Глава семнадцатая

Жилище Зинкиной соседки представляло собой маленький, неказистый домишко из строганого бревна, обнесённый ветхим дощатым забором. Несмотря на свой почтенный возраст, впечатление он производил недурное. В висевших под окнами плошках отцветала герань. По обе стороны ведшей от калитки к крыльцу дорожки выделялись цветочные грядки. Всё было ухожено и аккуратно подстрижено. Следы прополки подчёркивали полное отсутствие сорняков. И лишь соседствовавшее рядом пепелище красноречиво напоминало о разыгравшейся здесь недавно трагедии.

— Повезло бабке Евдокии, — тихо шепнула мне Надя. — Опоздай пожарные минут на пять — быть бы и ей в числе погорельцев.

Калитка оказалась незапертой. Мы беспрепятственно вошли во двор. По доносившимся из приоткрытой форточки звукам работавшего телевизора было ясно, что хозяйка на месте. Моя спутница постучала в окно.

— Евдокия! Открывай!

За дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Щёлкнул замок, и моему взору предстала маленькая, сухощавая, по виду довольно шустрая, старушонка. Её проницательные, живые глаза пытливо уставились на меня.

— Здравствуйте, — приветливо кивнул я.

— Вечер добрый.

— Вот, гостя к тебе привела, — обратилась к ней Надя. — Ты как, не занята? Примешь?

— Отчего же не принять. Гостям всегда рады.

— Тогда знакомься. Его зовут Сергей.

— А я его знаю, — воскликнула бабка Евдокия. — Он у дочки Михаила живёт, друга моего мужа. И тот, и другой давно уже покойнички. Царствие им небесное. Как там Наташенька?

— Жива-здорова, — ответствовал я. — Насколько это, конечно, возможно после того, что произошло.

Хозяйка сочувственно потупила взор. Лицо моей спутницы приобрело обескураженное выражение.

— Выходит, я зря в провожатые навязалась.

Мы переступили порог. В мои ноздри ударил запах свежесваренных щей.

— Проходите в комнату, — кивнула старушка.

Раздвинув закрывавшие проём шторы, я очутился в небольшом, тускло освещённом помещении со старой, почти что старинной мебелью. Мы с Надей уселись на диван. Бабка Евдокия, приглушив телевизор, устроилась напротив в плетёной кушетке с подушкой.

— Мы к тебе вот чего пришли, Евдокия, — проговорила моя спутница, заговорщически сощурив глаза. — О соседке хотим тебя расспросить.

— О Зинке? — удивлённо вскинула брови хозяйка и отмахнулась, как чёрт от ладана. — Зачем она вам сдалась? Забрал её к себе Господь, и пусть упокоится с миром. Царствие ей небесное.

Она повернулась к висевшему в углу образу и обильно перекрестилась.

— Есть у нас тут один интерес. Ты ведь в основном дома сидишь, никуда особо не отлучаешься?

— А что ты хотела в мои годы? — обиженно парировала старушка. — Мне, как-никак, уже восемьдесят один. Я своё уже отбегала.

— Да ты не ерепенься, а дослушай до конца, — добродушно укорила её Надя. — То, что ты часто бываешь дома, для нас как раз хорошо.

— Это почему?

— А потому, что ты всё и всех видишь. Кто мимо проходит, кто к кому заходит. Ведь так?

— Ну, так.

— Так вот, не могла бы ты припомнить, кто заходил к Зинке в последнюю неделю перед пожаром?

Хозяйка воздела глаза к небу.

— Да к ней столько швали шастало, что всех не упомнишь.

— И всё-таки?

— А зачем тебе?

— Нужно.

— Зачем нужно?

В глазах старушки заиграло свойственное её возрасту любопытство. Надя замешкалась и растерянно посмотрела на меня, словно испрашивая разрешения озвучить цель нашего визита.

Я подался вперёд.

— Понимаете, в чём дело, уважаемая Евдокия… э-э-э…

— Ивановна.

— …уважаемая Евдокия Ивановна. У нас есть подозрения, и подозрения вполне обоснованные, что Зинка могла что-то знать о пропаже Натальиного сына.

— Да вы что!

— Помнишь прошлый вторник, когда «Зимнюю вишню» показывали? — вернула себе инициативу моя спутница. — Я тебе тогда ещё долг приносила.

— Ну, помню, — кивнула хозяйка.

— Ты Зинку в тот день видела?

— Видела.

— В какое время?

Бабка Евдокия напрягла память.

— В разное. Днём она, как обычно, по улицам бродила. Затем за клюквой в лес пошла.

— А вечером, когда она из лесу возвращалась, ты её видела?

