Дорога в поселок Сосновка была недлинной, но улицы города для интенсивного движения давно уже стали узкими; расширять их в отдельных местах пытались за счет газонов, однако этого тоже было мало, и потому любой транспорт, кроме велосипеда, двигался по этим улицам медленно. А уж неповоротливые омоновские автобусы вообще еле ползли до самого выезда из города. Но там, едва свернули с оживленной трассы, сразу поехали быстрее. Недавняя аномально жаркая погода сменилась умеренно жаркой, и небо было затянуто легкой облачностью, которая, впрочем, только прятала солнце, а заметного похолодания не обещала. Дальше ехали по укатанному грузовиками пыльному проселку. Проселочная дорога, к счастью, была недолгой. Вскоре заехали на огороженный бетонным забором участок стройки и там остановились на присыпанной щебнем площадке. Из вагончика вышел какой-то полупьяный мужчина в робе и сигнальном жилете, поговорил с Самохваловым и Счастливым, и после этого майор дал курсантам команду выходить из автобусов.

Станислав присмотрелся и примерно определил место, с которого будут прыгать. Подсказку дала страхующая арматура, установленная с одной стороны на корпусе элеватора, а с другой – на крыше административного корпуса. Металлические анкера, между которыми натянуты веревки. Высота крыши корпуса, откуда и предстояло, видимо, прыгать, была около тридцати метров. Вообще-то немало для того, кто ни разу не прыгал с парашютом. На психику нагрузка будет очень сильной. Да и для парашютиста, всегда надеющегося на парашют, тоже высоко, потому что здесь надежда только на прочность страховочных веревок. Снизу верхний трос натягивался электрической лебедкой. При необходимости его можно было несколькими короткими движениями стравить и спустить прыгуна до касания земли. Снизу все выглядело устрашающе. А сверху наверняка страшно. Но, видимо, это и делалось для того, чтобы научить курсантов перебарывать страх.

– Вот здесь и будете летать вниз головой, – сказал Максимыч, запугивая уже одной только мрачностью своих слов. Он вообще выглядел мрачно, хотя своей грубой насмешливости не потерял. – Не переживайте сильно. У нас почти никто не бьется…

Последняя фраза утешала слабо, а слово «почти», на которое было сделано ударение, впечатляло своей значительностью.

– Не пугай, начальник, первым прыгать будешь, – пообещал Александр, отчего-то вдруг переходя с президентом «Вальгаллы» на «ты».

– Я свое, сынок, уже отпрыгал, – отказался полковник. – Пришла ваша очередь.

– Отпрыгал или допрыгался? – переспросил Усольцев.

Президент не ответил, пошел к зданию и, обернувшись, махнул рукой, подавая знак двум из четверых охранников, приехавших с курсантами. Двое внизу остались, рядом с лебедкой, двое двинулись за Максимычем к лестнице. Туда же пошел и майор Базука, кивком позвав курсантов.

Подъем на крышу, если не был подобен подъему на Эверест, по крайней мере, ничем не уступал утреннему марш-броску, после которого все еще гудели ноги. Но, наверное, именно после марш-броска он и казался таким сложным. Лестничные пролеты стояли пока еще только монтажные, предназначенные для строителей, и пролеты эти были чрезвычайно круты, словно строители экономили на материалах. Тем не менее поднялись все, хотя многие останавливались, чтобы перевести дыхание. Самый заядлый из всех курильщик, Усольцев, поднялся одним из первых и уже перед выходом на крышу догнал Максимыча.

– Значит, ты тоже допрыгался? Молодец, – сказал полковник и посмотрел на идущего следом цыганистого Валеру. – И этот допрыгался…

– В наши молодые годы прыгать и прыгать, – сказал Валера.

– Ладно. Скоро и остальные прыгуны соберутся. Буду инструктировать.

Остальные не заставили себя долго ждать. Полковник тем временем без страха и сомнения подходил к самому краю крыши, не имеющей парапета, смотрел вниз и переговаривался с майором Счастливым и с той парой охранников, что помогали Счастливому. Внизу заработала лебедка, подтягивая веревки до нужного уровня, но все же оставляя легкий провес, который и позволял страхующему блоку двигаться и предупреждать от столкновения курсанта со стеной здания. Отладка много времени не заняла.

Ратилов предпочел сам проверить собственную безопасность и сел на край крыши. Свесив ноги, потрогал блоки, проверил на прочность, подергал веревку. Веревка, как он убедился, оказалась альпинистская, повышенной прочности, несмотря на внешне небольшую толщину.

– Высоты, спецназовец, не боишься? – спросил Максимыч, останавливаясь рядом.

– А чего ее бояться. Бояться высоты – все равно что бояться падения. А ни то, ни другое не страшно.

– А что тогда страшно?

– Приземление после падения. Это неприятно.

