10

Когда мы выходили из школы, мнимый сутенер стоял у ворот на прежнем месте. На этот раз, увидев меня, он преглупо заулыбался. И из-за этого дурня Катрин наложила в штаны?! Слава богу, Кора не знает о нашем фиаско. И не надо, не скажу ей. Хватит и пропажи протокола. Кора вдруг сама об этом вспомнила:

– Как вы могли, лузеры! Дилетанты хреновы! Как можно было так облажаться? Почему вы не сделали фотографии? Разоренная квартира, связанная Майя – первоклассные кадры. Но может, еще можно поправить дело. Далеко отсюда ваша квартира? Надеюсь, ключи у тебя с собой. На всякий случай проверим, не валяется ли этот горе-документ под кухонным столом.

Пришлось сделать большой крюк. Я показывала дорогу. Мы повернули на нашу улицу.

– Поезжай медленно, – попросила я, – вдруг Эрик следит за домом и подкарауливает Катрин.

Кора сбросила газ, и мы стали продвигаться черепашьим шагом. Предчувствия меня не обманули: перед нашим подъездом в машине какой-то подозрительный тип в темных очках прикидывался, будто читает газету. Ага! Старый знакомый! Это он сторожил женский туалет в аэропорту.

– Ну прямо как в кино! Воротник поднят, кепка с козырьком и трехдневная щетина. Жаль, не видно, в гамашах он или нет! – Кора была в восторге. – Давай так: я поднимусь в квартиру, меня здесь никто не знает. Ты оставайся в машине, номера итальянские, никто на вас не подумает. Предупреди меня, если он решит подняться. Вот, держи телефон.

Мы поставили машину ровно под запрещающим знаком. Отсюда бандита было хорошо видно.

– Второй этаж, вторая дверь налево, – сообщила я Коре.

Я выковыривала мелкие камушки из рифленых подошв туфель. Не прошло и пяти минут, как Кора позвонила мне на мобильный:

– Он по-прежнему сидит в машине? Вашего протокола нигде нет. Не могу найти. А Эрик схалтурил, гад. Паршиво он тут у вас убрался, как был кавардак, так и остался! И похоже, здесь еще потом кто-то копался. Хорошо, что телефонный кабель не перерезали.

– Фотографии сделаешь? Мне подняться?

– Нет, не надо, смысла нет. Я сматываюсь. Делать тут больше нечего. Если признание тут и оставалось, его уже унесли. Посмотрю последний раз в спальне.

– Кора! – захрипела я. – Он вылез из машины! Идет к дому! Сматывайся!

Некоторое время она молчала, потом ответила:

– Я вижу его из окна. Не успею. Он сейчас будет здесь. Посмотри, в бардачке должен лежать фонарь Марио. Есть?

Я кинулась к ней, не рассуждая, босиком. Успела проскользнуть в дверь подъезда, она защелкнулась у меня за спиной. Затаив дыхание, прокралась следом за парнем наверх. А он уже стоял в дверях, держа Кору за руку:

– Кто это тут шуршит? Ищешь краденые картины?

Коре даже не пришлось грубить в ответ. Я со всей дури шарахнула бандита по голове тяжеленным фонарем.

Кора рассмеялась.

– Класс! Моя школа! Молодец!

Незваный гость лежал на полу в луже крови.

Мне стало дурно и гадко: опять я поддалась наущению Коры и укокошила очередного мужика. Что ж такое! Куда теперь девать труп? Но тут труп застонал.

– Держи другую ногу, – велела Кора, – затащим его в прихожую, не надо оставлять его перед дверью.

Сказано – сделано. Кора забрала у него ключи от его машины и квартиры и связку отмычек.

Очередной обыск в нашей квартире был еще круче первого. Со стен сорвали не только драпировки, но даже обои клочьями отодрали. Мы не стали даже трогать этот первобытный бардак. Пусть им займется Катрин.

Через три минуты я уже разорвала квитанцию о штрафе за неправильную парковку, что белела у нас на лобовом стекле под дворником. Из-за поворота появился эвакуатор дорожной полиции.

– Нас не догонят! – У Коры от азарта блестели глаза. – Ну, старушка, ты по-прежнему в строю. Вместе мы непобедимы. Это надо отметить! – И она дала по газам.

И уже спустя четверть часа мы, как две школьницы, сидели на высоких табуретах в кафе и кокетничали с барменом из Италии. Кора заказала огромную порцию мороженого, целую «бомбу», хотя ясно было, что нам ее не одолеть.

