Бессарион старался держать предельную скорость даже тогда, когда они вынуждены были покинуть дорогу, к сожалению, не сумев это сделать скрытно, поскольку машин в одну и в другую сторону шло все больше и больше. Тем не менее ехать дальше по дороге было уже опасно. И, не доезжая до очередного населенного пункта километра три, как определил подполковник Тамаров, заглядывая в карту, выбрали место, где склон ближайшей горы был не слишком крутым, свернули с дороги, перебрались через неширокий и неглубокий кювет и двинулись напрямую через высокую траву и низкорослые кусты. По сути дела, ехать пришлось вслепую, и, попадись в траве глубокая канава или большой камень, машину могло бы основательно встряхнуть, хотя подвеска у «уазика» к подобным встряскам приспособлена больше, чем у любого импортного внедорожника, включая и пресловутый расхваленный «Хаммер». Правда, любой импортный внедорожник имел другое преимущество – в мягкости той же подвески. «Уазик» же при езде по пересеченной местности славился тем, что никому не мог позволить уснуть, и не только за рулем.

– Дальше ельник вплотную к селу подступает… – сообщил Артем Василич. – И не понять по карте, густой он или можно проехать…

– А в объезд? – поинтересовался Бессарион.

– Может быть, есть возможность, может быть, нет… На карте дорожные знаки не ставят… Но по противоположному склону идет проселочная дорога. Давай попробуем!

– В любом случае, – решил Бессарион, – если через ельник не проехать, машину придется бросать, причем бросать на виду у всего села. Это будет след… Если бросать ее в стороне, на горе, там когда еще найдут…

– Мы и так на виду всего села едем… Начнут спрашивать, расскажут. Хорошо бы, спрашивать не начали. А народ здесь такой, что сами рассказывать не побегут. Здесь федералов, насколько помню, любовью не балуют.

– Так куда ехать?

– Забирай правее. Сначала круча будет – видишь… Потом, похоже, более полого пойдет. Кручу эту ты взять должен, она не длинная. Разгоняйся… Как разгон кончится, тормози и пониженную передачу врубай, если не потянет, включи блокировку дифференциала… Заберемся… Должны забраться…

Чтобы разогнаться, грузинский подполковник не сразу вверх поехал, а сначала наискосок по склону, но потом, похоже, решил и дальше так ехать, хотя это направление было прямо противоположным тому, по которому двигались перед этим. Видимо, опыт езды по горам у него был более основательный, чем у подполковника российского спецназа. И так, под острым углом, хотя и с сильным боковым уклоном, с которым «уазик», находясь на грани переворачивания, все же справился, Мерабидзе доехал до более пологого места и только там вырулил, чтобы сменить направление почти на обратное.

– Если правее заберешь, можем выбраться, – глядя в карту, сказал Артем Василич. – Только в самом конце, перед проселочной дорогой, каменный «язык» сверху спускается. Но его можно, кажется, объехать… Конечно, там слегка крутовато, но на «уазике», пожалуй, можно, если тормоза нормальные. «Ручником» в крайнем случае придержишь…

– У нас в Грузии говорят, что с тормозами только трусы ездят… – чуть свысока усмехнулся Мерабидзе.

– У нас так же в деревнях говорят пьяные мужики, – спокойно парировал Тамаров. – Дави на «газ», не теряй время…

Место в самом деле было почти ровное, и скорость здесь можно было добавить. Хотя и ненадолго. Скоро пошли какие-то канавы, и явно рукотворные.

– Здесь что, пахали когда-то? – спросил грузинский подполковник.

– Здесь все в свое время перепахали… Окопы уже осыпались… В первую чеченскую кампанию здесь большие бои шли. Тяжелая артиллерия работала. Но земля свои шрамы быстро заживляет. Быстрее, чем мы с тобой свои…

– У тебя что, Василич, шрамов очень много?

– На недостаток не обижаюсь. Хватает… И побаливают, заразы, временами. Как напоминание о прошлом нехорошем поведении. Да и у тебя, надо полагать…

– Есть немного…

Тамаров добился того, чего хотел. Агент-аналитик, которым представлял себя на допросах подполковник Мерабидзе, имеет мало возможности заработать шрамы. Разве что от переусердствования в мыслительном процессе инсульт получит, от чего шрамы на мозговых извилинах возникнут. Шрамы на теле – это удел спецназовца и диверсанта. То есть Бесо уже показал свои навыки рукопашного боя, уже показал умение скрытно и беззвучно передвигаться, но это все вынужденно и даже автоматически, профессионально. А теперь уже косвенно признал свою принадлежность к грузинскому спецназу. Вопрос стоял только в том – к какому, потому что и в Грузии, как и в России, есть несколько подразделений спецназа, каждое с собственными задачами.

Машину подбросило и ударило о землю. Застонали рессоры.

