Книга: За нейтральной полосой
Назад: ГЛАВА 8
Дальше: ГЛАВА 2

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

1

– Мне почему-то кажется, – говорит господин Кито, – что мы могли бы с вами подружиться. Не знаю, как вы, но я, по крайней мере, был бы рад этому. Вы мне, честное слово, довольно симпатичны, что бывает со мной нечасто. Обычно я тяжело схожусь с людьми и предпочитаю сотрудников друзьям. Однако иметь друзей хочется и мне. Но мы вернемся к этому разговору позже, когда я вернусь... Если вы, конечно, захотите...
Это он сеет надежду, чтобы избежать неожиданного поведения со стороны Циремпила. Сам Циремпил это прекрасно понимает. Но кивает. Он умеет не показывать свое истинное лицо ничуть не хуже, чем это делает господин Кито.
А господин Кито продолжает:
– А сейчас я просто хотел бы побольше узнать о вас... Это естественное и необходимое желание. Я оставляю здесь вас вместо себя... И хочу знать, что за человека оставляю. Поймите меня правильно. То, что я услышу, как профессиональный психолог, я классифицирую, сделаю соответствующие выводы и дам рекомендации тем людям, которых оставлю с вами. Это вопросы обеспечения и вашей и моей безопасности. Итак...
– Что бы вы хотели услышать?
– Все о вас. Кто вы, что вы, какой вы?.. Где учились и как, чему научились и чего достигли. Семейное положение и дружеское окружение. Привычки, манеры. Короче, все, как вы это сами видите. Это не всегда бывает верно в последней инстанции, но я не имею возможности собрать о вас более подробные посторонние данные, поэтому вынужден удовлетвориться единственно вашим собственным мнением.
– Я художник и славист-любитель... – начинает рассказ Циремпил. – Первое – это моя профессия согласно диплому, но успехов я на этом поприще не достиг. Таких художников, как я, тысячи. А мне, как и всякому творческому человеку, хочется быть единственным. Из-за невозможности этого я холодно отношусь к своей профессии. Что касается второго, то это мой основной интерес. Я специализируюсь на дохристианском славянском и даже праславянском алфавите... Многие не признают вообще существование у славян своей письменности до Кирилла и Мефодия, но последние научные данные говорят о том, что, вероятно, древнегреческий алфавит был заимствован у праславян. По крайней мере, это утверждают индийские ученые. Вы же знаете, что индусы, как и иранская группа народов, имеют со славянами общие арийские корни. Вероятно, даже гиперборейские корни, хотя легенды о гиперборейской цивилизации, которую еще зовут Арктидой, покрыты таким же туманом, как легенды о цивилизации Атлантиды и Лемурии.
– Это очень любопытно, – кивает господин Кито. – Я буду благодарен вам, если вы просветите меня в вопросе, который для меня является тем, что русские обозначают понятием «темный лес». О вашей биографии мы сможем поговорить позже. Рассказывайте. У нас есть в запасе несколько дней, которые я готов почти полностью посвятить вам.
Странно... Зачем это надо знать террористу?
Для общего развития? Но его общее развитие направлено в другую сторону...
И только тут у Циремпила появляется не подозрение, а сразу настоящая уверенность, что эти расспросы ведутся не просто так. А если не просто так, значит...
Это значит, что ему не собираются вернуть паспорт. Это значит, что господин Кито желает воспользоваться его паспортом и отправиться в Россию в качестве гражданина России. И будет творить там свои дела, прикрываясь именем Циремпила Дашинимаева...
В России готовится террористический акт или даже террористические акты...
Как должен относиться к этому сам Циремпил? Россия – это его родина. Его Бурятия, пусть даже он сам давно не живет там, – это тоже часть России. А живет он в самой центральной части страны, в древней Костроме. Значит, террористические акты готовятся против его дома, против его жены, пусть и бывшей, против его сына... И такое положение вещей существенно обостряет ситуацию и заставляет думать усерднее и действовать в ускоренном темпе, чтобы сорвать планы господина Кито...
