Эпилог

Какие замысловатые коленца, порой, откидывает жизнь! Какие крутые, зигзагообразные участки встречаются в русле её течения! Когда всё, что представлялось твоим глазам, вдруг осыпается, словно отшелушившаяся краска на старинном, никогда не знавшем реставрации, полотне, и тебе открывается совершенно другая, ранее скрытая твоему взору, ничуть не похожая на предыдущую, картина с совершенно иным, зачастую противоположным, по отношению к уже утвердившемуся в твоём сознании, содержанием.

Наталью арестовали. Увидеть её после ареста мне больше не довелось. Движимая боязнью и стыдом, она категорически отказалась общаться как со мной, так и с другими участниками этих событий. Чтобы избежать присущих следствию очных ставок, она написала подробное чистосердечное признание, в котором не утаила ничего, исчерпывающе поведав не только о своих деяниях, но и об их подоплеке, мотивах. Ланько давал мне его почитать. Это был крик души. В какие-то моменты мне даже становилось её жалко. Женщина, лишённая счастья, изо всех сил старавшаяся его найти. Но то, к чему привели её попытки, заставляло в ужасе хвататься за сердце и задумываться о здравости её рассудка.

«Главное, о чём я сейчас сожалею, — свидетельствовала она, — это то, что девять лет назад не решилась на аборт. Боялась, что после него уже не рожу. Жизнь показала, что лучше быть бездетной, чем иметь нелюбимое дитя. Промучилась три года, пока сын немного не подрос, а затем стала пытаться создать новую семью. Ходила по танцам, по гостям, старалась обратить на себя внимание. Но от меня все шарахались, как от прокажённой. Моя история с залётным цыганом была всем хорошо известна. Кому нужна бедная баба, да ещё с ребёнком! Я ведь тогда учительницей работала. Зарплата была мизерная, денег и на еду толком не хватало. А уж на одежду, на украшения, на косметику — и подавно. Мужики же судят не по душе. Им внешнюю оболочку подавай. Перебрала я как-то свои обноски, уткнулась в подушку, поревела, а затем разозлилась и решила: будут у меня деньги! Если баба обеспечена, то ребёнок не помеха. Так мне казалось тогда. Уволилась со школы, заложила дом, взяла под него кредит, и ринулась с головой в бизнес. Дело пошло. А мужики по-прежнему нос воротили. В смысле, нормальные мужики. Алкашня, конечно, примазывалась. Яшка Косой, помню, пытался ухлёстывать. Только я им всем дала от ворот поворот. Хватит с меня уже и одной швали. Поняв, что в этом городке я никому не нужна, я решила кинуть свой взор на сторону. Отправляла Димку на каникулы в лагерь, а сама — на курорт, личного счастья искать. И ведь почти находила. Женихи попадались серьёзные, положительные. Но как только про ребёнка узнавали — их точно ветром сдувало. Пять лет одно и то же. А возраст прибавлялся. Шансов выйти замуж с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Этим летом я явственно ощутила — если не сейчас, то уже, видимо, никогда. Поехала в Гагры, встретила Сергея. Полюбила его, что уж тут скрывать. Но как Димку ему показала — увидела, что будет та же история. Когда он уехал, я ещё какое-то время ждала, надеялась. Отправилась к нему в Петрозаводск. Но когда он объявил мне свой отказ прямо в глаза, во мне словно всё рухнуло. Не видать мне женского счастья! Придётся навечно оставаться в девках! Приехала домой, повыла, и такая меня вдруг злоба разобрала. Гляжу на сына — а вижу не его, а его отца. Неужто, думаю, ты, точно проклятье, будешь до самой смерти надо мной висеть, белый свет от меня заслонять! И решила я тогда мальца погубить, чтобы более не мешал. Два дня готовилась, всё продумывала, а на третий с духом собралась и позвала Димку в лес погулять. Дошли мы до развилки, я ему говорю: давай пройдёмся к топи, посмотрим, так ли уж там действительно страшно, как рисует народная молва. Он в меня вцепился: не хочу, говорит, к топи; пойдём, как обычно, к окопам. Бедняжка, он как чувствовал, что его там смерть ждёт. Еле-еле уговорила. Пошли. Как к болоту приблизились, я огляделась. Вокруг, вроде, никого. Я только потом узнала, что там Зинка за клюквой пряталась. Ну, думаю, прости, господи, мою душу грешную. Достала верёвку, Димку на землю завалила, горло ему сдавила. Он брыкается, хрипит, а мне хоть бы хны. Даже ни одной душевной струнки не затронуло. Точно наваждение нашло. Будто в меня сам сатана вселился. Душу сына, а чудится, будто его распутного папашу кончаю. Получай, думаю, цыганское отродье то, что заслужил. Димка вскоре затих. Я руки от него оторвала, гляжу — мёртвый. Лежит, не дышит, глаза выпучены, рот