Книга: Нагота
Назад: 3
Дальше: 5

4

Жара просто кошмарная, даже на сердце сказывается, да, в самом деле, малейшее движение стоило неимоверных усилий, раньше ей и в голову не приходило, что жара может буквально давить на плечи, руки, спину, проявляться как нечто материальное, что ее приходится нести на себе, как ношу, что она требует такого напряжения. И теперь, в номере гостиницы, приняв холодный душ и растеревшись полотенцем, Ася чувствовала себя уставшей не от множества речей на семинаре, а именно физически уставшей, разбитой, обессиленной. Даже понятие «в тени» здесь было довольно условно, «в тени» тут все равно что на полке жарко натопленной бани. Подует ветерок, и вместо живительной прохлады в лицо пахнет печным жаром. И близость гор, на которые она возлагала надежды, нисколько не освежала.
Мелита переносила жару легче. Подвижна, как всегда, шумлива и радостна. Только вот кожа у Мелиты сразу не поладила со здешним солнцем, нос в первый же день облупился, стал пунцовым; лоб и щеки покрылись веснушками, пошли розовыми пятнами. И сейчас Мелита носилась где-то по городу. Тут есть что посмотреть. Старый город — сплошной музей. Не собиралась ли она вчера в террарий? Профессиональные интересы, что ж, дело полезное, почему бы нет. Условились встретиться в пять, Мелиту нельзя упрекнуть, кто же думал, что семинар закончится так рано, хозяева люди понятливые, ни себя, ни других не желают утруждать.
В тумбочке у Мелиты фотография Вариса, у нее привычка перед сном: дыхнет на фотографию и потрет ладонью глянцевитую бумагу. Асе вдруг захотелось поглядеть фотографию. Она видела Вариса и в натуре, и на снимках, напрасно вроде бы ждать каких-то откровений, и все же она разглядывала фотографию с пересохшим ртом, чуть дыша и чувствуя, как учащенно бьется сердце. Что, собственно, она собиралась увидеть? Лицо такое знакомое — глаза и нос, лоб и щеки — однако все объяснялось просто: Варис — вылитая копия матери. И больше ничего на лице Вариса нет, смешно, право. Ну да, нос прямой, у Мелиты он чуточку вздернут. Что же из того, мало ли прямых носов. И подбородок у Мелиты несколько иной. Отчего же подбородок кажется таким знакомым — округлый, как деревенский каравай, на котором, перед тем как посадить его в печь, пальцем выдавили ямочку? Потому и кажется знакомым, что такие подбородки чуть ли не у каждого десятого мужчины. Сын Мелиты — это сын Мелиты, не все ли равно, как он выглядит. Вот уже двадцать лет он сын Мелиты, и только Мелиты.
Ася подошла к окну, опустилась в кресло-вертушку. Возможно, она ошибается, возможно, преувеличивает, только ей кажется, что все вокруг тут пропиталось запахом жареной баранины. Запах следует за ней по пятам с утра до поздней ночи, им насыщен воздух, аллеи городского парка, им пропитаны стены в гостинице. Должно быть, и она пропахла овечьим жиром. В конце концов, хватит думать о баранине.
Что можно позаимствовать из опыта здешней торговли? Пожилые люди по большей части носят традиционную восточную одежду, на современный ассортимент обращают мало внимания. Молодежь, как и повсюду, жадно следит за модой. Интересно, а какие у них фонды, об этом ни в одном реферате не сказано. Женщины обожают золотые вещи. Потребление алкогольных напитков, должно быть, не так велико. Да, учебная база вполне современная, новейшее оборудование, молодые толковые преподаватели, обновленная программа. Наши курсы носят формальный характер, пользы от них никакой.
...У Витолда, лет двадцать назад. Гунар обнял ее, да, так было, и в тот миг ей вспомнились стихи: «Сильные, длинные, нежные руки! Ты простираешь их за облака, весь мир ты можешь обласкать...» Да, именно руки Гунара понравились ей прежде всего, руки, которые так вызывающе крепко держали ее под лопатками. Потрясенная, она прижалась к нему, как ни к кому еще не прижималась, и с любопытством, с волнением ждала, что эти самоуверенные руки станут делать дальше, что заставят делать.
Гунар ее не отпускал от себя, и они долго сидели на кухне, о чем-то разговаривая. Потом она все же ушла в комнату к другим, а когда вернулась, Гунара на кухне не было. Вместо него там стояла Мелита, да, так оно было. Громко шипела газовая плита. Что тут происходит, удивилась она, почему не горят конфорки. А Мелита ответила: газ шумит, как водопад. Затем Мелита чиркнула спичкой, и с оглушительным хлопком разом вспыхнули все конфорки.
