Глава четвертая

Старший сержант Чухонцев не предполагал, сколько проспит эмир Гаримханов. Он вообще ничего не знал о болезни эмира, и даже посчитал, что эмир или ранен, или контужен. Одно можно было сказать с уверенностью, что он не от рождения на четвереньках ходит, хотя и зовет себя Волком. И если уж тот не проснулся под лучом фонарика, то проснется не скоро. Выглядывая из последней галереи, Слава видел, как тяжело давался эмиру каждый шаг даже на четвереньках. Эмир был откровенно нездоров. Тогда какой смысл будить его сейчас? Чтобы на себе куда-то тащить? А если и тащить некуда? Пусть себе спит, время и развитие событий там, наверху, все расставит по своим местам…

В таком состоянии эмир Гаримханов просто-напросто мешал бы Славе Чухонцеву самому выжить. И элементарно пристрелить человека, не имеющего при себе оружия, Чухонцев не мог. Это было не в его правилах, это было вообще не в человеческих правилах. Может быть, так поступил бы на его месте сам Волк. Но Волкодав так поступать не должен. Тогда зачем будить? Чтобы поговорить? Что Волк может сказать Волкодаву, если он даже ходить не может, если даже на четвереньках передвигается с большим трудом? Разбудить, чтобы почувствовать свое торжество победителя? Но стоит ли оно того? У старшего сержанта были занятия посерьезнее общения с беспомощным Волком. И время для этих занятий выпало как раз подходящее. По крайней мере, от него не требовалось никакого немедленного действия, не требовалось ничего предпринимать, потому что предприниматься что-то должно было только там, наверху. А Славе необходимо подготовиться к написанию курсовой работы. И он, усевшись у костра, раскрыл свой рюкзак, вытащил учебник и постарался сосредоточиться — стал изучать теорию когнитивного диссонанса Леона Фестингера. Что интересно, все нынешние события, и вообще все события на Северном Кавказе, да и не только, но и события в срединной России, где появилось большое количество выходцев с Кавказа и из Средней Азии, — все это вписывалось в изучаемый материал, потому он легко усваивался. Но читать при свете костра, говоря честно, было не слишком удобно и приятно. С непривычки уставали глаза, даже начали слипаться веки. А сел Чухонцев специально так, чтобы оказаться лицом к гроту, в котором спал Гаримханов, и контролировать его возможное пробуждение.

Далгат Аристотелевич проснулся от дискомфорта. Очень уж неудобно было лежать на неровной куче старых тряпок и бушлатов, подобранной под бок, отчего тело изогнулось самым неестественным образом. Но он сумел сделать себе подстилку только так, на большее просто сил не хватило. К моменту пробуждения эмир основательно замерз, но не хотелось шевелиться и перебираться к костру, потому что любое шевеление было чревато новым проникновением холода в организм. Гаримханов поднял руку и посмотрел на часы, нажав кнопку подсветки, — была ночь — традиционное волчье время, он часто ночью бодрствовал, предпочитая отсыпаться днем. По ночам он совершал со своим джамаатом вылазки в обжитые районы республики. И вообще, ночью Далгат Аристотелевич чувствовал себя всегда лучше, чем днем. В обычном волке всегда побеждает чувство самосохранения. Оно и подсказало Гаримханову, что лежать вот так без движения — опасно для его измученного болезнью тела. Надо двигаться, тем более что силы почти вернулись. Надо двигаться, разгонять по организму кровь, потому что свежий приток крови лечит все болезни в любом месте тела. И в сознание, с силой и упорством выталкивая из головы остатки сонливости и лености, почти вернулась ясность мысли. Далгат Аристотелевич подумал, что подсветку на часах можно было бы и не включать, потому что костер горит очень ярко, освещая не только пещеру, но и маленький грот с вешалкой. Но он хорошо помнил, с каким трудом приносил полешки в костер, их было не так много, чтобы костер разгорелся большим и ярким, да и те должны были уже прогореть. Тогда почему костер горит так ярко? Что это значит? Гаримханов не торопился подниматься, пытаясь мысленно проанализировать ситуацию. Он ощущал дискомфорт и еще — волчье чувство опасности. Но откуда может прийти опасность? Только от спецназа. Но он проникнуть в пещеры не может. Значит, и опасности не может быть. И все это надуманные страхи. А костер? Скорее всего, пришел все-таки Джамбек Абалиев. Пришел и положил дров в костер. Но если он пришел так поздно, то идти ему было сложно. Что-то с ним случилось. И, тем не менее, дров в костер он положил. Кроме как Джамбеку, некому больше прийти к костру. Гаримханов даже словно услышал его голос, которым тот позвал: «Далгат Аристотелевич…» Хотя Джамбек никогда не звал его по имени-отчеству, всегда предпочитая короткое «эмир».

