7

– Вы присаживайтесь. – Идрисов показал не на кресло, а на стул, который следовало выдвинуть из-за покрытого пылью стола. Очевидно, в отсутствие профессора в квартире никто не жил, иначе откуда мог бы взяться такой толстый слой пыли.

Шереметев выдвинул стул, проверил его на прочность нажатием руки на спинку и сел. Сам профессор на правах хозяина плюхнулся в кресло и забросил одну волосатую ногу на другую.

– Значит, вас волнуют красные волки? – предварил он разговор пространной и ничего не значащей фразой. – Извините, но мне просто интересно, с какой стороны и с какой стати они могут быть вам интересны?

– Я разве сказал вам, что меня интересуют красные волки?

– По-моему, наш телефонный разговор сводился именно к этому вопросу.

– Тогда я просто хотел проверить своего солдата-следопыта, который утверждал, что это следы собак, и вы подтвердили его правоту. А разговор с вами я хотел провести совсем на другую тему, только косвенно волков касающуюся. Но полностью обойти их в разговоре, скорее всего, не получится.

– Мы, должно быть, не поняли тогда друг друга. Разговаривать на другие темы у меня намерения не было. Но раз уж вы пришли…

– Извините, Исмаил Эльбрусович, я думаю, что беседа со мной вам лично при ваших планах, о которых вы меня предупредили, выгоднее, чем вызов на официальный допрос в прокуратуру, – решил выложить свой главный козырь капитан. – Это вам автоматически заблокировало бы возможность покидать пределы Махачкалы или, в лучшем случае, республики. Вы же понимаете, что такое подписка о невыезде.

– Даже так вопрос стоит? – Идрисов почему-то не удивился, словно бы ожидал подобного. – Тогда я готов внимательно вас выслушать и, по мере своих скромных сил, ответить на ваши вопросы.

– Вопросы не новые. Вернее, не совсем новые. Я вас уже спрашивал на перевале о встречах с бандитами, но вы тогда весьма уклончиво ответили, что места там не слишком обитаемы. Тем не менее я повторяю тот же вопрос: вы никого в тех местах не встречали?

– Практически никого. Чабаны в начале осени большую по нынешним временам отару перегоняли с летних пастбищ на зимние, поближе к дому. Мы с ними не общались, только в бинокль рассматривали. Однажды один из моих рабочих встретил во время кормления стаи двух вооруженных людей. Наверное, это и были ваши бандиты, которых вы там, на перевале, караулили. Но бандиты повели себя мирно. Подойти к нашим волкам не решились, и моему рабочему пришлось самому к ним пойти. Они спрашивали только про прогноз погоды, словно знали, что мы имеем постоянную связь с метеостанцией. Мирно спросили и мирно ушли.

– В каком месте это было?

– Я спрошу своего рабочего, когда он из отпуска вернется, и обязательно вам сообщу. Номер вашего мобильного я сохранил в памяти своего смартфона.

– Хорошо, – сказал капитан и стал на ходу фантазировать: – Я предварительно общался с научным специалистом, и он объяснил мне, что любая экспедиция, подобная вашей, должна работать с картами местности и отмечать на них, где проводились работы, какой маршрут был пройден, в каких местах красные волки чаще всего встречаются, как мигрируют в течение сезона и прочее. Не сомневаюсь, что вы, как опытный исследователь, такую карту имеете. Наверное, собираетесь представить ее в Женеве комиссии ЮНЕСКО. Так?

– Так, – согласился Идрисов. – Есть у меня такая карта. Без подобной документации, как вам правильно сказали, ни одна экспедиция обойтись не может. У меня даже несколько таких карт, отдельные на каждый год. Мои экспедиции – ежегодные, я осуществляю постоянный мониторинг жизни своей стаи.

– Отлично. Вот и попрошу вас показать мне карту за последний год. С вашего разрешения, перенесу этот маршрут на свою карту.

– Зачем?

– Чтобы знать, в каких местах вы работали, и впоследствии не искать там бандитов.

– Я слышал, вы уничтожили банду. – В глазах профессора светилось доброжелательное любопытство.

– Мы уничтожили только часть банды, а остальные ушли от преследования. К сожалению, преследование вели не мы, а «краповые». Они хуже, чем спецназ ГРУ, читают следы и упустили беглецов. Мои парни не упустили бы их, но нам в той операции была определена только своя задача, с которой мы и справились благополучно.