– Кстати, если перевернемся, то шрамами не отделаемся… С брезентовой крышей шею сломать недолго. Здесь можно и поспокойнее ехать. Обзор у нас есть, погони не видно…

Бессарион послушно сбросил скорость. Но лицо его при этом радости не выражало. Артем Василич еще раз отметил это, и сделал все-таки предварительный вывод, что грузинский подполковник спешит. Ему, должно быть, необходимо успеть куда-то к определенному моменту. И он готов рисковать, чтобы не опоздать. Этот вывод и раньше напрашивался, но Артем Василич не торопился его сделать, дожидаясь еще одного подтверждения.

Если это верно, то российскому подполковнику следовало, кажется, успеть туда же и к тому же моменту. Но грузинский коллега этого знать был не должен…

Каменный «язык», след какого-то давнего природного катаклизма, оставившего след со времен, когда и горы скорее всего выглядели иначе, когда они имели иную конфигурацию и часто осыпались, все-таки помешал проехать прямо к дороге. С краю камни были вроде бы небольшими, и Бессарион надеялся, что высокий клиренс «уазика» позволит переехать пространство в полтора десятка метров. Но уже через два метра под днищем что-то металлически истерично заскрежетало, и автомобиль никак не мог продвинуться вперед.

– Задний ход… – подсказал Тамаров. – Иначе, друг дорогой, нам придется дальше пешком идти. Впереди камни крупнее.

Грузинский подполковник вынужден был молча согласиться и дать задний ход. Но и задним ходом теперь было проехать сложно, будто бы кто-то под машину новые камни подбросил, и колеса никак не могли их перевалить. Однако, включив пониженную передачу, выбрались. Тамаров снова к карте прильнул.

– Вниз… Единственная возможность ниже «языка» пробраться. Попробуем по крутизне спуститься. А ниже еще и заросли какие-то, но это все равно лучше, чем камни…

Бессарион вывернул руль, включил передачу и зло, как показалось Тамарову, газанул. Однако впечатление оказалось ошибочным. Грузинский подполковник отличался крепкой нервной системой и психовать, кажется, не любил. Просто перед крутым спуском решил тормоза проверить. Тормоза оказались вполне приличными, только «ручник» держал плохо. Но использовать «ручник» Бессарион все равно собирался только как вспомогательную силу. А при хороших тормозах и эта сила была ни к чему.

Сначала спуск был более-менее приличным для проезда. Но постепенно нижний край того, что они считали в своей ситуации дорогой, стал приближаться к линии капота, а порой и уходить под него. Таким образом, ехали, не видя, что впереди, и Артем Василич даже дверцу открыл и ногу на подножку выставил, выглядывая и рассматривая, куда скатывается сдерживаемая только тормозами машина. Спуск был таким, что любой каскадер мог бы ему позавидовать.

– Нога отвалится… – не пожаловался, а констатировал свое состояние Бессарион. – Я тормоз давлю, а тормоз ногу в обратную сторону давит.

– Сцепление не отжимай, – посоветовал Тамаров. – Коробка передач будет сама тормозить. На первую переключи…

– Движок заглохнет…

– Левой ногой тормози… Правой чуть-чуть газуй…

Бессарион попробовал. Пока он переставлял ноги в непривычное положение, пока левой ногой привыкал к тормозу, «уазик» начал разгоняться, и Тамаров сам потянул кверху рычаг «ручника». Это не остановило, но все же замедлило усиливающееся скатывание автомобиля.

– Если впереди будет препятствие, и я попробую вырулить, нас перевернет, – предупредил Мерабидзе, здраво оценивая свое положение.

– Если будет препятствие, не выруливай, а готовься выпрыгнуть… А вообще там что-то есть впереди… Отсюда не вижу. Попробуй потихоньку влево сдавать. Вправо не проехать… Посмотри слева. Как там?

– Как на автобане – чисто…

– И кати туда…

Бессарион начал осторожно выворачивать влево. Получилось…

Весь спуск по чрезвычайно крутому склону был длиной чуть больше сотни метров. И когда склон стал более пологим, Бессарион даже остановился и вытер рукавом пот со лба.

– Нервничаешь? – спросил Артем Василич.

– Нога давить устала… – не признался грузинский подполковник. – И руль не слушается. Я рулю влево, а меня прямо тянет. Почва мягкая, машина тяжелая… На такую машину бы гидроусилитель руля, и можно было бы ездить…

– А теперь круто вправо… – подогнал водителя Тамаров. – Поехали…

Он теперь сам спешил и не давал Бессариону передышки.

– Человек… – сказал Мерабидзе. – Рукой машет…

Тамаров и сам уже увидел, как со стороны села в гору поднимается немолодой мужчина и машет им рукой.

– Кто-то местный. Ты по-чеченски разговариваешь?

– Немного… – проявил Бесо скромность.

– Я вообще не разговариваю… Но он, судя по возрасту, русский еще должен знать. Молодежь почти не знает. Подъезжай. Поговорим…

– Оружие приготовь… – посоветовал Мерабидзе.

– Я свои руки, когда из машины выхожу, на сиденье не оставляю… – Тамаров демонстративно переложил на заднее сиденье свой автомат.

– Не думал я, что из своего окна могу когда-нибудь такой цирк увидеть… – вместо приветствия сказал чеченец, широко улыбаясь беззубым ртом. По-русски он говорил чисто, почти без акцента, что и в больших городах встречается редко.