– Сюда бы нашего Бэлу, – облизывая ложечку, сказала Кора, – он всегда так трогательно пачкает мороженым твою блузку! Все-таки это не здорово, что ты подкинула его мужу и успокоилась. Ни себе, ни людям. Я по нему знаешь как скучаю. Надо будет его потом в элитную школу определить, я все оплачу.

Мне опять захотелось плакать. Ну и дрянь же ты, подружка! Как ты смеешь называть меня кукушкой, плохой матерью! Что ты вообще понимаешь в детях! У тебя-то нет никого!

– Если бы Бэла был сегодня с нами, – мрачно отвечала я, – не было бы никакой Полли, никаких уроков итальянского и уж точно никакого фонарем по башке.

– Ладно, ты права. Сегодня у нас не детская программа. В следующий раз, когда приедем с Бэлой в Германию, пойдем в зоопарк. Я в туалет, а ты пока поплачь. Заплатить можешь?

Не говоря ни слова, я открыла перед Корой свой пустой кошелек.

– А! Ну да. – Кора сунула мне в руку свой и исчезла.

Самое время ей объяснить, что ее слишком долго не было рядом и что нельзя бросать меня без копейки денег. Надо ей намекнуть, чтобы оплатила мои долги.

Потом я с грустью подумала о сыне. Как-то раз мы в Италии втроем ходили в зоопарк. Молодой сторож любил детей и не поленился разъяснить нам, где живут самые интересные животные: семейка обезьян, львица со львятами.

На обратном пути Кора спросила:

– Кто из зверей тебе больше всех понравился?

– Сторож! – отвечал Бэла, немного подумав.

Да, у меня чудесный сын! Кора, видимо, завидует мне, хотя сама совершенно не желает заводить детей. Должно быть, тут скрытая глубокая коллизия: у меня есть то, что она не сможет себе купить ни за какие деньги.

Вернувшись в Дармштадт, мы пошли гулять в платановый парк на Матильдовом холме. Какая погода! Лето уходит, последнее тепло. Первые паутинки развеваются на ветру, словно седые волосы древних старух. Пахнет уже осенью, прелой листвой.

Вдруг перед нами на тротуар, неизвестно откуда, кажется, прямо с неба, упал мертвый голубь.

– Странно, – испугалась Кора, – никогда такого не видела. А ведь в городе полно птиц. Кто их хоронит, когда они умирают? Они же не валяются повсюду мертвые и не воняют.

Дворники, должно быть. Мертвая птица – дурной знак. Кора всегда смеялась над моими суевериями. Она, разумеется, не имеет понятия о том, что крылатые твари – посланцы потустороннего мира. А я ей не сказала. А зря, надо было ее предостеречь, ибо в этом случае зловещее предзнаменование сбылось.

– Эх, где бы разжиться тем препаратом, которым отравили англичанина. – И она носком туфли оттолкнула с дороги сизый символ мира. – Я бы своими руками избавилась от этой американки одним махом, не раздумывая!

Похоже, она могла думать только о замке в Тоскане.

– Я достану тебе это лекарство, у меня есть связи, – вдруг заявила я. Зачем я это сделала? Дура! Сама не знаю. Какие у меня связи! Захотелось придать себе весу, набить себе цену.

– Да ты что? Где? – удивилась Кора. – Мы же тогда можем послать подальше эту тупую Полли!

– На этот препарат нужны деньги. Много денег. Ты слиняла тогда с Феликсом и не оставила мне ни гроша. Я наделала долгов. Я должна Энди, Йонасу, Феликсу, Катрин!

Кора тут же села на низенькую каменную ограду и выписала мне сразу десять банковских чеков.

– Извини, я виновата, я не собиралась оставлять тебя без денег. Честно! – сказала она. – Смотри, чтобы Эрик не стащил у тебя и эти бумажки тоже!

В коммуналке Феликс налил нам чаю «ройбуш». В благодарность Кора потрепала его по стриженой голове, а потом ушла с мобильником в комнату и заказала себе билет на рейс во Флоренцию на завтра.

Задрав ноги на табурет, я поведала Феликсу, как мы одолели очередного злодея. Но аплодисментов и восклицаний «Браво, девочки!» не последовало. Феликс расстроился и растревожился: ой, лучше бы нам держаться подальше от всего этого, ой, не наше это дело! Ой, зря мы в это лезем! Теперь на свете живут три злых козла, которые мечтают нам отомстить. Ой, надо Катрин предупредить, когда появится! Ой, пусть не суется в квартиру и не ходит одна на работу! Да и увезли бы мы ее с собой в Италию!

И он был прав. Кора улетает завтра. Пора бы и мне. И побыстрее. Все равно я плохая мать, чего уж теперь. Так тому и быть!