Остальные курсанты группы даже близко не подходили к краю и старались посмотреть с нескольких шагов, высоко ли они поднялись. Но с нескольких шагов было видно только здание элеватора, а землю под таким углом рассмотреть было невозможно. И даже Александр Усольцев, усердно создающий о себе мнение как о человеке, не имеющем страха, и тот предпочитал держаться подальше от края.

Максимыч принес с середины крыши доску, положил так, чтобы за край высовывались последние сантиметры.

– Это ваша беговая дорожка. У кого страховка будет привязана за пояс, тот разбегается, закрывает глаза и прыгает. Кто глаза не закроет, прыгнуть может не решиться. Будет тормозить и все равно свалится. Потому предлагаю глаза закрывать. Кто отчаянный и готов привязывать страховку за ноги, будет прыгать без разбега, стоя на краю. Этим вниз посмотреть так и так придется. Значит, глаза будут открыты. Ну, кто первый?

Станислав собрался уже вызваться, когда вперед шагнул Александр.

– Люблю быть первым…

– Куда страховку?

– На пояс. Боюсь, если за ноги привяжете, спина рывка не выдержит.

– Рывка не будет, – пообещал полковник. – Будет маятник.

– Ментам верить – себе дороже.

– Это и мой принцип, – согласился полковник милиции. – Тем не менее, памятуя твое уголовное прошлое, предлагаю тебе страховаться за ноги. Так страшнее прыгать, но ты же храбрец из храбрецов.

– Можно, я первым прыгну? – предложил Ратилов. – Страховка, как вы говорите, за ноги. Могу даже красивой ласточкой полететь. Я в детстве два года ходил в спортивную школу по прыжкам в воду, кое-что еще помню.

Александр отступил в сторону, предоставляя возможность спецназовцу.

– Давай, если не боишься.

Два охранника сразу принялись готовить Станислава к прыжку. Прямо поверх джинсов надели на ноги предохранительные приспособления, похожие на гетры, – это чтобы веревочная петля не ободрала ноги под весом тела. Потом и сами петли надели и затянули. Веревка со страховкой цеплялась крепким стальным карабином. Со связанными так ногами подойти к краю было нелегко, потому что соединение между петлями было не более полутора десятков сантиметров, и шаги получались короткими. Ратилов подошел к краю, выглянул и только после этого посмотрел через плечо. Страховочная веревка уже была переброшена через блок, свободный конец стравлен на барабан.

– Готов? – с усмешкой спросил Максимыч.

– Готов.

– Пошел!

Станислав подогнул обе ноги, легко оттолкнулся и разбросил в стороны руки, чтобы полет смотрелся красиво. Он летел действительно, как ласточка, стремительно и легко, но траектория поступательного движения быстро погасилась ускорением свободного падения, и тело понесло к земле вниз головой. Старший лейтенант даже не успел испугаться, таким стремительным было это падение. Но в какой-то момент почувствовал легкий рывок, и его понесло куда-то в сторону и даже стало поднимать над землей, потом, после короткого зависания, снова началось падение, но теперь уже плавное и так же плавно перешедшее в новый подъем. И так несколько раз, пока не показалось, что он может коснуться земли руками. Станислав протянул руки, и его слегка ухватили за предплечья два охранника, страхующие внизу. Но они не стали удерживать, а только притормозили движение, сокращая амплитуду раскачивания. И еще дважды точно таким же образом притормаживали, прежде чем остановить. Потом остановили, веревку стравили сильнее, приняли старшего лейтенанта на руки, помогая встать, и тут же освободили ноги от пут. И только в это мгновение грудь наполнилась восторгом. Это было совсем другое ощущение, отличное от ощущения полета под куполом парашюта. И даже в затяжном прыжке – а Ратилов трижды в своей практике совершал затяжные прыжки – ощущение было не такое. Близкое, но не такое. Там было напряженное ожидание момента раскрытия купола. Здесь человек знал, что купол не раскроется, а что будет, он не знал. Восторг был таким, что грудь просто разрывалась от него, хотелось подпрыгнуть и победно вскинуть руки кверху. Но Станислав не привык демонстрировать свои эмоции. Он только посмотрел на крышу, с которой выглядывали полковник Самохвалов и Александр Усольцев, решившийся все-таки подойти к самому краю и посмотреть, как завершит прыжок Ратилов, и показал им зажатый кулак с поднятым вверх большим пальцем. Дал оценку своим ощущениям.

Охранники наверху уже поднимали страховочную веревку вместе с петлями, надеваемыми на ноги, чтобы дать возможность прыгнуть следующему.

Станислав подошел к Счастливому.

– Как ощущения? – спросил майор.

– Нормально. – Ответ был спокойный и восторга не отражал.

– Рад за тебя. Я так и думал, что ты первым прыгнешь. Все-таки у тебя хорошая подготовка.

– Да, нас хорошо обучали, – согласился старший лейтенант. – А вот у вас очевидный пробел в учебном процессе.

– В самом деле? Выкладывай… Мы готовы исправляться.