– В цирке в ладоши хлопать надо, – заметил Бессарион, покидая машину. – А ты руки под курткой держишь, словно оружие прячешь…

Чеченец улыбнулся еще шире и вытащил из-под куртки две культи. Кисти были ампутированы каким-то неумелым хирургом, и шрамы, похоже, не имели шансов зажить.

– Хирургическая операция посредством гранаты, – сразу определил Тамаров. – Случается… Здравствуй. Ты так спешил к нам… Хотел что-то сказать?

– Здравствуйте, – кивнул чеченец, внимательно рассматривая незнакомцев, особенно грузинского подполковника.

– Мы спешим, если ты хочешь сказать что-то…

– Хочу… Это не вас разыскивают «краповые»?

– «Краповые»? – спросил Тамаров, хитро щуря глаза. – Откуда тут взяться «краповым»?

– С двух сторон в село въехали. Посты поставили на въезде и выезде… Паспортный режим не проверяют. Так, поспрашивали всех, кто вас не видел… Двоих ищут, что «уазик» у них угнали…

– Спасибо, – сказал Бессарион, прекращая игру слов, затеянную было Тамаровым. – Как нам выехать отсюда, чтобы на них не нарваться?

– Можно выехать. Камни понизу объезжаете и по проселочной дороге доверху. Около лесопилки налево поворачиваете, через два километра еще одна дорога будет. Тоже налево. Так на шоссе и выедете. Только я не советую на шоссе. Там все перекрыто будет. И даже пешим не уйти. Горы начинаются. Дорогу с двух сторон скалами зажмет. По ним не подняться. По проселочным можно еще километров сорок проехать. Но так вы в Ингушетию угодите. А вам куда нужно?

– Нам на грузинскую границу, – сказал Артем Васильевич.

– Только пешим ходом… – чеченец был категоричен. – Долго идти придется…

– Будем идти, – сказал грузинский подполковник. – И дойдем. Только кушать хочется…

– Если в кусты заедете, можете подождать. Вон туда – там проехать можно чуть не до середины. Там машину не видно. Может быть, только крышу, если присмотреться. Но она зеленая, среди зелени, не зная, не разберешь. Я узелок принесу. Человек я не богатый, но хорошим людям в дорогу всегда найдется, что дать… Подождете?

– Подождем, – согласился Бессарион. – Голод терпению учит…

Чеченец обернулся и сразу начал спуск. Беглецы проводили его глазами.

– Чеченцы народ хороший, – оценил гостеприимство грузинский подполковник.

– Нам остается только полагаться на его национальность, – заметил его российский коллега.

– Ты о чем, Василич?

– Представь, он послал жену предупредить «краповых», а сам решил нас задержать. И задерживает. Мы ждем, а нас окружают…

– Возможный вариант.

– Утешает только то, что у чеченцев предательство считается позором. И потому я согласен подождать полчаса.

Бессарион плечами пожал.

– Ты лучше меня знаешь местные порядки. Давай ждать… Хотя граната может одинаково взорваться и в руках боевика, и в руках мента.

– В этом ты прав. Сделаем так…

Как и просил чеченец, машину загнали в кусты под каменным «языком». Опасения Тамарова оправдались. Еще разглядывая карту, он сомневался, что эти заросли можно будет преодолеть на машине. Оказалось, в них можно только въехать. Естественно, выехать тоже было возможно тем же путем, но проехать насквозь возможности не было. Был, конечно, один объезд. Кусты сползали далеко вниз, к самому селу, и проехать можно было рядом с низкими каменными заборчиками сельских огородов, на виду у всех, кто пожелает из окна выглянуть. Вполне возможно, что и с улицы между деревьями машину можно рассмотреть.

Два подполковника оставили машину с распахнутыми дверцами, словно подчеркивая этим, что они находятся рядом и только на минутку отошли, а сами, забрав оружие, углубились в кусты и, прикрытые зарослями, прошли вниз почти до самого конца. С этой позиции им было хорошо видно и огороды, и дворы сельских домов, и все подходы к месту, где была оставлена машина. Оставалось только ждать, но ждать пришлось недолго.

– Что и требовалось доказать! Береженого бог бережет… – сказал Артем Василич. – Вовремя мы подсуетились. Видишь?

– Где?

– Вдоль забора. Забор между огородами. Прямо в нашу сторону…

Между двумя огородами тянулся низенький такой же каменный заборчик, как и заборчики внешние, где плоские камни вместо раствора скреплены глиной. Вдоль всего заборчика были высажены какие-то, видимо, ягодные кусты. И вдоль всего этого к внешнему ограждению гусиным шагом, чтобы не показывать себя, передвигалась группа из шести «краповых».

– А вон и наш инвалид… – показал Бессарион пальцем.

Тамаров уже и сам увидел, как, стоя под деревьями, инвалид своей культей показывает кому-то, как лучше пройти к кустам. И почти сразу вторая группа, более многочисленная, стала по одному перепрыгивать в соседний огород, чтобы оттуда под прикрытием кустов выйти на ближнюю к зарослям позицию.

