Глава 9
Несостоявшийся блицкриг

Последнее массированное применение Ju-87 состоялось в рамках кампании против Советского Союза. На Восточном фронте к июню 1941 года была сконцентрирована практически вся мощь Люфтваффе. Всего в рамках четырех воздушных флотов (1-й, 2-й, 4-й и частично 5-й) было сконцентрировано почти 3500 самолетов, в том числе 340 пикирующих бомбардировщиков. Практически все «Штуки» находились в составе 2-го воздушного флота (2-й и 8-й авиакорпуса), предназначенного для поддержки группы армий «Центр». В составе 2-го авиакорпуса находилась 77-я эскадра пикирующих бомбардировщиков, в составе 8-го авиакорпуса Рихтхофена – 1-я и 2-я эскадры. На севере, в Норвегии, действовала 4-я группа 1-й учебной эскадры, основной задачей которой было нанесение ударов по советским кораблям в Мурманске и Архангельске. Как писал П. Смит, «огромные размеры нового театра военных действий означали, что соединениям пикировщиков, оказывающим тактическую поддержку войскам, придется выкладывать буквально все силы, пытаясь разорваться на части».

В представлении людей поколения, выросшего уже после Великой Отечественной войны, «Штука» была символом немецкой авиации, наносившей безжалостные и в высшей степени эффективные удары по советским войскам трагическим летом сорок первого года. Такой образ формировался во многом под влиянием книг и кинофильмов. В реальности основу Люфтваффе на тот момент составляли истребители Me-109 и двухмоторные средние бомбардировщики Не-111 и Ju-88, представленные на всех участках советско-германского фронта. «Штуки» же были инструментом, использовавшимся далеко не везде; например, в полосе группы армий «Юг» в начале войны не было ни одного пикировщика.

Весьма значительное участие Ju-87 приняли зато в разгроме войск Западного фронта. Основными целями пикировщиков были скопления советских войск и техники, мосты, полевые укрепления и позиции артиллерии. Одним из первых эпизодов боевой карьеры «Штук» на Восточном фронте стало участие в штурме Брестской крепости. Старое укрепление, гарнизон которого вопреки всем ожиданиям оказал агрессору ожесточенное сопротивление, стало объектом нескольких атак германских пикировщиков. «Штуки» были в данном случае незаменимы благодаря высокой точности бомбометания; сопротивления в воздухе над Брестом они практически не встречали и могли выполнить свою задачу без существенных помех. В частности, 29 июня пикировщики из состава 1-й эскадры нанесли массированный удар по одному из очагов сопротивления, который пехотинцы смогли окончательно подавить на следующий день.

«Штуки» наносили удары по объектам в ближнем тылу противника, стремясь заранее уничтожить все очаги возможного сопротивления. Один из очевидцев так описывал происходившее в Гродно: «Горел аэродром. Языки пламени пожирали ангары, авиаремонтные мастерские, складские помещения, жилые корпуса. На месте самолетных стоянок полыхали костры. Костров было много – это догорали на земле разбитые самолеты базировавшейся здесь 11-й смешанной авиадивизии 3-й армии. Зеленое летное поле, взлетно-посадочная полоса, рулежные дорожки – все пестрело пятнами больших и малых воронок. А над разрушенными зданиями авиагородка, над жилыми кварталами и парками города носились чужие одномоторные самолеты Ю-87. Друг за другом сваливались в крутое пике, и там, куда они направляли свой смертоносный груз, сверкал огонь взрывов, вставали султаны вздыбленной земли, рушились здания, гибли люди – все обволакивалось новыми и новыми клубами пыли и дыма».

Значительный вклад «Штуки» внесли в успехи 2-й и 3-й танковых групп, рвавшихся к Минску. В первую очередь здесь отличилась 77-я эскадра. Советские механизированные части, выдвигавшиеся для контрудара, практически неизменно подвергались массированным налетам пикировщиков. Причинить серьезные повреждения самим танкам они были не в состоянии. Например, 26 июня 2-я эскадра пикирующих бомбардировщиков атаковала скопление советских танков южнее Гродно; хотя пилоты доложили о выдающихся успехах – уничтожении 59 вражеских «панцеркампфвагенов», на деле повреждения получил лишь один танк. Однако жертвами ударов становились уязвимый транспорт снабжения, а также артиллерия. В результате советские танки шли в бой без артиллерийской поддержки, испытывая серьезный недостаток горючего и боеприпасов. В начале июля кольцо окружения замкнулось, и пикировщики приняли участие в добивании окруженной группировки.

Сопротивления в воздухе на центральном участке фронта Люфтваффе почти не встречали. Авиация Западного фронта понесла наибольшие потери, фактически была уничтожена в воздухе и на аэродромах уже в первые дни кампании. Поэтому встречи с советскими истребителями были сравнительно редким явлением. Кроме того, устаревшие истребители типа И-153 и И-16 ранних серий не представляли для «Штуки» серьезной опасности. Командир 3-й эскадрильи 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков Алвин Берет, к примеру, считался «экспертом по истребителям» и не раз вступал с И-16 в маневренный бой. За первую неделю боев, по немецким данным, были потеряны лишь 12 пикировщиков; реальные потери были несколько выше, однако в любом случае серьезным кровопусканием это не являлось.

Тем не менее легкой прогулкой Восточная кампания не являлась с самого начала. 23 июня был сбит и чудом избежал плена командир 1-й группы 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков Хубертус Хичхольд. За первые три недели боев командир 3-й группы 1-й эскадры пикирующих бомбардировщиков Гельмут Мальке был сбит три раза, причем в третий раз получил серьезное ранение и, по сути дела, уже больше не вернулся к полетам.