— Видела. Я как раз на лавке сидела.

— Ты ничего в ней особенного не приметила?

— Приметила. Летела так, словно за ней черти гнались.

— А тебе известно, что в тот самый день в лесу как раз и пропал Наташкин сынишка?

— Батюшки! — старушка вытаращила глаза и изумлённо приложила ладонь ко рту.

Надя выразительно вскинула палец.

— Улавливаешь?

— Улавливаю. Может Зинка в лесу что углядела? Не просто же так она была сама не своя.

— О чём и речь. Тебе она, кстати, ничего не говорила?

— Нет, ничего.

— Тогда вспоминай, кто к ней заходил. Может она кому из собутыльников что сболтнула.

— Погоди-погоди-погоди, — заёрзала бабка Евдокия. — Значит так. В прошлый вторник у неё никого не было. Яшка Косой, правда, стучал на ночь глядя, но она ему не открыла. Я ещё, помню, тогда удивилась: с чего это вдруг? Она его всегда пускала. В четверг к ней заходила Манька Спицына. Я с ней парой слов перебросилась. У неё медведка всю картошку погрызла. Яшка снова заглядывал, Пашка с Богдановки. В пятницу к ней Борьку Мещерякова занесло…

Память у старушки оказалась на удивление отменной. Она уверенно вспомнила всех, кто попадался ей на глаза.

— Вот вроде и всё, — резюмировала хозяйка. — Может у неё и ещё кто был, только я этого не видала. А вы что, хотите с ними со всеми встретиться?

— Придётся — вздохнул я.

Бабка Евдокия поморщилась.

— Удовольствие, должна вас предупредить, небольшое.

— Да я понимаю, — горько усмехнулся я. — Контингент, небось, своеобразный.

— Ещё какой своеобразный! Если с Манькой ещё более-менее поговорить можно, то к Яшке лучше вообще не подходить. Особенно, когда он пьян.

— Она верно говорит, — поддержала хозяйку Надя. — Он же бешеный. А когда выпьет, то буйным становится. Вообще с катушек слетает. С ним нужно быть поосторожнее.

— Постараюсь, — задумчиво пробормотал я и снова посмотрел на старушку.

— Евдокия Ивановна, а не могли бы вы вспомнить сам пожар? Не было ли в нём чего-нибудь необычного?

— А что в пожаре бывает обычного? — возразила та. — Пожар есть пожар. Я ведь его не с самого начала видела. Когда загорелось — я спала. А когда проснулась — уже вовсю полыхало. Чувствую, дымом потягивает. Причём, запах все сильнее и сильнее становится. Глаза открываю — батюшки святы! В окне красные языки играют. Я с кровати — прыг, и бегом на улицу.

— Там кто-нибудь уже был?

— Варвара с Петром были. Колесниковы. Они напротив живут. Тушить пытались. Воду в ведра из колонки набирали и на огонь выплёскивали. Но разве такое пламище вдвоём потушишь! Они первыми пожар увидели. Сразу в «01» позвонили. Я перепугалась. Мамочки родненькие! С минуты на минуту и на меня перекинется. Где я жить тогда буду, если погорю? В погреб, что ли, переселяться? Но тут, слава Богу, пожарные приехали. Дай Бог им здоровья! Быстро всё погасили. Меня не задело. Дымищу было — не продохнёшь. Крыша вся порушилась. Стали завалы разгребать — и Зинку нашли, горемычную. На кровати лежала. Вся обугленная, кожа потрескавшаяся, кости наружу торчат… Б-р-р!

Бабка Евдокия передёрнулась.

— Значит, говорите, полыхало? — переспросил я. — А быстро-то огонь разгорелся, не знаете?

— Варвара говорит, что быстро. Очень быстро. Оглянуться не успели, как весь дом объяло.

— А что пожарные установили? От чего загорелось?

— А шут его знает, от чего загорелось! Они нам не докладывали. Они, по-моему, и разбираться-то особо не стали.

— А милиция была?

— Была. Участковый приходил. Протокол составил и убрался восвояси. Неосторожное обращение с огнём — и точка. Кому алкоголичка нужна? Погибла — и ладно. У Зинки-то и родственников почти никаких не было. Только сестра. Живёт в соседнем районе. Они близняшки. Одну от другой почти не отличишь. Сколько дней прошло — до сих пор не появилась. То ли не сообщили, то ли не посчитала нужным. Небось, уже в общей яме похоронили душеньку нашу заблудшую.

— Ты её жалеешь? — спросила моя спутница.

— Конечно, жалею. Ведь всю жизнь рядом с ней прожила. Ещё новорожденной её помню. Но убиваться — не убиваюсь. Без неё потише будет. Прости меня, Господи!