– Плохие у чеченцев гранаты, – посетовал Бессарион. – Надо было ему не только руки, надо было и голову оторвать… А я, пожалуй, смог бы и отсюда в него попасть…

Он поднял автомат и приложился к прикладу щекой.

– И показать, где мы сидим… Они надеются, что из кустов мы ничего не видим. А ты покажи, что ты рядом, и принимай бой…

– Я же не стреляю. Я мечтаю… – оправдался грузинский подполковник.

«Краповые» так и шли двумя колоннами, пытаясь взять заросли в клещи. Снизу, должно быть, было видно крышу машины. Чеченец не зря показал подполковникам место, куда заехать. Знал, что показывал. И потому обхват был таким широким. Расстояние между каменными заборчиками и кустами метров в двадцать. Его бойцы преодолевали бегом и одновременно двумя группами. Значит, по связи координировали свои действия. Тамаров с Мерабидзе сидели среди не слишком высоких кустов и все хорошо видели даже без бинокля, который висел на груди у российского подполковника. И даже видели, как с каждого фланга было выделено по два бойца, чтобы перекрыть центр.

– По нашу душу… – понял Тамаров. – Левая пара на моей совести, правых сам принимай. Лучше без стрельбы…

– Сделаем… – согласился Мерабидзе и положил автомат на землю.

– Выходим навстречу, пока не соединились.

– Они соединяться не будут, чтобы весь нижний профиль перекрыть. На визуальной дистанции пойдут.

– Нам это только на руку… Мне то есть на руку… Тебе, как я понимаю, на ногу…

– Сделаем… – повторил Бесо и потряс ногой, словно напряжение сбросил.

– Двинулись… Автомат далеко не оставляй. Возвращаться – плохая примета…

Бессарион автомат взял.

Подполковник Тамаров выполнял работу, которую он всегда выполнял с удовольствием и качественно. Пожалуй, снимать часовых или дозоры противника – это всегда давалось ему наиболее легко. Но сейчас сложность состояла в том, что все время службы его обучали убивать противника. В данном же случае необходимо было обезвредить его, и не просто не убить, но и не изувечить. Но, как показал опыт минувших суток, это, когда уже имеешь определенные устоявшиеся навыки, сложнее, чем просто уничтожить. И при этом нельзя было показать свое милосердие, свое стремление быть гуманным, если вообще понятие гуманности соотносится в одном контексте с понятием резкого и тяжелого удара.

Артем Василич выбрался на самый край зарослей, чтобы оттуда определить, кто из его двух противников какую тропу выберет. Естественно, начинать предстояло с ближнего. Ближним оказался высоченный рыжий детина, чем-то схожий с недавним вертухаем в СИЗО, разве что заметно более сухощавый, следовательно, более резкий. Тамаров дал возможность «краповому» зайти в кусты, посмотрел, где зашел в них второй, и только после этого двинулся по следу ближнего. Догнать неслышимым, несмотря на то что «краповый» был насторожен и к окружающему прислушивался, было делом не сложным. Противник ожидал опасности впереди и вообще считал ее еще далекой и потому полностью не сконцентрировался, не вошел в боевое состояние, когда каждая нервная клетка возбуждена и реагирует на все.

Удар опять наносился в затылок и был таким коротким и резким, что, когда с головы парня упал краповый берет, сам он еще какое-то время остался стоять, не понимая, что с ним произошло. И только потом медленно осел на землю. После этого, не задерживаясь, Артем Василич поспешил сделать полукруг, чтобы зайти со спины и второму. Этот вообще был отвлечен, держал что-то в руках перед собой и рассматривал со вниманием, чуть ли не ощупывал. И на аналогичный первому удар отреагировал сразу, свалившись носом в землю. Любопытство заставило Тамарова перевернуть парня, чтобы поинтересоваться предметом интереса «крапового». Тот держал в руках какую-то электронную игрушку, слабо попискивающую уже и после того, как сам игрок был не способен игру продолжить. Игромания болезнь заразная, и российский подполковник ее не уважал. А за игры в боевой обстановке вообще следует наказывать. Он и наказал поверженного противника ударом, а в дополнение уже и собственные вкусы удовлетворил, заметив под клапаном длинного кармана натянутой поверх бронежилета «разгрузки», в том самом кармане, в котором обычно автоматные рожки носят, рукоятку пистолета. Для обычного пистолета карман был слишком длинным, и пистолет должен был бы провалиться глубоко. Этот не проваливался. Оружие Артем Василич вытащил. Пистолет оказался с глушителем. Мощный «кольт» тридцать восьмого калибра. Глушитель тоже мощный, с заниженным центром тяжести, следовательно, с понижающим звуковым эффектом выстрела. Третий свой пистолет Артем Василич засунул под брючный ремень за спину. А запасную обойму, оказавшуюся в том же кармане, убрал под носок, прикрытый штаниной. Про дополнительное вооружение напарнику решил ничего не говорить.