– Если бы был на краю крыши парапет, все могли бы смотреть, как летит первый. И остальным было бы проще решиться.

– А нам этого и не нужно. Мы специально убрали парапет, чтобы никто не смотрел. Если все будут смотреть, они перестанут бояться. А мы добиваемся того, чтобы курсанты перешагнули через свой страх. Это главное, что они должны извлечь из урока.

– Если с такой точки зрения рассматривать, я беру свои слова обратно. Только не слишком ли жестоко?

– Это жестко, но не жестоко. Жизнь у нас пошла жесткая. Приходится людям жесткость прививать. Без этого они не выживут. Пора уже не вторую щеку подставлять, а бить по полной программе. А что касается условий, то мы сразу предупреждали, что в игры играть ни с кем не собираемся. И каждый был готов к таким занятиям. Если кому-то кажется, что мы перебарщиваем, пусть уходит. Тебе, спецназовец, так кажется?

Наверное, майор был прав. Хотя даже для наблюдающего приземление сам прыжок может показаться страшным. А уж для того, кто не видит, это вообще прыжок в неизвестность. А неизвестность всегда страшнее всего.

– Если мне покажется, я уйду. Но все-таки вместе с миллионом. Пока у меня нет другой возможности заработать такую сумму. Будьте к этому готовы.

– Буду за тебя только рад. Если получишь первый миллион, может быть, Максимыч даст тебе возможность заработать второй. К этому тоже будь готов. Если мне память не изменяет, тебе нужно два…

– Два, – подтвердил Станислав.

Он сказал твердо и при этом опустил голову, даже слегка набычился, однако это все было рисованное, потому что внутри у него появилось радостное чувство, что он подбирается к основной цели операции и, возможно, сумеет выяснить, как и для чего используются руководством школы лучшие из курсантов.

Вторым прыгал Усольцев. После приземления чувства так переполнили его, что он сначала победно вскинув вверх руки, а когда опустил их, не полез в карман за сигаретами. Наверное, даже не подумал о том, чтобы закурить. Уже из одного этого можно было сделать вывод, что для Александра такой прыжок стал большим событием, и ему действительно было трудно перешагнуть через чувство собственного вполне естественного и непостыдного страха. Но он перешагнул и сделал это не для того, чтобы кому-то что-то доказать, а для себя, для самоутверждения. И сам оценил это больше и сильнее других.

Следом за Александром прыгнул Караваев. Вадим не рисовался, не проявлял своей радости, но глаза у него светились ярко и радостно, и можно было понять, что и ему было непросто. Следом за Вадимом прыгал рыжебородый Славик, который не захотел привязывать страховку к ногам, а привязал ее к поясу и прыгал не вниз головой, как первые прыгуны, а прямо, что называется, солдатиком. Но Славик и этим прыжком был доволен и скрыть свою улыбку не сумел.

– Почти вся гвардия отпрыгала, – сказал майор Счастливый. – Последний сейчас пойдет.

Похоже было, что майор обратил внимание на то, что первые прыгуны держатся один рядом с другим и образуют группу. В принципе никакого запрета на создание группы быть и не могло, но все же было неприятно, что это заметно. Хотя название группы гвардией тоже о чем-то говорило, но это скорее всего было следствием удачных действий в рукопашном бою старшего лейтенанта Ратилова.

Валеру готовили к прыжку, как все заметили, долго.

– Следующий что, прыгать раздумал? – непонятно кого спросил Счастливый.

Майору никто не ответил. А через несколько секунд и сам цыганистый Валера подошел к краю крыши и поднял руки. В отличие от рыжебородого Славика, Валера решил прыгать ласточкой, то есть прицепив страховку к ногам. Он прыгнул и полетел красиво. В Челубеевске была сильная школа прыгунов в воду, и многие через эту школу прошли, как и Станислав. Похоже было, что и Валера тоже когда-то прыгал, хотя сам упоминал только легкую атлетику и бег на средние дистанции. По крайней мере, координацию тела в полете он продемонстрировал. Но уже в середине полета Станислав словно почувствовал неладное. Отчего-то вдруг чаще заколотилось сердце. Он не видел ничего, но ощущение было такое, словно видел. Наверное, сработало предчувствие. Валера пролетел весь путь за секунды, но в тот момент, когда веревка выходила в натяжение и плавно перебрасывала прыгуна из прямого полета к земле в маятниковое движение, переброса не произошло, и Валера как летел со всей скоростью вниз головой, так и упал головой в щебень.

Никто слова не мог произнести, никто не мог сразу адекватно трагическим обстоятельствам среагировать. Да и как можно адекватно среагировать, если человек упал головой вниз с тридцатиметровой высоты. Результат такого падения сомнений ни у кого не вызывал. Только что совершившие свой прыжок курсанты были еще переполнены собственным восторгом, и никто даже подумать не успел, что с любым из них могло бы произойти то, что произошло с Валерой.