Главной проблемой «Штук» по-прежнему была ограниченная дальность полета. Поэтому приходилось достаточно оперативно менять аэродромы базирования, чтобы успевать за стремительно наступавшими танковыми группами. В течение первого месяца

боев 1-я и 2-я группы 1-й эскадры пикирующих бомбардировщиков, к примеру, перебазировались на 560 километров восточнее тех аэродромов, с которых они начинали кампанию.

В июле ситуация несколько изменилась. Внимание руководства вермахта переключилось с центрального направления на фланги – группы армий «Север» и «Юг». Здесь дела развивались отнюдь не столь благоприятно. На Украине подразделения вермахта добились сравнительно умеренных успехов. На фронте группы армий «Север» вырвавшийся вперед 41-й танковый корпус Рейнгардта был остановлен на Лужском рубеже. Именно туда был переброшен к началу августа 8-й авиакорпус Рихтхофена. В его задачи входила поддержка наступления 4-й танковой группы, а также борьба с кораблями Балтийского флота.

В середине августа наступление на Ленинград возобновилось. После тяжелых боев, в которых «Штуки» сыграли значительную роль, Лужский рубеж оказался прорван. В конце августа пикировщики, помимо поддержки наземных войск, принимали участие в ударах по Балтийскому флоту, отходившему из Таллина. В ходе печально знаменитого «Таллинского перехода» погибло около 100 военных и гражданских кораблей и судов. Сколько из них на счету «Штук», установить сложно.

В начале сентября немецкие танкисты уже рвались к пригородам Ленинграда. К этому моменту в составе 8-го авиакорпуса насчитывалось около 60 боеготовых Ju-87. Действия пикировщиков в этой операции после войны описывал Пауль Карель:

«Шаг за шагом 118-му пехотному полку 36-й моторизованной пехотной дивизии приходилось прокладывать себе путь вперед. Вся корпусная артиллерия, равно как и 73-й артиллерийский полк 1-й танковой дивизии утюжили советские позиции, но русские укрепления были сработаны на славу и столь же тщательно замаскированы.

«Нам нужны «Штуки», – радировал командир 1-го батальона дивизии, прижатого к земле противником. Генерал-лейтенант Оттенбахер отзвонил в 41-й танковый корпус. Из 4-й танковой группы в командование 1-го воздушного флота с офицером связи отправился срочный запрос. Через полчаса эскадрилья Ju-87 из состава 8-го авиакорпуса Рихтхофена, ревя двигателями, появилась над участком наступления 118-го пехотного полка. Бомбардировщики спикировали почти вертикально и с душераздирающим воем принялись сбрасывать бомбы на советские доты, пулеметные точки и позиции пехотной артиллерии. Взметнулись в небо языки пламени. Повалил дым, поднялись клубы пыли, создавая плотную завесу вокруг уцелевших укреппунктов. (…)

То был потрясающий спектакль. Над головами продолжавших продвижение солдат на созданном батальоном плацдарме завывали пикировщики «Штука» из 8-го воздушного корпуса. Они круто планировали и точно сбрасывали свои сеявшие смерть и разрушение грузы всего в 200 или 300 метрах перед головными танками батальона прямо на русские доты, дзоты, блиндажи, танковые ловушки и противотанковые пушки.

Офицеры связи Люфтваффе находились в танках и бронемашинах впереди, а также рядом с командиром батальона бронетранспортеров. Офицер наведения Люфтваффе сидел за башней танка № 611 лейтенанта Штове, осуществляя радиосвязь с бомбардировщиками «Штука». Большой флаг вермахта на корме танка указывал на то, что машина «управляет действиями бомбардировщиков». В грохоте боя лейтенант Люфтваффе направлял «Юнкерсы» с помощью ларингофона».

4 сентября пикировщики бомбили железнодорожный мост через Неву и позиции советских войск в районе Шлиссельбурга, расчищая танковым подразделениям дорогу к Ладоге.

В решающий момент штурма Ленинграда в бой достаточно эффективно вмешались орудия кораблей Балтийского флота. Крейсера и линкоры вели достаточно меткий огонь, не раз срывавший немецкие атаки. В связи с этим «Штуки» из 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков под командованием Динорта вынуждены были переключиться на удары по Кронштадту – основной базе флота. Сложность этой задачи заключалась в том, что на острове находилось большое число зенитных батарей, которые серьезно осложняли попытки немцев разобраться с советскими кораблями.

16 сентября три десятка «Штук» совершили первый налет на Кронштадт. Их целью стал линейный корабль «Марат». Густая облачность над Кронштадтом позволила «Штукам» подойти к цели сравнительно беспрепятственно. Атака пикировщиков оказалась неожиданной, и корабль получил одно прямое попадание и несколько близких разрывов. Однако 500-килограммовая бомба была не в состоянии нанести бронированному линкору значительные повреждения. Немецким пилотам пришлось дожидаться прибытия 1000-килограммовых бомб, более эффективных против крупных кораблей. Тем временем погода над Финским заливом улучшилась, и вылеты против Кронштадта стали крайне опасными. Молодой пилот Ганс-Ульрих Рудель, принимавший в них участие, вспоминал:

«Ни на каком другом театре военных действий я не видел ничего похожего. По оценкам нашей разведки, сотни зенитных пушек сконцентрированы на территории в 10 кв. км в районе цели. Разрывы снарядов образуют целые облака. Мы слышим не отдельные разрывы, а беспрестанно бушующий звук, как гром аплодисментов в судный день. Зоны плотного огня начинаются, как только мы пересекаем прибрежную полосу, которая все еще находится в руках у русских. Затем идут Ораниенбаум и Петергоф, их гавани сильно защищены. На открытой воде полно понтонов, барж, лодок и мелких судов, все они напичканы зенитными средствами. Для размещения своих зениток русские используют все пригодные для этого места. Например, для защиты от наших подводных лодок устье Ленинградской гавани закрыто гигантскими стальными сетями, концы которых закреплены на бетонных блоках, возвышающихся над поверхностью воды. Зенитные пушки стреляют в нас даже с этих блоков.