Но долго задерживаться, рассматривая поверженного противника, Тамаров не собирался. Он быстро обшарил обширные карманы «разгрузки», нашел пачку галетного печенья и завернутый в целлофан подтаявший кусок сала, потом вернулся к первому противнику, обнаружил, что тот пытается перевернуться и встать на четвереньки. Эти безобразные попытки требовалось немедленно прекратить, что Тамаров и сделал одним дополнительным ударом. В карманах этого бойца нашлась банка кильки в томатном соусе. Но ни хлеба, ни даже печенья, к сожалению, не нашлось. И, только завершив все это, подполковник снова вышел к краю кустов, чтобы встретиться с Мерабидзе, однако Бессариона видно не было, хотя по времени пора бы ему было и возвращаться. Беспокойства, впрочем, от задержки не возникло, потому что в случае какого-то обострения ситуации обязательно послышался бы шум. Подождав пару минут, Тамаров недоуменно пожал плечами и двинулся напарнику навстречу, надеясь, что тот уже идет на соединение.

Но и встречных шагов слышно не было.

В этот момент ему позвонили. Артем Василич вытащил трубку и глянул на определитель номера, считая, что звонить могут и вертухаю, недавнему еще хозяину трубки. Оказалось, звонит жена.

– Я слушаю… – шепотом сказал он.

– Тема… Говорить можешь?

– Нет. Я позже перезвоню…

– Я жду…

– Вижу часового… – уже через полторы минуты доложил Нахимов.

Подполковник Бурлаков свой бинокль поднял, но, не имея тепловизора, сквозь листву и густющую хвою ничего разобрать не смог. И лишний раз порадовался, что сам лично позаботился о сохранении трофейного прицела, когда из Москвы дважды запрашивали его наличие. Кто-то, грубо говоря, «капнул», что в одном из боев по уничтожению банды был убит снайпер-араб. Винтовка у снайпера, по оценке снайперов бригады, была тоже хорошая, но стреляла какими-то экзотическими патронами, достать которые возможности не представлялось. Чтобы не «засветиться», винтовку спрятали до случая на собственном оружейном складе и не включили ни в какие реестры отчетности. Подполковник Бурлаков лично решил, что в Москве могут и без прицела с тепловизором обойтись. А прицел передал снайперу лучшей роты в бригаде. Тем не менее история со снайпером-арабом всплывала дважды. Кому-то очень хотелось такую винтовку заиметь. И, скорее, не саму винтовку, а именно прицел. На запросы Александр Григорьевич отвечал категорично: «не было», «не знаем», «не в курсе дела»…

– Что часовой делает?

– Что-то ест… Похоже, сыр… Этот, кажется, местный, овечий… Точнее сказать не могу, в тепловизор не разобрать…

– По сторонам смотрит?

– Не очень. И не озирается даже. Спокойно себя ведет…

– Как считаешь, его основной группе видно?

– Он за камнем сел. Камень от группы прикрывает.

– Тогда «прикрой» его полностью… Чтобы его больше не увидели…

Старший сержант Нахимов, видимо, был готов к такому ходу дела. По крайней мере затвор его винтовки был уже давно передернут. Сухо и невнятно щелкнул опускаемый предохранитель. Выстрел раздался негромкий и невпечатляющий. С таким звуком могла сухая ветка на ветру сломаться. А уж издали такой звук тем более услышать и идентифицировать было невозможно.

– Готово… – доложил Нахимов. – Пуля в голове лежит… Крепкая голова. Обычно через голову навылет проходит…

– Слишком умный, наверное, был… – сказал, не оборачиваясь, старший лейтенант Аношин. – Наши вышли на позицию, товарищ подполковник. Первоначально, как приказал капитан Максимов, они намеревались атаковать на марше, заставить отступить и вторично атаковать с противоположной стороны. Сейчас капитан предлагает подождать.

– Подождать… – проворчал Александр Григорьевич. – А сколько ждать придется? А если они захотят заночевать здесь? А если у них в этом месте встреча через три дня назначена? Высоты заняли?

– Противоположный склон. И перекрыли обе стороны в долине. С этого склона можем мы атаковать.

– Передай приказ на подготовку. Начнет Нахимов. С пулеметчика, потом на гранатометчиков переходи… А потом уже всеми силами додавим… Нахимов, занимай позицию…

Старший сержант перешел с одного камня к другому и устроился через два метра от прежней своей точки.

– У них снайпера, кажется, нет?

– Я не видел, – сказал Аношин.

– Я тоже… Автоматным огнем они нас не достанут. Аношин, предложи обеим группам выйти на дистанцию навесного обстрела из «подствольников».

Старший лейтенант передал по связи приказ подполковника.

– Товарищ подполковник, они уже выставили по три человека на каждый из склонов. Лучшие гранатометчики. Передают полную готовность.

– Нахимов, готов?

– Готов, товарищ подполковник. Пулеметчик на мушке…

– Поливай… И старших вниманием не оставляй. Они там командуют.

– Понял…

Пауза после последнего слова снайпера длилась ровно столько, сколько нужно, чтобы остановить на время выстрела дыхание. Нахимов выстрелил и, не начав еще дышать, сделал сразу за первым еще два выстрела.