Они встречались на улицах, на концертах, в театрах, у школьных подруг и у Мелиты тоже. А у нас дома Мелита не бывала. Ни разу. И это пришло мне в голову только сейчас...
Приятно было, не двигаясь, сидеть в кресле, усталость понемногу отступала. Конечно, приятнее было бы снять с себя все до последней нитки и полежать. Неужто она не заслужила нескольких часов безделья. Так славно было бы растянуться сейчас на кровати, спать бы она не стала, просто повалялась, почитала бы газету, послушала радио, в ванной под краном мылся виноград. Соблазн был настолько велик, что Ася на мгновенье прикрыла глаза, давая возможность расслабиться воле, успокоиться мыслям. Но этого оказалось достаточно, чтобы в ней сработали наиболее чувствительные сигналы тревоги. Обычное разгильдяйство, и только, хватит, нечего среди бела дня подремывать в кресле, это что еще такое, немедленно встать и вон из номера.
Без определенной цели она вышла из гостиницы. И тотчас ее сдавил зной. Ася направилась к Старому городу, стараясь по возможности держаться в тени деревьев.
И чайхана находилась в тени. На дощатых помостах, скрестив ноги, держа в растопыренных пальцах пиалы, сидели круглолицые мужчины и потягивали горячий чай. На ее появление никто не обратил внимания, как будто она была ненароком залетевшей осой или еще более ничтожной козявкой. Мужчины, одни лишь мужчины, со своими вековечными традициями безделья, которые в цепи бесчисленных поколений, должно быть, уже отложились в генах. Вот так они убивают время в пивохлебальнях, в прославленных английских клубах, в итальянских винных погребках, арабских кофейнях. И еще на массовых зрелищах — бое быков, футболе, хоккее — разве все это не служит для развлечения главным образом мужчин? Мозги у них совсем не приспособлены для того, чтобы длительное время и без перерыва сосредоточиться на чем-то одном. Трогательная легенда о мужчине-хозяине, преобразователе жизни! А на чьих же плечах тогда держалась Франция, пока Наполеон с сотнями тысяч мужчин и юношей носился по Испании, Египту и России? Вполне возможно, что первые войны возникали от мужского безделья — мужчины охотнее шли на риск, соглашались на кратковременные трудности, лишь бы не добывать все необходимое в повседневном, кропотливом труде.
Если здраво рассудить, то и Гунар, вне всяких сомнений, представляет собой ярко выраженный тип атавистического воина. На кратковременные кампании ему хватало и сил, и воли, и энергии. Он мог проявить смелость, предприимчивость, пойти на риск, да, Гунар не жался в сторонку, когда в трамвае распоясывались подвыпившие хулиганы, он переплывал широкие реки и среди ночи открывал дверь, не спрашивая «кто там». Но это только одна сторона медали. После двух безрезультатных звонков в диспетчерский пункт таксопарка он бросал трубку и отступал. Гунар скорее согласился бы весь месяц прожить без горячей воды, чем пойти в домоуправление, разыскать там сантехника, который бы заменил испорченный кран. Когда в квартире появлялись женщины, в обязанности которых входит травить муравьев, Гунар нервно пожимал плечами, а при каждой неурядице с отделом доставки почты обращался за помощью к ней, к Асе, — узнай же, почему нам почтальон не носит «Спорт»?
Ах, что она смыслила в жизни в ту пору, когда познакомилась с Гунаром! Ей было двадцать, и она по-прежнему чувствовала себя школьницей. С привитой школой робостью — «я ничего не знаю». Гунар ей представлялся идеалом мужчины, тридцатилетняя зрелость выгодно отличала его от желторотых сверстников, внушая Асе чувство безопасности. Как тогда это казалось прекрасно — ни о чем не думать, закрыть глаза и положиться на него, пусть он решает, умный, сильный, знающий. И позже, когда Ася из бухгалтерии сберегательной кассы перешла в торговлю, поступила на заочный, она все еще пребывала в уверенности, что Гунар во всем разбирается лучше, схватывает быстрее, рассуждает логичнее. Что говорить, умственные способности Гунара во многом были поразительны. Но он был скован каким-то жалким безволием. Круг его интересов не расширялся, а, напротив, зарастал сорняками лени. Он растрачивал себя в мелких повседневных делах, жил без дальних целей и больших замыслов. День, другой, третий — это означало съездить в Кулдигу и вернуться обратно, побывать на хоккее, на футболе, посидеть за пивом с дружками, восемь часов кряду проторчать с блесной у проруби, посмотреть телевизор, выспаться, встать и все начать сначала. Такой распорядок жизни его устраивал, а если он иной раз и ворчал на что-то, то оказывалось, виноваты во всем другие. Заставить себя он не умел, обуздать, побороть себя — не желал, а потому и не ждал ничего нового в жизни и преспокойно кружил по привычному кругу.