Я энергично, словно Кора, взялась за дело. Путь мой лежал прежде всего в Гейдельберг.

Позвонила родителям Коры. Никто не отвечал. Йонаса не надо предупреждать заранее, крестьянская семья в самую жаркую пору сбора урожая никуда из дома не денется.

Мы пили всего только по второй чашке чая, когда зазвонил телефон. Я сидела ближе всех, сняла трубку, ожидая услышать болтовню Катрин.

– Феликс! Это тебя. Бабушка.

Он взял трубку. Побледнел и сорвался с места: дед умирает! Зовет Шарлотту!

– Я с тобой! Она ведь и моя бабушка тоже! – сострадательным тоном весьма убедительно произнесла Кора.

Вошел Энди, за ним на поводке, как на буксире, притащился пес. Я сидела одна. Наш таксист выглядел измученным, но он нашел в себе силы подойти ко мне и поцеловать в лоб.

– Пойду-ка прилягу, – объявил он, – смена была тяжелая. Мне бы киску в кроватку. Все лучше, чем эта старая дворняга.

И я пошла с ним.

Запах. Как странно он пахнет, этот мужчина. Взрослый, а пахнет как ребенок. Мне нравится.

Прежде чем Энди уснул, я спросила:

– Помнишь, ты говорил, что тебе на улице постоянно предлагают наркотики?

– И тебе предложат, если окажешься в нужное время в нужном месте с парой банкнот в кармане. А зачем тебе? – Он зевнул.

Зачем? Я успела выдумать зачем, пока раздевалась. Слегка изменила историю Полли. Одна школьная подруга Коры, наркоманка со стажем, родила вполне здорового ребенка и резко захотела слезть с героина. Теперь она получает лекарственную терапию в присутствии куратора из социальной службы. Но Кора пригласила Полли во Флоренцию, ей полезно будет сменить обстановку, поездка ее укрепит в желании бороться с наркоманией. Так вот, ей нужен этот препарат, чтобы взять с собой в Италию.

Вот такие вот мы с Корой добрые самаритянки. Я погладила Энди по волосам, убирая их со лба.

– Ну, допустим, – согласился он. – Но ты сама знаешь, с этим лекарством шутки плохи, оно может быть смертельно опасно. Двадцать миллиграммов на день хватит? Как, говоришь, ее зовут, Полли? Один мой приятель по работе встречался с некой Полли Вакер, та еще тварь! Но она не может быть вашей подругой! А Кора, говорят, богатенькая?

Я тут же заполнила один из тех чеков, которые выдала мне Кора.

– Если что останется, починишь машину Макса, пусть опять бегает. Слушай, а Кора уже пыталась тебя охмурить?

– Да с чего ты взяла? – пробурчал Энди и скоро уснул.

Это что – любовь? Что-то нас связывает? Вряд ли. Скорее, если уж честно, мы просто нашли друг в друге утешение и успокоение. Мы оба боимся жизни, нам страшно жить. Для нас обоих жизнь – шаткая, неверная лестница неизвестно куда. Любой порыв ветра или чья-то злая воля могут ее опрокинуть.

Я выскользнула из комнаты Энди, спать мне еще не хотелось. Я стала ждать остальных. Кора и Феликс вскоре вернулись. Ну? Что? Как?

– Жив, – отвечала Кора, – но без сознания.

– Он со мной попрощался еще позавчера, знал, что ему недолго осталось, – признался Феликс.

– И что он тебе сказал? – загорелась Кора.

Да, что?

Феликс опустил глаза и смущенно проговорил:

– «Парень, – сказал мне Хуго, – если у тебя есть любимая, женитесь скорее и рожайте детей. Цепочка не должна прерываться».

Кора захохотала.

Оскорбленный Феликс метнул взгляд, как молнию, но не на кузину, а на меня. От растерянности я засуетилась и стала убирать со стола. Феликс вышел, Кора поднесла платок к глазам.

– Эти трогательные старички, – сказала я, – твоя бабушка и ее возлюбленный задали мне загадку: неужели можно всю жизнь любить одного-единственного человека? Бывает ли такая любовь? Или это только пустая мечта?

Вопреки ожиданию, Кора не захохотала, но все мои слова, очевидно, показались ей слишком пафосными.

– Майя, – помолчав, откликнулась Кора, – ты сентиментальная фантазерка и такой останешься. У тебя на лбу написано: «Влюблюсь в очередного дурака!» А сама прекрасно знаешь, что отношения нельзя затягивать, от них одни проблемы! Заведи уже, наконец, итальянского любовника, чтобы гормоны не застаивались. А Энди, Феликс и этот твой Йонас – не мужики. Забудь ты их!