Еще через десять километров мы видим остров Кронштадт с его огромной военно-морской гаванью и город с тем же названием. И гавань, и город хорошо укреплены, и, помимо этого, на якорях в гавани и рядом с ней стоит весь русский Балтийский флот. И он также ведет по нам огонь. Мы летим на высоте между 3–4 км, это очень низко, но кроме всего прочего мы ведь хотим во что-то попасть? Пикируя на суда, мы используем воздушные тормоза, для того чтобы замедлить скорость. Это дает нам больше времени, чтобы обнаружить цель и скорректировать прицеливание. Чем тщательнее мы целимся, тем лучше результаты атаки, а все зависит от них. Но, уменьшая скорость пикирования, мы упрощаем задачу зениткам, особенно когда мы не можем подниматься достаточно быстро после атаки. Но в отличие от других самолетов, идущих сзади, мы обычно не пытаемся набрать высоту после пикирования. Мы используем другую тактику и выходим их пикирования на низкой высоте у самой воды. Затем нам приходится совершать обширные маневры уклонения над занятой противником прибрежной полосой. Только после того, как мы оставили ее за собой, можно снова вздохнуть свободно».

19 сентября пикировщики вновь наносили массированные удары по району Шлиссельбурга. В этот день от огня зенитной артиллерии был потерян один Ju-87 из 3-й группы 2-й эскадры, еще один был серьезно поврежден.

Несмотря на сложные условия, вскоре 2-й группе пикирующих бомбардировщиков удалось достичь успеха. Героем дня стал Рудель, который благодаря своей успешной атаке против «Марата» в одночасье стал знаменитым и впоследствии заработал титул лучшего пилота Третьего рейха. Сам он в написанных после войны воспоминаниях рассказывал об этом событии:

«21 сентября на наш аэродром прибывают тонные бомбы. На следующее утро разведка сообщает, что «Марат» стоит у причала Кронштадтской гавани. Очевидно, они устраняют повреждения, полученные во время нашей атаки 16-го числа. Вот оно! Пришел день, когда я докажу свою способность летать! От разведчиков я получаю всю необходимую информацию о ветре и всем прочем. Затем я становлюсь глухим ко всему, что меня окружает. Если я долечу до цели, я не промахнусь! Я должен попасть! Мы взлетаем, поглощенные мыслями об атаке, под нами – тонные бомбы, которые должны сделать сегодня всю работу. Ярко-синее небо, ни облачка. То же самое – над морем. Над узкой прибрежной полосой нас атакуют русские истребители, но они не могут помешать нам дойти до цели. Мы летим на высоте 3 км, огонь зениток смертоносен. С такой интенсивностью стрельбы можно ожидать попадания в любой момент. Дорль, Штеен и я держимся на курсе. Мы говорим себе, что иван не стреляет по отдельным самолетам, он просто насыщает разрывами небо на определенной высоте. Другие пилоты полагают, что, меняя высоту и курс, они затрудняют работу зенитчиков. Один самолет даже сбросил бомбу за несколько минут до подхода к цели. Но наши два штабных самолета с синими носами идут прямо сквозь строй. Дикая неразбериха в воздухе над Кронштадтом, опасность столкновения велика. Мы все еще в нескольких милях от нашей цели, впереди я уже вижу «Марат», стоящий у причала в гавани. Орудия стреляют, рвутся снаряды, разрывы образуют маленькие кудрявые облачка, которые резвятся вокруг нас. Если бы все это не было так убийственно серьезно, можно было бы даже подумать, что это воздушный карнавал. Я смотрю вниз, на «Марат». За ним стоит крейсер «Киров». Или это «Максим Горький»? Эти корабли еще не участвовали в обстрелах. То же самое было и в прошлый раз. Они не открывают по нам огонь до тех пор, пока мы не начинаем пикировать. Никогда наш полет сквозь заградительный огонь не казался таким медленным и неприятным. Будет ли Штеен пользоваться сегодня воздушными тормозами или, столкнувшись с таким огнем, не будет их выпускать? Вот он входит в пике. Тормоза в выпущенном положении. Я следую за ним, бросая последний взгляд в его кабину. Его мрачное лицо сосредоточено. Мы идем вниз вместе. Угол пикирования должен быть около 70–80 градусов, я уже поймал «Марат» в прицел. Мы мчимся прямо к нему, постепенно он вырастает до гигантских размеров. Все его зенитные орудия направлены прямо на нас. Сейчас ничего не имеет значения, только наша цель, наше задание. Если мы достигнем цели, это спасет наших братьев по оружию на земле от этой бойни. Но что случилось? Самолет Штеена вдруг оставляет меня далеко позади. Он пикирует гораздо быстрее. Может быть, он убрал воздушные тормоза, чтобы увеличить скорость? Я делаю то же самое. Я мчусь вдогонку за его самолетом. Я прямо у него на хвосте, двигаюсь гораздо быстрее и не могу погасить скорость. Прямо впереди я вижу искаженное ужасом лицо Лемана, бортового стрелка у Штеена. Каждую секунду он ожидает, что я срежу хвост их самолета своим пропеллером и протараню их. Я увеличиваю угол пикирования. Теперь он наверняка почти 90 градусов. Я чудом проскакиваю мимо самолета Штеена буквально на волосок. Предвещает ли это успех? Корабль точно в центре прицела. Мой Ju-87 держится на курсе стабильно, он не шелохнется ни на сантиметр. У меня возникает чувство, что промахнуться невозможно. Затем прямо перед собой я вижу «Марат». Матросы бегут по палубе, тащат боеприпасы. Я нажимаю на переключатель бомбосбрасывателя и тяну ручку на себя со всей силы. Смогу ли я еще выйти из пикирования? Я сомневаюсь в этом, потому что я пикирую без тормозов и высота, на которой я сбросил бомбу, не превышала 300 метров. Во время инструктажа командир сказал, что тонная бомба должна быть сброшена с высоты одного километра, поскольку именно на такую высоту полетят осколки и сброс бомбы на меньшей высоте означал бы возможную потерю самолета. Но сейчас я напрочь забыл это – я собираюсь поразить «Марат». Я тяну ручку на себя со всей силы. Ускорение слишком велико. Я ничего не вижу, перед глазами все чернеет, ощущение, которое я никогда не испытывал прежде. Я должен выйти из пикирования, если вообще это можно сделать. Зрение еще не вернулось ко мне полностью, когда я слышу возглас Шарновски «Взрыв!».

