12
Рядом кто-то ровно дышал, прижавшись щекой к его плечу. У него затекла рука, он хотел перевернуться на другой бок, но постель была узкая, со всех сторон на него что-то давило. Потом чужое дыхание затихло, хотя он по-прежнему ощущал на щеке тепло. Его тело переплелось с чьим-то другим телом, словно, перед тем как уснуть, они боролись или были отброшены взрывной волной.
Проснувшись окончательно, он припомнил все, что произошло. Первая мысль была вскочить с постели. Ему казалось, в любой момент сюда могут войти, обнаружить его, а если дверь заперта, начнут барабанить, поднимут скандал — комендант или кто-то из девочек.
Он отодвинулся к стене, пытаясь высвободить затекшую руку, но тут же замер. Камита спала сладким сном. Простыня, мятая и скрученная, ничего не укрывая, извивалась вокруг тел, как драпировка на классической картине. Поперек загорелой спины Камиты тянулась белая полоска. Груди тоже казались до странности белыми, почти прозрачными. Под молочной белизны кожей змеились голубые прожилки. Розоватые соски, точно магнит, притягивали взгляд. Он никогда так близко не видел женскую грудь. В мочках ушей темнели дырочки, значит, раньше она носила сережки.
Разглядывать спящую Камиту было интересно и приятно. Но его ни на миг не покидало тревожное чувство.
Наконец, он вспомнил про свой костюм. На спинке стула висело только платье Камиты да. еще кое-какие принадлежности ее туалета, костюма нигде не было. Ботинки и носки валялись на полу.
Когда бутылка рома была выпита, ему захотелось вернуться на танцплощадку, но Камита сказала, что в таком виде нельзя показываться на людях. Они остались у реки, потом бродили по лугам, пока не набрели на какой-то ветхий сенной сарай.
Он проводил ее до общежития. И Камита сказала, чтобы не ломался, зашел к ней.
«Погляди, на кого ты похож! Как заявишься в таком виде в гостиницу!»
«В общежитие я не пойду, неприятностей потом не оберешься, да и поздно уже».
Он поцеловал Камиту. Теперь все просто. Никаких трудностей. И ему хотелось без конца целоваться.
«Ты просто озверел. У меня губы болят, — сказала она. — Пошли, пока Маня не легла».
«Мне и тебя достаточно, никакой Мани не нужно»,
«Маня нужна твоему костюму».
«А вдруг девочки вернутся?»
«Марики сегодня не будет».
«А Бирута, Цауне?»
«Через полчаса костюм приведут в порядок».
Комната была ему знакома. Только на этот раз она почему-то показалась меньше, потолок ниже. Настольная лампа, оранжевый абажур. Камита задернула занавески. Он снял костюм, Камита куда-то унесла его.
Крупным планом, как на щите кинорекламы, в памяти всплыло лицо Камиты. Вернувшись в комнату, она подошла к нему, глянула в глаза долгим, пристальным взглядом. Возможно, она о чем-то спрашивала, ждала ответа, а он не отвечал, потому что не слышал, потому что голова была полна нараставшего звона и грохота. Ему захотелось куда-нибудь скрыться, он привалился к стене, а потом и вовсе отключился на какое-то время.
Он помнил ее лицо в лунном свете, на белой подушке — неуловимое, далекое даже, когда их ничто уже не разделяло. Временами ее губы кривились, будто от боли, минуту спустя она опять обжигала его восторгом, причина которого для него была еще менее понятна.
«Мне не нравится имя Сандр, — сказала она. — Так тебя называли многие, я буду звать тебя иначе. Придумай сам, как мне тебя называть».
«Может, Каспаром».
«Ну хотя бы и Каспаром».
Но самым главным было то, что она сказала ему у реки, в сенном сарае.
«Ты и в самом деле не знал, что это я?» — словно не хотела верить, словно укоряла.
«Честное слово, не знал».
И снова ему вспомнилась Камита, когда она стояла на перекрестке, о чем-то разговаривая с женщиной из дома номер восемь по улице Приежу, и опять он услышал голос Джульетты Цауне: «Спросите вечером у Камиты, она расскажет». Отгадка оказалась предельно простой.
«Так знай: ты ехал ко мне».
«Об этом ты могла сказать еще вчера. Я чуть не уехал в Ригу».
«Я знала, ты никуда не уедешь».
«Был бы поезд, уехал. Почему ты не сказала?»
«Не знаю. Разве все объяснишь? Захотелось посмотреть, как ты себя поведешь».
«И осталась довольна моим поведением?»
«Да».
«Почему?»
«Отгадай...»
В дверь кто-то постучал и, не дождавшись ответа, задергал ручку. Ну, начинается!
Он рывком сел на кровати, натянув на себя простыню.
Наконец и Камита раскрыла глаза, но продолжала лежать не двигаясь.
— Кто-то ломится.
— Ну и пусть себе ломится. Хочу спать. Который час?
— Половина восьмого.
Камита потянулась, вздохнула. В дверь снова постучали.
— Ничего не поделаешь, придется вставать. Это, наверное, Маня с твоим костюмом.
Она выбралась из постели, довольно долго искала шлепанцы. Потом выбежала в переднюю, накинув халат.
— Кто там?
Ответа он не расслышал.
— Зайди попозже. У меня еще Сандр.