Гаримханов резко сел, повернул лицо к костру и сразу увидел, как по ту сторону огня встал с камня какой-то солдат, никоим образом не похожий на Джамбека. И ростом ниже, и в плечах уже, и без бороды.

Тут же в голову пришла цитата из Аристотеля: «Каждый может разозлиться — это легко; но разозлиться на того, на кого нужно, и настолько, насколько нужно, и по той причине, по которой нужно, и так, как нужно — это дано не каждому». Далгат Аристотелевич разозлился на себя. И обида подступила за всю ту надежду, которая теплилась в его душе, за надежду, связанную с возвращением Джамбека. Надежда оказалась несбыточной. Избавление от неприятностей не состоялось, и пришли неприятности. Большие неприятности, настоящие. Но, как в настоящем волке, инстинкт самосохранения в Гаримханове жил и буйствовал, не позволяя ему потерять присутствие духа.

— Ты кто такой будешь? — с сильным акцентом, утрированным возмущением, спросил Гаримханов солдата.

— Старший сержант контрактной службы Чухонцев, спецназ ГРУ, — четко представился солдат, хотя стойку «смирно» перед эмиром не принял и даже, как показалось эмиру, ответил ему с какой-то насмешкой. Это сильно злило и лишало Гаримханова уверенности в себе.

— Контрактник… Наемник, значит…

— Никак нет, эмир. Контрактник — это не наемник, а профессионал. Лично я вижу разницу между этими понятиями. Рекомендую и вам это усвоить…

— А какого хрена ты здесь делаешь, старший сержант контрактной службы?

Далгат Аристотелевич осознанно говорил тоном, которым командир разговаривает с нерадивым подчиненным, чтобы показать, что он человек не простой и обращаться с ним следует с особым подходом. Посторонние будут тебя уважать только в том случае, если ты сам себя уважаешь — эта истина стара, как мир, и Гаримханов всегда ее придерживался. И вообще, он хотел показать, что чувствует себя хозяином в ситуации несмотря на то, что солдат стоит с оружием в руках, а он, Волк, безоружный и беспомощный.

Но старшего сержанта тон Гаримханова, кажется, не прошибал. Он был в себе уверен еще больше, чем был уверен в себе Далгат Аристотелевич.

— Караулю… — просто ответил старший сержант.

— Кого караулишь?

— Вас, эмир. Чтобы не убежали. На четвереньках… Вы здорово на четвереньках бегаете…

Это была уже откровенная и грубая насмешка, это было оскорбление. А терпеть оскорбления Гаримханов не привык. Ведь именно из-за этого Далгат Аристотелевич вынужден был уйти в горы и взяться за оружие. А уж терпеть оскорбления от какого-то мальчишки, который своего места не знает и не чувствует разницы между старшим сержантом и эмиром, он тем более не намерен. Но тут его опять кольнула боль. Не длительная, но ощутимая. Видимо, рецидив на нервной почве. Поэтому он смог только сказать:

— Когда тебя болезнь скрутит, я посмотрю, как ты будешь ползать. На четвереньках… На четвереньках строевым шагом… Сейчас мои люди придут и заставят тебя так вышагивать, и ты свой тон быстро сменишь. Джамбек и не таких крутых обламывал…

— Это тот громила, что ли? — наивно спросил старший сержант. — Так он уже к вам не придет, не ждите, скорее, вы к нему в ближайшее время отправитесь.

