит... И пусть старший Аббас старается рядом быть, словно это в самом деле его сын. Ломайте комедию...

– Понял! Постараемся...

Мочилов возвращает атрибуты связи пилоту и выглядывает сквозь стекло фонаря.

– Подлетаем, – сообщает пилот. – Там бой идет... Где вас высадить?

– Как можно ближе!

– Ближе не могу. Только там, где место позволит. Вон там площадка. Для всех машин места хватит...

– Далеко.

– Ближе – склон.

– Выбрасывай над склоном, сам садись на площадку!

Полковник возвращается в салон.

– Подготовиться к десантированию! – звучит команда.

Аббас не боится пуль, хотя и не имеет желания подставлять себя под случайные выстрелы. Он сидит на снегу, прислонившись спиной к камню, положив на колени руки, скованные наручниками, и не знает, как он может помочь Руслану Ваховичу. И вдруг недалеко от него из-за другого камня появляется страшная и смешная одновременно физиономия. Улыбается криво и прикладывает палец к губам, призывая к тишине.

Человек осматривается и шагает вперед. За ним, чуть в стороне, так же неслышно движутся другие люди в «камуфляжках».

– Ты кто? – шепотом спрашивает, оказавшись рядом, Сохно.

– Аббас Абдутабаров...

– А что сидишь? Устал?

Аббас не понимает шутки и показывает руки в наручниках.

– Тогда лучше ложись, – советует этот подполковник с такой страшной для всех боевиков эмблемой на рукаве – летучая мышь обнимает крыльями земной шар. А сам на Аббаса не смотрит и, пригнувшись, шагает вперед, за следующий камень.

Аббас понимает, что это помощь отряду... Что будет дальше – неизвестно. Но сейчас, в настоящий момент – это помощь и спасение... И он молча ложится на бок, а спецназовцы огибают его. Недалеко Дукваха лежит также на боку. Рядом с ним другой подполковник. Тоже что-то говорит Дуквахе. И Дукваха молчит. Он тоже понимает, что это помощь своим...

Стрельба начинается одновременно в разных местах, стреляют с разных сторон, и сразу замолкают минометы, до этого ведущие методичный обстрел. Слышатся крики, но ненадолго. Потом наступает тишина...

Аббас садится и слышит шум. Видит, как недалеко в метре над землей зависают вертолеты и на снег выпрыгивают солдаты. Теперь уже понятно, что это совсем не помощь отряду, но поделать все равно ничего нельзя...

Аббас от расстройства глаза закрывает и сидит так до тех пор, пока не слышит скрип снега под чьими-то ногами. По звуку догадывается, что перед ним стоят трое. Тогда только глаза открывает и встает.

– Вот вам, товарищ полковник, и Аббас Абдутабаров. Вы очень желали с ним встретиться... – У подполковника, который недавно прикладывал палец к губам, голос в самом деле хриплый и смешливый.

– И я желал. И многие желали, – говорит полковник со шрамом через все лицо. – Но я и почти все другие интересуемся не им самим, а его дневниками... А есть человек, который лично Аббасом интересуется. Его в Ханкале отец ждет...

– Какой отец? – спрашивает Аббас, не понимая.

– Настоящий. Мы его нашли и привезли, думали с тобой поговорить через него. И уговорить с нами пообщаться... Но общение оставим на «потом». Ты сможешь сейчас идти?

– Куда?

– К Руслану Ваховичу. Со мной вместе...

– Я смогу. Но...

– Мы сейчас поднимемся к лагерю. Я останусь там, а ты пойдешь к Руслану Ваховичу и сообщишь ему, что в лагере один полковник Мочилов из ГРУ. И желает с ним побеседовать...

– А если Руслан Вахович не захочет?

– Ему ничего не остается. Он «в мешке». Путь перекрыт и сверху, и снизу. И там и там силы втрое превосходят его силы... К тому же он пойдет не сдаваться, а только на переговоры... Сможешь это сказать?

– Могу сказать. Но... Вы сказали про отца...

– Потом... Сейчас отправляйся...

Встреча двух полковников ГРУ – одного бывшего, второго настоящего – происходит на том самом месте, где стояла раньше палатка Имамова. Каким образом Мочилов определил место – непонятно, но это и неважно.

Оба полковника при оружии. Мочилов пришел на переговоры в сопровождении Согрина, оставив последнего в тридцати шагах позади. За спиной Имамова, тоже метрах в тридцати, остался дожидаться Аббас. Еще два десятка вооруженных людей остановились в ста метрах позади Аббаса. А за спиной Согрина, тоже метрах в ста, несколько спецназовцев охраняют двух пленников.

– Что вы имеете мне сообщить? – Руслан Вахович держится прямо и гордо.