Я осматриваюсь. Мы летим над водой на высоте всего 3–4 метров, с небольшим креном. Позади нас лежит «Марат», облако дыма над ним поднимается на высоту полкилометра, очевидно, взорвались орудийные погреба.

«Мои поздравления, господин лейтенант!» Бомба, сброшенная Руделем, попала в погреб боеприпасов и вызвала детонацию. «Марату» практически полностью оторвало носовую часть, и спустя некоторое время линкор лег на грунт. Тем не менее восторги по поводу уничтожения крупного корабля были весьма преждевременными. Спустя сравнительно небольшое время большинство орудий «Марата» продолжило вести убийственные обстрелы германских позиций, и ограничивал их эффективность лишь дефицит снарядов. Немцы упорно считали корабль потопленным, но это было верно лишь отчасти – история войн не знает случаев, когда действительно потопленное судно смогло бы продолжать энергично участвовать в боевых действиях. Тем более что, даже если бы «Марат» и остался неповрежденным, его роль все равно свелась бы к функции плавучей батареи, которую он исправно выполнял. Именно так обстояло дело со вторым линкором, «Октябрьской революцией», которую немцам так и не удалось вывести из строя.

В тот же день, 21 сентября, германские пикировщики решили закрепить успех. На сей раз объектом их атаки был крейсер «Киров». Вылет закончился менее удачно – командир 3-й группы Штеен сумел повредить корабль, но во время пикирования его самолет был сбит зенитным снарядом, экипаж погиб. Помимо этого, в гавани Кронштадта был близкими разрывами бомб потоплен эсминец «Стерегущий». Еще два эсминца получили повреждения. Потери пикировщиков с 19 по 23 сентября составили, по немецким данным, лишь две машины; однако достоверно известно, что еще несколько Ju-87 были повреждены настолько сильно, что их пришлось списать как не подлежащие восстановлению. Например, только 21 сентября командир 7-й эскадрильи 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков Эрнст Купфер, впоследствии ставший инспектором штурмовой авиации Люфтваффе, трижды совершал вынужденную посадку на тяжело поврежденных самолетах, причем в третий раз получил тяжелые ранения.

В конечном счете, несмотря на впечатляющие успехи, немцам не удалось ни справиться с Ленинградом, который на два с половиной года остался занозой в северном фланге Восточного фронта, ни уничтожить Балтийский флот.

Основными своими противниками германские летчики считали зенитные батареи. А что же истребительная авиация? Вопрос об эффективности советских ВВС в начале Великой Отечественной войны является достаточно болезненным для наших исследователей. Приходится признавать, что советская авиация во многих отношениях существенно уступала Люфтваффе и, несмотря на численное превосходство, была не в состоянии помешать превосходству противника в воздухе.

Впрочем, на то были вполне объективные причины. К началу Великой Отечественной войны германская авиация набиралась опыта уже почти два года. Причем в отличие от сухопутных войск, для которых активные боевые действия ограничивались сравнительно короткими блицкригами, эскадры пикировщиков практически не знали передышки. Разумеется, пилоты Люфтваффе, обладавшие большим боевым опытом, по этой вполне объективной причине превосходили своих противников, лишь часть из которых участвовала в довольно короткой войне с Финляндией и лишь единицы – в гражданской войне в Испании. То, что немецкие авиационные командиры смогли значительно усовершенствовать в ходе кампаний против Польши и Франции – взаимодействие с наземными войсками и друг с другом, стратегия борьбы за господство в воздухе, тактика применения самолетов различных типов против различных целей, – для советских летчиков было наукой, которую им еще предстояло постигать. Е.Я. Савицкий, ставший впоследствии одним из самых знаменитых советских асов, вспоминал:

«Первый мой воздушный бой оказался не таким, каким представлялся. Был я хоть и опытным к тому времени пилотажником, но совершенно необстрелянным. В каждом самолете виделся мне противник. Шел ведомым у заместителя командира полка В.Г. Самохвалова, каждый момент ожидал: вот сейчас, сейчас встретим, наконец, фашистов. И дождался: впереди и чуть ниже нас шла к фронту группа Ю-87 – «лаптежников», как называли их фронтовики. Тут забыл я про все наставления и пошел на эту группу. Увлекся, не вижу, что сопровождает их солидное прикрытие «мессершмиттов». Подошел к бомбардировщикам в упор, выбрал цель, дал очередь: «юнкере» вспыхнул и закувыркался к земле. Сделал отворот влево и только тут огляделся: надо мной, чуть в стороне, наши истребители дрались с «мессерами». Ведущего я потерял и никак не мог сообразить, как же мне включиться в схватку. Вижу – идет наша пара «ястребков», пристраиваюсь к ним. А они атакуют «юнкерсы», сбивают один с первого захода и уходят к себе на аэродром. Я – за ними. Сел и вот тут-то только понял, что навытворял в воздухе. Ребята поздравляют с первым сбитым стервятником, а В.Г. Самохвалов как ушатом холодной воды окатил: знаешь, друг, так будешь летать – сразу же долетаешься. Куда ты полез в одиночку, без прикрытия? Счастье твое, что «мессеры» «зевнули», все внимание сосредоточили на наших истребителях. А так бы «съели» тебя наверняка и запросто. Это, брат, не тактика, а самоубийство…»

Кроме того, как уже говорилось выше, основной упор при формировании подразделений пикирующих бомбардировщиков делался не на количество, а на качество подготовки пилотов. О той тщательности, с которой готовили пилотов Люфтваффе, советская авиация могла только мечтать. Именно по этим причинам советские самолеты часто становились легкой добычей «мессеров», в то время как краснозвездные истребители выдающихся успехов не достигали.