Первым все же пришел в себя Ратилов. И побежал к месту падения товарища, за ним – другие курсанты и два охранника фирмы «Тор». Только один Счастливый присел рядом с лебедкой и двумя руками обхватил голову. Со стороны казалось, что майор даже стонал так, будто это он прыгал и сильно ударился головой.

Курсанты остановились рядом с разбившимся Валерой. От головы после удара о щебень осталась практически одна челюсть, и никто не хотел подойти близко, то ли брезгуя разбрызганной кровью, то ли вообще из боязни смерти, даже чужой. Только один Станислав, трупов в своей жизни уже насмотревшийся и крови не брезговавший, подошел ближе, но не к голове, и даже пульс на уродливо выломанной руке нащупывать не стал. Ратилов сразу осмотрел ноги. Что случилось, почему Валера сорвался? И увидел, что у карабина выломан язычок фиксатора. Карабин был вроде бы тот же самый, с которым прыгали и Ратилов, и другие. Но тогда, на первых прыжках, язычок фиксатора был на месте. Сейчас его выломало и выбросило куда-то, оставив карабин незамкнутым. Устройство было сделано из прочной стали, выглядело мощным и крепким, способным выдержать слона, если тому вздумается прыгнуть с Килиманджаро, но язычок у карабина, помнится, был жестяным и прижимался к нему пластинчатой пружиной. Вообще-то веревка в язычок упираться и не должна бы, разве что может проскользнуть, едва коснувшись, а при проскальзывании язычок выломать никак нельзя.

По-хорошему, сюда следовало бы поставить карабин с фиксатором, закрепляющимся гайкой, как на парашюте, как у альпинистов, как на карабинах, держащих крупных охранных собак. Однако, казалось, нет причин, по которым простой карабин с незакрепленным фиксатором может не выдержать. А он не выдержал. Может быть, один шанс из тысячи отпущен на такое положение карабина, когда фиксатор может подвести. И этот шанс выпал на долю цыганистого Валеры, который так красиво летел – и не чувствовал, что летит к своей смерти.

Наконец-то и Счастливый подошел.

– Как так? – спросил теперь уже не кого-то отвлеченного, а напрямую старшего лейтенанта Ратилова.

Хотя вопрос и не был сформулирован конкретно, Станислав понял, о чем спрашивал Счастливый. И показал пальцем:

– Фиксатор карабина выломало. Непонятно только, каким образом.

– А что же Максимыч? Что не проверил?

– Спросите Максимыча, товарищ майор.

– Похоже, ваш курс будет у нас последним набором… – Счастливого волновали, наверное, только собственные мрачные перспективы. – На одну пенсию разве в нынешние времена проживешь? Где Максимыч?

– Смотрел сверху, – подсказал Вадим. – Наверное, спускается.

– Как так? С какой стати он спускается? А разве он не готовит к прыжку следующего? – искренне удивился Александр. – Из-за чего может быть такая задержка?

В голосе Усольцева звучал откровенный нервный вызов. Александру хотелось скандала, и он был готов его устроить. Казалось, он даже готов подраться с омоновцами. Счастливый проявил выдержку и на провокацию не поддался.

Самохвалов как раз вышел из недостроенного здания и торопливо шагал к месту падения Валеры. За ним торопились охранники, что помогали Максимычу наверху. И все оставшиеся курсанты выходили один за другим, но эти не так торопились приблизиться, переживая из-за того, что могли разбиться не менее сильно, чем сокурсник. Каждый из них мог бы вот так лежать на щебеночной площадке.

Уже подходя, полковник Самохвалов вытащил мобильник и набрал номер.

– Владимир Андреевич, полковник Самохвалов. Да… Нет-нет, следующее ЧП. На сей раз обошлось без убийства, хотя есть погибший. Несчастный случай… Проводили занятия по роупджампингу. Четверо первых нормально прыгнули, пятый разбился. Да-да. Мы здесь, в Сосновке, на стройке. Выезжайте, мы ждем. Врачей для констатации смерти с собой прихватите. У нас только санинструктор из охранной фирмы. Да. Ждем. Я сам на месте.

– А что вы все спустились? – спросил Александр. – Или больше никто прыгать не собирается? Нас заставили, а сами пиво пить?

Максимыч глянул на курсанта зверем, но Усольцева этот взгляд мало смутил.

– Если уж пиво, я могу съездить. Только автобус выделите, я после марш-броска бегом уже не в состоянии. – Он хотел поскандалить и искал повод, чтобы скандал состоялся.

– Заткнись, – тихо попросил Станислав.

Александр, на удивление, послушался, пожал плечами и отошел в сторону. Однако было видно, что он напряженно о чем-то думает.

Естественно, больше не прыгали, хотя один из курсантов возмущался отменой занятий и нелестно высказывался по поводу организации:

– Самого простого сделать не могут. Что здесь сложного – карабин проверить. Как деньги собирать, так быстро, а как дело делать, толку от ментов, как всегда, мало. А нормальные парни за свои же деньги разбиваются.