– Как в тире… – восхитился старший лейтенант Аношин, рассматривающий лагерь бандитов в бинокль.

– Нормально. Продолжай, – сказал Бурлаков, тоже бинокля от глаз не отрывая. – Пока не опомнились… Еще одну такую же серию…

Бандиты опомнились только после следующей серии из трех выстрелов. Их осталось только трое, и эти трое, необстрелянные, только что чувствовавшие себя героями, не могли понять, что происходит, откуда стреляет снайпер и с какой стороны им ждать опасности, и потому попрятались за первые попавшиеся камни. Двое при этом остались видны снайперу.

Но опасность пришла к ним теперь уже прямо сверху. С двух сторон одновременно ухнули подствольные гранатометы, и шесть гранат по дуговой траектории прилетели точно в остатки лагеря. Разброс осколков у гранат «ВОГ-25» около пяти метров. Площадка была накрыта практически полностью. Но осколки гранат имеют свою особенность. Если пули снайпера убивают, то осколки – если, конечно, граната не разорвется у тебя под ногами – наносят множественные мелкие раны. И это дает возможность допросить пленных.

– Кончено… – сказал старший лейтенант Аношин.

Бурлаков сел на камень.

– Передай Максимову, пусть раненых допросит. И ко мне с докладом…

– К сожалению, товарищ подполковник, раненый только один остался. Парнишка семнадцати годков. Единственный, кто без бронежилета был. Никого бронежилет не спас, а он один – остался… Правда, думаю, что ненадолго… Ему осколками весь живот разворотило. А он все равно жрать просит. Голодный… Но и без еды часа не протянет…

Капитан остановился против подполковника Бурлакова, сидящего на одном камне и прислонившего спину к другому, большему. Будто в кресле устроился. Третий камень вполне мог сойти за подлокотник. Подполковник рукой махнул, показывая на поваленный ствол ели – на ствол вполне удобно можно было усесться. Максимов понял и послушно сел.

– Что говорит? – Александр Григорьевич такую натуралистическую лирику не любил и потому хотел быстрее к главному вопросу перейти. – Кто такие? Куда шли? С какой целью?

– Все спрашивали. На чеченском спрашивали. Он по-русски ни бельмеса… Ничего практически не знает… Мальчишка – кто и что такому объяснять будет… Знает только, что шли в Ингушетию на объединение с другими бандами для проведения совместной акции, которая будет иметь большое значение.

– Это уже кое-что. Значит, мы свою основную задачу уже начали выполнять. Имя командира записал?

– Да. Эмир Абуязид Баширов. Это тот, у которого правая половина бороды седая, левая черная… Его снайпер снял… Пуля в голову… Седину кровью закрасил…

– Баширов… Известная личность. Он сам себя прозвал истребителем ментов. Больше десятка жизней на его совести… Значит, снайпер… Дело хорошее… Ты, кстати, привал объявил?

– Мы планировали на следующем ручье…

– Объявляй. Все равно остановились. Пусть бойцы отдохнут. Идти еще далеко. И ночью идти будем…

Капитан Максимов включил «подснежник» и передал распоряжение начальника штаба бригады командирам взводов. Сам выложил перед подполковником пластиковый пакет.

– Это куда?

– Что это?

– Документы убитых и деньги.

– Много денег?

– Шестнадцать тысяч долларов. И двадцать шесть тысяч в рублях, мелочью всякой… Самые крупные – пятисотки…

– Деньги в «черную кассу» бригады. Документы – в штаб. Потом передадут, кому следует…

Как в каждом подразделении, постоянно ведущем тем или иным составом боевые действия, в бригаде спецназа ГРУ тоже имелась своя «черная касса» с трофейными суммами. Деньги предназначались на лечение раненых и на помощь семьям погибших солдат и офицеров. О существовании таких касс знало все начальство, и, хотя официально трофейные суммы полагалось сдавать вместе с другими трофеями, никто по поводу денег вопросов не задавал.

– Понял. Разрешите идти?

– Иди. Отдай документы и отдыхай, ты мне свежим на маршруте нужен.

– Я еще посты проверю.

– Командирам взводов доверь. Нельзя все на себе тащить. Я же тебе доверяю, как и другим командирам рот. И ты должен командирам взводов доверять. Иди и отдыхай… Мне нужно домой позвонить…

Подполковник вытащил трубку, показывая, что капитан мешает его намерению позвонить. Тот понял и торопливо ушел в сторону группы штабных офицеров. Максимов явно чувствовал себя неуютно в присутствии начальства, Бурлаков давно наблюдал эту черту у капитана, но в то же время видел, что и с подчиненными офицерами командир роты держится строго. Наверное, считает, что и офицеры, старшие по должности, должны относиться к нему так же…

– Товарищ полковник, подполковник Бурлаков, докладываю… По пути следования на нашем же маршруте была обнаружена банда из девяти боевиков во главе с эмиром Абуязидом Башировым. Помните такого? Он по розыску проходит. Сам себе выбрал кличку – «истребитель ментов»… Банда уничтожена. При допросе единственного раненого удалось выяснить, что банда шла в Ингушетию на соединение с другими бандами для проведения совместной акции, которую боевики рассматривают как имеющую для них важное значение.