В глазах от потери последней надежды слегка потемнело, и закружилась голова — видимо, от прилива крови. У Далгата Аристотелевича мелькнуло подозрение, что Джамбек, наверное, прорыл все-таки выход, выбрался наружу и сдался спецназу. Сам пошел и сдался, опасаясь быть убитым. И сам запустил в пещеру других спецназовцев, объяснив им, где искать эмира, или даже сам привел их сюда, а потом уже Джамбека увели на поверхность. И все это, пока эмир спал, беспомощный и безответный, не имеющий возможности за себя постоять… Может такое быть? Тот же древний Аристотель говорил: «Благодарность быстро стареет». Джамбек мог забыть, что Далгат Аристотелевич когда-то вытащил его прямо из камеры райотдела полиции, тогда еще, кажется, милиции, задержанного по подозрению в убийстве. Вытащил, перестреляв всех ментов, что оказались в ту ночь в райотделе. Просто забыл Абалиев про это, потому что сработал в нем инстинкт самосохранения. Тот самый инстинкт, присущий волку и позволивший ему выжить тогда, когда многие другие хищники почти полностью исчезли.

Джамбек — не Волк. Он — просто волк. Именно так, только и обязательно с маленькой буквы. И ждать от него такого предательства было можно, хотя и больно это осознавать. Предатели стараются побыстрее забыть про свое предательство, но преданный никогда этого не забывает.

Но тут мысли Гаримханова направились по другому руслу. Он увидел из-за камня ствол своего автомата, оставленный там накануне.

Добраться до оружия!

Силой или хитростью, но добраться. Скорее, хитростью, потому что сил сейчас у Далгата Аристотелевича мало. Он шагнул вперед, стараясь ступать твердо и думая о том, как перехитрить спецназовца, и увидел, что сержант держит в руках книгу.

Вот и тема для разговора, которая отвлечет его.

— Художественной литературой во время службы балуемся… — с ехидцей произнес Гаримханов. — А если бы я убежал, пока ты страницу дочитываешь? Как угодно и куда угодно. Даже на четвереньках… Убежал бы, и все. Сначала просто уполз бы, а потом и убежал…

— Это не художественная, к сожалению, литература, — спокойно ответил старший сержант, по-прежнему не сходя со своего места. — Это только учебник. Художественную литературу я дома читаю. Там удобнее. Никто не мешает, и на четвереньках никто не бегает…

Гаримханов на оскорбление не отреагировал. Мысли были заняты только тем, как добраться до оружия. А если доберется, уж он, в самом деле, заставит этого старшего сержанта ходить на четвереньках строевым шагом. И вообще, без оружия не может быть спасения. Там, где один старший сержант появился, наверняка и другие спецназовцы бродят. Встречаться с ними, не имея в руках оружия, — глупо.

— Ученье — свет… Кто против этого возразит? Только тот, кто ничему не учится, ничему никогда и не научится. Чему учишься, просветленный?

— Гуманитарным наукам. Когда из армии уйду, будет у меня и гражданская профессия. Не всю же жизнь посвящать охоте на негодяев.

И это намеренное оскорбление Гаримханов вроде бы пропустил мимо ушей, но запомнил. А память у него срабатывала, бывало, и через пару десятков лет.

— И где учишься? — теперь голос эмира уже не был начальственным. Он был даже вежливым и почти добродушным, уважительным. Честно говоря, он всегда уважал людей, стремящихся к образованности. Не к диплому, который можно просто купить, а именно к образованности. И даже себя к таким причислял.

— В педагогическом университете. Заочник…

— Знаешь, чем петух отличается от соловья?

