Она надеялась, Мелита уже спит: пока ехала в гостиницу, ей очень хотелось, чтобы Мелита спала, чтобы в номере было темно и чтобы ей не пришлось глядеть в глаза Мелите. Утром все будет иначе, завтрак в ресторане и все дальнейшее ее не пугало. Нет, Мелита спит, конечно же спит, дежурная по этажу и та давно спит.

Но едва она на цыпочках прокралась в номер, бесшумно притворив за собою дверь, тотчас вспыхнул свет. Мелита сидела в крутящемся кресле, в котором день-другой назад Ася сама провела в ожидании много часов. Они поменялись ролями. Только у Мелиты вид был совсем не заспанный. Ее взгляд обжег Асю, подобно искрящемуся обрывку линии высоковольтной передачи.

— Ты знаешь, я могу тебя убить, поверь мне.

— На сей раз пожалей, — уступчиво и кротко отозвалась Ася.

Сейчас так не хотелось погрязать в каком-нибудь идиотском споре. Были, разумеется, причины чувствовать себя виноватой, и она чувствовала себя виноватой, но это в общем-то касалось только ее. Как бы там ни было, а Мелита не имеет права разговаривать в таком тоне. Скорее уж у нее, Аси, все резоны злиться на Мелиту. Ну и ладно.

— Я понимаю, ты твердо уверена, что Гунар ни о чем не узнает. И посему считаешь, руки у тебя развязаны. Можешь делать все, что заблагорассудится.

— Да успокойся ты. И кончай базарить, совсем необязательно в четыре утра поднимать на ноги весь этаж.

— Вот именно. Четыре часа утра!

— Послушай! Неужели ты всерьез считаешь, что мне нужен этот доктор!..

— Да кто вообще тебе нужен? Может, скажешь, Гунар? Ты вспоминала о нем этой ночью? Вспоминала Гунара или Яниса? Никто тебе не нужен.

Ася покраснела. Даже белки глаз, похоже, покраснели, потому что взгляд затуманился.

— Прекрати, пожалуйста, — к собственному удовольствию, все еще миролюбиво продолжала Ася, хотя отнюдь себя не причисляла к тем, кто, получив оплеуху по одной щеке, подставляет другую. Ее терпение чем-то было схоже с терпением матадора, отвлекающего от себя разъяренного быка с помощью мулеты. Просто она пользовалась своей выдержкой, благоприобретенной за время работы с людьми.

— Прошу тебя, прекрати, — спокойно повторила Ася, заставив себя улыбнуться, — наш разговор грозит стать верхом пошлости. А смысла в нем никакого. Ты будешь лгать мне, я буду лгать тебе, и дальше взаимных оскорблений мы ни на шаг не продвинемся. Зачем? Будь честной, Мелита, не из-за Гунара ты злишься.

— Из-за Гунара тоже!

— А еще из-за чего?

— Из-за того, что ты всегда думаешь лишь о себе, из-за того, что не умеешь ценить по-настоящему то, что зовется мужем. Он у тебя был всегда, и беда его в том, что он тебе наскучил. Захотелось чего-то новенького.

— Вот не знала, что ты этим столь озабочена.

— Какое самомнение! Тебе-то кажется, ты ничего не потеряешь. Подумаешь, драгоценность! Корчишь из себя «Золотую богиню», доставшуюся мужу за все добродетели и феноменальные способности!.. Когда ты успела так перемениться!

— Все люди меняются.

— Нет, раньше ты любила Гунара. Хотя он ни на волос не был лучше.

— Мелита, ты жуткая дура.

— А что касается доктора...

— Давай не будем о докторе.

— Что ты о нем знаешь?

— Я? О докторе? Очень многое.

— Ничего ты не знаешь. И он тебя тоже не волнует.

— Как сказать.

— Ты не из тех, кто может увлечься мужчиной с четырьмя детьми. Во всяком случае, всерьез. Просто пользуешься случаем. Маленький отпускной роман. Затем опять вернешься к Гунару. И все пойдет по-старому. На сей раз, однако, ничего у тебя не выйдет. Слышишь, не выйдет! И не пытайся!

Угрозы только раздражали. Нет, в самом деле, это слишком. Что за тон — разговаривать с ней, как с последней преступницей. Все эти оскорбительные нравоучения, это высокомерие — с ума сойти! А кстати, нет ли в заступничестве Мелиты этакого призвука интимности, намека на прошлые, а возможно, и нынешние отношения с Гунаром?

— По-моему, в тебе говорит зависть.

— Ведь он же звал меня, я сама не пошла. И ты это видела.

— Ну, хорошо, видела. Что дальше?

— Ты этим не преминула воспользоваться!

Ася вдруг заметила, как рука с растопыренными пальцами потянулась к Мелите, и она ужаснулась этого движения, тем более что рука показалась ей до того неестественной, даже мерзкой, будто она увидела нечто совершенно дикое, ну, например, руку, согнувшуюся в локте, только в противоположную сторону, или ступню, вывернутую пяткой вперед. То, что она способна вцепиться в волосы другой женщине, бить, кусать, царапаться, она всегда категорично отрицала. И всегда смеялась, когда ей приходилось слышать о подобных казусах. И вот до чего она докатилась (вытянутая рука, пальцы с крашеными ногтями отвратительно подрагивали!), это крах ее воли, сознания. Ее захлестнул стыд за свою несдержанность, глаза заволокло туманом. Даже слез было стыдно.

— Ты ко всем норовишь подойти со своей меркой! По себе и других судишь!

До чего вульгарный, глупый, жалкий выкрик. И не крик даже, какое-то карканье. Ася брезгливо поморщилась. Это предел всего. Рука, изменив направление, скользнула в невинном жесте.

Однако слова больно задели Мелиту. Негодующий взгляд ее широко раскрытых глаз как-то сразу померк, — так она удивилась, отказываясь верить услышанному, — потом и каленые зрачки потухли, остекленели.

— Ася, это нечестно. Зачем ты...

Мелита старательно развернула платок и высморкалась. На самом деле и она утирала слезы.

— Я же просила тебя, давай прекратим перебранку. Ты не послушалась.

Клокотавшая злоба еще подсказывала всякие колкости, но Ася уже поняла, что допустила оплошность. Слова всегда страшнее поступков: поступки еще можно загладить, а слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Что-то в последнее время она легко теряла над собою контроль. Неужели примета определенного возраста?

— Мы с тобой обе хороши. — Теперь уже Ася жалела Мелиту. И досадовала на себя, однако момент, когда можно было остановиться, упущен, дурацкое упрямство подогревало недавнюю жестокость насмешками. — Ну хорошо. Предположим, любоваться мавзолеем под луною поехала бы ты. Моя добродетель была бы вне подозрений. Отлично. Что дальше? У тебя бы началась любовь с первого взгляда? То, что ты ему нравишься, он вовсе не скрывает. Вот посмотри, я привезла тебе от него подарок. Нет, милая, и для тебя это была бы просто интрижка. Женатый мужчина с четырьмя детьми...

Теперь настал черед покраснеть Мелите. На ресницах у нее повисли и стали разрастаться слезинки. Но она не чувствовала себя сраженной. Подчеркнутая невозмутимость, с которой Мелита выступила вперед, высоко поднятая голова, размеренная речь недвусмысленно говорили, что гнев ее имел и другую причину, а не только личную обиду.

— Ты о нем так мало знаешь. Ничего не знаешь и не понимаешь. Жена у него умерла.

— Умерла?

— Погибла в горах. Есть такая служба — санитарная авиация.

— И давно?

— Давно. Недавно. Какое это имеет значение.