Я редко выхожу из себя, но тут я взбесилась. Чего она лезет в чужую жизнь? С какой стати она мне указывает, как мне жить и с кем спать! Да пошла ты! У, так бы и врезала! Какого черта учит меня, как растить сына? Какое она имеет право оскорблять Энди, ведь она его совсем не знает! И пусть не раскатывает губу на Феликса, не про ее честь. Учит всех жить, как Эмилия! Но Эмилию терпят как неизбежное, необходимое приложение к хозяйству. Повезло ей, что Марио староват, иначе Кора и его бы подмяла под себя. Спаривается, как животное, а потом откусывает мужику голову! Тоже мне, доминирующая альфа-самка! Тьфу!

Я хлопнула дверью и ушла спать. Странно, плакать мне не хотелось. Я заснула и проспала как бревно до утра.

Следующие два дня я провела с Энди. Он взял выходной. Ни Кору, ни печального Феликса, ни тем более Катрин мне видеть не хотелось.

Мы с Энди поехали вдвоем в игрушечный городок на берегу Некара и остановились в маленькой романтической гостинице, расплатившись за нее чеками Коры. Энди родился и вырос в этом местечке. Как всякий влюбленный, он был совершенно счастлив и подарил мне свой родной городок.

Он водил меня по местам своего детства и юности: вот его школа, вон там – родительский дом. А вон там в лесу в десять лет он играл в разбойников. Там был их лагерь.

Когда мы вернулись, на кухне сидела Катрин и маникюрной пилкой точила коготки.

– Вот и я! – радостно пропела она. – Как твои раны?

Я о них забыла, но от ее слов раны снова заныли. Отлепив изгвазданный пластырь, я показала ей уже поджившую кожицу, и Катрин явно вздохнула с облегчением. Видно, она опасалась, что я до конца дней своих останусь инвалидом.

– Где картины? – спросила она.

Вот тварь! Корыстная нахалка! Сейчас тебе – картины! Держи карман шире, так я тебе и сказала!

– Сначала рассказывай ты, – потребовала я.

Катрин заулыбалась, как ребенок.

– Представляешь, мне сделали предложение! – похвасталась она. – Я могла бы выйти за владельца сувенирной лавки и поселиться в Инсбруке навсегда.

Идиотка, чему радуется! Вот дурь-то!

– И ты упустила такой шанс? – я призвала на помощь весь свой сарказм. – Жаль, я не знала, до последнего грела твой учительский стул!

– Спасибо тебе! – милостиво улыбнулась Катрин. – Очень мило с твоей стороны. Но я больше замуж не пойду, хватит с меня одной драмы. С другой стороны, видела бы ты подвенечное платье, которое он мне предложил надеть! Любая бы растаяла. Старинное, национальное, с вышивкой, спереди – серебряные пуговицы, сзади – классическая шнуровка из белой атласной ленты! Просто мечта, скажу тебе!

Тут я взвилась, как фурия. Что же у меня за подруги! Зачем они мне такие? Эта надменная всезнайка Кора! Мало мне ее, так нет, теперь еще и эта полоумная Катрин на мою голову!

– Тебе бы в кино сниматься! Валила бы ты в Голливуд прямой наводкой. Так и вижу: кино под названием «Бородатая невеста»! Ты сама-то понимаешь, что ты несешь? Что за чушь! Что за бред! Я из-за тебя прошла через огонь. Как ты собираешься со мной расплатиться? Без меня где бы сейчас были твои картины?

Катрин была оскорблена.

– Позволь напомнить тебе, – прошипела она, – ты обязана мне своим спасением. Это я послала парней тебе на помощь. Но я и не ждала, что ты просто так, по дружбе, что-то для меня сделаешь. С чего бы! Ну, выкладывай, чего ты хочешь за свои услуги?

– Я многого не прошу, – холодно отвечала я, – у меня запросы скромные. Мне хватит одного Матисса. Ты ведь знаешь, продать его все равно нельзя.

Катрин сглотнула.

Хуго хоронили на кладбище в лесу, где нашли последний приют и его жена, и многочисленные отпрыски семейства Шваб. Когда умирают такие глубокие старики, их мало кто провожает в последний путь. Друзья-ровесники уже упокоились с миром. Осталась одна Шарлотта. За гробом вместе с ней шли Феликс, Кора, я и две дочери покойного. Соседи по коммуналке не сочли нужным проводить деда своего друга в последний путь, а родители Коры, как сообщила нам Регина, мать Феликса, уехали в Штаты.