— Чем?

— Петух закончил консерваторию заочно, а соловей — очно.

— Все зависит от того, как к учебе относиться. Нужны тебе знания, получай. Диплом ничего не дает и ничего не решает. На него смотрят только один раз — при устройстве на работу, и то не всегда, иногда просто на слово верят.

Это все совпадало с мнением Гаримханова, и потому разговор показался даже интересным.

— Школьников, значит, будешь учить?

— Едва ли. В школе, кажется, мой предмет не преподают. Скорее, буду давать рекомендации и школьникам, и их учителям.

— И кем ты будешь, когда выпустишься?

— Социальным психологом.

— Аллах! Чего только люди не придумают! А что это такое?

— Наука.

— Я догадываюсь, что это не стихотворение Пушкина «Кавказ подо мною». Только наука от науки часто разнится, как сапог от валенка.

— Моя наука изучает психологию социума. То есть психологию взаимоотношений между людьми, ну, и еще много разного.

— А в жизни это помогает? Любая наука, если она не помогает людям, — просто хрень. Я вот философией когда-то увлекался. Не учился, просто увлекался. Папа мой мне это увлечение привил. Вроде бы наука не практичная, а вот, оказывается, как помогает людей понимать. А кто людей понимает, тот ими управляет, это закон жизни. И что за учебник у тебя? Чему учит? Что растолковывает? Есть от твоей науки практическая польза? — Эмир глазами показал на учебник, который старший сержант все еще держал в руке.

— Моя наука объясняет, — усмехнулся Чухонцев, — почему мы с вами никогда не сможем найти общий язык и что может принести наша встреча. И отчего такое происходит. И как такую ситуацию разрешить.

Старший сержант, словно желая прекратить разговор, сел на камень, а Далгат Аристотелевич потихоньку, старательно изображая свои страдания, которые в этот момент отступили, словно предоставляя ему возможность действовать, приближался к своему камню, расположенному по другую сторону костра, но при этом не смотрел в сторону автомата. Выдержки и хитрости Волку хватало, потому он продолжал разговор, чтобы отвлекать внимание старшего сержанта от оружия и дождаться удобного момента для действий.

— Глубоко твоя наука копает. И что она говорит? Почему же мы с тобой не сможем общий язык найти? Может, если с двух сторон возьмемся, и сумеем?

— Она объясняет, что в данном случае напрямую работает теория когнитивного диссонанса.

— Я такими понятиями не оперирую. Объясни, старший сержант, если сам понимаешь.