Полковник Самохвалов наверняка слышал все это, потому что сказано было громко и с вызовом и точно в его адрес, но даже не оглянулся на говорившего. Ему проще было сделать вид, что не слышит, чем возразить, да и возразить было нечего.

Машины следственного комитета при областной прокуратуре, куда президент «Вальгаллы» звонил с сообщением, ждали больше часа. Часы пик, все без исключения машины традиционно еле ползают по городу. Курсанты нашли участок с травой, там и обустроились. Полковник с майором и охранники от автобусов далеко не отходили. Водитель одного из автобусов сбегал в строительный вагончик и принес одеяло, чтобы накрыть тело Валеры. Вместе с водителем из вагончика вышел давешний человек в сигнальном жилете, но подойти посмотреть не решился. Только издали глянул, приложив к глазам ладонь, а потом снова ушел в вагончик. И не появился даже тогда, когда приехали два микроавтобуса из следственного комитета, а почти следом за ними вылетел из пыли «Лендкрузер» майора Базуки, который тоже поспешил к месту трагедии. Но пока обследовалось место происшествия, рассматривались вещественные доказательства, что-то измерялось по три раза и вымерялось, пока рисовался план местности и план страховочных сооружений, – курсантов не трогали, и их мнением никто не интересовался.

У курсантов настроение было, понятно, не самое лучшее. Кто-то думал, что карабин мог сорваться и во время его прыжка, кто-то был счастлив, что карабин сломался до того, как подошла его очередь прыгать. Но те, кто не прыгал и на крыше не старался прорваться без очереди, чтобы шагнуть с края, даже высказывали обиду, что им не пришлось прыгнуть и теперь невозможно будет вспоминать о самом сильном и волнительном моменте обучения в школе «Вальгалла». И вообще получалось, что в школу они пошли только ради роупджампинга, а все остальное их интересует постольку-поскольку.

Станислав заранее знал, что все так и будет. Так случалось даже среди курсантов военного училища, когда несколько человек из первой партии успели прыгнуть с парашютом, а потом прыжки прекратили из-за налетевшего невесть откуда ветра. Подобные сожаления вообще свойственны человеческой натуре. Хотя странно было слышать их после гибели одного из курсантов. И вообще эта гибель против воли связывалась с гибелью подполковника Вальцеферова. Даже при том, что взаимозависимости не просматривалось ни в череде событий, ни в каких-то внешних связях. Но было кое-что настораживающее. Зачем, например, с какой целью было скрывать Вадиму с Александром, что они пришли в «Вальгаллу» вместе? Более того, зачем им скрывать, что один – муж убитой женщины, а второй – ее брат? Цель у них какая-то была, только что это за цель и как она могла повлиять на операцию, проводимую старшим лейтенантом Ратиловым, было непонятно.

Не отметая до конца версию, выдвинутую капитаном Маковеевым, Станислав все же не рассматривал эту версию всерьез. Для того, чтобы собирать себе банду из крутых ребят, Вадиму с Александром следовало не к Ратилову, Валере и Славику обращаться, а к другим, которые были рядом и больше подходили на роль бандитов. Да и никаких криминальных наклонностей ни тот ни другой не демонстрировали. А Александр так вообще не то чтобы скрывал, а не заострял внимания на своем уголовном прошлом. Ни разу словом не обмолвился, хотя повод в общих разговорах возникал, потому что среди курсантов было несколько таких, кто своим прошлым бравировал. Кстати, все они, кажется, уже отсеялись после марш-бросков и перешли в руки охранного предприятия «Тор». И скорее можно было обвинить в создании банды «Тор», а не Вадима с Александром.

Валеру было откровенно жалко, хотя старший лейтенант спецназа ГРУ несколько раз встречался со смертью в бою, но смерть в бою редко бывает нелепой. А здесь пришлось наблюдать нелепую смерть. И даже состояние легкой эйфории, пришедшее после прыжка, не могло улучшить настроения, хотя погиб, казалось бы, совершенно посторонний человек.

Александр шептался с одним из курсантов, потом с другим из тех, кому не удалось прыгнуть. А потом и вовсе отошел в сторону и задумался. И сам на себя мало походил в этой слегка хмурой задумчивости. Занятый собственными мыслями, Станислав все же не выпускал Усольцева из виду и думал, что эта задумчивость неспроста и во что-то должна вылиться. Возможно, даже в какой-то резкий поступок. В этом случае Александра стоило вовремя притормозить и остановить, поскольку он все же является союзником.