* * *
В кармане господина Кито подает мелодичную трель трубка сотового телефона. Он с видимым неудовольствием вытаскивает трубку, раскрывает ее и о чем-то говорит на незнакомом языке. Даже сердится при разговоре, кого-то отчитывая. Потом трубку не убирает, а кладет перед собой. Несколько минут сосредоточенно думает. Циремпил терпеливо ждет, когда господин Кито поднимет глаза. Он не поднимает и дожидается следующего звонка. Молча выслушивает чью-то длинную речь-отчет, снова кладет перед собой трубку, опять думает, только теперь уже всего несколько секунд, и поднимается:
– Извините, господин Дашинимаев, я на короткое время прерву такую интересную беседу. Мне необходимо решить небольшой вопрос. Подождите меня, пожалуйста, здесь...
– А у меня есть возможность выбрать место ожидания? – с усмешкой спрашивает Циремпил.
Но господин Кито не отвечает. Он сосредоточен на чем-то, должно быть, важном, хотя взгляд и рассеянный. И выходит, аккуратно притворив за собой дверь.
Циремпил же смотрит на оставленную посреди циновки трубку сотового телефона. Рука буквально сама, помимо мыслей и желаний, тянется, чтобы взять в руки эту трубку и позвонить, сообщить о своей беде куда угодно – в полицию, в российское консульство, просто кому-то домой, в Россию... Рука тянется, и Циремпил даже перехватывает ее второй рукой, потому что кажется, что первая рука в состоянии его не послушаться и взяться за трубку. Но в глубине души он понимает не только то, что оставленная трубка скорее всего является только проверкой его лояльности и согласия к сотрудничеству. Он еще и понимает, что, даже позвонив куда-то, например, в полицию, он не может сказать ничего вразумительного, потому что сам не знает места, где он находится. Третий дом от поворота – вот вся его информация, касающаяся месторасположения в настоящее время. И только для того, чтобы сообщить это, рисковать не стоит. Пусть господин Кито верит в лояльность своего гостя по принуждению. Если будет верить он, будут верить и охранники, что останутся с Циремпилом во время отъезда. Если будут верить, значит, не будут так насторожены, и ему может представиться тот единственный шанс.
Не стоит рисковать, не стоит...
Выбросив из головы дурную и неосторожную мысль, Циремпил поднимается и отходит к окну, чтобы получше рассмотреть улицу. К сожалению, окна выходят не на улицу, а во двор. Через двор – кирпичный забор, прикрытый до половины какими-то кустами. Поверху забора короткая металлическая решетка с острыми пиками-наконечниками. Конечно, через такой забор при наличии решетки легче перебраться, чем без решетки. За те же самые пики-наконечники можно ухватиться и подтянуться. Без них это было бы сделать труднее. Это господин Кито не учел. Хотя дом и забор строился, несомненно, не под его руководством. Это типичное немецкое строительство. О том же говорит и первый этаж здания, где Дашинимаев некоторое время пребывал. А японский стиль интерьера второго этажа – это скорее всего скороспелые переделки для уюта хозяина.
Разглядывание забора, как понимает Циремпил, дало ему больше, чем мог бы дать звонок в полицию. Теперь, по крайней мере, он знает, что при удобном случае сумеет через забор перебраться...
* * *
Господин Кито возвращается тихо. Циремпил даже не слышит, как открывается дверь. И голос, внезапно раздавшийся за спиной, заставляет его вздрогнуть.
– Этот двор предстоит еще как следует благоустроить. Но самое интересное я хочу сделать на заднем дворе. Вы слышали что-нибудь про знаменитый японский «Сад камней»?
– Что-то слышал, но точно не помню что... – рассеянно отвечает Дашинимаев.
– Я мечтаю повторить его у себя на заднем дворе. На площадке сада расставляются в определенном порядке камни... Пятьдесят штук, разного размера, различной формы... Форму и размер я еще продумаю... Выстраивается смотровая площадка. И при наблюдении со смотровой площадки, с любой точки, можно всегда увидеть только сорок девять камней. А в действительности их пятьдесят.
