Из Кабула прилетела целая следственная бригада военной прокуратуры, до самых ушей загруженная собственной важностью. Долго ворчали на полковника Рауха за то, что он, исполняя обязанности командира части, не сохранил место возгорания в том виде, в каком оно оставалось после пожара.

Раух слегка покраснел загорелой лысиной, выслушивая претензии.

– У меня люди с операции прибывают. Им нужны палатки для отдыха. Я посчитал отдых личного состава перед следующей операцией более необходимым мероприятием, – строго и конкретно, не желая оправдываться, сказал он следакам. – Выполнение первоочередных боевых задач я считаю приоритетным вопросом и потому ваши возражения не принимаю. Я занимаюсь своим делом, а вы, по мере сил, занимайтесь своим.

Следственная бригада и занималась. Долго допрашивали прапорщика-электрика, заодно проверили проводку выборочно в десяти палатках и везде нашли образцовый порядок. Электрик, как проверяющие убедились, свое дело знал и халатности не допускал. Особый интерес вызвал сохраненный пучок пакли. Проверили склад части, там пакля была своя и не идентичная той, что стала причиной пожара. Но остатки упаковали в целлофановый мешочек, чтобы отправить на экспертизу. Паклю со склада забрали в отдельном мешочке.

Подполковник Яцко с вытянутым лицом ходил по палаточному городку вместе со следственной бригадой, всем своим видом показывая сожаление по поводу торопливости прокурорских работников – из-за этого он улететь не успел. Впрочем, свой отлет Яцко не отменил, хотя следователей в известность заранее не поставил. Чтобы не имели возможности согласовать свои желания с возможными приказами высшего командования.

А майора Солоухина в это время пригласил для разговора еще один следователь, тоже майор, приехавший с остальными, но ночным пожаром совсем не интересующийся. Этот следователь в отличие от других носил ярко-голубые погоны, смотрел на все вокруг себя умными и вдумчивыми глазами и никому не делал замечаний. Беседовали в кабинете полковника Рауха в отсутствие самого полковника.

– Вы знаете, майор, что, например, после масштабного поражения бывает на войне страшнее самого поражения? А?..

И попытался вместе с вопросом в глаза Солоухину заглянуть.

– Что же? Не победа же, надеюсь?.. – Солоухин слегка зажмурился, чтобы избежать откровенного разглядывания, и повел разговор с недоверчивыми нотками, потому что уже понял, о чем им предстоит говорить.

– Слухи об этом поражении…

– Возможно, вы и правы…

– Не просто возможно. Это факт, уже давно доказанный психологами.

– Я готов побеседовать с вами о магической силе слухов, – не желая терять время, потому что вскоре ему предстояло отправлять на задание группу старшего лейтенанта Семарглова, приступил Солоухин к делу. – Тем более что не я их распространяю и мне нечего опасаться разговора с представителем вашей Конторы…

– Кстати, я не представился… Майор Коновалов… Профессор Коновалов, если вам будет угодно, из психологической лаборатории КГБ.

– Что это за лаборатория такая? – невинно и почти лениво поинтересовался майор Солоухин, хотя, конечно, знал о существовании закрытых лабораторий при КГБ точно так же, как знал о существовании таких же лабораторий в ГРУ. Впрочем, его вопрос вовсе не был предназначен для того, чтобы услышать ответ. Солоухину давно и хорошо было известно, что любая организация, собирающая какие-либо сведения негласного характера, сведениями о себе делиться не любит. Исключения составляют только газеты, но их в военной действительности можно не читать. Впрочем, как и в действительности гражданской…

– Есть такая… Впрочем, я не уполномочен обсуждать разработки нашей лаборатории. Я хотел бы поговорить о слухах, которые распространились не только среди Ограниченного контингента наших войск в Афганистане, но уже разлетелись по всему Советскому Союзу, вплоть до районов Дальнего Востока и Крайнего Севера. Как и полагается слухам, они успели обрасти кучей таких подробностей, о которых вы, видимо, и не слышали. Но меня эти подробности не интересуют. Меня интересует только конкретная суть происшедшего с вами и с вашим отрядом во время рейда по уничтожению имама Мураки.

Профессор был сух и сдержан, но старался говорить как можно мягче, чтобы сгладить природную сухость своего голоса.

В дверь постучали. Профессор Коновалов недовольно поморщился.

– Войдите… – сказал Солоухин.

Вошел лейтенант Степанков, командир взвода, только что вернувшегося с операции.

– Разрешите, товарищ майор?

– Что спрашиваешь, если уже вошел… Как отработали? Удачно?

– Так точно. Караван с наркотой. Там после нас десантура высадилась. Они сейчас все протоколируют.

– Хорошо. Отдыхай…

– Я как раз по этому поводу… Наши палатки сгорели…

– Понял. Договорись с Семаргловым. Он скоро вылетает. Отдыхайте в его палатках.

– Понял, товарищ майор. Разрешите идти?

– Иди…

Дверь закрылась без стука.

– Я готов выслушать ваши вопросы, – сказал Солоухин профессору. – По мере сил постараюсь на них ответить.