открыт. Я его за шкирку схватила, в болото скинула, и с помощью старой ветки утопила. Затем сходила к окопам, оглядела мизансцену, отрепетировала, что и как буду говорить, и отправилась в милицию разыгрывать представление. Только прикидываться там мне не пришлось. Моя истерика была настоящей. Я как перед дежурным села, так сразу и прозрела. Осознала, что натворила. А когда осознала — стала думать, что делать. Признаться? И что дальше? Провести остаток жизни в тюрьме? Ну уж нет! Лучше уж наложить на себя руки. Сколько раз я об этом думала. Даже пыталась осуществить. Снотворное как-то в водку намешала, но выпить смелости не хватило. И решила я тогда предоставить себе шанс. Пожить немного с камнем на душе — авось отвалится. Ну, а не отвалится, тогда… Позвонила Сергею. Он приехал. Согласился остаться. В его присутствии мне как-то полегчало. И тут появилась Зинка. Я, говорит, видела, что ты сделала на болоте. Выбирай: или берёшь меня на вечное содержание, или я иду, куда следует. У меня как сердце в пятки ушло. Что ж, думаю, всё так наперекосяк? Вроде, на горизонте счастье забрезжило, а теперь эта курва грозится у меня его отобрать. Ну уж нет! Не отдам! Придётся, думаю, ещё раз грех на душу взять. А что делать? Жизнь в постоянном страхе — это разве жизнь? Дала ей немного денег. Остальные, говорю, тебе домой занесу, но только ночью, чтобы никто не видел. Зинка обрадовалась. Глаза так и сверкают. Ушла довольная. Вершительницей судеб себя почувствовала. Только не довелось ей достаток на чужой беде поиметь. Я с ней разделалась. Подмешала Сергею за ужином в компот снотворное, чтобы он покрепче спал, дождалась полуночи, накинула отцовский охотничий плащ, чтобы, если кто увидит — то не узнал, обула старые кеды, — они мягкие, бесшумные, ходить в них удобно, — и к Зинке. Когда я к ней пришла, она уже полупьяная валялась. Я бутылку вытаскиваю, которую днём в магазине прихватила, и говорю: давай, мол, горе зальём. У тебя своё, у меня своё. Она, разумеется, не отказалась. Дождавшись, когда она полностью вырубится, я достала керосин, по комнате разбрызгала, подожгла, и бегом оттуда со всех ног. Даже не оборачивалась. Лишь по отблескам в окнах видела, как сзади зарево полыхает. И такое на меня тогда облегчение нашло. Думала, что теперь мне ничего уже не грозит. Домой вернулась, плащ с кедами на чердак спрятала, и легла обратно на кровать, будто никуда и не уходила. Но ошиблась я. Мои беды на этом не закончились. Умный у меня был пёс. Не хуже людей всё понимал. А порой даже и лучше. Когда он вернулся после того, как сбежал, и стал от меня шарахаться, я сразу поняла, что это неспроста. Неужто, думаю, что-то учуял. Но почему он доверился именно Сергею — до сих пор не пойму. Когда тот, наконец, решился за ним последовать, я как почувствовала, что он его к болоту поведёт. Бегом на чердак. У меня там в углу под опилками отцовское ружьё с патронами было спрятано. Папаша в своё время немного браконьерничал. Но тайком. Поэтому об этом ружье мало кто знал. Схватила я эту двустволку, обернула в материю, нацепила маскарад, и бегом через кукурузное поле в лес. До тропы, что к топи ведёт, добежала, за деревья спряталась, гляжу — идут. Ну, думаю, видать Нигер и впрямь Димку нашёл. Прицелилась и выстрелила. А что мне ещё оставалось делать? Труп собаки, кстати, оттуда убрала я. Приехала на следующий день утром, отвезла подальше и закопала. Почему? Сентиментальность заела. Захотелось нормально похоронить. Нигер, всё-таки, три года мне верой и правдой служил. А ополчился он на меня правильно. Убийство друга трудно простить. Так что обиды на него я не держу. Но Сергея убивать я не собиралась. Пальнула в него так, для острастки, чтобы отбить охоту сюда ходить. Надеялась, что он испугается. А он, видишь, каким дотошным оказался. Поначалу я старалась на его инициативы не реагировать. Думала, поиграет и успокоится. А он взял, да на след напал. Зинкина смерть ему странной показалась. Когда он объявил, что идёт на спиритический сеанс к Гоманчихе, моя душа ушла в пятки. Схожу-ка, думаю, послушаю, что там всплывёт. Обрядилась снова в кеды и плащ, взяла на всякий случай ружьё — и к Гоманчихиному дому, задворками. Пришла, как выяснилось, не зря. Чем больше эта ведьма гутарила, тем сильнее я холодела. Она ведь всё верно рассказывала. И про то, что сына моего в живых больше нет. И про то, что искать его надо на болоте. А когда она назвать убийцу приготовилась, тут у меня нервишки и не выдержали. Ствол вскинула, на курок нажала, и дёру дала.