Циремпилу хочется спросить, зачем нужен этот сад? Но он вовремя удерживается, видя мечтательный взгляд японца. Должно быть, господин Кито очень любит свою родину и тоскует в Европе. Отсюда и интерьер второго этажа. Отсюда и желание воспроизвести у себя во дворе «Сад камней». Может быть, он не имеет возможности на родину вернуться? Тогда становится понятной эта тоска...
– Вы давно, наверное, не были в Японии? – спрашивает Циремпил с понимающей грустью.
– Больше тридцати лет...
Человек, несомненно, имеющий средства, тоскуя по родине, обязательно уехал бы туда или, по крайней мере, часто навещал бы родные края. Значит, господину Кито дорога в Японию заказана. Значит, он и дома известен как террорист. Но тогда в Европе он живет обязательно под чужим именем. Да... В Европе он живет временно, потому что говорил о необходимости посетить американское консульство. Значит, он подданный США. Террорист, подданный США, по национальности японец... Да... Ведь он сам говорил про другое имя...
Можно ли хоть что-то из этого вытащить? Пока, кажется, нет. Но необходимо все эти выводы запомнить, чтобы при получении дополнительной информации совместить с ней и использовать с пользой для себя.
Господин Кито возвращается на свою циновку и тут только замечает трубку сотового телефона...
Тут только замечает? Но ведь он же почти перешагнул через нее...
– Рассеянным стал. Трубку тут оставил... – сетует он. – С таким человеком, как вы, нельзя позволять себе такое расслабление.
И он шутливо грозит пальцем, будто бы понимает недоброжелательный умысел со стороны Дашинимаева. Однако глаза при этом остаются холодными. Сейчас не сумел справиться сразу с несколькими задачами и не проконтролировал глаза. Хотя психолог из них двоих – японец, Циремпил тоже кое-что знает из психологии. И помнит, что большинство людей в состоянии правильно делать одновременно только два дела. Есть, конечно, и исключения, такие, как Юлий Цезарь, но подавляющее большинство все-таки – не более двух... В этой ситуации господин Кито думал об одном, говорил другое, а глаза делали третье...
– Я признаюсь, что у меня было первоначальное желание позвонить... – делает Циремпил хитрый ответный ход, заставляющий господина Кито убрать с лица улыбку. – Даже рука сама по себе к трубке потянулась. Но я подумал и предпочел сотрудничество недоверчивости.
– Вы разумно поступили... – господин Кито кажется откровенно разочарованным.

2

За окном шумит Москва. Мокрый снег ложится на улицу и гибнет под колесами многочисленных автомобилей с долгим шипящим звуком. При открытой форточке этот звук порой мешает работать. Особенно когда многое необходимо обдумать и свести к единому знаменателю.
– Что же, Доктор, мне кажется, что твои размышления вполне логичны и не лишены основания... – говорит Басаргин в телефонную трубку, выслушав подробное сообщение. – Но такое неожиданное появление третьей эмблемы меня смущает. Хотя я и верю в твою зрительную память. Но я что-то не припомню спортивной игры, где одновременно участвуют в деле более двух команд... Может быть, есть такая? Пораскинь интеллектом...
– С этим предстоит еще разобраться... – соглашается Виктор Юрьевич. В трубке играет его основательный басок, отдается эхом. – Игры такой не помню... А что там случилось, не знаю... Я могу навскидку предположить только обыкновенное изменение в планах. Планировали использовать один матч, потом переиграли, решили, что во время другого провести акцию можно более эффективно... Это мне кажется наиболее вероятным. Расходы при этом не такие значительные, чтобы на них зацикливаться. Они предпочитают играть по-крупному...