Наверное, и Вадим, как самый близкий здесь Усольцеву человек, тоже наблюдал за ним и тоже отметил непривычное для постороннего взгляда поведение. И потому подошел ближе, что-то спросил. Обменявшись несколькими фразами, оба двинулись в сторону рыжебородого Славика. Тот переживал гибель товарища больше всех, ни с кем не разговаривал, сидел на земле в позе врублевского «Демона», обхватив двумя руками колени, и с тоской смотрел перед собой. Вадим что-то тихо спросил, на что Славик сначала пожал плечами, потом его ввалившиеся щеки слегка покраснели, он переспросил, выслушал ответ и стал что-то сам тихо и с видимым сомнением говорить. Похоже было, что решался какой-то важный вопрос. Но решали его без участия Станислава, и потому старший лейтенант активности не проявлял. Но, одновременно наблюдая за теми, кто желал войти с ним в единую группу обоюдной поддержки, Ратилов наблюдал и за остальными. И видел активность майора Базуки, который то в чем-то убеждал следователей, то беседовал тет-а-тет с президентом «Вальгаллы», отведя того в сторону, то звал присоединиться к разговору Счастливого, а потом оба майора задавали неслышные со стороны вопросы отдельным курсантам и снова объясняли что-то полковнику Самохвалову и руководителю группы следователей. И вскоре, словно поддавшись на уговоры, руководитель следственной группы дал команду своей группе поторопиться. Следственные мероприятия были завершены, в микроавтобусы погрузились те, кто на них приехал, и вместе с ними президент школы «Вальгалла» Самохвалов и два охранника, что были с ним на крыше. А курсантов даже не допрашивали, словно они ничего увидеть не могли и вообще не являлись свидетелями. И даже тело погибшего Валеры увезено не было, но был разговор, который все слышали, – за телом вот-вот должна подойти машина из судебно-медицинской экспертизы.

Однако размышлять над случившимся Ратилову времени отпущено не было. Сначала к нему с явным намерением поговорить подошли Вадим с Александром и Славиком. Но не успели они и рот раскрыть, как прозвучала команда, больше похожая на предложение, причем высказано оно было с вызывающей насмешкой.

– Ну, кто еще в штаны не наложил из тех, кто не прыгал, – сказал Базука, – за мной, на крышу, погнали!..

– Что делать будем? – спросил кто-то из курсантов.

– Что и делали. Прыгать… Или вы себе желание уже отбили? Кому отбили, пусть остаются, а остальным можно и попробовать.

– Кто отпрыгал, будут мне помогать, – добавил Счастливый.

Впрочем, для помощи ему остались те же самые два охранника, что и раньше, потому что их в качестве свидетелей не привлекли, поскольку они во время трагедии находились внизу.

– Помогать трупы уносить? – с вызовом спросил Александр, глянув на непрыгавшую группу людей. – Ну и день же выпал! Такую толпу переносить придется…

Счастливый от таких слов даже заулыбался. Ратилов понял почему – майор считал делом чести испугать курсантов. А в этом Александр активно ему помогал. И курсанты явно воспринимали намерение Базуки возобновить прыжки без радости, хотя только недавно высказывали свое расстройство тем, что их до прыжков не допустили.

Тем не менее вяло пошли за майором Базукой к лестнице.

С каким настроением группа поднималась на крышу, Станислав, естественно, не знал, поскольку оставался внизу. Но подъем, как ему показалось, в этот раз был вдвое дольше, чем в первый. Наверное, разбиться никто не торопился, и это было понятно.

В это время на строительную площадку въехал еще один микроавтобус. Надпись на борту говорила сама за себя – «Судебно-медицинская экспертиза». Погибшего курсанта неторопливо осмотрели, составили описание, после чего загрузили на носилки, покрытые куском грязного целлофана, и унесли в машину. Счастливый пошептался о чем-то с патологоанатомом, тот в ответ на вопросы майора пожал плечами, и машина уехала. И все это происходило как-то по-будничному.

– А когда за остальными вернутся? – обратился Александр к Счастливому.

– Они поехали в морге анатомические столы «забивать», чтобы на всех хватило, – невозмутимо ответил майор и посмотрел на крышу. – И что они там тянут?

«Тянули», видимо, по причинам неустойчивости нервной системы, что человеку вообще свойственно. Прыгнуть сейчас, после гибели Валеры, в несколько раз сложнее психологически, чем прыгнуть до этого. Однако Счастливый с Базукой добивались своего. И, пока следственный комитет при прокуратуре и сама прокуратура не вынесли решения на запрет прыжков, решили, видимо, усилить волевой нажим на курсантов. Хотя наверняка теперь проверка страховочной экипировки будет намного тщательней, и в действительности после несчастного случая прыгать даже безопаснее, чем до него. Но перед прыжком на психику давит не способность размышлять адекватно ситуации, а эмоции. И победить в себе эти эмоции человеку сложно.

После первого прыжка все должно стать проще. Но ждать его пришлось долго. И сам Базука с крыши не выглядывал, чтобы поделиться информацией с нижним постом. Наконец как-то суетливо и резко кто-то все-таки прыгнул. Станислав даже не стал скрывать вздоха облегчения, когда закачалась страховка и стало видно, как маятником гасится скорость падения. Прыжок был удачным, и Счастливый с двумя охранниками из «Тора» бросились помогать прыгуну удачно приземлиться.