Узнав от Сергея, что в поле зрения милиции попал Яшка Косой, я решила свалить всё на него. Пусть отдувается. Подсыпала опять Сергею снотворное, обрядилась перед рассветом в охотничий наряд, сбегала к Яшкиному дому и ружьё ему под крыльцо подкинула. Всё получилось как нельзя лучше. Яшку взяли с поличным. Он повёл себя как последний дурак. У меня словно гора свалилась с плеч. Уж теперь то мне точно ничто не угрожает. Милиция, учитывая Яшкину репутацию, вряд ли поверит, что его просто подставили. А тут ещё и с этими кедами подфартило. Я даже не знала, что Яшка точно в таких же ходил. Оружие, следы — против таких улик не попрёшь. Капкан захлопнулся. Яшка был обречён. Но всё испортила Евдокия. Отцовское ружьё было ей, разумеется, знакомо. Ведь мой отец браконьерничал вместе с её мужем. Хорошо хоть, что она ничего не сказала Сергею по телефону. Оставив Сергея в магазине под предлогом инвентаризации, я поехала устранять проблему.

Являть себя на улице средь бела дня было, конечно, рискованным, но, к счастью, всё обошлось. Меня видели, но в маскараде не признали. Я зашла в дом. Дверь оказалась не заперта. Хозяйка сидела у телевизора. Я подкралась к ней, вытащила бечёвку и, спустя пару минут, со старухой было покончено.

Но не надо думать, что все убийства давались мне легко. Я понимала весь ужас своих деяний. Каждая сотворённая мною смерть отдавалась во мне острой болью. Мне было жалко Нигера, мне было жалко Евдокию, мне было жалко даже Зинку, которую я органически не могла переносить. Но у меня не было другого выхода. Я была словно загнана в угол. Если бы я не погубила их, они бы погубили меня. А когда под угрозой собственная жизнь, жизни других уже никакого веса не имеют, и чтобы её спасти, зачастую бываешь готов принести любые жертвы. Вот я их и приносила. Это не уродливость сознания. Это естественный инстинкт самосохранения.

Расправившись со старухой, я вернулась к машине, проехала несколько кварталов, после чего остановилась, заглушила мотор, и в изнеможении откинулась назад. Мне было дурно. Меня мутило. Я явственно ощущала, что ещё чуть-чуть, и я перейду ту грань, за которой мне перестанет быть подвластен самоконтроль, за которой начнется моё безумие. Так я просидела до самого вечера. И лишь когда солнце стало клониться к закату, я нашла, наконец, в себе силы снова взяться за руль. Я приехала в магазин и позволила Сергею отправиться к его престарелой помощнице, нисколько при этом не опасаясь, что этот визит может как-то усугубить моё положение.