– Давай все-таки исходить из того, что акция с банками пепси, начиненными рицином, могла бы пройти только один раз. Это однозначно, и террористы не могут этого не понимать. Я даже допускаю, что она могла бы иметь грандиозный по трагичности эффект. Фанаты расхватали бы все полторы тысячи банок с эмблемой своих любимцев. Той и другой команды... Только той или другой... Но не третьей... Три тысячи банок... Три тысячи смертей... Следовательно, эмблем может быть только две... Стоп... А если... Да... Обычно в один день проводится множество матчей в разных городах... И матчи проходят почти одновременно, а действие рицина по продолжительности укладывается во временной коридор нескольких часовых зон... Я понял... Понял... Массовая акция... Гигантская акция... Гораздо более мощная, чем 11 сентября... И даже банки могут раздаваться бесплатно, под флагом команды... Какие это, в самом-то деле, расходы в сравнении с необходимостью обучать пилотов-камикадзе... Ты правильно сообразил... Массовая акция, вполне в духе событий 11 сентября в Нью-Йорке, только несущая гораздо больше жертв... Одновременная акция по всей стране... Доктор, ты только повторяешь то, что я говорил сегодня Астахову... Подтверждением тому – материалы, привезенные Зурабом из Чечни. Они, признаться, слегка сбивали меня с толку... И сейчас сбивает еще один факт – отправка рицина в Германию. Но и это каким-то образом должно вписаться в общую схему. Обязательно впишется...
– Вот-вот... – басит Доктор. – Я сразу подумал о твоей японской теории... Судя по твоим прогнозам, пора бы ей уже проявить себя. Ты же и предполагал примерно такой срок.
– Дело не в сроке. Дело во времени на подготовку. А это уже зависит от задуманного. Можно подготовить за день одно взрывное устройство и провести акцию. Можно несколько лет готовиться к какой-то сложной и массовой акции. Как нынешняя.
– Время они, если это они, использовали с пользой для себя. Кстати. Ты уже поинтересовался спортивным календарем?
– Я «зарядил» информацию через своего осведомителя. Жду, когда он что-то разведает. Хорошо, спасибо за догадку. Работай. Да, я чуть не забыл... Мне звонил из Америки младший Ангел. Он тоже сильно интересуется твоей подопечной француженкой. Она основательно напоганила, надо полагать, где-то в других местах, если заинтересовала «Пирамиду». По этому же вопросу сегодня прилетела в Москву Таку. Помощница Сережи... Скоро будет у меня. А ночью прилетает он сам.
– Старший Ангел будет только рад. Я же не очень люблю, когда мне мешают.
– Действуй, пока не мешают. Мне звонят в дверь. Это должна быть Таку. Александра уже приготовилась встречать японку. Им есть о чем побеседовать... И мне тоже. Звони...
Басаргин кладет трубку и поднимается навстречу шагам, идущим из коридора. На звонок в дверь, как обычно, если она дома, вышла встречать гостей Александра, поскольку квартира Басаргиных находится в одном коридоре с неофициальным офисом российского бюро подсектора Интерпола по борьбе с терроризмом... Кроме того, Александра является внештатным сотрудником и при необходимости активно помогает мужу и другим.
* * *
Таку держит себя строго и чинно. Не улыбается, как улыбается ей, желая угодить своим гостеприимством, Александра. Только изредка поднимает маленькую чашечку с эксклюзивным зеленым чаем, стоимостью больше ста долларов за пятидесятиграммовую упаковку – специально купила, когда узнала о приезде японки. Хотела угодить, но Таку даже не чувствует, похоже, что за чай пьет. Так сосредоточена.
– Я даже не буду спрашивать вас, каким образом вы вышли на след мадам Джиндан, потому что знаю: там, где она появляется, следует много смертей. Там, откуда она уходит, проводится много похорон. Я спрошу вас только об одном, что меня больше всего волнует. И волнует не только как сотрудника антитеррористического подразделения ООН, но и как японку.
Таку прекрасно говорит по-русски. В прошлый приезд, минувшим летом, она еще не слишком уверенно подбирала слова и слегка путалась при построении предложения, особенно если это предложение было длинным. Но Басаргин знает, что японцам легко дается русское произношение. Еще Александра несколько лет назад удивлялась, рассказывая, что, когда японцы поют русские песни, трудно поверить, что это поют не русские. В устной речи схожесть фонетики двух языков проявляется не так явственно, тем не менее Таку вполне можно принять за жительницу России. По крайней мере, многие из представителей многочисленных российских национальностей говорят по-русски менее чисто.
