Улица полна неожиданностей, гласит урбанизированная народная мудрость. Мудрость верна, как все, что рождается не в уме единственного ограниченного человека. И потому к мудрости стоит прислушиваться всегда. Термидор не прислушался и поспешил вместе с Пыном навстречу неожиданности. Термидор только потом понял, насколько все это глупо. И уже вечером ему расскажут чеченцы, которые лучше знакомы с московской обстановкой, чем могло ему это грозить, если бы не Пын.

– Эй, чурка, тебе какого здесь надо... – голос откровенно враждебный и лишенный капли интеллекта, то есть голос человека, с которым можно говорить и не надеяться при этом на понимание. – А ну, падла, пшел отсюдова...

Русские слова при этом воспринимаются трудно.

Изображения черепов всегда нравились Термидору в соответствии с его характером. У этого мальчика на майке нарисовано черепов гораздо больше, и все в разных видах, чем нормальному человеку доводится встретить в действительности. Галерея... Лавка могильщика... Только непонятно, чего он сам хочет... Добавить в свою коллекцию еще пару черепов?.. Термидор смотрит в маленькие поросячьи глазки и вдруг понимает, что он, будучи еще мальчишкой, произнося аналогичную по смысловому звучанию фразу, говорил точно так же, когда останавливал того парня в белом костюме, что жил в соседнем богатом квартале. То есть смысл не изменился, значит, существует одна цель... Термидор хорошо помнит свою цель тогда, в детстве. И понимает цель этого ублюдка с наглой тупой физиономией.

– Ils nous battront maintenant!.. – говорит он китайцу по-французски, с тайной надеждой, что тот французский знает.

Тот, похоже, французский не знает и спрашивает:

– Что вы, Тер, говорите... – китаец часто переходит с «ты» на «вы» и обратно.

– Я говорю, что нас собираются бить...

– Я очень люблю, когда кто-то собирается это сделать...

По крайней мере если нельзя положиться на Пына как на полиглота, то вполне можно положиться на него как на боевика... Уж это-то Термидор знает. Он знает и свои способности... И потому сомнения не чувствует, показывая уверенность...

– Иди, мальчик, сопли подотри... Не на лице... У тебя до колен свисают...

Это очень оскорбительно, он знает. И понимает, отчего в глазах маленького поросенка проскальзывает удовлетворение. Дело происходит в салоне сотовой связи. Совсем небольшой салон рядом с трамвайной остановкой, где нужно только предъявить паспорт, чтобы тебя зарегистрировали пользователем сотовой сети MTS. Термидор спокойно и регистрируется.

– Осторожнее... Это скинхеды... – говорит продавщица. Не очень красивая девчушка, но с очень красивой фигурой.

За занавеской сидит еще кто-то. Нога заброшена на ногу, слегка покачивается. Наверное, какой-то друг продавщицы. Но он вмешиваться не желает.

– Кто? – спрашивает Термидор.

– Скины... Фашисты...

Ему нравится последнее слово. Значит, в России тоже есть фашизм... И он с удовольствием встанет в ряды борцов с фашизмом. При этом Термидор знает, что под официальные лозунги всегда лезет всякая мразь. Мразь любит прикрываться красивыми фразами, преследуя собственные цели.

– Последний раз фашиста моя папа встречал в Маньчжоу-го, – говорит Пын. – Он моя рассказывал... Моя тогда совсем мальчиком была, когда рассказывала, но моя помнит... Здесь тоже есть японца?

– Хотите, я вас через служебную дверь выпущу? – предлагает продавщица.

– Спасибо. У вас очень хорошая фигура, – отвечает Термидор и направляется к двери, но от двери оглядывается.

– Спасибо, – говорит продавщица ему в спину и краснеет, становится лицом похожей на помидор, из чего Термидор делает вывод, что ей комплименты говорят нечасто.

Термидор, однако, не на фигуру продавщицы смотрит, хотя и ее, как мужчина, окидывает взором, а на своего товарища Пына. Он через стекло двери видит, что на улице их дожидаются человек десять хилых курящих недоумков, и показывает подбородком. Пын улыбается. Термидора от этой улыбки передергивает. Это всегдашняя улыбка акулы, приближающейся к жертве и готовой хватать разинутой пастью, полной острейших зубов. На акул Термидор насмотрелся в Аденском заливе. За время службы во французском иностранном легионе их не однажды возили на кормежку акул, а потом учили плавать среди них. И каждая секунда такого плавания была мукой и позором страха. Позором, к счастью, только перед собой, никто не фиксировал тогда состояния души... Акулы плыли мимо и улыбались...

Пын улыбается так же.

Но Термидор уже знает, что ему даже руками не обязательно шевелить, чтобы что-то сделать. За него все сделает китаец... И потому раскрывает стеклянную дверь и смело шагает вперед. Пын, как и полагается по технологии, выдерживает дистанцию и выходит чуть позже командира, чтобы рассеять противников.

Термидор видит все прекрасно. У него слишком большой опыт и слишком хорошая школа, чтобы не видеть, что происходит. Когда-то, будучи мальчишкой, он сам разрабатывал такую же тактику и втолковывал ее своим друзьям, считая наилучшим вариантом поведения. Наверное, это и есть наилучший вариант, но применим он только против простых, самых обыкновенных людей, не обученных постоять за себя. Термидор обучен. И обучен Пын. И эти хилые недоразвитые мальчики могут пригодиться только в качестве учебного материала для стажировки курсантов любой школы боевиков. Хоть Басаев, хоть Хаттаб, будь он жив, с удовольствием пригласили бы этих скинхедов-фашистиков для тренировки пары своих бойцов. Первая ошибка, которую допускают юнцы, – они разделяются. Пятеро берут в окружение Термидора, пятеро дожидаются Пына.