– Значит, ты уже приступил к выполнению основного задания…

– В части уничтожения отдельных банд – так точно…

– Поздравляю. Без потерь?

– Обошлось…

– Другие новости есть?

– Я пока не связывался с другими группами. Они без рации. Рация только у меня. Ночью буду связываться с бригадой. У вас сведений тоже нет?

– Сведения поступили в бригаду. Мне доложили, поскольку операция на моем контроле… Обе группы, что работают на границе Чечни с Ингушетией, позицию заняли. Недавно… Они, если помнишь, начинают уже нынешней ночью… Готовы к работе…

– Да, их высадили ближе к месту. Пятнадцать километров. Должны уже преодолеть… Мы по крайней мере уже двадцать отмотали… А вылетели на сорок минут позже… А что, товарищ полковник, там…

– Ты имеешь в виду управление космической разведки?

– Я вообще-то имею в виду подполковника Тамарова… Ну и, поскольку они его ведут, космических разведчиков…

– Идет по маршруту. Быстро идет… Скоро уже к мосту выйдет. Это дополнительные трудности. Будем надеяться, справится. Были осложнения со спецназом внутренних войск, пока успешно преодолел.

– Я в курсе этого.

– Нет, позже было, после твоего вылета… Новое… На них поисковики нарвались. С собакой. Собака уничтожена, поисковики жестко обезврежены, угнан служебный «уазик»… Идет большой шум и активный розыск. Боюсь, смогут заблокировать, если вычислят направление. Но могут и не вычислить, если посчитают, что двигают через Чечню к границе с Грузией. По крайней мере наши следователи считают так. Оба. И послали туда для поиска дополнительные силы. Опять внутривойсковики. Сейчас соображаем, как их оттуда снять и не засветить операцию. Нет мыслей?

– Разве что присоединить их к двум нашим группам. К тем, о которых мы только что говорили. Слить часть информации. И добавить для страха что-нибудь впечатляющее. Сплетни выдумать легко. Надо выдумать. Пусть двигаются в нужную сторону. Это должно быть важнее, чем поимка двух беглецов. А потом уже местные менты подойдут… Тамаров с Мерабидзе за это время далеко убегут… Они – единственная реальная сила, находящаяся поблизости от интересующего нас района. И наши силы там раскрывать нельзя. Сообщить, что там только малочисленная группа. А силы бандитов увеличить, чтобы операция выглядела солиднее…

– Да, есть здесь сермяжная правда. Это нужно обдумать. Вариант, вообще-то, как мне кажется, вполне приемлемый. Боюсь только, что всех не снимут. Тамаров сильно их достал. Пожелают рассчитаться. А когда работают малыми силами, это, сам знаешь, бывает опаснее. Большие силы заметны. А в небольшую засаду попасть можно без проблем. Подожди… Что-то срочное принесли… Подожди, не отключайся…

Полковник там, в далекой Москве, обладал большей информацией, чем находящийся рядом с местом действия подполковник Бурлаков. Впрочем, это удивляло мало, поскольку к полковнику стекалась информация с разных сторон, тогда как Александр Григорьевич вынужден был обходиться тем минимумом, что для него выделялся.

– Еще сообщение, Александр Григорьевич… Чудят твои беглецы… Их уже плотно, казалось бы, обложили вместе с угнанным «уазиком», а они выскользнули и опять дров наломали… Голов то бишь… Теперь еще и БТР угнали… Боюсь, трудно будет с внутривойсковиками договориться. Но я попробую. Сейчас засажу группу на срочную разработку убийственной аргументации. Потом отговоримся – косвенные данные разведки, показания осведомителей… Это не всегда и не обязательно точные сведения. Ладно… Что будет у тебя, сообщай сразу. Я сегодня в кабинете ночую. В любое время связывайся…

– Товарищ полковник, жена Тамарову звонила?

– Звонила. Он обещал вскоре перезвонить ей, но пока распечатку разговора мне не приносили, даже если уже и звонил.

– Придумали, что сказать?

– Да, есть вариант… Но мы в открытом эфире. Не телефонный это разговор, хотя у меня и стоит система определения прослушивания…

– Тогда у меня все.

– Работай…

Строить из себя супермена перед подчиненными подполковник Бурлаков не любил и знал, что его организм по запасам сил хотя с простым человеком и не будет сравниваться, но в сравнении с другими спецназовцами ничуть не значительнее. Ну, может быть, значительнее, чем у солдат, но не чем у офицеров. Тем более у офицеров, которые в большинстве своем моложе его. И потому он оставшееся время отдыха решил все же посвятить прямому предназначению, то есть приказал себе заснуть.

Что такое бессонница, Александр Григорьевич не знал. Он даже удивлялся, как это можно от бессонницы страдать, когда имеешь возможность приказать себе спать и спокойно засыпаешь. И в этот раз он дал себе мысленный приказ сразу, как только закрыл глаза. И тут же в сон провалился. И даже во сне что-то видел, отчего казалось, что спал он долго. И проснулся от ощущения приближающихся шагов.