– Я с удовольствием вам отвечу, если смогу, – обещает Басаргин, уже догадываясь, о чем пойдет речь. Ведь Таку сразу упомянула свою национальность. Значит, вопрос будет касаться японской теории Басаргина. Непонятно только, как она дошла до Таку.
– Чем обусловлен ваш запрос относительно связей Джамили Джиндан с американцем японского происхождения? Я признаюсь сразу, что мы ведем расследование, как у вас говорится, параллельным курсом. То есть мы сами ищем этого японца. Ищем настойчиво, с применением всех возможных средств, потому что знаем его незаурядные способности по организации крупных террористических актов. И мадам Джиндан, хотя она сама по себе представляет опасность как организатор низшего звена, ведущий подготовку к непосредственному исполнению, – это только связующая нить, через которую мы можем выйти на самого господина Осаку Кито... Это его основное имя, под которым он проживал до недавнего времени в Соединенных Штатах. А там он устроился с весны семьдесят второго года. Дома он носил другое имя, но это неважно, и оно ничего вам не скажет... Итак?..
Басаргин кивает и жалеет, что разговаривают они у него в офисе, а не в кабинете генерала Астахова в присутствии офицеров «Альфы», которые откровенно сомневались в его выкладках. Значит, японец все же существует...
– Итак, я вам выскажу теорию, которая может вам показаться несколько странной, потому что как жители России имеют свои собственные представления об Америке, американцах и себе, точно так американцы имеют собственное представление обо всем. Хотя, вопреки их личному мнению, это вовсе не собственные представления, а пришедшие извне. Жители Соединенных Штатов сильнее жителей других стран подвержены воздействию государственной пропагандистской машины и сильнее, чем, скажем, немцы, французы, шведы или русские, склонны верить в то, что им вещает официальная пропаганда. Связано это в первую очередь с развитием этой самой пропагандистской машины, превращенной в Америке в настоящую индустрию внушения. И большинство американцев слепо уверены, что организаторами событий 11 сентября являются боевики «Аль-Каиды»...
– Вы с этим не согласны?
– Я с этим не согласен. Боевики «Аль-Каиды» были только инструментом в руках другого человека. И этот человек, по моему мнению...
– Этот человек был японец...
– Да, скорее всего член террористической организации «Красная Армия Японии».
– Как вы вышли на это? – неподдельно удивляется Таку и даже встает из-за стола, потому что нетерпение, так ей, терпеливой восточной женщине, не свойственное, копилось-копилось и прорвалось наружу.
– Мы никак на это не выходили. Просто я готовлю к публикации работу о присутствии характерных национальных черт в деятельности террористических организаций. И пришел к выводу, что боевики «Аль-Каиды» были не в состоянии спланировать, подготовить и осуществить такую сложную, многоходовую и долговременную по протяженности операцию. Тогда я стал искать, кто мог быть в этом террористическом оркестре дирижером. И предположительно определил его национальность.
– Чтобы сделать это, надо быть японцем... – хмуро говорит Таку.
– Не обязательно... Достаточно быть аналитиком.
– Тогда, по крайней мере, следует рассматривать ядерную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки как акт государственного терроризма.
– Я и подходил к вопросу с этой стороны. И до сих пор считаю, что эта бомбардировка была террористическим актом. Причем совершенно необоснованным... Хотя американцы, придавленные своей пропагандистской индустрией, никогда меня не поймут. Но я понимаю по вашим репликам, что и вы самостоятельно пришли к аналогичным выводам.
– Да, – соглашается Таку. – Мы пришли к аналогичному выводу, проанализировав всю хронологию событий и все известные факты самостоятельно, без помощи ФБР. Но объясните мне, какая связь существует между событиями 11 сентября и чем-то, что сейчас готовится в России. А что здесь что-то готовится, я поняла на основании вашего запроса.
Теперь уже Александр удивляется. Правда, у него это выражается в поднятии бровей, и не более. Александра сидит молча. Муж рассказывал свою теорию и ей, всегда и по всем вопросам неравнодушной к Японии и японцам. Она верить в нее старательно не желала. Но сейчас своих чувств не показывает. Только слушает.