В то же время нельзя впадать и в противоположную крайность, говоря о том, что советская авиация была полностью разгромлена и никакой угрозы для своих противников не представляла. Достаточно сказать, что среднемесячные потери Люфтваффе после 22 июня составляли около 1000 самолетов, при этом подавляющее большинство из них было уничтожено именно на советско-германском фронте. Н.Ф. Кузнецов, один из лучших советских летчиков-истребителей, вспоминал в своей книге «Фронт над землей»:

«День выдался погожий, видимость была, как говорят летчики, «миллион на миллион». Барражируя над Тосно, мы зорко следили за воздухом, но противник не появлялся. Наше время истекало, однако очередная смена почему-то задерживалась, и ведущий группы решил сделать еще один большой круг. Вот тут-то мы увидели, что с юго-запада появилось 14 бомбардировщиков Ю-87. Они шли ниже нас, сначала с набором высоты, потом перешли в горизонтальный полет. После интенсивной горки строй «юнкерсов» нарушился, и они летели беспорядочной кучей.

Капитан, не мешкая, повел свое звено в атаку. За ним устремилась и наша тройка во главе с Новиковым. Банщиков и его ведомые открыли огонь. Георгий нацелился на вражеского лидера. Тот резко перевернулся через крыло, скользнул вниз и лег на обратный курс. Мы погнались за ним и вскоре оказались ниже «юнкерсов», беспорядочно сбрасывающих бомбы. Создалось очень опасное положение, и Новиков круто взмыл вверх с разворотом влево. Чтобы не оторваться от командира звена, Вячеслав и я выполнили переход ножницами (он на мое место, я на его). Моторы работали на полную мощность, и самолеты были послушны каждому движению руки.

Отыскивая ведущего, я посмотрел вверх, но вместо него увидел желто-серое брюхо Ю-87 с черными крестами. Почти автоматически нажал на гашетку – и огненный сноп вырвался из стволов. «Юнкере», объятый пламенем, накренился влево, перевернулся через крыло и стал стремительно падать. Едва не зацепив его, я проскочил вверх, догоняя Новикова. Вячеслав тоже подошел к нам. Внизу горели яркие костры. Их было четыре. Опасаясь разделить судьбу своих напарников, уцелевшие фашистские пираты, почти касаясь верхушек деревьев, удирали за линию фронта. Было очень обидно, что мы не могли продолжить преследование – у нас осталось совсем мало горючего. Но четыре воздушных пирата больше уже никогда не будут бомбить наши города и села, нести смерть и разрушение моей родине.

Сердце ликовало, радостно билось в груди: значит, фашистов действительно можно бить, не такие уж они неуязвимые, как показалось вначале».

Разумеется, в ходе боев советские истребители вольно или невольно значительно завышали число своих побед. Большинство из них не подтверждаются потерями немецкой стороны. Однако подобный эффект наблюдался во всех армиях, причем наиболее ярко – в период поражений. Личные счета немецких пилотов тоже начнут расти с головокружительной скоростью во второй половине войны, когда вермахт терпел одно поражение за другим, и будут также слабо соответствовать реальности.

Но вернемся в лето 1941 года. Часть соединений пикировщиков была с центрального участка фронта переброшена на юг. Первые Ju-87 из состава 77-й эскадры прибыли сюда в середине июля, совершив долгий перелет из Белоруссии через территорию Венгрии и Румынии. Их задача заключалась в том, чтобы придать новый импульс буксовавшему наступлению 1-й танковой группы Клейста. Здесь немецкие пилоты также отмечали, что основной опасностью для них был огонь советских зенитных орудий. Зенитчики, в свою очередь, отмечали, что противник в изобилии применяет различные маневры уклонения, кроме того, вести огонь по стремительно пикирующему самолету исключительно сложно.

«Штуки» немедленно и эффективно вмешались в боевые действия, нанося удары по обороняющимся советским войскам. Реванш советской авиации удалось взять 26 июля в ходе удара по аэродромам в районе Белой Церкви. Чтобы ускорить обслуживание самолетов и увеличить количество вылетов, немецкий аэродромный персонал выкладывал бомбы прямо на взлетном поле, рядом со стоянками самолетов. В итоге удар советских бомбардировщиков привел к детонации этих боеприпасов, было повреждено множество «Штук», несколько из них пришлось списать полностью. Однако главной ценностью для Люфтваффе были не самолеты, а летчики.

В начале августа «Штуки» начали наносить удары по Киеву и советским войскам в окрестностях украинской столицы. Потери были сравнительно невелики, поскольку вылеты Ju-87 обычно прикрывались истребителями. Для пилотов 3-й истребительной эскадры прикрытие «Штук» являлось приоритетной целью. Вскоре началась знаменитая операция на Украине, которая довольно быстро привела к формированию крупнейшего в истории Второй мировой войны «котла». «Штуки» в эти дни боролись не только с наземными целями, но и с кораблями. 25 августа пикирующие бомбардировщики из 77-й эскадры уничтожили двумя прямыми попаданиями канонерскую лодку «Верный», поддерживавшую действия наземных войск на Днепре. На следующий день был потоплен монитор «Ростовцев», а 27 августа – канонерская лодка «Кремль». В сентябре основной мишенью для «Штук» стали колонны советских войск, пытавшихся прорваться из окружения.