– Пока только то, что с вами желает поговорить генерал-лейтенант Спиридонов.

– Я не знаю такого генерала.

– Да. Наверное. Когда вы уволились в запас, генерал Спиридонов служил в одном из разведуправлений округов... В настоящее время он руководит агентурным управлением ГРУ.

– У меня нет в запасе тем для беседы с генералом.

– Есть тема. «Поцелуй двузуба»...

Имамов ухмыляется очень горько:

– И вы туда же... Со всех сторон обступили...

– Мы знаем это. И потому так поторопились вмешаться в ситуацию. За вами охотились и арабские террористы, – полковник кивает в сторону, где под конвоем сидит скованный наручниками араб, что привел два джамаата с минометами к подножию ледника. – И агентура ЦРУ... – Следующий кивок следует в сторону Пола Маккинроя, у которого конвоир отдельный. – И даже некие спецслужбы политических структур России, обладающих реальной властью и деньгами... И все из-за «поцелуя двузуба».

– Поговорим лучше об условиях сдачи в плен моего отряда.

– Вы согласны сдаться в плен?

– Я согласен... Я вынужден согласиться... У меня не осталось места, где я могу жить на свободе... Я и мои люди.

– Условия обычные. Вы складываете оружие и подставляете руки под наручники... – Мочилов сохраняет холодность интонации.

– А дальше?

– А дальше будет следствие. Насколько нам известно, вы не имеете отношения к терроризму...

– Я не имею к нему отношения.

– Следствие будет разбираться с каждым человеком отдельно. Если в отряде есть преступники, они понесут наказание... Кто не удостоится обвинения, отправится домой... Вы же все условия сами прекрасно знаете.

– Я знаю. Я согласен.

– Вот и прекрасно... Но вернемся все же к «поцелую двузуба».

– Не стоит говорить об этом. Этого препарата больше нет в природе. Я уничтожил и сам препарат, и все материалы по его исследованию. И стер в памяти все данные. И никогда не смогу вспомнить их...

– Зачем вы это сделали?

– Я представил, что может случиться с миром, если препарат найдет широкое применение... У него были слишком большие перспективы. Такие препараты не имеют права на существование...

– Наверное, мы с вами оперируем разными величинами нравственности, – вздыхает Мочилов. – Тем не менее вам придется повторить все это лично генералу Спиридонову.

– Я готов повторить кому угодно... И забудьте о «поцелуе». Но...

– Что?

– Мне сказал Аббас, что в Ханкале его ждет отец...

– Да.

– Как вы нашли его?

– На него указала сестра покойной матери Аббаса.

– Это достойный человек?

– Вполне.

– Хорошо... Мы готовы к сдаче.

Имамов поднимает руку и делает знак своему сопровождению...

В момент сдачи моджахедами оружия полковник Мочилов стоит рядом с полковником Имамовым. Цепочка людей тянется долго, и растет гора оружия. Каждого сдавшегося тут же обыскивают и отправляют в сторону. Уже больше половины моджахедов сложили оружие, когда сзади, из группы спецназовцев, слышится шум.

Мочилов с Имамовым оборачиваются.

– Что случилось? – спрашивает Мочилов.

– Американец с собой покончил... – объясняет майор Паутов.

Мочилов шагает к группе. Имамов следует за ним.

Пол Маккинрой лежит на боку, вытянув перед собой бессильные руки, скованные наручниками.

– Как это произошло?

– Вот так, – показывает майор обыкновенную тонкую булавку. – Из рукава вытащил. Укололся булавкой, и свалился. Пульс щупаем – нет пульса. Острие, похоже, было отравлено...

– Он будет мертвым ровно семьдесят два часа, – холодно сообщает Имамов. – Потом просто проснется и станет «зомби», будет выполнять все, что вы ему прикажете... Может даже давать показания, потому что память он не потеряет, а потеряет только эмоции и желания. Это и есть «поцелуй двузуба». Раундайк «поцеловался»...

– Его настоящее имя Пол Маккинрой.

– Вот как... Значит, это именно он добыл когда-то препарат.

– Тут в рукаве еще одна булавка осталась! – сообщает Паутов. – Неиспользованная...

Побледневший вдруг Имамов шагает к майору, но Мочилов останавливает его, ухватив за локоть. Имамов замирает сам как «зомби».

– Что такое, Руслан Вахович?

– Уничтожьте булавку! Уничтожьте ее... – шепотом просит Имамов. – Это большая беда для всего человечества... Создатели атомной бомбы тоже думали, что ею будут обладать только они... А потом... Уничтожьте... Это последняя в мире доза препарата... Во имя Аллаха... Во имя Христа... Во имя будущего людей разумных...