– «Краповые» – это спецназ внутренних войск? – Исмаил Эльбрусович, несомненно, желал этим вопросом показать, насколько он далек от всех боевых событий и всей терминологии, с этими событиями связанной. Получилось неправдоподобно, поскольку каждый человек не только на Северном Кавказе, но и, наверное, по всей России знает, кто такие «краповые» береты.

– Да, – просто ответил Григорий Владимирович. – «Краповые» бывают хороши, когда вцепятся в противника. Тогда от них уже не оторваться. В «зачистках» хороши. Они обучены носом чувствовать, когда человек что-то скрывает, любую ложь в словах отличают от правды только по выражению глаз. Это они умеют отлично. Чувствуют в человеке запах адреналина не хуже, чем собака. Думаю, вам, в отличие от моих солдат, не надо объяснять, что такое адреналин и когда он выделяется?

– Адреналин – гормон трусости. Кстати, тем, кто считает волка трусом из-за поджатого хвоста, могу сообщить, что организм волка почти не выделяет адреналина. Не вырабатывает его.

– Спасибо за информацию. Но я закончу разговор о «краповых». По следу ходить, искать след там, где его другие, такие же специально не подготовленные люди, не видят, они не умеют. Это наша прерогатива. Этому мы своих солдат обучаем, даже набираем порой призывников с уже готовыми соответствующими навыками. Как тот солдат, про которого я вам рассказывал. Мы стараемся, чтобы в каждом подразделении, начиная с минимальных, даже с отделения, был свой опытный следопыт, поскольку у нас каждое отдельное подразделение является самостоятельной боевой единицей, способной выполнять любую боевую задачу. Кстати, именно по нашему принципу создавал свои джамааты Хаттаб… – сказал Шереметев, глядя в глаза Идрисову. Он не мог не заметить, как дрогнул взгляд профессора при упоминании имени Иорданца. – Итак, я попросил у вас карту…

Исмаил Эльбрусович вздохнул так, словно надеялся, что Шереметев про карту благополучно забыл. И тем не менее мысли о возможном вызове в прокуратуру, похоже, в голове все же застряли, угнетали и делали покладистее. У Идрисова, подумалось вдруг Григорию Владимировичу, есть, видимо, основания избегать встречи со следственными органами, потому что там не будут так фильтровать свои вопросы, как фильтрует их капитан спецназа, там будут спрашивать конкретно и жестко и так же жестко могут предъявить обвинение. Профессор встал и прошел в другую комнату к письменному столу, на котором стоял включенный компьютер – капитан Шереметев увидел это в незакрытую дверь. На мониторе была выставлена какая-то карта, хотя явно не карта района обитания красных волков, потому что на ней отчетливо были видны близко расположенные друг к другу населенные пункты. Но Идрисову никаких карт распечатывать не требовалось. Он просто взял из верхнего ящика стола папку, пару секунд покопался в ней и вытащил вдвое сложенный заламинированный лист формата «А3». Это и была карта, хотя менее крупного масштаба, чем те, с которыми привык работать капитан спецназа ГРУ. Да научным экспедициям, наверное, в связи со сложной военно-политической обстановкой в республике крупномасштабных карт и не выдают. Такая карта в руках ученых сделает из них предмет охоты для боевиков. Это раньше, бывало, у бандитов находили подробнейшие спутниковые карты всех районов Северного Кавказа, явно иностранного производства. Поставлялись они одновременно с оружием, боеприпасами, медикаментами и порой даже с подробно разработанными иностранными спецслужбами планами террористических актов. Сейчас обстановка другая. Благодаря усилиям спецслужб подпитка из-за границы значительно сократилась и даже крупномасштабные карты стали редкостью. Независимо от того, связан профессор Идрисов с бандитами или нет, такой карты и у него не было.

Профессор вышел из кабинета, положил на стол лист, звучно прихлопнул ладонью, показывая свое недовольство, и придвинул его к Шереметеву:

– Красным пунктиром обозначен точно установленный ареал обитания волков. Желтым пунктиром – возможные зоны, которые они предположительно на короткое время захватывают. Именно там у нашей стаи возможна встреча со второй, родственной ей стаей, отделившейся некоторое время назад от главной. Пока та стая производит сезонные миграции частично на территории Чечни, частично на нашей территории, и по времени две стаи расходятся. Но уже второй год наблюдается сближение временных графиков. По моим прогнозам, года через три или четыре встреча может произойти, и как поведут себя красные волки – пока науке неизвестно. Они могут устроить войну, могут и мирно разойтись. В Индии некоторые отдельные небольшие стаи в какие-то периоды объединялись и охотились вместе. Впрочем, вскоре снова распадались. Что будет при встрече наших стай, неизвестно. Естественно, мы постараемся этот момент отследить. Что вас еще в моей карте интересует?