— Могу и объяснить. Не ради удовлетворения вашего любопытства, а только в качестве разминки перед написанием курсовой работы. Теория когнитивного диссонанса разработана и описана в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году американским специалистом в области психологии регуляции мышления и социальной психологии Леоном Фестингером. В общих словах это выглядит примерно так. Все мы — члены общества, составленного из разных малых обществ, я, например, — из общества срединной России, вы — из общества кавказских республик. У нас у всех свой собственный менталитет, собственные представления о порядочности, чести, мужестве. При этом мы все, повторяю, все — представители одного российского общества. Но каждый из нас при этом, помимо того, что является носителем своего менталитета, еще и индивид, со своим собственным восприятием мира, со своей психологией, культурологией, вероисповеданием, отличными от, скажем, соседа по камере СИЗО, куда вы скоро отправитесь. Когнитивный диссонанс возникает внутри человека и объясняет конфликтные ситуации, которые активируются как в структуре каждого индивидуума, так и в слоях, представленных определенным менталитетом. В данном контексте ситуация не рассматривается как конфликт между русскими и кавказцами, а только как конфликт внутри русского или внутри кавказца, который потом приводит к собственно конфликту между русским и кавказцем. То есть внутренний конфликт каждого перерождается в конфликт индивидов. И эта конфликтная ситуация является продуктом реакции индивида на какую-то конкретную ситуацию или на человека, с которым он встретился. Теперь по необходимости объясню терминологию, чтобы вам понятнее было. Когниция — это, грубо говоря, знание индивида, его личный опыт. Так нам, по крайней мере, трактует это понятие древнеримское право. Там же, в Древнем Риме, когда у людей еще не было паспортов, когницией называли подтверждение личности человека теми, кто его лично знает. Опять же — знание, личный опыт… В современной психологии этим словом обычно обозначается процесс, с помощью которого происходит обработка информации нашим сознанием. Возникновение диссонанса появляется тогда, когда сталкиваются индивиды, категорично не готовые понять друг друга. Что это значит? Вот встретились мы с вами. Два индивида. Вы не в состоянии понять, зачем я сюда пришел, по какому праву вмешиваюсь в ваши отношения с кем-то из местной власти, вы не в состоянии понять, чего я добиваюсь, как я живу и зачем вообще живу. Ваш личный опыт основывается на других принципах. Вы считаете, что сильный вправе забрать что-то у слабого. Мы считаем, что сильный только тогда сильный, когда он сильному противостоит, а слабому отдает безвозмездно. Просто, по доброте душевной. Вы имеете собственное вероисповедание, и наше понятие Троицы для вас, утверждающих единство и главенство Аллаха, вообще не просто непонятно, но и неприемлемо, хотя, по большому счету, Троица точно так же едина, как человек и его идеалы. Но вы этого воспринимать не хотите, и у вас возникает когнитивный диссонанс. Возникает он во внутреннем вашем мире, оттого вы чувствуете себя во время встречи со мной неуютно. И имеете желание разрешить ситуацию своими методами, чтобы убрать диссонанс. Я понятно объясняю человеку, знакомому с философией?

— Понятно. — Далгат Аристотелевич сел, наконец-то, на свой камень, якобы нечаянно опустил руку, и она легла на цевье автомата. И сразу пропал весь диссонанс в душе. Тот самый диссонанс, о котором так красиво рассказывал сейчас этот старший сержант. Гаримханов даже улыбнулся, радуясь, что костер закрывает его почти наполовину и старший сержант за огнем не видит автомата, как и не догадывается о намерениях эмира.

— Когнитивный диссонанс возникает в любой ситуации, когда человеку предстоит совершить выбор, — продолжал тем временем старший сержант. — При этом сила диссонанса будет расти в зависимости от важности этого выбора. Но человек в состоянии и сам управлять своим диссонансом. И сделать это может несколькими путями. Например, изменить одну из своих когниций, то есть убедить себя в обратном. Или, например, можно признать свои ошибки и поступить в соответствии с новым, более полным и ясным пониманием проблемы. В христианстве это, кстати, называется исповедью. Не знаю, есть ли исповедь в исламе. Но христиане после исповеди, если она искренняя, а иной она в принципе быть не может, хотя и бывает, избавляются от своего диссонанса, доставляющего им постоянное беспокойство. Есть у вас исповедь?

— У нас есть истигфар. Мы молимся о прощении греха, но не перед человеком каемся, как у вас, а перед Аллахом. В прежние времена была еще тавбу. Это тоже покаянная молитва, после которой человеку должно было прийти наказание за грех. Сейчас про тавбу забыли. Сейчас люди не желают получать наказание. Но мы говорим о другом. Ты назвал методы борьбы с дискомфортом. Но ведь есть и какие-то кардинальные методы этой борьбы.

— Они могут быть разными, — согласился старший сержант. — Все предусмотреть невозможно. И у каждого человека они свои. Для вас лично есть какой-то предпочтительный метод, и вы, как я вижу, хотите о нем сказать.

— Есть, — кивнул Гаримханов. — В данном случае диссонанс у меня внутри происходит от встречи с тобой, старший сержант. И решение проблемы я вижу только одно. Я убью тебя и успокоюсь.