Старушка снова повернулась к образу и наложила на себя крест.

— Ты мне, мил человек, вот что скажи, — обратилась она ко мне. — Неужели Димочку так до сих пор и не нашли?

Я помотал головой. Хозяйка в досаде всплеснула руками.

— Что же с ним такое произошло? Ох, Наташенька, Наташенька! Никогда ей в жизни не везло. С замужеством, вот, тоже не сложилось. И где она только подхватила этого чёрта цыганского? Чем он её к себе так привязал? Сломал ей, окаянный, всю жизнь! Чтоб он, тварь, сдох! Бедная девочка! Всего добивалась своим трудом. Какие препятствия преодолела! Какие трудности! Братцу её старшему, вот, подвезло. Приглянулся богатой хохлушке, женился, переехал в её дом. Стал жить, как сыр в масле, в сытости и достатке. А Наташенька, бедная, мучилась. Без денег, да ещё с дитём. А брат свысока поглядывал, как будто она ему не сестра, а служанка. Хоть бы чем помог. Только не принесло ему везение счастья. Как жена померла — так и покатился под откос. Супругины сбережения проел, а заработать самому — не под силу. Не умеет он зарабатывать. Не научился. Вот оно, как на всё готовенькое-то приходить. А Наташенька молодец. Встала на ноги, оперилась. Ей хорошего человека бы ещё только встретить…

Бабка Евдокия отвлеклась на телеэкран, где показывали местные новости. Демонстрировался сюжет о милицейском рейде по притонам.

— Они только под камерой так могут! — гневно ткнула пальцем она. — Для показухи. А так их работать не заставишь. Ребёнок в лесу пропал — и хоть бы хны. Тьфу!

Ответный плевок Навалинского телевидения не заставил себя ждать. На экране появился начальник городской милиции, из уст которого полился красочный рассказ о неуклонном бдении сотрудников правоохранительных органов на ниве обеспечения безопасности граждан. Не выдержав такого издевательства, хозяйка раздражённо выдернула вилку из розетки. Телевизор погас.

— Самим надо искать, а не на милицию надеяться, — проговорила Надя, и вдруг осеклась. — О, а вон и Манька Спицына! На ловца, как говорится, и зверь бежит. Легка на помине.

Я бросил взгляд в окно. Во двор бабки Евдокии заходила неопрятная, средних лет толстушка с собранными сзади в пучок волосами.

— Вот мы её сейчас обо всём и расспросим, — оживилась старушка. — Только учтите: она откровенничать не любит. С ней нужно похитрее, не напрямик. Давайте скажем, что мы Зинку поминаем. Она выпить никогда не откажется. А там, глядишь, и язык развяжет. У меня для такого случая как раз припасён стратегический запас. Надежда, доставай рюмки.

Моя спутница подалась к серванту, а бабка Евдокия проворно прошмыгнула на кухню и вернулась оттуда с початой бутылкой водки.

— Я её для компрессов держу, — пояснила она. — Ревматизм, артрит. Целый букет. Старость — не в радость. Но ради такого дела можно и вовнутрь.

Послышался стук в дверь.

— Входите, открыто! — крикнула хозяйка, спешно наполняя рюмки.

Из прихожей донеслись шаги. Занавески раздвинулись.

— Привет честной компании! Что обмываете?

Голос Зинкиной подруги был скрипучим и неприятным. Её мутноватые глаза тут же уставились на меня.

— Здравствуй, Манечка, — вкрадчиво проговорила бабка Евдокия. — Проходи, родная, присаживайся. Мы тут усопшую поминаем.

— Без закуски? — удивленно спросила Маня, усаживаясь подле меня.

Я подался в сторону.

— Ну что ты, Манечка, как же без закуски! — спохватилась хозяйка. — Конечно с закуской. Я просто её ещё не принесла. Мы ведь даже ещё по первой не пропустили.

— Значит я вовремя, — беспардонно хохотнула «новоприбывшая».

— Надежда, достань гостье посуду, — бросила старушка, поднимаясь с места.

Моя спутница снова потянулась к серванту, а Зинкина подруга переключила внимание на меня.

— А что же вы один-то, без жены?

Я вскинул брови, и уже собрался было объяснить, что мы с Натальей в браке не состоим. Но, взглянув на ехидно-слащавую Манькину улыбку, решил пропустить её слова мимо ушей. Рьяное опровержение сплетен зачастую приводит к укреплению убеждения в их истинности.

— Ей сейчас не до этого.

— Мань, ты картошку-то выкопала? — пришла мне на помощь Надя.