– Ваш маршрут. Он на карте не обозначен. Какие места посещала экспедиция и в какое время. Продолжительность стоянок, боковые маршруты, что еще у вас было?

– Широко вы размахнулись! Эта карта подготовлена для предъявления в комиссию ЮНЕСКО. Как даже вам, должно быть, понятно, ЮНЕСКО мало интересует поведение и маршруты передвижения научных экспедиций, их интересует результат, который эти экспедиции представят к рассмотрению. Поэтому я не наносил на эту карту маршрут нашего передвижения, у меня не было такой необходимости.

– Значит, у вас есть и другая карта?

– Рабочая? Есть, конечно, рабочая карта, по которой мы на местности ориентировались, но там тоже маршрут не указывается. Зачем мне указывать маршрут, если это никого не интересует? Вы в данном случае не в счет, потому что не заказывали мне официальный отчет и не финансировали проведение экспедиции.

– А кто вам финансировал экспедицию? – мимоходом поинтересовался Шереметев. – Разве не университет?

– Откуда у университета деньги! – усмехнулся профессор. – Университет не нашел денег даже для того, чтобы отправить со мной несколько студентов. Студентам ведь тоже полагается платить на время экспедиции зарплату. Мне пришлось набирать людей по объявлению в газете и платить им зарплату из денег, выделенных на экспедицию частично комиссией ЮНЕСКО, частично негосударственным международным фондом.

– Что за фонд такой? – спросил капитан все тем же равнодушным тоном, каким задавал и другие вопросы, мало его касающиеся и волнующие.

– Я толком и не знаю. Только один раз встречался с его представителем, когда под патронатом ЮНЕСКО подписывал с фондом договор о сотрудничестве. В Европе множество различных фондов защиты животных, все и не запомнишь.

– И много выделяют?

– Не много, но, по крайней мере, больше, чем ЮНЕСКО, и уж несравненно больше, чем университет мог бы себе позволить. А он тоже мог бы. Деньги есть. Только мои работы почему-то не находят поддержки. С меня здесь даже отчета не требуют, и мою монографию публиковать не стали. Пришлось ее в Лондоне выпускать, где я докторскую диссертацию защищал.

Идрисов мог бы все это и не рассказывать в таких подробностях. Шереметев не настаивал, но профессору самому эти разговоры нравились. И уж совсем он себя красавцем чувствовал, когда говорил о поддержке из-за границы и о защите докторской диссертации в Лондоне.

– А не рискованно по нынешним сложным временам набирать людей на полевой сезон по объявлению?

– А что делать? Приходится. Я даже удивился, когда объявление дал, как много людей откликнулось. Пришлось выбирать.

– Вся экспедиция состоит из трех человек?

– Нет. Это мы только завершали дело втроем. Сначала нас было девять человек. Но мы в этом году задержались, и пришлось разделиться на две группы, чтобы вторую стаю тоже проверить. В Чечню ходили. Я с двумя помощниками ходил. А чем остальные здесь занимались, не знаю. Хотя я им четкий график прописал, что следовало сделать, ничего не сделали, и я их просто выгнал. А двое оказались надежными парнями. До конца со мной были.

– А куда эти шесть человек ушли?

– В Махачкалу, думаю. Когда из Женевы вернусь, придется с ними расплачиваться. Тогда соберутся. Но, конечно, рабочие со стороны – это не студенты.

– Почему вы не могли те же деньги студентам платить?

– Тут опять позиция университета. Мне всячески пытались помешать. Много преград и ограничений было. Я просто махнул рукой и дал объявление о наборе рабочих в экспедицию по изучению красных волков.

– Но в каждой научной экспедиции руководитель, кажется, обязан вести дневник. И там тоже, как на карте, отображается маршрут. У вас такой дневник есть?

– Есть… – Профессор постучал пальцем себя по лбу: – Вот здесь все записано.

– Я не телепат, – усмехнулся капитан, – там прочитать не сумею.