Конечно, так можно действовать... Более того, так нужно действовать... Но только когда ты сам что-то умеешь и против тебя стоят обыкновенные торговцы с базара.

Они берут Термидора в круг.

– Ce vous dosirer, les souverains bienveillants? – с насмешкой спрашивает Термидор и тут же чувствует, как что-то со спины упирается ему между лопаток. Судя по минимальной боли, это нож или что-то похожее. По крайней мере это что-то достаточно острое, чтобы проткнуть хилое и слабое в сравнении с металлом человеческое тело. Термидор свое тело уважает и не желает, чтобы его протыкали чем-то.

– Чурка... Базарить по-русски не научился, а еще на хрена-то едет сюда, – говорит старший, кивая идеально гладко выбритой головой. Голова такая красивая, что Термидору ужасно хочется стукнуть по ней.

– По-хранцузски ботает, – говорит второй, прыщавый от подбородка до узкого лба.

– Откуда знаешь?

– Произношение... Я в школе когда-то учил...

– Ты что, и в школу ходил? Что ж до сих пор такой дуболом...

Вокруг хохочут... На Термидора внимания сразу не слишком много обращают... И это тоже из сферы неосторожности. Пока они так расслаблены, он их просто и без затей уложит. Но еще рано... Еще Пын не вышел, и пятеро его поджидают на крыльце... Очень хочется посмотреть на Пына в действии.

– Иди... Иди... – толкают его в спину и заставляют свернуть направо, пройти между киосками, чтобы попасть в невидимый для большинства прохожих сквер.

Он послушен, он идет... И Пына точно так же ведут следом, хотя Пын разговаривает не по-французски, а задает вопросы на непонятной смеси разных языков. Но глаза его, как видит обернувшийся уже в сквере Термидор, смотрят спокойно и с легкой насмешкой. Он тоже чувствует себя хозяином положения.

– Карманы выворачивай, – командует Термидору бритоголовый и сам, понимая, что оппонент русским не владеет, лезет вывернуть карманы. Но не успевает. У Термидора хорошо поставлен удар пальцами. С другой позиции он просто пробил бы двумя пальцами горло самоуверенному дураку – сонную артерию разворотил бы до размеров слоновьего хобота. Отсюда бить неудобно. Вернее, бить можно отовсюду. Только в таком положении неудобно наносить удар со всей эффективностью. Но бритоголовый, закрыв своим телом обзор остальным, не сразу дает им возможность понять, что происходит. Он просто падает на Термидора, прикрыв его собой, а Термидор слегка придерживает противника, не позволяя ему сразу осесть на землю и одновременно давая возможность Пыну просчитать ситуацию. Пын понимает все раньше других. Термидор видит, как он отбрасывает одновременно в стороны две руки – с разной амплитудой движения. Правая чуть дальше, левая ближе. И вроде бы только чуть касается печени парней, идущих по сторонам. Но удар резкий и неожиданный – они моментально мешками с дерьмом оседают на землю и остаются без движений. А потом начинается что-то невообразимое. Даже сам Термидор забывает, что ему тоже неплохо бы показать свои способности, а только наблюдает. Невысокий, но крепкий Пын настолько быстро бьет и руками, и ногами, что трудно уследить за его движениями. Четверо добавляются к двум первым. Противники Термидора пытаются устремиться на Пына, и он вынужден бить их в спину. И все заканчивается через несколько секунд. Двое успевают убежать... На костлявых лопатках шевелятся нарисованные черепа...

За ними не гонятся... Осматривают тех, что остались здесь «отдыхать». Некоторые шевелятся. Пын бьет умело. У него быстрая и тяжелая нога. Отключает их полностью.

– Пальца рубить нада? – в глазах надежда получить удовольствие.

– Я же сказал, что ночью... Это не игрушка... Это – почерк...

– Тагда... Нама тоже бегать хорошо нада... – говорит Пын. – Милиция на плохой дела скора идет...

Термидор кивает, они быстрым шагом выходят на тротуар и удаляются в сторону... Термидор вытаскивает телефонную трубку, останавливается, секунду думает и набирает несколько цифр... Останавливается... Дальше думает... И убирает трубку...

– Твоя кому звонить хочет? В милиция?

– Хорошей женщине моя звонить хочет... А потом уже не хочет... – грубо отвечает Термидор и оборачивается. За ними никто не идет, но пожилые мужчина и женщина на трамвайной остановке смотрят им вслед. Оборачивается и Пын.

– Москов хуже, чем Чечня, – говорит Пын. – Здесь даже днем опаснее...

Термидор шагает вперед.

– Эти... – он показывает большим пальцем себе за плечо. – Живы будут?

– Не знаю... – на ходу пожимает плечами китаец. – Моя когда бьет, не думает... Бьет, и все... Один, наверно, помрет... Так моя думает... Из горла кровь пошел. Кадык сломала. Сильно сломала... Другие – не знаю...

– Надо себя контролировать... Пока нам рано попадать в розыск... – Термидор останавливается от пришедшей в голову мысли. – Продавщица...

Он показывает только что купленную трубку сотового телефона, которую в карман еще не убрал.

– Она видела, – соглашается Пын. – Нада убирать...

– Надо... Займись этим. И возвращайся домой... Там, кстати, в салоне, за занавеской еще кто-то сидит... Кажется, парень... Этого тоже...

– Моя тоже сделает... – бесстрастно соглашается Пын и поворачивается.