— Выкопала, — ответила та, — сколько смогла. Медведка, зараза, завелась. Столько картошки погрызла! Планировала собрать четыре мешка, а получилось три.

— В погреб засыпала?

— Засыпала.

На стол опустились две большие миски.

— А вот и закуска, — пропела хозяйка. — Капустка квашеная, огурчики солёные. Всё, как надо. Помянем сердешную.

— Да, — картинно вздохнула Надя, — давайте помянем. Всё-таки, сколько лет бок о бок прожили.

После первой стопки между дамами завязалась оживлённая беседа. Я в ней участия не принимал. Местная жизнь была мне чужда, поэтому я разумно предпочёл ограничиться ролью слушателя. Впрочем, моего вмешательства и не требовалось. Бабка Евдокия солировала отменно. Глядя, с каким хитроумным изяществом она «раскручивает» специально приглашённую гостью, я поймал себя на мысли, что в ней гибнет талант сыщика.

— Жалко грешницу нашу горемычную, — причитала старушка. — Она была, конечно, не ангел. Но, какой-никакой, а всё же человек. Огород мне весной вскопать помогла. Продукты из магазина приносила, когда я болела.

— А меня вареньем из клюквы как-то угостила, — вспомнила Надя. — Вкусное было варенье. Мои домочадцы его быстро умяли.

— А для меня подругой была, — откликнулась Манька. — Соображала похлеще некоторых учёных. Умела добывать самогон чуть ли не из комариного писка.

После третьей рюмки её словоохотливость резко возросла. Заметив это, бабка Евдокия приступила к главному.

— В прошлый вторник, когда по телевизору «Зимнюю вишню» показывали, Зинка какой-то испуганной из леса пришла, — проговорила она и подмигнула моей спутнице.

— Да, да, я тоже видела, — подхватила та.

— Вроде, ходила в лес, собирала клюкву. Может её там кто обидел? Надь, ты, часом, не в курсах?

Надя помотала головой.

— Нет, сама гадаю.

— Мань, а ты, случайно, не знаешь, что могло её так расстроить?

Зинкина подруга пожала плечами.

— Меня в прошлый вторник здесь не было. Я к крестнице ездила. А Зинку уже позже видела, в четверг.

— Да она и в четверг какой-то не такой была, — не отступала хитрая старушка. — И в пятницу, и в субботу. Надь, ты не заметила?

— Заметила, — подыграла та. — Ещё как заметила. И что с ней такое произошло?

— Да не мелите вы чепуху, — раздражённо воскликнула Манька. — Ничего с ней не случилось.

Мы разочарованно переглянулись. Неужели время потрачено зря? Но тут Манька вдруг посерьёзнела, нахмурила лоб и, после некоторой паузы, добавила.

— А хотя…

Мы затаили дыхание. Две кружившие по комнате мухи прервали свой полёт и любознательно уселись на край стола, словно тоже жаждали услышать продолжение.

Манька взяла рюмку, осушила её до дна, занюхала огурцом и задумчиво уставилась перед собой.

Мы терпеливо ждали.

— … какая-то перемена в ней всё же присутствовала, — наконец, закончила фразу она.

— Ну вот, а я о чём говорю! — всплеснула руками хозяйка.

— Я тогда значения этому не придала. Списала всё на издержки похмелья. А сейчас думаю, что зря. В ней действительно что-то было не так. Как будто она о чём-то знала, но старалась это скрыть.

— А с чего ты это заключила? — полюбопытствовала Надя.

— С её глаз, — пояснила Манька. — Уж больно они у неё бегали.

«Ого, — подумал я. — А она, оказывается, неплохой психолог».

— Надо у Яшки Косого спросить. Он наверняка знает. Она от него ничего не скрывала.

Больше у Маньки нам ничего выяснить не удалось.

— Я ещё с Колесниковыми погутарю, — шепнула мне бабка Евдокия, когда мы стали собираться по домам. — Может они что вспомнят. Вы ко мне завтра загляните.

Я благодарственно кивнул головой.

— Немного мы узнали, немного, — миновав калитку, посетовала Надя.

— Но это всё-таки лучше, чем вообще ничего, — заметил я. — А Евдокия Ивановна молодец. Прямо, как мисс Марпл.

— Да, она у нас такая, — заулыбалась моя спутница.

Я проводил её до дома. Мы попрощались.

«Не нравится мне этот пожар, — размышлял, шагая по улице, я. — Ох, как не нравится. Я конечно не эксперт. Но любому человеку известно, что если здание слишком быстро охватывает огонь — это верный признак поджога. А Никодим-то, оказывается, порядочный гусь. Не поддержал сестру в трудный момент. Вот тебе и брат. И как только Наталья его подле себя терпит?»…