Отпевание прошло в маленькой кладбищенской часовне. Священник произнес стандартную елейную речь о покойном, которого он, очевидно, совершенно не знал.

Кора и Феликс держали бабушку под руки. Черное старомодное пальто с капюшоном было фрау Шваб весьма к лицу, она же постоянно качала головой, словно не веря в происходящее, и не сводила глаз с гроба на катафалке. Гроб весь был покрыт белыми розами. В конце мессы случилась накладка: похоронный хорал знали только мы с Шарлоттой. Остальные не могли совладать ни с мотивом, ни со словами. Пожилая дама не заплакала ни разу, в отличие от меня. После погребения она долго в задумчивости сидела одна на железной кладбищенской скамье.

Чтобы подтвердить свою сопричастность семейству Шваб, я зачем-то потащилась на поминки, хотя была явно не к месту. Было время, я мечтала, чтобы меня удочерил отец Коры или чтобы на мне женился ее брат. Теперь за поминальным столом я то и дело поглядывала на Феликса, одного из клана Швабов. Размечталась! Прям тебе! Особенно Кора нас благословит, так и вижу. Не видать мне хеппи-энда как своих ушей.

Меню составляла Регина. К началу трапезы подали чашку эспрессо, я запротестовала, и скорбящее семейство подняло меня на смех. Это оказался грибной суп. После первого блюда я поковыряла вилкой закуску: три мясные фрикадельки, которые Кора расхвалила мне как исключительный деликатес. Помидоры с луковым соусом и тостами я ела увереннее. На горячее подали озерную форель. Я то и дело подсматривала, кто какой вилкой и какой рукой выбирает рыбьи кости. Лишь когда сервировали десерт, я почувствовала себя в своей стихии: огромная груша с коричным мороженым и мятным листиком. Когда официант стал убирать десертные тарелочки, выяснилось, что лист мяты съела только я. Прочие сочли его украшением десерта.

Вернувшись домой, мы с Корой стали собирать чемоданы. Из-за похорон Хуго Кора перенесла вылет на один день. Завтра утром я отвезу ее в аэропорт, а потом поеду обратно во Флоренцию на ее машине, забрав Бэлу у отца.

Энди заваривал жасминовый чай.

– А где Катрин? – спросил он.

Я сперва только пожала плечами. Но со временем до меня дошло, что ей давно пора быть дома, уроки у нее давно кончились. Ужасно не хотелось, но пришлось позвонить Коппенфельду. В душе я надеялась, что он уже ушел с работы. Но он поднял трубку.

Ледяным тоном, еле сдерживая злобу, он отвечал, что Катрин сегодня не появлялась и никто ее не заменял. Урок проводил он сам. А еще он сыт нами по горло. Хватит делать из него идиота! На глаза ему больше чтобы не показывались!

– А вдруг с ней что-то случилось?

– Мне какое дело?! – вознегодовал директор. – Иди в полицию! Ваши проблемы! Я больше не намерен связываться с прогульщицами вроде вас! Все!

И что мне теперь делать?

Энди пробежал по всем комнатам и собрал на кухне чрезвычайное совещание: Кору, Феликса, Макса и собаку. Я кратко доложила обстановку: Катрин до сих пор нет, и это подозрительно, вполне может быть, что ее похитил Эрик со своим громилой.

Кора заявила, что ни за что больше не станет переносить свой отлет, что ее уже ждет во Флоренции порция отменной пасты, что она не видит пока никаких причин для беспокойства и вообще – они уже сделали для этой дуры Катрин все, что могли. Хватит!

Феликс поддержал Кору. Ослиная Шкура, конечно, дуреха, но все же не настолько, чтобы в одиночку шататься по городу, зная, какая опасность ей угрожает. Наверняка она сейчас войдет в дверь и посмеется над нами.

День похорон Хуго закончился для нас попойкой: мы по-своему помянули усопшего старика и старались не думать, что Катрин пропала. За кого мы только не пили: за Адама и Еву, за Ромео и Джульетту, за Хуго и Шарлотту, за собаку и кошку, за Кору и меня. С каждым бокалом Феликс и Энди казались мне все больше сопляками и дураками. А они все сожалели, что мы с Корой уезжаем. В конце концов мне захотелось срочно исчезнуть отсюда, чтобы не отдаться одному из них. В итоге я привалилась к Максу, единственному крутому парню. Пес сходил с ума от ревности. Сквозь пьяный туман я видела, как Энди поднялся и вышел. Устал, наверное, напировался, спать пошел.

Только потом я узнала, что Энди отправился за тем самым лекарством, от которого умер англичанин. Он ведь обещал. И ему так хотелось мне нравиться!