Эмир, встав в полный рост, взял в руки автомат. Рука его инстинктивно хотела передернуть затвор, но затвора в автомате не было. Далгат Аристотелевич обиженно сказал что-то на своем языке и в сердцах бросил автомат в костер. Но в кого полетят пули, когда магазин нагреется, было неизвестно, поэтому старший сержант протянул руку, вытащил оружие из огня и отбросил в дальний темный угол.

— Таким образом, уважаемый эмир, вы не решили бы свой когнитивный диссонанс. Вы, возможно, решили бы сиюминутную задачу, но сам диссонанс с властью только усугубили бы. И в любом случае проиграли бы.

Как показалось Гаримханову, старший сержант при этих своих словах довольно и даже покровительственно ухмылялся, что злило еще больше. Но особенно злила собственная беспомощность, вызванная болезнью, на которую даже пожаловаться можно не всегда…

Прибор и две катушки с проводами солдаты подняли на верхнюю тропу. Поднимали, не совершая обхода, а напрямую, там, где старший лейтенант спускался. Такой подъем осилить трудно даже человеку без груза, потому что подниматься приходилось, придерживаясь двумя руками где за оголенные кусты, предварительно проверяя их корни на прочность, где за камни, которые тоже требовалось проверить, глубоко ли они ушли невидимой стороной в землю. Но подъем каждой единицы оборудования совершался двумя солдатами. И еще два солдата помогали специалисту МЧС, который по горам лазить совершенно не умел. Первый солдат поднимался не слишком высоко, закреплялся в каком-то удобном месте, спускал веревку, чтобы идущему с грузом не хвататься за что попало и не искать опору. Так и помогали друг другу, поочередно меняясь, в результате и груз подняли без проблем, и специалиста МЧС, натерпевшегося страху, тоже по такой крутой стене втащили на верхнюю тропу. И старший лейтенант Шахамурзиев поднялся вместе со всеми. По времени такой подъем оказался в два раза короче обходного пути.

Шахамурзиев был уже около снежной пробки, когда снизу передали по переговорному устройству, что откопали из-под снега еще два трупа с признаками огнестрельных ранений. Переговорное устройство было у специалиста МЧС, и он пересказал командиру взвода результаты поиска. Тот попросил поиск продолжить, так как должно быть еще два трупа. Об их местонахождении почти сразу же сообщили геофизики спасательной группы. Они нашли тела с помощью своих приборов.

— Пусть выкапывают. Солдаты им помогут, — распорядился Шахамурзиев, словно он командовал операцией по спасению. — На всякий случай работу прекращать не надо. Старший сержант может одинаково оказаться и в пещере, и под завалом.

Прибор установили там, где когда-то находилась скала. Катушки далеко не разматывали. Полуметровые металлические колья — анод и катод — вбили прямо в снег по краям снежного пятна. Специалист МЧС включил свой прибор и тут же произвел какие-то вычисления по показаниям нескольких шкал. Старший лейтенант стоял за спиной специалиста, тоже внимательно следил за подрагивающими на разных режимах стрелками, но ничего понять не сумел. Специалист МЧС выключил прибор, равнодушно посмотрел на старшего лейтенанта и сказал:

— Готовьте лопаты.

— Что там?

— Человека под снегом я не вижу, но вижу снежную пробку глубиной около семи метров, может, сантиметров на тридцать-сорок больше. Дальше — значительная полость. Пустота идет на десять метров вглубь и ничем не ограничена по бокам. Предполагаю, там подземный коридор. Обширный. На танке можно ездить.

— Можно вашей «переговоркой» воспользоваться? — спросил командир взвода.

— Да бога ради…

— Попросите прислать наверх отделение солдат. А лучше два отделения. Там, внизу, одного отделения хватит.

Специалист сразу передал просьбу старшего лейтенанта и доложил результаты своего поиска.

А рядовые Ладушкин с Солнцевым, не дожидаясь команды, уже вытащили свои малые саперные лопатки и стали копать снег.

Выброшенный на склон, он легко скатывался на дно ущелья. Может быть, и на головы спасателей МЧС…