– Американцы нанесли удар по мирным городам. 11 сентября стало местью за это. Но только сами американцы по недостатку информации считают, что это они выиграли Вторую мировую войну. Однако у Японии была еще и мощнейшая материковая армия – Квантунская, которая была разбита более опытной и организованной Советской армией в кратчайшие, почти рекордные сроки. Следовательно, Россия тоже причастна к поражению Японии, и, может быть, даже в большей степени, чем Америка. И японцы это знают, как, вероятно, знаете и вы.
– Знаю... И знаю, как к этому относятся японцы. По-разному относятся. Чаще просто с сожалением, потому что Советская армия не вступала на территорию Японии, за исключением тех территорий, которые вы считаете спорными, а мои соотечественники называют аннексированными. Но продолжайте...
– Я попытался оценить то японское восприятие, что существует в самой радикальной и милитаризированной части населения. И спрогнозировал нанесение второго удара по России. Это должен быть удар совсем иного плана, но тоже масштабный. А по количеству жертв, возможно, превосходящий американскую трагедию, потому что террорист, как спортсмен, всегда стремится идти, по возможности, по нарастающей. Аппетит, как говорится, приходит во время еды.

3

– Я Волга. Спартак, докладывай о каждой перемене.
– Я Спартак. Задачу понял...
Парамоша-то, как всем известно, понятливый, но вот майор Паутов привык иметь собственное мнение и в этом иногда сильно сомневается.
– Главное, снежными бабами не сильно увлекайся... – дает майор деловой совет.
Ожидание тянется томительно. Подполковник Разин, чтобы сохранить пальцы подвижными, поверх велосипедных перчаток натягивает меховые рукавицы. Мороз уже наглеет, без стеснения прихватывает конечности, а сообщения все нет. Полковник Согрин лежит, уперев голову в кулак, и слушает, как тикают его часы. Среди снежной тишины кажется, что они звонят, как колокола, и невольно испытываешь желание накрыть циферблат ладонью, чтобы приглушить звук.
Наконец наушники приносят характерный и узнаваемый всеми шорох – обычно он доносится тогда, когда шерстяной перчаткой поправляют микрофон около рта, чтобы что-то сказать. И поправлять не всегда надо, но все поправляют – так сосредоточиваются, готовятся к разговору. Для разведчиков это то же самое, что для обыкновенного человека перед тем, как фразу сказать, в кулак кашлянуть.
– Я Спартак. Внимание... У меня появилась группа в составе девяти человек. Расспрашивают разведчиков. Торопятся... Так... Так... Правильно, как в кино... Разведчики остаются на месте. Группа топает дальше – выдвигается к следующему повороту. Скоро высунут носы, и Кречет увидит их во всей красе. Пусть любуется. Останавливаются. У поворота стоят. Что-то обсуждают. Нет... Нормально все... Дальше шлепают.
Теперь и следующему наблюдателю можно в дело вступать.
– Я Кречет. Вижу авангард. Передвигаются настороженно, чуть не ползком, вприсядку. Атаку ждут сверху... Смотрят почти на меня... И... И без конца оглядываются...
– ОМОНа боятся... Напугали их менты своей перестрелкой... – дает комментарий Сохно.
– Пусть боятся... Когда боятся удара сзади, обычно удара спереди меньше ждут... – отвечает своим комментарием Согрин.
– Рапсодия. Я Прыгун. ОМОН на связи. Они заняли позицию за поворотом тропы и над ней. В пределах визуальной близости от боевиков. Сверху, говорят, их видят, а с тропы повороты мешают и камни. Там дальше валунов много, один другого ширше...
– Я Рапсодия. Скажи, чтобы не высовывались, пока не попросим... Работаем сами по задержанию. Есть необходимость экстренного допроса. Это они поймут...
– Я Прыгун. Понял... Передаю...
– Я Кречет. Внимание! Входят в зону общей видимости. Я смолкаю до особого случая...
Теперь комментарий майора и не нужен, потому что тропа прямо под ногами.