Нет, это уже интересно, как долго ей придется тут стоять? Главный распорядитель в клубах дыма и пара что-то занудливо втолковывал мойщику посуды. Немного погодя из-за ширмы показался бородач с разделанной бараньей тушей, и разговор еще более оживился.
Ася подошла поближе к столу из голубого пластика на алюминиевых ножках, который, очевидно, исполнял здесь роль стойки. Ей хотелось уйти, теперь она прекрасно понимала, что напрасно сюда завернула — что за идиотская мысль сидеть, скрестив ноги, рядом с этими мужчинами — однако отступиться теперь ей не позволяло чувство собственного достоинства. Другой юноша, с виду похожий на мойщика посуды, принес здоровенную миску с нарезанным луком.
— Добрый вечер! — сказала она. — У вас тут очень мило. Чем можете угостить?
Как о стенку горох. Главный переругивался с персоналом и кромсал баранью тушу.
Нет, уважаемые, вы меня не на шутку заинтересовали. Честное слово. Это как раз тот случай, о котором ничего не говорится на семинарах. Будь вы шпагоглотатели или укротители змей, тогда бы черт с вами. Однако обязанности работников предприятия общественного питания в известной мере все же регламентированы. Ася приложила ладони рупором к губам.
— Аллоооооо!
Главный наконец удостоил ее взглядом, но все еще так, как бы между прочим, продолжая ловко орудовать длинным блестящим ножом. Ася решительно подошла к нему, взяла из рук нож и положила на стол.
— Можно попросить чаю?
Круглая физиономия на мгновение застыла, щеки надулись, посередке лба проступила жилка. Ася заставила себя улыбнуться шаловливой девичьей улыбкой. Это решило все. Лицо, казалось, раскололось надвое, подобно упавшему арбузу. Белыми семечками в красной полости рта блеснули зубы. Кланяясь и заглядывая в глаза, он превратился вдруг в сплошное, бесконечное движение, весь излучая предупредительность, услужливость, внимание.
— Вам ходи через площадь. Прямо-прямо через площадь. Отель «Интурист».
— Нет, благодарю вас, коллеги, — сказала она. — Здесь, здесь. Хочу отведать зеленого чая. И немедленно!
К пяти она вернулась в гостиницу, но Мелиты все еще не было. В четверть шестого Ася призадумалась: что делать? То ли одной пойти поужинать? В половине восьмого на стадионе начинались состязания джигитов, но билеты у Мелиты.
Что же это такое, ни на кого нельзя положиться, как можно не считаться с уговором, с запланированным распорядком дня и вообще — с другим человеком. Откуда такая необязательность, оскорбительная небрежность, распущенность? До сих пор ей казалось, что Мелита образец точности и аккуратности, и вот, пожалуйста, пришлось и в Мелите разочароваться.
Но если хорошо подумать, она не считала себя такой уж обиженной. Сделанное открытие, что Мелита вовсе не такова, какой ей представлялась, что Мелита подвела ее, да и весь случай сам по себе принес даже известное удовлетворение. Прежде она только восхищалась Мелитой: ай да Мелита, ай молодец! Хоть Мелита сплошь и рядом проявляла легкомысленность. Да, поступки людей этой категории труднее всего предсказуемы.
Ну и ладно, пойду одна и буду делать все, что запланировано. Сначала поужинать, потом на стадион, уж как-нибудь попаду на состязания. Этого еще недоставало, чтобы не попасть!
Поужинав, Ася поднялась на лифте в номер — захватить кофточку, на обратном пути вечером, возможно, будет свежо. Кроме того, хотелось удостовериться, не вернулась ли Мелита. Нет! Ася уселась в кресло, скинула туфли. Посмотрела на часы уже с этаким любопытством экспериментатора — еще пять минут, десять, еще пятнадцать, за окном попискивали ласточки, пожужживало крыло вентилятора, вычерчивая в пространстве магический круг. Попискивало, пожужживало, попискивало, пожужживало...