Кроме того, пикировщики действовали против кораблей Черноморского флота. 21 сентября эсминец «Фрунзе», шедший из Севастополя в Одессу, обнаружил тонущую канонерскую лодку «Красная Армения» и попытался оказать помощь. В этот момент над кораблями появились 9 пикировщиков из 1-й группы 77-й эскадры. В ходе атаки «Фрунзе» получил прямое попадание в корму, в результате чего у корабля заклинило руль. Кроме того, еще одна бомба взорвалась рядом с кораблем, вызвав новые повреждения. Не успел экипаж корабля восстановить рулевое управление, как над эсминцем снова появились «Штуки». В итоге «Фрунзе» получил еще одно попадание, и на корабле вспыхнул пожар, потушить который не удалось. Вскоре после этого был поврежден и выбросился на берег буксир СП-8, взявший на борт экипаж «Фрунзе».

А.Т. Череватенко в своих мемуарах «Небо Одессы» описывал один из таких боев:

«Мы еще не успели приблизиться к цели, как заметили идущий с запада косяк «Юнкерсов-87». До этого мы с ними встречались редко, но тактико-технические данные этих одномоторных бомбардировщиков знали хорошо. Самолет предназначен для удара по так называемым точечным целям, пикирует под большим углом.

Получилось так, что враг опередил нас на какую-то минуту и, пользуясь выигрышем во времени, с ходу атаковал эсминец «Бойкий». Корабельные зенитки открыли интенсивный огонь, но «Юнкерсы», лавируя и изворачиваясь, шли в отвесное пике. Возле кораблей взметнулись фонтаны воды, бомбы упали и на палубу.

Атаковать противника оказалось делом сложным. Огонь наших батарей мешал приблизиться к самолетам противника на дистанцию действительного огня. Тому, кто осмелился бы на такой шаг, грозила опасность попасть под осколки своих же снарядов. Тем не менее наша девятка была настроена по-боевому. Асы не имели охраны, и в этом было наше преимущество.

Ведущий, правильно оценив сложившуюся обстановку, отдал команду: перехватывать «Юнкерсы» на выходе из атаки, оттеснять подальше от кораблей и расправляться с каждым поодиночке.

С первого же захода Рыкачеву удалось поджечь «Юнкере», второго подбил Королев. Они стали стремительно снижаться, волоча за собой черные хвосты. Наш наступательный дух поднялся, мы были полны решимости победить. Но и противник не собирался сдавать позиции. После потери двоих восьмерка не только не ослабила напора, а, наоборот, стала действовать еще нахальнее. Несмотря на сильный зенитный огонь кораблей, на наши непрерывные атаки, фашисты с бешеным исступлением бросали самолеты в отвесное пике, стремительно набирали высоту и под вой сирен и грохот разрывов снова пикировали.

Полчаса длился этот поединок, пока, наконец, измотанные фашисты вынуждены были пойти на попятную. Нам удалось отрезать от основной группы пару «Юнкерсов», прижать их к воде. Остальные, поняв, что к кораблям им уже не прорваться, сбросили остаток бомб с горизонтального полета и стали поспешно отходить.

Труднее пришлось второму эшелону, который пришел нам на смену. Его вел капитан Елохин. Фашисты во что бы то ни стало решили потопить советские корабли. Девятнадцать вражеских пикировщиков закружили над эсминцами.

Несмотря на превосходящие силы противника, Елохин не растерялся и принял решение расчленять его боевые порядки. Семерка «Юнкерсов» завязала бой с «ястребками», остальные прорвались к кораблям и, невзирая на плотный огонь с палуб, стали атаковать эсминец «Беспощадный». Несколько фугасок попало в полубак, вспыхнул пожар. На корабле появились раненые. Зенитные батареи ослабили стрельбу, и, воспользовавшись этим, противник повторил атаку. Однако и на этот раз встретил сокрушительный отпор. Эсминцы, израненные, почти на последнем дыхании, все же добрались своим ходом до Севастополя, где их «подлечили», и они снова стали в строй».

Несмотря на убедительную победу немецких армий на Украине, одержанную при поддержке пикировщиков, впоследствии решение отказаться от немедленного наступления всеми силами на Москву называли одним из «роковых решений» Гитлера. В частности, знаменитый Гейнц Гудериан вспоминал:

«Я был вызван в штаб группы армий «Центр» на совещание, в котором принимал участие начальник генерального штаба сухопутных войск. Он сообщил нам, что Гитлер решил наступать в первую очередь не на Ленинград и не на Москву, а на Украину и Крым. Для нас было очевидно, что начальник генерального штаба генерал-полковник Гальдер сам глубоко потрясен тем, что его план развития наступления на Москву потерпел крах. Мы долго совещались по вопросу о том, что можно было сделать, чтобы Гитлер все же изменил свое «окончательное решение». Мы все были глубоко уверены в том, что планируемое Гитлером наступление на Киев неизбежно приведет к зимней кампании со всеми ее трудностями, которую ОКХ хотело избежать, имея на это все основания…

Фельдмаршал фон Бок также меня хорошо понимал и после некоторого раздумья внес предложение, чтобы я отправился вместе с генерал-полковником Гальдером в ставку фюрера и в качестве фронтового генерала доложил непосредственно Гитлеру наши взгляды в отношении дальнейшего развития операций. Предложение фон Бока было принято…

Я немедленно отправился к главнокомандующему сухопутными силами. Фельдмаршал фон Браухич встретил меня следующими словами: «Я запрещаю вам поднимать перед фюрером вопрос о наступлении на Москву. Имеется приказ наступать в южном направлении, и речь может идти только о том, как его выполнить. Дальнейшее обсуждение вопроса является бесполезным». В ответ на это я попросил разрешение вылететь обратно в свою танковую группу, ибо при таких условиях не имеет смысла вступать с Гитлером в какие-либо объяснения. Однако фельдмаршал фон Браухич не согласился с этим. Он приказал мне отправиться к Гитлеру и доложить ему положение своей танковой группы, «не упоминая, однако, ничего о Москве!».