– Вопрос практически один. Вернее, это даже не вопрос, а просьба. Расскажите обо всем, что происходило, как можно подробнее. Особенно меня интересуют личные физиологические ощущения. Именно то, что вы чувствовали… Бывает так, что чувства приходят потом, когда анализируешь… Это тоже интересно… Но меня сейчас интересуют те чувства, что вы испытывали в горах. И это не праздный вопрос…

Майор Солоухин только плечами пожал. И начал рассказывать. Профессор несколько раз прерывал его, что-то уточняя. Но в основном старался только слушать. В целом рассказ вылился в краткий по-армейски рапорт, и только наводящие вопросы профессора заставляли Солоухина быть более подробным.

– Теперь – вопрос главный… – когда Солоухин закончил, профессор Коновалов даже встал, чтобы подчеркнуть этим важность того, что он желает услышать.

– Согласно слухам, ощущение беспокойства, как вы это назвали, охватило весь ваш отряд. Не вас одного и ближайших офицеров, а всех, кто шел в строю… Так?

– Мне показалось, что так… Но личные впечатления трудно оставить только личными. Всегда кажется, что они общие. Сама эта операция не нравилась всем офицерам. Мы не ликвидаторы и не палачи. Мы – армейская разведка. Спецназ армейской разведки. Мы диверсанты, по большому счету… И уничтожение конкретного человека, не военного человека, нам всем не понравилось. Тем более что местное население считает его святым…

– Считало… – поправил Коновалов.

– Считало, – согласился Солоухин, но согласился не до конца. – А сейчас, надо полагать, считает тем более. И это – наше общее отношение к сути дела! – даже не вопрос соприкосновения веры и атеизма. Это вопрос глубинной нравственности, которая осталась нам от предков. Не той, о которой можно говорить, о которой можно писать в газетах. Это нравственность «другого калибра». И потому я даже затрудняюсь точно охарактеризовать ее. Может быть, какая-то смесь нравственности и порядочности… Не знаю… Не философ… И приказ шел в противоречие с этим видом нравственности. Но приказы, тем более на войне, не обсуждают. Мы приказ выполнили, однако все чувствовали себя при этом не лучшим образом.

– Все – это весь личный состав? Весь личный состав знал цели операции?

– Нет. Задача ставилась только перед офицерским составом.

– Однако то беспокойство, о котором вы рассказывали, оно же коснулось не только офицеров, но и всего личного состава…

– Скорее всего, да…

– И что же это было?

– «Око Мураки» в небе над нами… – Солоухин усмехнулся.

– Это сказки… Тогда у меня есть другой вопрос. Данные о всех проводимых в том районе операциях у вас есть?

– Они есть у полковника Рауха. Но, в принципе, я тоже с ними знаком. Мы часто там работаем. Граница рядом. Из Пакистана идут караван за караваном…

– Часто ли там можно встретить иностранных наемников?

– Часто. Только вчера уничтожили несколько человек прямо на границе.

– Европейцы?

– Насколько мне известно, европейцы попадаются редко.

– Возможно, негры…

– Бывают, но тоже редко…

– Надо искать…

– Зачем? Извините за вопрос… Это не праздное любопытство. Зная принцип поиска, легче найти…

Профессор выдержал задумчивую паузу, словно слова подбирал.

– У нас есть подозрения, – сказал, наконец, – что на вашем отряде было испытано психотронное оружие. Вероятно, какой-то инфразвуковой генератор, работающий в том диапазоне, который вызывает у человека беспричинный страх. Недавно такое оружие в Германии испытывали при разгоне студенческой демонстрации. Эффект был потрясающим… Кроме того, у нас имеются агентурные данные, что американцами планировались испытания подобных генераторов в боевых условиях и подбирался регион. Хотя есть данные, что они должны провести испытания в Сальвадоре. Но эти данные косвенные. А здесь действие достаточно похожее, хотя сила применения, откровенно говоря, маловата. Генератор должен вызвать панику… Но, возможно, им просто не хватило энергетического обеспечения. Не знаю… Но, если уж вы попали под действие в первый раз, вам и искать этот генератор дальше… Надо искать… И сам генератор, и специалистов… Найдете – молодцы… Не найдете, плохо в том случае, если он есть, а если нет, это тоже результат…

– Как это должно выглядеть внешне? – Солоухин задал естественный вопрос. – Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Это слишком сложно для местных условий.

– В Германии, по сообщениям наших источников, оборудование занимало два автобуса. В одном собственно генератор и обслуживающий персонал, во втором энергетическое обеспечение – аккумуляторные батареи. Один с другим соединялись кабелями, как трамвайные вагоны. Здесь, я думаю, должно было бы быть что-то подобное. Возможно, пара грузовиков… Может быть, три грузовика… Им необходима дизельная установка для выработки электроэнергии…

– Наша авиация ничего не оставила от грузовиков колонны.

– Но воздействие на ваш отряд было уже после этого?

– Да, после…

– Отпадает…

– Я бы еще задумался о землетрясении…

Профессор покачал головой.

– Мы прорабатывали этот вопрос. Землетрясения хорошо изучены. Аналогичного влияния в таких же масштабах не наблюдалось. Разве что на животных… Мы все же предполагаем испытания генератора.