– Что? Уже? – спросил подошедшего капитана Максимова.

– Пора, товарищ подполковник.

– Я готов…

Он в самом деле был уже готов, потому что точно так же, как давал себе внутренний приказ заснуть, был в состоянии дать себе внутренний приказ проснуться и готов был сразу, без раскачки, вступить в любую работу, даже самую напряженную. А марш по сложной для прохождения местности легким назвать было бы трудно.

Оказалось, капитан Максимов уже выслал вперед дозор, оставив в прежнем составе только двух пулеметчиков, и боковое охранение уже выставил. И оставалось только подполковника разбудить, чтобы двинуться в путь.

– Вперед! – дал команду Бурлаков.

Максимов повторил команду отмашкой руки, которую в голове колонны уже ждали. Время близилось к вечеру, и колонна, передвигающаяся в полной тишине, не издавая при ходьбе даже обычного шума обуви, выглядела со стороны, наверное, странной.

– Что там с пленником? – спросил подполковник Максимова.

– Ему дали все-таки что-то поесть. Умер сразу… У него все кишки были осколками нашпигованы. Но – последняя воля умирающего… Как перед казнью… Исполнили…

В маршрут втянулись не сразу. Все-таки большинство солдат, в отличие от начальника штаба бригады, не всю жизнь посвятили службе в спецназе, хотя многие из них и были контрактниками, и войти в ритм сразу после отдыха только по внутреннему приказу, как это делал Александр Григорьевич, они не могли. И потому сначала движение было несколько вялым, словно бы лениво пробуждающимся.

Бурлаков посмотрел на часы и подозвал жестом идущего неподалеку старшего лейтенанта Аношина, которого в дозоре уже сменил другой командир взвода.

– Передай по связи: темп увеличить, на ходу не спать. Выбиваемся из графика. Впереди горы, маршрут сложнее, да еще и ночь…

Старший лейтенант включил «подснежник». И почти сразу почувствовалось, как сначала колонна вытягивается, словно бы между передовыми рядами и последующими наметился разрыв, потом последующие быстро сориентировались и подтянулись. Быстрее двинулись все, включая штабных офицеров, занимающих центр.

В ночном маршруте ничего сложного нет, когда идешь по дороге или даже по полю, где темнота все равно не может быть настолько плотной и, кажется, на ощупь осязаемой, как в горном лесу. Ночью, как хорошо знал подполковник Бурлаков, каждая ветка дерева норовит за рукав зацепиться, а каждый сухой сучок пытается тебе глаз выбить. И потому ночной марш все равно будет более медленным, чем дневной. Производя предварительные расчеты при подготовке к операции, Александр Григорьевич все это учитывал. Не учитывал он только бой, который хоть на немного, но график нарушил. А то, что при своих расчетах начальник штаба бригады брал двухчасовой запас времени для прибытия в нужную точку, он постарался на время пути забыть, словно не было этих резервных часов вовсе. Ведь и в пути, и на месте всякое может случиться. И потому все светлое время суток, что осталось в запасе, следовало выжимать из маршрута как можно больше.

Но все это осознание было только фоном общих ощущений. Общие ощущения включаются тогда, когда в передвижение втягиваешься, и оно становится идеомоторным актом, то есть ритмичным, безостановочным, не контролируемым сознанием, но руководимым подсознанием. В таком состоянии и километры глотаются легче, и усталости не чувствуешь.

Как обычно, подполковник Бурлаков запретил своим офицерам сообщать солдатам, какова протяженность маршрута и какое время им отведено на преодоление дистанции. Это уже давно известный психологический факт – когда не знаешь, что дистанция кончается, сил в организме больше, чем в случае, когда ощущаешь приближение к конечной точке. Даже при полной усталости включаются резервы, позволяющие идти и идти.

Но при всем при этом мысли Александра Григорьевича постоянно возвращались к положению подполковника Тамарова. Ведь если Артем Василич вместе с грузинским подполковником не сумеет миновать выставленные ему барьеры, то вся операция пойдет насмарку. Конечно, поставить заслон бандам можно будет в любом случае. Но определить местонахождение главных действующих лиц и обеспечить их захват в этом случае может только случайность, которой начальник штаба бригады не привык доверять…

Беспокоила и утечка информации, происходящая предположительно из следственного комитета при прокуратуре. Если у информатора грузинской специальной службы внешней разведки появятся подозрения, то подполковник Мерабидзе вполне может сориентироваться и увести подполковника Тамарова в сторону. И этого допустить было тоже нельзя. И Александр Григорьевич придавал важное значение звонку жены подполковнику Тамарову. Интересно, что придумали в ГРУ, чтобы провести проверку? Здесь любая провокация должна сработать, но сработать она может в ту или в иную сторону, и потому следует быть осторожным.

А небо на востоке тем временем начало уже темнеть. Это стало особенно заметно, когда отряд вышел из очередного ельника и двинулся по каменистому склону. Следовало торопиться и торопиться. И, словно отвечая на мысли Бурлакова, ведущий капитан Максимов дал команду перейти на легкий бег…