Я отправился к Гитлеру и в присутствии большого круга лиц: Кейтеля, Иодля, Шмундта и других – доложил обстановку на фронте перед моей танковой группой, положение самой группы, а также о характере местности; к сожалению, при моем докладе не было ни Браухича, ни Гальдера, ни какого-либо другого представителя ОКХ. После того как я закончил свой доклад, Гитлер задал мне следующий вопрос: «Считаете ли вы свои войска способными сделать еще одно крупное усилие при их настоящей боеспособности?»

Я ответил: «Если войска будут иметь перед собой настоящую цель, которая будет понятна каждому солдату, то да!» Гитлер: «Вы, конечно, подразумеваете Москву!» Я ответил: «Да. Поскольку вы затронули эту тему, разрешите мне изложить свои взгляды по этому вопросу».

Гитлер дал свое разрешение, и я подробно и убедительно изложил ему все доводы, говорящие за то, чтобы продолжать наступление на Москву, а не на Киев… В заключение я обратился к Гитлеру с просьбой отодвинуть назад все остальные соображения, подчинив их прежде всего решению основной задачи – достижению решающего военного успеха. Все остальные задачи будут тем самым решены впоследствии.

Гитлер дал мне возможность высказаться, не прервав ни разу. Затем он взял слово, чтобы подробно изложить нам свои соображения относительно того, почему именно он пришел к другому решению. Он подчеркнул, что сырьевые ресурсы и продовольствие Украины являются жизненно необходимыми для продолжения войны. В связи с этим он упомянул о необходимости овладения Крымом, являющимся «авианосцем Советского Союза в его борьбе против румынской нефти». Я впервые услышал от него фразу: «Мои генералы ничего не понимают в военной экономике».

Гитлер закончил свою речь строгим приказом немедленно перейти в наступление на Киев, который является его ближайшей стратегической целью. При этом мне впервые пришлось пережить то, с чем впоследствии приходилось встречаться довольно часто: после каждой фразы Гитлера все присутствующие молча кивали головой в знак согласия с ним, а я оставался со своим мнением в единственном числе. Очевидно, он уже не раз произносил такие речи для обоснования своих более чем странных решений.

Я очень сожалел, что во время этого доклада, от которого зависело очень многое, может быть, даже исход войны, не присутствовали ни фельдмаршал фон Браухич, ни генерал-полковник Гальдер. Ввиду того, что против меня единым фронтом выступало все ОКВ, я решил в этот день прекратить дальнейшую борьбу, ибо тогда я все еще верил, что смогу добиться встречи с главой государства с глазу на глаз и доказать ему правоту своих взглядов».

Как видим, Гитлер был далеко не одинок, издавая 21 августа приказ, в котором говорил о том, что быстрый захват Москвы не является приоритетной целью. Его поддерживала практически вся верхушка вермахта. В итоге Гудериан должен был повернуть на юг и помочь группе армий «Юг» разгромить киевскую группировку русских. Это решение стало неожиданностью как для германских, так и для советских генералов. Возможно, именно по этой причине бросок «стремительного Гейнца» на юг увенчался потрясающим успехом: его войска соединились с авангардами танковой группы Клейста в глубоком тылу советских войск. В окружении оказался практически весь левый фланг советско-германского фронта.

Какими мотивами руководствовался Гитлер, отправляя 2-ю танковую группу на юг? Часто говорят о том, что значительную роль играли экономические соображения. Украина – это не просто название территории, это всесоюзная житница. Для немцев слово «Украина» еще с начала XX века прочно ассоциировалось с богатейшими сельскохозяйственными угодьями, способными завалить продуктами всю Германию. Восточная Украина – это одна из главных советских кузниц, это угольные копи Донбасса, это металлургические предприятия и харьковские машиностроительные заводы. Смысл даже не в том, чтобы захватить это все для Германии – хотя это, безусловно, важная задача, – а в том, чтобы лишить всего этого русских.

Но разве Гитлер не понимал, что захват Москвы и быстрое окончание войны и так передаст все эти богатства в руки немцев? Видимо, не понимал. И на то у него были веские основания. Германские генералы в своих выкладках почему-то исходят из допущения, что захват Москвы означал бы окончание Восточной кампании и капитуляцию Советского Союза. Порой создается такое впечатление, что вермахт не войну на уничтожение ведет, а в «царя горы» играет. Это тем более странно, что аналогичное допущение чуть больше века назад весьма дорого обошлось Наполеону, который тоже думал, что Москва – это ключ к победе. Он захватил древнюю столицу России, немного поскучал в Кремле, а потом с удивлением обнаружил, что война, оказывается, только началась!

Три года спустя, на острове Святой Елены, у французского императора было достаточно времени подумать над поведением этих странных русских. Германские генералы же, на свою беду, никаких выводов из французского опыта не сделали. Между тем до сих пор никто не сумел привести хоть одного убедительного довода в пользу предположения о том, что потеря Москвы привела бы к капитуляции Советского Союза. И весьма вероятно, что немцы, сумев занять Москву к началу октября, оказались бы в той же ситуации, что и Наполеон: русские не сдаются, куда наступать дальше – непонятно, да и распутица сковала все движения, коммуникации растянуты и кишат партизанами, фланги тоже растянуты, причем над южным нависает громадная группировка русских, взлетающие из Крыма бомбардировщики продолжают бомбить румынские нефтепромыслы. На Восточной Украине русские собрали богатый урожай, Харьковский тракторный завод продолжает в огромных количествах штамповать танки, до кавказской нефти далеко, как до Луны пешком… Неприглядная картина, не правда ли? Но даже она построена на одном весьма спорном допущении: что немцы все-таки сумели бы взять Москву, чего совершенно никто им не гарантировал.