– Ладно. Обещаю, вернувшись из Женевы, сесть за компьютер и сделать вам карту маршрута. Постараюсь не ошибиться и все расписать точно по дням. У меня как раз будет время перед началом курса лекций в университете. Готовиться к нему мне необходимости нет, курс начальный и простой, читаю я его каждый год много лет подряд. Значит, и на вас успею поработать.

– Ловлю на слове. Когда планируете вернуться?

– Думаю, больше трех-четырех дней мне там делать будет нечего. Я вообще от Европы сильно устаю. Все там чужое, люди там чужие, и мне среди них сложно находиться, хочется побыстрее вернуться. Горы манят, зовут… В Швейцарии – это не горы. Так, пригорки для лыжных прогулок. Как только вернусь, сразу вам позвоню и предупрежу, чтобы были готовы. А сам за карту засяду. Еще вопросы есть?

– Только не по существу. Для меня, человека, который только с фактами работает, даже посторонние, непривычные вопросы, но для вас, наверное, нет, хотя вы тоже факты собираете. Вот мы имеем банду и имеем на той же территории крупную стаю красных волков. В состоянии они напасть на бандитов? Опасны ли красные волки вообще для человека?

– Смотря, с какой стороны к ним подходить, – тут же ответил профессор. – Сами они, естественно, нападать на людей не будут. Вся мировая практика изучения красных волков, хотя и изобилует слухами, не имеет ни одного документально подтвержденного факта нападения красного волка на человека. Но если кто-то будет их, как говорят в просторечьи, доставать, волки сумеют за себя постоять. Стая красных волков – это очень мощная сила. Красный волк, как, впрочем, и обыкновенный серый, предпочитает на охоте только рвать жертву. Правда, серые волки имеют привычку, например, уцепившись за шею оленя, повиснуть там, чтобы помешать бегу. Красные волки так никогда не делают. Они нападают, рвут в прыжке горло и сразу отскакивают в сторону. Такая тактика позволяет им справляться с самыми сильными хищниками, поэтому все дикие звери, кроме слона, уступают дорогу стае красных волков – и тигры, и буйволы, и медведи, и кабаны. Но если для серого волка человек тоже может быть добычей, то красный волк, поскольку он собака и более сообразителен, чем серый собрат, умеет просчитывать последствия своих действий. Это вообще свойственно собакам. Все собаки – врожденные телепаты, умеют читать человеческие мысли и легко определяют, что вооруженный человек представляет угрозу. Вооруженный человек сам сигнализирует красным волкам о том, что он опасен. И они легко определяют степень опасности, наверное, даже понимают разницу между автоматом и двустволкой. Но понятие опасности от человека заложено в красных волках на уровне устойчивых рефлексов, поэтому они не ищут человеческого общества.

– Но вы-то к ним именно с двустволками ходили.

– Во-первых, окажись у меня и у моих рабочих в руках автоматы, вы бы нас расстреляли на подходе к перевалу. Научной экспедиции, как и простым охотникам или туристам, иметь автоматическое оружие не разрешается. Это вы сами прекрасно знаете.

– Да, здесь вы правы, – не мог не согласиться капитан Шереметев, живо представляя себе картину, как профессор Идрисов со своими спутниками выходят с тропы с автоматами в руках и их просто разносят на куски перекрестными очередями.

– Вот-вот, именно так, – ухмыльнулся профессор.

Его фраза откровенно говорила о том, что он настоящий телепат и читает мысли не только собак, но и людей. О телепатии Шереметев кое-что читал и знал, что словесные мыслеформы телепатами не читаются. Они могут только ярко представленную картину прочитать в голове человека. И чем меньше у человека воображения, тем труднее с ним осуществить телепатическое общение.

Профессор сначала обрадовался своей удачной попытке, но тут же нахмурился. От природы он, видимо, был не прочь похвастать, представляя себя таким, каким ему хочется себя видеть. Но в открытую показывать свои телепатические способности, хотя и не способности к гипнозу животных, он тоже не желал. И потому не стал заострять вопрос на моменте, в котором необдуманно проболтался.

– Во-вторых, нам по штатному расписанию вообще оружия в экспедиции не полагается. Конечно, я имею, наверное, право выпросить в МВД лицензию на пистолет. Все-таки, как даже вы подтверждаете, район нашей работы совсем не безопасный. Но вы лучше меня знаете, что пистолет – не оружие против нескольких до зубов вооруженных бандитов. Тогда зачем он мне нужен?