– Лебедку… – скомандовал майор, и старший лейтенант, стоящий ближе других к пульту, сделал несколько кратковременных нажатий на кнопку со стрелкой, указывающей вниз. И только после того, как прыгуна приняли на руки, надавил на кнопку окончательно, чтобы дать возможность человеку встать на ноги.

– Надо же, живой! – громко удивился Александр.

– А ты на другое надеялся? – тихо спросил Ратилов.

Насмешливо-злые глаза Усольцева вдруг стали серьезными, и он не сказал, а только прошептал:

– Нет, пока больше никого убивать, я думаю, не планировали.

– Убивать? – переспросил старший лейтенант.

– Убивать, – подтвердил Александр. – Потом поговорим.

Теперь промежуток времени между прыжками не растягивался бесконечной резиной, и очередной следовал за предыдущим, как только поднимали на крышу страховочную лонжу. Несколько раз прыгуны совершали в воздухе довольно странные для взгляда со стороны движения руками и ногами, словно пытались зацепиться за воздух. Похоже было, что Базука посредством поступательной энергии своей ноги помогал кому-то перешагнуть через собственные сомнения. И это у него получалось, хотя в данном случае скорее всего нарушалась главная цель каждого курсанта – обретение собственной храбрости.

После первого прыжка и удачного приземления Счастливый прочно занял свое место возле лебедки, освободив, таким образом, Ратилова от общественной нагрузки. Станислав не забыл, что товарищи ждали его в стороне и перед началом второй серии прыжков явно хотели с ним поговорить. И потому пошел к ним.

Показывать свою наблюдательность сразу тоже не стоило. Когда к человеку относятся проще, ему легче общаться с другими и другим легче общаться с ним. И потому Станислав начал разговор с простого и подходящего к месту вопроса, адресуя его к Вадиму:

– Как думаешь, все решатся прыгнуть?

Караваев пожал плечами:

– По моим наблюдениям, наверху по крайней мере пять человек откажутся. Глаза у них были слишком испуганные. Правда, один из них уже прыгнул, значит, могу и в отношении остальных ошибиться.

Те, кто прыгнул во второй серии, держались чуть в стороне и общались друг с другом.

– Я думаю, еще человек пять прыгнет, остальные пешим ходом по ступеням – и вниз, – предположил Александр.

– Стас… – задумчиво сказал Славик и выдернул торчащий в сторону волос из жидкой бороды. – Валерка зачем к Максимычу ходил? Он что-то говорил тебе?

Ратилов всех поочередно оглядел.

– Насчет формы одежды для роупджампинга. Он всем сказал. Отдельно мы не разговаривали. А с чего вдруг такой вопрос возник?

– Дело в том, что Вальцеферов был родственником Валерки. Только они это скрывали. Валерка мне сказал, потому что мы с ним давно знакомы. И то уже после смерти Вальцеферова.

– А почему скрывали? – не понял Станислав, как не понимал, почему скрывают свое близкое знакомство Вадим с Александром.

– Валерка рассчитывал заработать миллион. Очень он об этом мечтал. И рассчитывал, я думаю, на помощь Вальцеферова. Хотя разговора об этом у них, похоже, не было.

– Откуда знаешь, что не было? – спросил Александр. – Может, договорились.

– Мне так показалось. Утверждать не буду, но так показалось. Однако договариваться и не обязательно. Где-то что-то подсказать по-родственному – это уже помощь.

– Может быть. И что? – спросил старший лейтенант.

– Валерку, мне кажется, после убийства подполковника слегка заклинило.

– В смысле?

– Он подозревал Максимыча.

– А основания? – спросил Ратилов.

– Не говорил. Но что-то Вальцеферов против Максимыча имел. Может быть, Валерке что-то говорил. Не знаю точно. Валерка не болтун. Был… Скажет слово, заинтригует – и заткнется. А перед выездом сюда он сказал сам себе, но словно бы так, чтобы и я слышал, что с Максимычем нужно разбираться. А потом пошел к нему. Может, что-то спросил, может, что-то сказал. Может, просто посмотрел не так.

– А ведь Максимыч мог точно так же, как любой другой, взять карандаш со стола, – подсказал Вадим.

– Мог, – согласился Станислав, – точно так же, как ты, или я, или Александр. В конце концов, как Валера. Но мог – это еще не значит взял.

– Подожди, Стас, ты самого главного не знаешь, – сказал Александр. – У меня тоже сердце к этому Максимычу не лежало сразу. И я видел, как он с Вальцеферовым разговаривал. Тихо, слов издали было не слышно, но весьма на повышенных тонах. Это случилось за несколько часов до убийства. Следователям я это все рассказал, но их, похоже, этот факт не заинтересовал. И потому я сам к полковнику присматривался.

– Даже придирался, – заметил Ратилов. – Он, впрочем, не реагировал.