Что-то стукнуло, в первый момент она не могла сообразить, почему сидит в кресле и почему темно. Потом вспыхнул свет. Посреди номера стояла Мелита.
— Милая, это тысяча и одна ночь! Если бы ты знала, какое у меня потрясающее приключение!
Который час, не может быть, чтобы она все время проспала в кресле! С ума сойти! Ася отвернулась, чтобы не смотреть на Мелиту, возможно даже покраснела, по крайней мере почувствовала, как по лицу, плечам и шее пробежали мурашки. Она была такая заспанная, растрепанная, потная, пульс учащенный.
— Совсем не заметила... уже так поздно? В самом деле...
Она все еще не могла прийти в себя от удивления и бессвязно лепетала все, что приходило в голову.
— Ты уснула? А я думала, смотришь телевизор. Извини меня, ради бога. Надо же было такому случиться.
— Двенадцатый час?
— Что-то вроде этого.
— Я жду тебя шестой час.
— Ты не была на стадионе?
— Билеты, как известно, у тебя. (Только без обиды в голосе, без дурацкого пафоса!)
— Сейчас расскажу, как все получилось.
— Могла хотя бы позвонить.
— То-то и оно, милая, не могла, ничего не могла, пойми, ничего. У меня глаза на лоб повылазили. У тебя глаза никогда на стебельках не повисали?
— Ладно, не будем об этом. Что с ногой?
— С нее-то все и началось! Перехожу бульвар напротив гостиницы, чуть-чуть подвернулась нога и, можешь представить, — вывих сустава, лодыжка с петель долой! Классический вывих! Чувствую, в глазах темно, аж в пот бросило, ни назад, ни вперед. А тут на перекрестке меняется сигнал светофора. Машины сорвались с места и прямо на меня. Один грузовик чуть не сшиб, в считанных сантиметрах притормозил, а другой как резанет его в бок. Звон стекла, лязг металла, ужас, да и только. Шоферы криком кричат, кулаками машут, матерятся на чем свет стоит. Появляется инспектор, гражданка, говорит, вы виноваты, придется платить. Хорошо, говорю, только сначала доставьте меня в больницу. Нет, говорит инспектор, сначала составим протокол. Я стою на своем — если вы меня сейчас же не отправите в больницу, я потеряю сознание. Инспектор пихает меня в машину, и едем. Оба грузовика за нами следом. По дороге разговорились. Как же так, говорю, у нас на «зебре» людей давить не принято! У нас в Риге таких вещей не происходит, у нас, как это предусмотрено правилами дорожного движения, к пешеходу относятся с уважением. Инспектор ерзает, ерзает на своем сиденье, наконец на каком-то перекрестке остановил машину, пыхтя выбрался из кабины, прошу извинить, говорит, и у нас к пешеходам относятся с уважением, и у нас пешеход на «зебре» пользуется преимущественным правом, и пошел к грузовикам. Толковал о чем-то с ними, толковал, потом, гляжу, грузовики укатили каждый в свою сторону. Инспектор возвращается довольный, спрашивает: «Вы не запомнили номера машин? Они, как видите, скрылись, что будем делать — гнаться за ними или повезем вас в больницу?» Потрясающе, не правда ли? Только ты совсем меня не слушаешь...
— Нет-нет, я слушаю, рассказывай.
— Едем в больницу. Даль несусветная, где-то у черта на рогах, на самой окраине. Там нас встречает этакий джентльмен, будто с обложки киножурнала, стройный, седые усы, бритая голова. А глаза! — глаза такие, что иначе, чем зрительные органы, не назовешь. Посмотрит на тебя, и дрожь берет, будто к телу приставили сразу две докторские трубки. Ну вот видите, говорю, только к вам из Риги приехала и сразу попала в беду. «Ах, вы из Риги, говорит, очень приятно, позвольте представиться: Николай Смилтниек». «Так вы тоже из Риги?» — спрашиваю. «Нет, смеется, я из Харбина». Нарочно не придумаешь! Николай Смилтниек из Харбина!
Мелита обняла ее за плечи, радостной скороговоркой продолжая сыпать словами:
— А что ты подумала, когда я не пришла? Чем тут без меня занималась? Наверное, написала Гунару длинное-предлинное письмо?
— Мои приключения далеко не так интересны.
— Что ж из этого? Я каждый день пишу Варису.
Назад: 3
Дальше: 5