– Не скажите, – теперь Шереметев не согласился. – Я знавал офицера, который автомату предпочитал два пистолета Стечкина. Дистанционный бой он не любил, а в ближнем бою пистолеты надежнее. Особенно если умеешь ими хорошо пользоваться. Подполковник Сохно умел это великолепно. Как, впрочем, и многое другое.

– Но я-то не умею пользоваться пистолетом. Ни хорошо, ни плохо. Вообще не умею. Никогда в руках не держал. И потому предпочитаю то, что мне доступно и чем я действительно могу пользоваться – двустволкой. Она тоже от бандитов не спасет, как и пистолет, но, по крайней мере, покажет, что мы вооружены. А на вооруженных не все полезут.

– Согласен, что дробовик может сослужить неплохую службу, хотя на вкус, как говорится, и цвет… Еще вопрос, Исмаил Эльбрусович. А вот случись такое, что напали бы на вас бандиты. Красные волки, с которыми вы, как я видел, подружились, смогли бы за вас вступиться?

Профессор выдержал паузу, демонстрируя свои раздумья:

– Разве возможно предсказать, что случилось бы. По большому счету, если они считали нас членами своей стаи, а они должны были бы воспринимать нас именно так, причем старшими членами стаи, которые подкармливают их…

– Чем вы, кстати, их подкармливали? Я в бинокль так и не сумел рассмотреть.

– Да, темно было.

– У меня бинокль с тепловизором. Темноты он не боится, но изображение показывает в несколько искаженном виде. И я не понял, что вы им «на стол» выставляли.

– Обычный собачий сухой корм. Мне, по большому счету, рабочие в таком большом количестве и нужны были для того, чтобы сухой корм доставить в нужное место. В остальном я могу и без них обходиться. Палатку ставить сам умею и костер разожгу, если есть чем топить. А топить нечем, запалю туристический примус. Мы его с собой таскали с запасом керосина. Все это принести один я не мог, даже с двумя рабочими не сумел бы. Потому и пришлось нанимать целую бригаду.

– Извините, профессор, я перебил вас. Вы говорили о том, что стая вас приняла как своих, причем старших, членов.

– Да. В этом случае они могли бы и вступиться за нас. Но… Я опять же делаю ударение на словах «могли бы». А могли бы и не вступиться. Это вопрос не в моей компетенции, и даже не в компетенции стаи красных волков. Перешагнуть устойчивый многовековой рефлекс для красного волка очень сложно, как и для любого другого животного. Но у разных особей отдельные рефлексы развиваются по-разному. Я не могу предположить, как не могу и просчитать, насколько этот рефлекс силен в каждом отдельно взятом красном волке. Знаете, у моего знакомого была охотничья собака, мирный сеттер. Это даже не сторожевая собака и уж совсем не волкодав. В последнее время часто пишут про волкодавов и про бойцовских собак, как они кусают и даже убивают людей. А тут простой сеттер, охотничья собака. И хозяину пришлось его пристрелить, потому что этот сеттер многократно кусал и его самого, и членов его семьи. Сильно покусанный ребенок стал последней каплей. Что с собакой произошло? У нее был заторможен тот самый рефлекс уважения к человеку. А у диких животных этот рефлекс развит многократно слабее. Но как он сработает в какой-то конкретной ситуации, я даже предположить не могу. Хотя в состоянии предсказать, что животные вступятся за того человека, которого они любят. Волк, настоящий серый волк, и тот, я слышал, способен на любовь к человеку. А уж красные волки, которые по сути своей являются собаками, способны не только любить, но и собой, как все собаки, жертвовать за того, кого любят. Но, опять же, я не знаю, насколько сильно развит у красных волков рефлекс уважения к человеку. – Профессор посмотрел на часы и постучал пальцем по циферблату, намекая Шереметеву, что их беседа затянулась: – Мне до отъезда следует еще кучу всяких дел переделать.

– Я понимаю. Не буду вам мешать, – поднялся капитан.

Как-то сама собой вдруг открылась дверь во вторую комнату, откуда Идрисов приносил карту. Видимо, движение капитана вызвало такую реакцию. Там, за дверью, все так же светился монитор компьютера, и отчетливо было видно изображение карты. Но Григорию Владимировичу показалось, что карта слегка сдвинулась в сторону. Часть ее показывала то же самое, что и раньше, а часть – новое место. Да и монитор, как монитор любого компьютера, когда на нем какое-то время не работают, должен был перейти в спящий режим и выглядеть полностью черным.

Кто-то был в той комнате. Кто-то работал за компьютером…