– Это я просто обострение отношений хотел вызвать. Не получилось. Но я не о том. Я парней поспрашивал. Нам всем страховку ставили охранники. Они цепляли, они проверяли. А Валерке, говорят, ставил сам Максимыч. Правда, говорят неуверенно. Что, мол, кажется, потому что специально за полковником никто не наблюдал, и каждый там, наверху, сам с собой старался бороться. Но когда нескольким людям «кажется» одно и то же, мы имеем право сделать выводы.

– Возможно, – с неохотой согласился Ратилов. – Только не вижу дальнейшего развития событий на основе этих выводов. Вывод будет более-менее правдоподобным, то есть он может стать рабочей версией, если есть мотив преступления.

– Так есть же мотив, – настаивал Александр.

– Пока это не мотив, а сплошные предположения. Хотя отвергать твои рассуждения нельзя. Меня вот что интересует: в каком случае может оторваться язычок фиксатора на карабине? Нужно посмотреть на целый карабин. Попробую…

– Попробуй.

Оставив товарищей, Станислав пошел в сторону охранников, готовящихся «поймать» очередного прыгуна, который не слишком торопился отправиться в полет, хотя стоял на самом краю крыши уже с минуту.

– Он что, сам себя там пугает? – спросил Ратилов, глядя вверх.

– Не может решиться, – сказал один из охранников.

– Чем дольше так будет стоять, тем страшнее будет, – добавил второй.

Но стоять курсанту долго не позволили. Снизу не было видно ногу, которая помогла курсанту замахать руками и сорваться с крыши, но помощь эта была очевидной. А сам полет проходил по всем правилам ускорения свободного падения. И страховка выдержала, и карабин. После трех амплитудных полетов на «качелях» охранники только слегка притормозили раскачивание, после четвертого затормозили сильнее, следовательно, после пятого должны были остановить. Ратилов подошел, чтобы помочь им. Помог, поставил прыгуна на землю, как только Счастливый стравил веревку, и сам отцепил карабин. И проверил его качество. У карабина была одна особенность. Язычок фиксатора мог войти в гнездо, и тогда вырвать его страховочной веревкой было бы невозможно, а мог, при легком нажатии пальцем в сторону, встать на предохранитель и не запирать устройство. То есть сделать карабин бесполезным в страховке – это дело нескольких мгновений, и со стороны никто этого не заметит. Впрочем, можно было бы и непреднамеренно сдвинуть язычок, и тогда будет тот же самый эффект. Однако, если сделать это непреднамеренно, тогда зачем вообще нужна проверка страховки? Ведь проверять стоит именно это!

– Отпускай! – скомандовал майор Счастливый.

Станислав выпустил карабин из рук, и, загудев, включилась лебедка, поднимая страховочное приспособление на крышу.

Следующего прыжка снова пришлось долго ждать. Но Ратилов уже не хотел помогать охранникам и ушел к своим товарищам, устроившимся на траве в длинной вечерней тени, отбрасываемой автобусом.

– И что? – спросил Александр, лежа на траве с закинутыми на затылок руками.

– Язычок фиксатора на карабине имеет предохранитель. Сдвигаешь в сторону, и карабин остается открытым. Никто не заметит, кроме проверяющего. Максимыч убил Валерку.

Сказано это было категорично. И никто, кажется, не усомнился в словах старшего лейтенанта. И сам он не сомневался в своей правоте.

– И что делать будем? – спросил Вадим.

– Но доказать это нельзя, – добавил Станислав. – Невозможно доказать умышленность действий. Даже невозможно доказать, что фиксатор был выставлен на предохранитель. Полковник скажет, что все проверил, и ему поверят. Во всем обвинят карабин, который не выдержал нагрузки. Скажут, заводской брак. И мы бессильны.

– Убить Максимыча… – прошептал Славик.

– Убивший дракона сам становится драконом, – думая о чем-то своем, ответил Вадим. – Надо подождать и присмотреться. Убить никогда не поздно.

Для Ратилова, уже составившего представление о товарищах, эта фраза прозвучала вдумчивой и взвешенной, не совсем вписывающейся в уже созданный образ Караваева.

– Но всегда будет вовремя, – добавил Александр, так и не поднявшись из травы и даже руки из-за головы не убрав.

– Кого убивать собрались? – спросил, неожиданно появившись из-за автобуса, майор Счастливый. – А? Кровожадные вы наши…

– Тебя, товарищ майор, – сказал Александр. – Давно бы, по-честному, пора… Как и все ваше племя…

– Бей ментов, спасай Россию, – мягко отреагировал на сказанное майор, недобро хмыкнул и вернулся к своей лебедке.

И непонятно было, какую часть разговора он слышал, как неизвестно было, в каких отношениях он сам состоял с полковником Самохваловым и в каких отношениях состоял с подполковником Вальцеферовым, хотя внешне они все выглядели друзьями. А мягкая реакция на откровенную агрессию со стороны Усольцева вовсе не говорила о добром нраве майора Счастливого…