– Всем не высовываться... – командует Согрин. – От греха... Наблюдаю я, Волга, и Бандит...
– Я Бандит... Мне что-то в глаз попало, командир... Короче, мне смотреть опасно. Я слишком близко... Сам смотри и мне командуй...
– Добро...
– Бандит, я Спартак. Прямо под тобой здоровенный, бородатый и лохматый...
– Это не Доктор Смерть?
– Если Доктор Смерть чечен, тогда может быть... У него компактный пистолет-пулемет, находится на вооружении спецназа... Имей в виду... Надо бы узнать, где взял... Месяц назад двух наших парней в Грозном прямо на улице в спину подстрелили... Забрали такой пистолет-пулемет. Прокачай.
– Я Бандит. Понял. Постараюсь обеспечить. Внимание всем. Волосатого и бородатого беречь и лелеять, как мусульманин жену бережет. Кречет!
– Я Кречет. Слушаю.
– Я его отдыхать заставлю, а сам командиром займусь. Бородатый и волосатый твой. Допроси как следует.
– Обеспечу. Сам не справлюсь, Парамошу позову. Ему-то есть чем напугать самого бесстрашного.
* * *
Ширина тропы позволяет вблизи пещеры ходить по двое. Но боевики по двое ходить не желают. Они цепочкой растянулись, и чем ближе сама пещера, тем больше растягивается цепочка, словно замыкающие ждут, что направляющих вот-вот подстрелят, а они успеют вернуться за поворот и там найти спасение.
Вообще-то манера передвижения взята на вооружение у спецназа. Одна нога впереди шагает, вторая нога подставляется к ней. Ствол поднят, готов к стрельбе. Но при передвижении цепочкой такая манера мало что дает, потому что приседать, пружинить ногами боевики не хотят или не умеют. Да и слишком долговременная нужна тренировка, чтобы ходить так в моменты длительного напряжения. И оттого спецназовцы, наблюдая, посмеиваются.
– Как на ходулях... – улыбается Разин.
– Задень нечаянно плечом, он упадет... – в тон ему отвечает Согрин.
При таком передвижении приседание необходимо. Само легкое приседание – элемент технический... Почему кошки, тигры, собаки, вообще все хищники, подкрадываясь к жертве, слегка приседают? Чтобы прятаться и оставаться дольше незамеченными? Нет. Почему боксеры и борцы, подкарауливая неловкое движение противника, приседают? Эти-то друг друга хорошо видят. И не только потому, что так легче ноги распрямлять в момент атаки. У человека в позе полусогнутых ног слегка пережимаются тазобедренные лимфатические узлы, и кровь меньше идет в ноги, а больше в голову, что предельно обостряет внимание, и ускоряются все реакции организма. Видимо, аналогичные процессы происходят и у животных. А если человек ленится, ему следует не в бой идти, а гулять по тропинкам лесопарковой зоны. Там живее будет...
Кроме того, при передвижении в подобной обстановке лучше всего идти тройками, если тропа позволяет. Если не позволяет, то хотя бы парами, разделив зоны просмотра на секторы, и контролировать свой участок и десять градусов сектора соседа. Это наиболее безопасно и позволяет держать под контролем всю территорию. А боевики каждый старается ухватить взглядом побольше. И оттого теряют внимательность.
Оба командира групп отмечают отсутствие хорошей боевой школы сразу и сразу же могут предположить степень трудности боя, даже при значительном численном превосходстве противника.
* * *
Цепочка добирается до поворота к пещере. Ведущий в сомнении делает по боковой тропе два шага, замирает и вытягивает шею, всматриваясь. Не знает, что ему предпринять. Сомневается в правильности своего решения. Но дальше все же не идет. Возвращается на основную тропу и продолжает движение.
– И это правильно... – говорит Разин. – Следует сначала все осмотреть, чтобы пулю в спину не получить. Так и действуй, сынок, не то сорвешь нам план...
Группа идет за ведущим, повторяя его шаги, исключая попытку заглянуть в пещеру. Доходит до следующего поворота. Там два боевика – самые глазастые, что ли! – выглядывают за скалу, ожидая опасности оттуда.