Увы, но мне снова было не суждено вкусить покой. В тот день меня постиг ужас, который отнял у меня последние остатки самообладания и сил.

После того, как я убила своего мальчика, в моём доме стали происходить загадочные и необъяснимые вещи: раздавались странные звуки, сами по себе двигались предметы; вокруг словно поменялась аура. Я постоянно чувствовала, что в нём, помимо меня и Сергея, ещё кто-то есть, и что это — мой сын, который всячески пытается себя проявить. Меня по пятам преследовал страх: какую он имеет цель? Учитывая то, что я с ним сделала, она вряд ли могла быть благой. Когда я увидела эту ужасную кровавую надпись на потолке в спальне, я поняла, что он всеми возможными для него способами пытается сообщить имя своего убийцы. Меня обуяла паника. Я стала подбивать Сергея на переезд в Петрозаводск. К моей радости, он согласился. Чтобы как можно быстрее избавиться от властвовавшего надо мной кошмара, я даже за бесценок отдала магазин Фомину. Казалось, ещё один-два дня, и всё закончится. Но тут появился этот поп.

Как я была зла на Сергея за то, что он его привёл! В своём негодовании я едва себя не выдала. Поняв, что переборщила, я поспешила пойти на попятную, но с визитом священника пришлось смириться. И этот визит оказался для меня роковым.

Агафоний всё узнал. Я поняла это по его отрешённому виду, когда он, завершив свой ритуал, снова предстал нашим глазам. Он зыркнул на меня так, что у меня подскочило сердце. Будучи не в силах поверить в то, что ему открылось, он вознамерился искать подтверждения на Любавиной топи. Допустить этого я, конечно, не могла. Укрепив в очередной раз сон Сергея снотворным, я проследовала ночью на болото, дождалась прихода священника, и с помощью прихваченного с собой топора отправила его в иной мир.

Остальное известно. Поверив новости о предстоящем осушении болота, я отправилась туда, чтобы вытащить утопленные мною тела, и попалась на удочку. Судьбу обмануть не удалось. Видимо, такой финал был предначертан мне свыше. Вся моя жизнь тому подтверждение. Кто-то рождается под счастливой звездой и проводит отведённый ему срок в благополучии и любви. А на ком-то, как, например, на мне, словно при рождении ставится Каинова печать, и он обречён на вечные муки и страдания.

Господи, чем же я так тебя прогневила, если участь изгоя ты предписал именно мне?…».

Чем больше я вчитывался в эти строки, тем явственнее на моём лбу проступал холодный пот. Я словно не мог поверить, что жил с этой женщиной вместе, что был с ней близок, и даже едва не вступил с ней в брак. Как верно подметила Рита — аномалия души! Это не банальная озлобленность на неудавшуюся жизнь, это действительно какая-то мутация человеческой природы.

Как же я был близорук! Сколь многого я не замечал! Ведь я мог разобраться во всём гораздо раньше. Нужно было просто пристальнее вникать во всё, что представлялось моим глазам, получше сопоставлять наблюдения и факты и посерьёзнее относиться к снам. Эх, да что теперь говорить! Время назад не отмотаешь. Меня оправдывает только одно. Являясь по природе человеком, я даже и допустить не мог, что людям может быть свойственно ТАКОЕ.

Финал этой истории был следующим.

Я вернулся в Брянск.

Серафиму снова поместили в детский дом. Больше она оттуда уже не сбегала. Спустя несколько лет до меня докатился слух, что она стала демонстрировать удивительные провидческие способности. Её даже забрали для исследований в какой-то столичный институт.

Майор Ланько после этого дела пошёл на повышение.

Никодим уехал из Навалинска. Не смог жить под гнётом позора сестры. Перед отъездом он сжёг её дом. Его никто за это не осуждал. Где он сейчас — мне неизвестно.

Что касается Натальи, то суд над ней не состоялся. Она до него не дожила. Воспользовавшись оплошностью надзирателей, она наложила на себя руки. Не сочтите за цинизм, но, может, для неё это было и лучшим…