Это было неоспоримой истиной, и все же ответ Камиты почему-то потряс его. Должно быть, он ждал, что она станет лгать, выкручиваться. Какая смелость.
Он слышал, как Камита вошла в ванную, как заворчали краны. Ему ужасно хотелось пить. На столе стоял графин. Выпрыгнул из постели, выпил один стакан, второй. Прополоскал рот. И опять залез под простыню.
Вернулась Камита, повеяло сладковатым запахом.
— Вот досада, зря разбудили. Это не Маня. Бирута.
— Бирута? Но, может, ей нужно в квартиру?
— Не беда. Переждет у Либы. У той комната свободна.
— А как же Цауне, Марика? Нехорошо получается.
— Ерунда.
— Представляю, что они подумали. Ночью вернулись домой, а дверь на замке. Они стучались? Я что-то не слышал.
— Да ведь мы не очень-то и прислушивались.
Камита подошла к кровати, запустила пальцы в его шевелюру и, сузив глаза в улыбке, смотрела на него, казалось, что-то вспоминала, напоминала о чем-то.
Он схватил ее за руку, притянул к себе. Камита села с краю.
— Ляг, — сказал он. — Нам нужно поговорить. Мы ведь ни о чем не говорили. Знаем друг друга только по письмам.
— Что бы ты еще хотел узнать?
— Все.
Она усмехнулась, запустила пальцы поглубже в его волосы.
— Ты обманщик. Никакого разговора у нас с тобой не получится. Ну хорошо, только на пять минут. Подвинься к стенке.
Она скинула халат, забралась под простыню и крепко прижалась к нему горячим телом. Они лежали не двигаясь.
— Чего ж ты молчишь?
Он даже дышать перестал.
— Ну вот, так я и думала...
Ее острые ногти впились ему в горло. Она смеялась, кусалась. И после того, как он закрыл губами ей рот, смеяться продолжали глаза. А когда закрылись глаза, смеялось ее дыхание, и ему показалось, что смех этот накатывает волной, захлестывает его, но потом смех стал затихать, прошелестел где-то в вышине, подобно порыву ветра над водной гладью.
Когда он опять проснулся, Камита была уже одета. На кухне посвистывал чайник.
— А ты поспать не любишь, скоро десять. Теперь уж хочешь не хочешь придется вставать.
— Предложение принято, бурные аплодисменты. Только что-то я нигде не вижу своего костюма.
— Сначала умойся. А я спущусь к Мане. Вытираться можешь розовым полотенцем, оно чистое.
Голова раскалывалась. Когда он склонился над ванной, блестящие никелированные краны поплыли перед глазами. Холодная вода заметно отрезвила его. Он залез в ванну, пустил душ. Потом до красноты растерся жестким полотенцем.
Тут было настоящее девичье царство: сушились чулки, ночные рубашки, на полке перед зеркалом баночки, флаконы, тюбики.
Слежавшиеся волосы топорщились на затылке, но, в общем, он выглядел свежим, румяным, только щетина опять отросла. Переглянувшись со своим отображением в зеркале, потрепав себя по щекам, он вернулся в комнату, подошел к окну.
Небо затянула тусклая дымка. Если так подумать, все приключившееся с ним казалось невероятным. Почти нагишом, в одних трусах, стоял он в комнате женского общежития. Фантастика! Попытаться что-либо понять, постичь разумом было бы делом напрасным. Как будто вчера, упав в воду, он упал в другой мир, с другими измерениями, с другой логикой.
Вернулась Камита. Костюм выглядел как новый, рубашка выстирана, выглажена.
Еще через пять минут он стал прощаться.
— Значит, в два у автобусной остановки.
— В два.
— Надеюсь, не забудешь.
Камита привстала на цыпочки, положила ему руки на плечи. Он поцеловал ее, но теперь как-то рассеянно, думая больше о том, не попадется ли кто-нибудь на лестнице. Камита проводила его с усмешкой на лице.
Он бросился вниз по лестнице, по солдатской привычке скользнув пальцами по пуговицам и клапанам карманов.
Даже платок выстиран. Кошелек. Нож. Авторучка. Расческа.
В боковом кармане зашуршала бумага.
«Милый Сандр! Немедленно уезжай. Больше пока ничего не могу сказать, но это очень важно. Потом я тебе напишу, все объясню. Камита, мерзавка, совсем не та, за кого себя выдает. Ни единому слову ее не верь. И, пожалуйста, немедленно уезжай».
Он еще раз перечитал, но не мог себя заставить поверить тому, что написано. Впечатление было такое, будто фокусник у него на глазах канарейку превратил в бумажный цветок.
«Камита, мерзавка, совсем не та... Ни единому слову ее не верь».
Написано той же рукой, что писала письма, тут не могло быть сомнений. Если Марика на самом деле оказалась Камитой, тогда и почерк этот должен принадлежать Камите, но, очевидно, это исключалось, лишь ненормальный мог допустить, что Камита сама на себя напишет анонимку.
Когда ему подложили записку? Вчера? Нет, на бумаге нет следов воды. Значит, записку вложили недавно. Здесь, в общежитии. У Мани, или как там ее.
Отпустив посвободнее галстук, расстегнув верхнюю пуговицу сорочки, он прибавил шагу. Ясно одно: разгадка, которая, казалось, была как на ладони, опять ускользала.