То, что далеко не везде немецким частям удавалось добиться успеха, подтверждают боевые действия на самом северном участке советско-германского фронта. Здесь подразделения вермахта совместно со своими финскими союзниками намеревались перерезать железную дорогу, связывавшую Мурманск с центральными районами страны, и по возможности захватить Мурманск и Архангельск. Уже на третий день войны немцам удалось отрезать укрепленный район на полуострове Рыбачий. В уничтожении бетонных укреплений приняли активное участие пикировщики из 4-й группы 1-й учебной эскадры. Кроме того, «Штуки» наносили удары по советским аэродромам в районе Мурманска, уничтожив на земле, по немецким данным, около 100 самолетов. Ju-87 активно поддерживали наступление горнострелковых дивизий на реке Западная Лица, однако егеря Дитля не смогли добиться успеха и остановились примерно в 40 километрах от Мурманска. Точно так же захлебнулось финское наступление на Кандалакшу.

К концу сентября основные силы пикировщиков были вновь сконцентрированы на центральном участке советско-германского фронта. В составе 2-го воздушного флота к этому моменту находилось около 120 «Штук». Если сравнить это с силами, начинавшими операцию «Барбаросса», то станет ясно, что первые месяцы войны отнюдь не стали для Люфтваффе легкой прогулкой. Причем использовались пикировщики весьма интенсивно. По подсчетам британских исследователей, в первые месяцы войны против Советского Союза среднее количество вылетов «Штук» составляло в день 75 % от их общей численности (для сравнения: для истребителей этот показатель был равен 60 %, для двухмоторных бомбардировщиков – 40–45 %).

2 октября началась операция «Тайфун», которая быстро привела к очередному окружению крупных сил Красной Армии. «Штуки» играли в этой операции значительную роль. К примеру, 2-я эскадра пикирующих бомбардировщиков активно участвовала в отражении контрудара группы Болдина 4 октября, совершив в этот день 152 боевых вылета. Потери при этом составили три самолета. В дальнейшем «Штуки» срывали все попытки советских войск прорваться из окружения.

Несмотря на значительные успехи, германская армия не достигла поставленной цели. Германским армиям так и не удалось взять Москву. Немецкие историки и мемуаристы после войны традиционно винили в этом «Генерала Грязь» и «Генерала Зиму». Действительно, в период осенней распутицы взлетно-посадочные полосы многих полевых аэродромов превращались в глинистое месиво. «Штуки» вынуждены были отправляться на боевые задания со снятыми обтекателями шасси, в противном случае пространство между обтекателем и стойкой забивалось грязью. К началу зимы в ряде подразделений численность боеготовых пикировщиков сократилась до трети от списочного состава. В сильные декабрьские морозы двигатели Ju-87 наотрез отказывались запускаться, и техникам приходилось прогревать их в ночное время каждые полчаса.

Однако жалобы немецких ветеранов на то, что в декабре в России наступает зима, звучат по большому счету довольно забавно. В том, что вермахт оказался гораздо хуже приспособлен к сезонным катаклизмам русской природы, нежели Красная Армия, никто, кроме самого вермахта, не виноват. В итоге, когда 5 декабря советские войска перешли в знаменитое контрнаступление под Москвой, германские дивизии начали стремительно откатываться назад, грозя превратить отход в неорганизованное паническое бегство. Ганс-Ульрих Рудель вспоминал об этом в своих мемуарах:

«Советы обошли нас с севера, самое время перелететь на другой аэродром, находящийся в тылу. Но мы не можем этого сделать, в течение многих дней облака висят так низко, что полеты невозможны. На аэродроме много снега. Если нам не повезет, иван постучится в нашу дверь, как Санта-Клаус. С уверенностью можно сказать, что русские части, которые обошли нас, не знают о нашем присутствии, в противном случае они пригвоздили бы нас здесь уже давно. (…) Плохая погода держится в течение многих дней. Как только она улучшается, мы готовимся перебазироваться на запад, идем над густыми лесами, а потом над шоссе в направлении Вязьмы. Когда мы взлетаем, погода портится, и мы летим в тесном строю над самыми верхушками деревьев. Даже и в этом случае очень трудно не потерять друг друга из виду. Все в серой пелене, клубящейся смеси тумана и снега. Успех полета зависит от мастерства ведущего. Эти полеты требуют гораздо больше усилий, чем самые горячие вылазки. Это черный день для нас: мы потеряли несколько экипажей, которые не смогли справиться с задачей. Над Вязьмой мы поворачиваем вправо и летим в направлении Сычевка – Ржев. Мы приземляемся в глубоком снегу в Дугино, в двадцати километрах к югу от Сычевки, и размещаемся в местном колхозе. (…) Самый умный техник здесь тот, кто использует наиболее примитивные методы работы и передвижения. Двигатели больше не заводятся, все заморожено насмерть, гидравлика вышла из строя, полагаться на любой технический инструмент означает самоубийство. При этих температурах утром двигатели нельзя завести, хотя мы укрываем их соломенными матами и одеялами. Механики часто проводят в поле всю ночь, разогревая двигатели каждые полчаса, чтобы их можно было завести, когда эскадрилье придется лететь. Во время этих страшно холодных ночей часты случаи обморожения».

Ju-87 атакует советские позиции под Москвой. Осень 1941 года

На юге, где подразделения пикирующих бомбардировщиков принимали участие в штурме Севастополя, им также не удалось добиться значительных успехов. Несмотря на массированные удары с воздуха по береговым батареям, германским войскам не удалось взять город.

Потери пикировщиков с 22 июня по 31 декабря 1941 года составили 394 машины, из них 281 безвозвратно, остальные подлежали серьезному ремонту. А самое главное, к концу года даже самым оптимистичным солдатам вермахта стало очевидно – Восточная кампания, задуманная как блицкриг, затянется на труднообозримое время…