Ничего... Нет опасности. Заметно, как боевики расслабляются. Собираются в кружок, обсуждают положение. Тут же отсылают одного к основному отряду. Тот не идет, а бежит, смешно косолапя. Теперь ждать приходится совсем не долго. Весь отряд идет скорым маршем, памятуя, что позади недавно активно стреляли. Собираются не боевой группой, а гражданской толпой около поворота к пещере. Командир дает инструктаж, показывает рукой.
– Я Рапсодия. Бандит, проснись и пой... Командира запомни...
– Я Бандит. Понял... Такую бандитскую рожу ни с кем не спутаешь...
Дальнейшее поведение боевиков спецназовцы просчитывали правильно. Только с небольшими отклонениями. Командир еще больше распыляет силы, отсылая по два человека за крайние повороты – наблюдателей.
– Я Рапсодия. Спартак! Сокол! Ваши клиенты созрели... Как только скроются из вида – работать по полной. Не выпускать, звука не допускать.
– Я Спартак. Понял.
– Я Сокол. Понял.
Наблюдать за происходящим внизу можно спокойно и без бинокля. С биноклем это делать даже опасно. Мало ли когда вздумает дать отблеск стекло.
– Когда приступим? – спрашивает Разин.
Когда не он командует, ему не все ясно. Командир ОМОГ не привык слушать в бою чужие команды и потому слегка теряется. Хотя, как уже потом бывало не однажды, задним числом «прокручивая» ситуацию, убеждается, что поступил бы точно так же, как другой командир.
– Пусть полностью рассредоточатся. Чтобы каждому из твоих пострелять удалось. Сразу после взрыва пещеры.
Наушник «подснежника» почти одновременно доносит едва слышный звук спаренных выстрелов из «винтореза».
– Я Спартак. Два – ноль в нашу пользу...
– Молодец. Дальше ориентируйся по обстановке... – говорит подполковник своему снайперу.
И тут же из наушника доносится еще три выстрела. Должно быть, один из выстрелов лейтенанта Сокольникова оказался не совсем удачным.
– Я Сокол... Четыре – ноль...
– Та же команда. По обстановке, – теперь уже говорит Согрин.
Боевикам «винторез», конечно, не слышно. Они уверены, что четверо их бойцов заняли позицию за следующим поворотом. И уверены, что с флангов себя обезопасили. Теперь командир выделяет группу поисковиков и отправляет ее в пещеру. Остальных знаками, понятными даже сверху, распределяет бойцов по тропе. У поворотов образуется по группе. Рядом с командиром остается трое. В том числе и боевик, которого Парамоша назвал бородатым и волосатым.
– Я Рапсодия. Приготовились!
– Меня не подстрелите... Только прикройте. Я по команде – пошел... – говорит Сохно.
– Сейчас... Сейчас... Что там в пещере?
– Вошли...
Звук взрыва доносится после того, как вздрагивает земля. И он не гулкий, а стремительно вылетающий из устья пещеры, как пуля из створа автомата.
– Огонь!
Короткие хлесткие очереди звучат одновременно с разных концов склона и со склона противоположного... Сохно сам, как пуля, выпрыгивает из своего убежища и в три скачка оказывается на тропе. Против него уже только два противника. Двоих достали пулями. Бородатый и длинноволосый пытается поднять свой пистолет-пулемет, когда Сохно просто жесточайше бьет его ногой в пах, заставляя уронить оружие, свалиться и заорать благим матом на все ущелье. Командир в это время оборачивается, одновременно вскидывая автомат, но Сохно уже стреляет одновременно в две руки противника из двух своих «стечкиных». С расстояния в два метра трудно промахнуться.
– А теперь поговорим... – улыбается Сохно. Голос у него совершенно спокойный и дыхание ровное, словно он не делал резких движений, а только что встал с мягкого кресла.
Он поправляет микрофон «подснежника»:
– Я Бандит. Командир у меня, начинаю беседу. Кречет, забери своего бандита. Ему танк на гениталии наехал.
Назад: ГЛАВА 8
Дальше: ГЛАВА 2