– Может быть, но существует множество «но»… В ваше предположение в первую очередь логически не вписывается гибель двух тяжелых бомбардировщиков. Один сбили… Ладно… Второй разбился в условиях отличной видимости и при идеальных метеоусловиях. Не должен был разбиваться. Никак не должен! Не было у него для этого причин. Однако разбился… Предполагают, что-то случилось с пилотом или с пилотами… Есть еще некоторые вещи… Гибель в пожаре семьи генерала… Это слишком отвлеченно и смотрится прямым совпадением, однако мысли навевает… Те же ощущения, что были в горах, достают некоторых офицеров и здесь… Может быть, совпадение, а может, и не совпадение… Причем эти ощущения преследуют не только тех, кто напрямую участвовал в операции, но и тех, кто ее готовил… Есть еще множество всяких мелочей. Но всякие мистические мотивы вы, как я понимаю, отвергаете безоговорочно…

Профессор чуть-чуть замялся. И ответил почему-то шепотом:

– Я не отвергаю… Отвергает командование. И с этим мы должны считаться… Но подготовьте мне список офицеров, с кем я мог бы поговорить по этому вопросу…

– Кто не на задании, тот в вашем распоряжении…

Перед отправкой на аэродром майор Солоухин давал заключительный инструктаж старшим лейтенантам Семарглову и Вадимирову и присоединившемуся к ним в качестве добровольца без должности подполковнику Яцко. В принципе, он давал инструктаж лишь старшим лейтенантам. Подполковник же при этом только присутствовал, как и полковник Раух, и даже вопросов по существу не задавал.

Конечно, темой инструктажа, пусть и второстепенной, попутной, было и недавнее задание, полученное от профессора Коновалова. Полковник Раух уже был в курсе дела. С ним профессор беседовал отдельно, хотя и недолго. С подполковником Яцко он не беседовал, и именно потому тема вызвала у подполковника особый интерес в отличие от основного задания группы. Здесь у него вопросы возникли.

Сейчас район действий спецназовцев предполагался совершенно иной, тем не менее майор Солоухин на всякий случай предупредил особо о возможности воздействия инфразвукового генератора и там. В пределах своих знаний рассказал, что это такое, то есть пересказал несколько фраз майора Коновалова, и этими знаниями любопытным пришлось ограничиться.

– А не могут они этот генератор установить где-то здесь, рядом с частью? – поинтересовался подполковник, возвращая разговор в прежнюю плоскость.

– Не могут… – за Солоухина ответил полковник Раух. – Смысла в этом нет. Воздействие генератора, как я понимаю, кончается с выходом из зоны. Они могли подвергнуться облучению там, но вдали облучение уже не действует. Это не радиация, и в организме может накапливаться только в виде созревания стрессового состояния. Но для этого необходимо постоянно этот инфразвук слушать…

Яцко костлявыми плечами пожал почти обиженно, поскольку никто не рвался помочь ему избавиться от гнетущего состояния.

Солоухин провожал офицеров до машины. Перед посадкой подполковник доверительно взял майора под локоть.

– Никак не проходит у меня это ощущение… Никак не проходит, словно я этот генератор в кармане таскаю…

– Это твои личные проблемы… Ломай себя… Думай о другом…

– Я пытаюсь… – подполковник вздохнул. – Вообще не думать…

– А вот это зря… Василий Иванович… – обращением к старшему лейтенанту майор показал, что разговор с подполковником окончен.

Старший лейтенант обернулся, спрашивая взглядом.

– Нет, ничего… Не кури…

– Обещаю, товарищ майор…

Машина запылила по дороге. Солоухин провожал ее глазами до самых ворот. Честно говоря, он хотел бы поговорить со старшими лейтенантами наедине, но подполковник Яцко постоянно желал быть рядом и не дал такой возможности. Поговорить со старшими лейтенантами хотелось уже давно, спросить их об ощущениях, сравнить эти ощущения со своими. Но майор все как-то не решался. Боялся, что его поймут неправильно. Не все умеют правильно понимать вопросы, особенно если эти вопросы исходят от командира.

Подчиненный с чем-то личным или с тем, что кажется со стороны слабостью, обратиться к командиру может без проблем. Командир же с таким вопросом обратиться к подчиненному не всегда имеет право, не рискуя потерять свое право командовать. Авторитет – дело тонкое… А разговаривать с подполковником о том же совершенно не хотелось. Хотя бы по одной причине – особист сам пороха не нюхал, но желает все знать о тех, кто воюет по настоящему, желает контролировать их поступки и даже то, что у каждого на душе. А на душе у всех нелегко. Даже за внешней легкостью характера старшего лейтенанта Семарглова что-то кроется. Эта его легкость в последние дни стала почти нарочитой. Похоже, старлей ее вместо щита впереди себя выставляет, чтобы укрыться. А всегда ровный и добродушный Вадимиров, в противовес Семарглову, необычно мрачен. С чего это? Есть о чем поговорить командиру с офицерами…

Опустился шлагбаум, машина скрылась за воротами…

Майор вздохнул и пошел в штаб…